Мыслители рабочего класса

Экономические трудности Англии после наполеоновских войн и «бойня при Питерлоо», первые фабричные законы и профсоюзы, утверждение рикардианства и агитация Оуэна — такова социально-экономическая и идейная обстановка, в которой выступают люди, впервые сознательно выражающие в по­литической экономии интересы рабочего класса. Они не были последовательны и во многом скатывались к мелко­буржуазному реформистскому социализму. Тем не менее их заслуги велики. Эти английские социалисты 20-х и 30-х годов представляют собой важнейшее связующее звено между классической политэкономией и утопическим социализмом, с одной стороны, и научным социализмом Маркса и Энгельса — с другой.

В истории политической экономии роль этих людей оп­ределяется тем, что они, в противовес буржуазным «на­следникам» Смита и Рикардо, попытались сделать из их учения прогрессивные, антибуржуазные выводы. Они были порой больше экономистами, чем Оуэн, и пытались разви­вать рикардианскую систему в более строгих научных формах, хотя часто их сочинения были непосредственно посвящены конкретным задачам рабочего движения тех лет. Наиболее заметными в этой группе социалистов-рикардианцев (так их иногда называют) были Уильям Томп­сон, Джон Грей, Джон Френсис Брей. Особенно важную роль сыграл Томас Годскин, которому принадлежат заме­чательные мысли о природе капитала, об отношениях ка­питала и труда, о тенденциях нормы прибыли при капитализме. Главные его сочинения вышли в 1825 г. («Защита труда от притязаний капитала») и в 1827 г. («Популярная политическая экономия»).

Социалисты принимали трудовую теорию стоимости в том виде, какой ей придал Рикардо. Они доводили до ло­гического конца и основной вывод из нее. Стоимость това­ров создается только трудом. Следовательно, прибыль капиталиста и рента лендлорда представляют собой прямой вычет из этой стоимости, естественным образом принадле­жащей рабочему. Сделав этот вывод, они увидели в клас­сической политэкономии противоречие: как же она может, основываясь на таких принципах, считать в то же время естественной и вечной систему капитализма, эксплуатацию труда капиталом?

Маркс вкладывает в уста пролетарским противникам буржуазных политикоэкономов следующую тираду: «Труд есть единственный источник меновой стоимости и единст­венный активный созидатель потребительной стоимости. Так говорите вы. С другой стороны, вы говорите, что капи­тал — это все, а рабочий — ничто, или что рабочий пред­ставляет собой просто одну из статей издержек производ­ства капитала. Вы сами себя опровергли. Капитал есть околпачивание рабочего — и больше ничего. Труд есть все»¹.

Эту «речь» можно продолжить примерно так. Вы, гово­рят социалисты буржуазным политикоэкономам, утверж­даете, что без капитала труд не может производить. Но ведь в вашем представлении капитал — это вещь: машины, сырье, запасы. В таком случае капитал совершенно мертв без нового живого труда. Как же капитал может претендо­вать на прибыль, на долю созданной трудом стоимости, если он только вещь? Значит, он претендует не как вещь, а как некая социальная сила. Что это за сила? Это част­ная капиталистическая собственность. Лишь в качестве частной собственности, выражающей определенное устрой­ство общества, капитал приобретает власть над трудом. Рабочему надо есть и пить, а для этого ему надо работать. Но работать он может только с разрешения капиталиста, при помощи его капитала.

Почти дословно так и говорит Годскин в том месте, о котором Маркс заметил: «Здесь, наконец, правильно схва­чена природа капитала»². Это значит: здесь есть понима­ние капитала как общественного отношения, которое сво­дится к эксплуатации наемного труда.

У английских экономистов-социалистов имеются и дру­гие важные научные заслуги. Они ближе, чем Рикардо, по­дошли к пониманию прибавочной стоимости как всеобщей формы дохода на капитал. Они первыми выступили против буржуазно-апологетической теории рабочего фонда. Одна­ко критика буржуазной политэкономии социалистами со­держала существенные слабости, отражавшие историче­скую ограниченность и утопизм их взглядов. Если Смит и Рикардо видели в капитализме осуществление естествен­ных и вечных законов, то социалисты — нарушение этих самых законов. Они, как и буржуазные классики, опира­лись на унаследованные от XVIII в. идеи естественного права, но только по-своему толковали это право. Такой социализм мог быть только утопическим.

Подобно Оуэну, эти авторы считали, что обмен между трудом и капиталом происходит в нарушение закона тру­довой стоимости. Они справедливо отвергали экономиче­ское обоснование прибыли буржуазной наукой, но не мог­ли дать вместо этого подлинно научный анализ. Поскольку прибыль на капитал не умещалась в их системе в рамки «естественных» экономических законов, им приходилось для объяснения прибыли обращаться к насилию, обману и другим неэкономическим факторам. Вследствие этого и обоснование смены капитализма социалистическим строем приобретало у них во многом этический характер: должна, мол, быть восстановлена справедливость. Суть справедли­вости заключалась в том, что рабочий должен получать полный продукт своего труда.

Этому «полному (неурезанному) продукту труда» бы­ла суждена долгая жизнь. Требование это с самого на­чала было утопическим: даже в развитом социалистическом обществе трудящиеся не могут получать «полный продукт» в свое личное потребление, так как тогда не оста­валось бы средств на накопление, общественные нужды, содержание аппарата управления, престарелых, малолет­них и т. п. Суть дела при капитализме заключается в на­личии особого класса эксплуататоров, безвозмездно при­сваивающего прибавочный продукт, а не в том, что рабочие не получают полный продукт труда. Тем не менее в 20-х и 30-х годах XIX в. этот лозунг имел прогрессивное значе­ние, так как содействовал борьбе рабочего класса, которая только еще начиналась. Другое дело — через полвека, ко­гда Марксу пришлось критиковать германскую социал-де­мократию за использование в совсем других условиях этого утопического, ненаучного лозунга.