FD-301_vsyo / Subj / 38-Основы научных исследований

альтернативы, кроме как замещать субъективностью то, что еще отсутствовало в наилучшем из наличных списков объективных критериев. То, что некоторые из них, однако, позволили бы себе эту субъективность, даже имея в руках совершенный список, свидетельствовало бы только о неизбежном несовершенстве человеческой природы.

Подобный ответ мог бы еще оказаться верным, но я думаю, что никто из философов уже не ожидает, что он таковым окажется. Поиск алгоритма процедуры решения еще продолжался некоторое время, приводя и к более сильным и более ярким результатам. Но все эти результаты предполагали, что индивидуальные критерии выбора научной теории могут быть четко установлены и что, если в ходе выбора релевантно более, чем одно доказательство, то совместное применение этих доказательств опосредовано соответствующей весовой функцией. К сожалению, в направлении обоснования первого из этих предположений был достигнут лишь незначительный прогресс, а в отношении второго вообще не наблюдалось сдвигов в сторону прогресса. Я думаю, что большинство философов науки рассматривает алгоритм этого рода, несмотря на его традиционность, как не вполне достижимый идеал. Я полностью согласен с ними и впредь считаю это вполне установленным.

Однако даже идеал, если он заслуживает доверия, должен быть снабжен некоторой демонстрацией своей релевантности ситуации, в которой мыслится его применение. Заявляя, что такая демонстрация не включает обращения к субъективным факторам, мои критики явно и неявно используют хорошо известное различение между контекстом открытия и контекстом обоснования. Они допускают, что субъективные факторы, которые столь существенны для меня, играют важную роль в открытии или изобретении новой теории, но они также настаивают, что этот процесс, с неизбежностью интуитивный, находится за пределами границ философии науки и иррелевантен вопросу о научной объективности. С их точки зрения, объективность входит в науку через те процессы, посредством которых теории проверяются, подтверждаются или подвергаются своего рода судебному разбирательству (judged). Эти процессы не включают или, по крайней мере, не должны включать субъективные факторы. Они должны направляться набором (объективных) критериев, разделяемых группой, компетентной, чтобы судить об этом.

31

К. ХАХЛВЕГ

1.Какую оценку дает К. Хахлвег концепции Г. Спенсера?

2.Что понимает под научным прогрессом К. Хахлвег?

3.Раскройте сущность концепции К. Уоддингтона.

Эволюционная эпистемология и философия науки1

Эволюция и прогресс

С началом Нового времени философы, как показывают трактаты Бэкона и Декарта, стали представлять прогрессивные изменения как изменения, ведущие к будущему, которое лучше прошлого. Размышления такого рода вели к представлению, чуждому средневековью, к представлению о развертывании бытия во времени.

Доктрина всеобщего прогресса стала на исходе XIX в. ассоциироваться с дарвиновской теорией эволюции. Об этом писал, в частности, Герберт Спенсер. Он доказывал, что биологическая, научная и моральная разновидности эволюции обнаруживают прогрессивные сдвиги. Он ссылался на существование «закона прогресса», который ведет от простого к сложному, от гомогенного к гетерогенному.

Сейчас ясно, что точка зрения Спенсера не состоятельна относительно биологической эволюции и весьма сомнительна в отношении научной и моральной эволюции. Биологическая эволюция не может трактоваться как прогрессивная, по крайней мере в каком-либо однонаправленном, неантропоцентрическом смысле этого слова. Ушедшие виды не были менее приспособлены, чем настоящие. Сложность не всегда возрастает в ходе биологической эволюции. И неясно, как сложность должна быть определена и почему она должна мыслиться как критерий прогресса.

На базе того, что было продемонстрировано Рьюзом (Ruse, 1986), имеется возможность провести лишь слабую аналогию между научной и биологической эволюциями, потому что первая независимо от того, какова вторая, прогрессивна. Другой подход состоит в том, чтобы признать, что и в науке нет долговременного прогресса; Тогда аргумент о сильной аналогии между научной эволюцией и эволюцией биологической

1 Современная философия науки: знания, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996. С. 61-67.

32

оказывается справедливым. Тулминовская эволюционная эпистемология допускает интерпретацию в терминах этого подхода.

Я предлагаю другой подход к вопросу о научном прогрессе. Вместо того чтобы сравнивать биологическую эволюцию с научной, я буду сравнивать общественную и биологическую эволюции и покажу, что оба процесса не относятся к прогрессивным, причем по сходным основаниям. В дальнейшем я покажу, что эволюция отдельных характеристик и возможностей может трактоваться как прогрессивная в обоих случаях, и затем я поставлю вопрос, каким образом эти процессы могут, быть определены.

То, что проблемные ситуации, в которых находятся как биологическая, так и социальная эволюция, близки, видно уже из следующего. Социальную эволюцию, как и биологическую, невозможно рассматривать в терминах долговременного прогресса, пока не постулируется то, что требуется доказать, а именно, что современное западное общество существенно лучше, чем культуры прошлого. Действительно, если мы думаем об ужасающих проблемах, с которыми мы столкнулись в XX в.: войнами, перенаселением, болезнями типа СПИДа, то утверждение «мы совершили прогресс» выглядит достаточно пустым. Дело в том, что, хотя мы прогрессировали, решая проблемы в какой-то ограниченной области, тем не менее невозможно придать какой-либо смысл выражению «глобальный прогресс». Далее, мы достигаем успеха, решая отдельные проблемы в какой-либо области, но каждая решенная проблема обычно приводит к новым угрожающим проблемам. Достаточно упомянуть успешное использование ядерной энергии, позволившее сделать важный шаг в преодолении зависимости человека от природных ресурсов, и радиационное загрязнение и угрозу ядерной войны, с которыми мы столкнулись. Привели ли наши старания только к открытию ящика Пандоры? По всей видимости, мы столкнулись сейчас с более острыми проблемами, чем люди XVII в. Возрастает сложность нашего общества и нашей науки. Мир изменяется с увеличивающейся скоростью. Чем больше проблем мы можем решить, тем больше мы открываем новых проблем.

На этой стадии может быть высказано следующее возражение. Хотя утверждение о том, что западное общество прогрессирует, не может быть обосновано, это не означает, что какая-либо социальная деятельность, а именно, наука, не прогрессирует. Тем более в традиционной философии науки имеется критерий демаркации, позволяющий различать научный и

33

вненаучный роды деятельности. Первый мыслится как прогрессивный и рациональный, а последний – как беспорядочный и иррациональный.

Мой подход иной. Вместо того чтобы настаивать на способности науки решать проблемы и проводить ее демаркацию от техники и общества, создающих проблемы, я показываю, что как раз взаимодействие между двумя родами деятельности – решением проблем и созданием проблем – определяет динамику современной науки и ее прогрессивный характер. Наука буквально стоит на проблемах, которые она сама помогает создавать. Это значит, что как бы мы ни описывали научный прогресс, он не должен отождествляться с общественным прогрессом. Я считаю, как и большинство философов, что наука прогрессирует, но для меня также очевидно, что вопреки таким оптимистам, как Бэкон, научный прогресс автоматически не ведет к общественному прогрессу, причем возможно и даже вероятно, что этот самый прогресс может вести к угасанию человечества, как он ведет к угасанию многих других видов.

Мы видим теперь, что общественный и биологический типы эволюции не так различны, как кажется на первый взгляд. Оба они представляют собой не только виды процессов решения проблем, но и процессов создания этих проблем. Вследствие этого имеет смысл значительно более ограниченное представление о прогрессе, представление, приложимое к индивидуальному развитию, происходящему в пределах широкого контекста эволюции как таковой. Действительно, разумно говорить о прогрессивной эволюции в отношении физиологических, анатомических и поведенческих возможностей. Например, биолог может указать на совершенствование костной структуры, обеспечивающее возможность нести больший вес тела, причем совершенствование, не сопровождающееся увеличением веса этой структуры. Палеонтологические изыскания ясно показывают, что костная структура прогрессировала таким образом в течение значительного времени. Но из этого прогресса отдельной анатомической черты не следует с очевидностью, что соответствующий вид выживает в течение значительного промежутка времени. Слишком много других факторов надо учесть, если рассматривается проблема выживания популяции организмов.

В этом духе я предлагаю рассматривать научный прогресс как совершенствование когнитивной компетенции вида Homo sapiens. Верно то, что это совершенствование может вести к развитию негативных факторов, но такая возможность не должна побуждать нас исключать его

34

из разряда прогрессивных. Ведь тогда придется исключать из прогрессивных и совершенствование архитектоники костной структуры: оно тоже может сопровождаться негативными последствиями в отношении долговременной перспективы выживания вида.

Если мы хотим понять, при каких условиях естественный отбор будет обеспечивать развитие более сильной и более эффективной костной структуры, мы должны учесть ту окружающую среду, которая будет отбирать релевантные характеристики. Подобно этому, если мы хотим понять познавательный прогресс, мы также должны принять во внимание род окружающей среды, благоприятствующей познавательным возможностям.

Чтобы развить такую эволюционную эпистемологию, в рамках которой можно было бы ставить подобные вопросы, я искал научно приемлемую альтернативу ортодоксальной неодарвинистской теории. Последняя не принимает в должной степени во внимание взаимодействие организма и окружающей среды, и в связи с этим она критиковалась многими теоретиками эволюции. При этом никто не критиковал ее так убедительно, как покойный К.Х. Уоддингтон, предложивший в то же самое время альтернативную улучшенную версию неодарвинизма. Его «постнеодарвинизм» кажется мне лучшей моделью такого рода, и моя версия эволюционной эпистемологии строится на его концепции.

Характеристика концепции Уоддингтона

Конрад Уоддингтон, эмбриолог и генетик, начал еще в 30-е годы разрабатывать теоретические представления о морфогенезе (процессе образования биологической формы) в ходе эмбрионального развития, а также в ходе эволюции. Он, как и многие эмбриологи до и после него, считал, что эти два явления – эмбриональное и эволюционное развитие – тесно связаны.

Уоддингтон полагал, что эмбриогенез осуществляется благодаря взаимодействию двух главных факторов: генотипа (совокупности всех генов организма), возникшего под действием естественного отбора, и фундаментальных закономерностей формообразования в природе, не зависящих от генотипа и не являющихся продуктом естественного отбора. Он сконцентрировал внимание на направленности развития зародыша и на заметной устойчивости траекторий развития к внешним воздействиям, нарушающим его ход. Из экспериментальной эмбриологии известно что развивающийся организм способен к саморегуляции. Когда какое-то внешнее воздействие вызывает отклонение в развитии, в зародыше

35

возникают компенсаторные явления, стремящиеся вернуть его на нормальный путь развития. Например, если на ранних стадиях эмбриогенеза разрезать зародыш пополам, то из каждой половины вновь образуется целый зародыш меньшего размера, из которого в дальнейшем получится целый организм. Еще один пример: если на определенных стадиях дифференцировки тканей и органов взять кусочек зародыша из одного места и пересадить его на другое, то из этого кусочка разовьется орган, соответствующий его новому месту расположения. Способность поддерживать определенную траекторию развития Уоддингтон назвал гомеорезом, введя тем самым в науку новое понятие по аналогии с понятием «гомеостаз», но от него отличное. Гомеостаз предполагает сохранение каких-либо параметров системы, ее равновесного состояния. При гомеорезе поддерживается определенный процесс изменения, в ходе которого могут меняться все параметры системы, поддерживается «динамика» системы.

Устойчивые траектории развития Уоддингтон назвал креода-ми. Эмбриональное развитие, по его мнению, можно представить в виде системы разветвляющихся креодов, расположенных в фазовом пространстве. Точки ветвления обозначают моменты дифференцировки на ткани и органы.

Уоддингтон полагал, что возникающий на основе данного генотипа организм, или, как говорят биологи, фенотип, не является целиком и полностью результатом действия генов. Он высказал гипотезу, что те или иные креоды обязательно должны возникать в физико-химической системе организма в силу физико-химических закономерностей.

Рассматривая эволюцию, Уоддингтон специфицирует роль естественного отбора. Отбор действует на генотип через посредство фенотипа, предпочитая те генотипы, которые обеспечивают наиболее эффективный процесс развития фенотипов. При этом надо иметь в виду, что «тождественные генотипы могут давать начало различным фенотипам» (Waddington, 1975, VI).

Эту взаимосвязь поясняет следующая аналогия.

Представим себе группу солдат, перед которой поставлена задача рыть траншеи, чтобы приблизиться относительно безопасным способом к вражеской позиции. Для решения этой задачи можно использовать ряд методов. Траншеи могут быть достаточно глубоки, чтобы обеспечить защиту, но не настолько глубоки, чтобы из них нельзя было выскочить при

36

необходимости. Скорость рытья траншеи также важна, ибо, если солдаты не достигнут своей цели вовремя, все их усилия окажутся напрасными. Более того, допустим, что солдаты никогда раньше вместе не работали. Мы можем, следовательно, ожидать, что их совместные действия будут со временем улучшаться. При этом некоторые группы солдат быстрее обучаются не только в смысле освоения своих индивидуальных задач, но и в смысле того, как лучше работать совместно, помещая каждого человека в соответствующее время на наиболее подходящее для него место. Мы можем допустить, что группы солдат, обучающиеся быстрому и наиболее эффективному сотрудничеству, будут теми группами, которые предпочитаются естественным отбором, – аналогия, которая может звучать совершенно буквально в военное время.

Наши солдаты соответствуют популяциям генов, траншеи – траекториям развития. Естественный отбор будет благоприятствовать тем популяциям генов, которые сотрудничают наилучшим образом в построении траекторий «правильной» глубины («правильной» в зависимости от функции, выполняемой в окружающей среде). Если глубина траншеи слишком велика или слишком мала, организм, несущий эти гены, может быстро угаснуть. Слишком глубокая траншея означает неудовлетворительную гибкость траекторий, обнаруживаемую перед лицом необходимости приспособления, слишком мелкая – опасность, что организм будет поражен даже минимальными генетическими изменениями или изменениями в окружающей среде.

Мы допустили, что солдаты, неумелые вначале, совершенствуют свою работу и учатся взаимодействию. На генном уровне совершенствование занимает много поколений. Это значит, что генная популяция, внутри которой наилучшим образом налажены взаимодействия, производит фенотип, который оставит больше потомства. Любое дальнейшее совершенствование будет сохраняться в генофонде.

Перед нашими солдатами была поставлена цель, и их действия и успехи оценивались по отношению к этой цели. Подобно этому процесс формообразования ставится в зависимость от выполнения требования окружающей среды. Постепенное совершенствование во взаимодействии генов также постоянно оценивается по отношению к этому требованию. Уоддингтон постулирует обратную связь между требованиями окружающей среды и генофондом. Этот постулат имеет решающее значение для понимания его теории, ибо из него вытекает, что мы с

37

неизбежностью должны использовать понятие фенотипа. И здесь ключевую роль играет различие между адаптацией и адаптируемостью.

Фенотипы обнаруживают замечательную способность приспосабливаться к условиям окружающей среды. Если мы нагружаем наши мускулы тяжелой работой, то они увеличиваются в размере, если мы гуляем босиком, то у нас нарастает кожный покров на ступнях. Традиционно эти свойства, приобретенные при жизни, мыслились как индивидуальные приспособления, не имеющие отношения к эволюционным изменениям. Однако Уоддингтон отмечает (Waddington, 1961, р. 287-289):

Приобретение приспособительной модификации в качестве реакции на воздействие окружающей среды не может быть просто вызвано пластичностью фенотипа, по отношению к которому генотип ирре-левантен. Приспособительные модификации, как и все другие характеристики развитого животного, должны быть выражением наследственных потенций, которыми снабжена зигота.

Если приспособительная модификация имеет ценность для организма, то нам следует ожидать, что эволюция пойдет в пользу генотипа, снабжающего своих наследников способностью адаптивно реагировать в этом отношении на окружающее. Другими словами, естественный отбор пойдет в пользу организмов, обладающих большей приспосабливаемостыо

(Waddington, 1957, р. 104):

Мы предполагаем, что фактически весь естественный отбор есть отбор ради способности организма приспосабливаться к окружающей среде, в которой он находится.

Именно потому, что способность организмов реагировать в ходе развития на воздействия окружающей среды представляет собой наследуемое свойство, мы можем говорить об обратной связи между окружающей средой и генотипом. Можно, следовательно, сказать, что окружающая среда имеет не только отрицательно селективное действие, но и положительное, так сказать, подстрекательное действие.

Окружающая среда не только определяет силы отбора, но также сотрудничает с генотипом в спецификации фенотипа (ibid).

Изменяющаяся окружающая среда ставит специфические проблемы перед организмом. Она не «запрашивает» всестороннего улучшения. Однако траектории развития, ответственные за отдельные функции, внутренне взаимосвязаны. Давление окружающей среды, которое, скажем, ускоряет развитие более сильной мускульной системы, будет

38

соответственно требовать увеличения потребления кислорода. Вероятно, стало быть, система циркуляции крови будет улучшена. Это изменение в свою очередь отзывается в структуре многих других органов. Следовательно, давление отбора, ориентированное на улучшение одной отдельной функции, может привести в результате к "перестройке" вида, т.е. к перепроектированию как генетической иерархии контроля, так и фенотипической.

Чтобы адаптироваться к изменяющемуся окружению, организму часто приходится адекватно менять свое поведение. Гены, предопределяющие модификацию траекторий развития, должны, следовательно, коррелироваться с теми, которые ответственны за поведенческое приспособление. Однако высшие организмы не «ведут» себя вполне предопределенным образом, они также выбирают и модифицируют окружающую среду. Это заставляет нас обратиться к комплексу проблем, касающихся эволюции экосистем.

Уоддингтон представил нам картину эволюционного процесса, основанного на существовании двух перекрывающихся систем обратной связи. Обладая поведенческой адаптируемостью, животные могут выбирать новые среды обитания, и, поступая так, изменять их. Это в свою очередь предъявляет новые требования к «хозяину», принимающему другие виды. Обладая фенотипической адаптируемостью, организм может

– в некоторых пределах – выживать в изменяющейся окружающей среде. Если давления отбора остаются постоянными в течение долгого периода времени, траектории развития, ответственные за адекватные реакции, будут изменяться таким образом, чтобы организм развивался в «правильном» направлении, даже перед лицом незначительных генетических давлений или кратковременных давлений окружающей среды. Это значит, что естественный отбор «выкопал траншеи соответствующей глубины»; данный процесс обозначается также как «настройка» канализованных траекторий. В качестве результата своей «работы» естественный отбор аккумулирует те популяции генов, которые наилучшим образом скоординированы по отношению к «целям», т.е. специфическим требованиям окружающей среды. Естественный отбор, следовательно, не действует только как сито, отсеивающее вредное и аккумулирующее выгодное, но он также оказывает провоцирующее воздействие на развивающийся организм. Организмы, живущие в неизменном окружении, не почувствуют этого «толчка» их окружающей среды, а стало быть, вряд ли изменятся.

39

П. ФЕЙЕРАБЕНД

1.Что включает в себя, по мнению П. Фейерабенда, история науки?

2.Какие аргументы приводит П. Фейерабенд, утверждая, что научное образование упрощает науку, ее составные элементы?

3.Следует ли поддерживать традицию в науке?

4.Что такое анархизм?

5.Какие открытия и достижения в науке стали возможными благодаря тому, что их авторы отступили от очевидных методологических правил?

Против методологического принуждения.

Очерк анархистской теории познания1

Наука представляет собой по сути, анархистское предприятие: теоретический анархизм, более гуманен и прогрессивен, чем его альтернативы, опирающиеся на закон и порядок

Данное сочинение написано в убеждении, что, хотя анархизм, быть может, и не самая привлекательная политическая философия, он,

безусловно, необходим как эпистемологии, так и философии науки.

Основания этому найти нетрудно.

«История вообще, история революций в частности, всегда богаче содержанием, разнообразнее, разностороннее, живее, «хитрее»», чем могут вообразить себе даже самые лучшие историки и методологи. История полна «случайностей и неожиданностей», демонстрируя нам «сложность социальных изменений и непредсказуемость отдаленных последствий любого действия или решения человека». Можем ли мы на самом деле верить в то, что наивные и шаткие правила, которыми руководствуются методологи, способны охватить эту «паутину взаимодействий?» И не очевидно ли, что успешное соучастие такого рода возможно лишь для крайнего оппортуниста, который не связан никакой частной философией и пользуется любым подходящим к случаю методом?

Именно к такому выводу должен прийти знающий и вдумчивый наблюдатель. «Отсюда, – продолжает В.И. Ленин, – вытекают два очень важных практических вывода: первый, что революционный класс для осуществления своей задачи должен уметь овладеть всеми, без малейшего

1 Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 147-152.

40