Глава 4. Взаимодействие тенденций к “угасанию” конкуренции и обострению конкурентной борьбы в современной экономике: аспект “угасания”

4.1. Монополизация, развитие транснациональных корпораций, интеграционные процессы как факторы сокращения масштабов конкуренции

Общее начало в названиях последних глав не случайно: без взаимодействия обеих тенденций в динамике современных конкурентных отношений невозможно, на наш взгляд, обнаружить ни одного факта их. Взять, к примеру, спорность характеристики одних и тех же поглощений разными субъектами то как дружественных, то как недружественных.

Так, для генерального директора ярославского электромашиностроительного завода (АО "Элдин") Т.А. Ахунова недавний уход из-под его влияния контрольного пакета акций возглавляемого предприятия в руки московского холдинга предстал как недружественное поглощение ^{[См.: 84]}. Иную оценку этому же факту дал тогда губернатор Ярославской области А.И. Лисицын, считающий, что местный завод приобрел желанного инвестора, без чьей помощи у предприятия не было бы перспектив в условиях сегодняшнего обострения конкуренции на мировом рынке электромашиностроительной продукции ^{[См.: там же]}. Как видим, здесь аспект обострения явно "выпирает" и как причина, и как преобладающая форма корпоративного конфликта, но результатом в этом и подобных случаях являются укрупнение субъектов и уменьшение их количества, а значит, аспект "угасания".

Взаимодействие двух аспектов проявляется не только в попеременном, как по эстафете, преобладании то одного, то другого, но и в постоянном взаимовлиянии их друг на друга. Так, принятые правительством РФ в 2005 году меры по отмене ограничения на покупку иностранцами акций "Газпрома" и повышению удельного веса государственного пакета в собственности этого газового холдинга ^{[См.: 93]} сопровождались повышением цен на указанные акции. Здесь мы видим проявление аспекта обострения. Но именно оно вызвало "успокоение" в виде "кучкования" акций, изъятых из рук многочисленных мелких собственников в пользу немногих крупных.

На наш взгляд, взаимодействие двух аспектов выражается не в разовом, а достаточно долговременном характере "эстафеты" взаимовлияний. Поэтому в примере с АО "Элдин" можно согласиться с губернатором А.И. Лисицыным в прогнозе недолгого "успокоения" в связи с состоявшимся поглощением ярославского завода московским холдингом: теперь им предстоит совместное вступление в обостряющуюся борьбу на мировом рынке продукции данной отрасли. А, соответственно, в примере с "Газпромом" можно ожидать политического и экономического давления на российскую сторону с целью овладения конкурентным пакетом крупнейшими транснациональными корпорациями. То есть опять-таки наступившее "успокоение" не становится окончательным во взаимовлиянии двух тенденций.

Сложный и постоянно меняющийся характер взаимодействия двух аспектов в динамике конкурентных отношений присущ, на наш взгляд, любому уровню субъектов, от мелкой фирмы до крупных государств и транснациональных корпораций, а также межгосударственных союзов, здесь ведь речь не о правовых и политических декларациях, а о постоянно меняющемся соотношении экономической мощи субъектов. Прокатившиеся в Украине, Грузии и Киргизии "оранжевые" и тому подобные "революции" - отражение обострения конкуренции на межгосударственном уровне. Рассчитанные, видимо, на "успокоение" под "крышей" Запада, они в действительности не стали точкой, завершившей процесс, а вылились у Украины и Грузии в эскалацию обострения конкуренции с Россией. И когда эксперты прогнозируют, например, что от расширения Европейского Союза с включением им Украины последняя больше проиграет, чем выиграет ^{[См.: 117; 130; 285]}, то считаем правомерным добавить, что иначе и не может быть, поскольку Украина станет частью более крупного субъекта, сама перестав быть субъектом международной конкуренции. А это значит, что не украинский, а общеевропейский экономический интерес станет определяющим в дальнейшем положении Украины. Однако и Европейскому Союзу, включившему Украину, предстоит продолжать противостояние в международной конкуренции с другими мировыми экономическими центрами, особенно США и Китаем.

Подобным же образом с позиции нашей концепции можно комментировать предложения политологов, социологов и историков о сближении РФ с Западом, особенно США, против Китая ^{[См.: 177, 173]} или, наоборот, о собирании евразийского пространства под эгидой России против Запада ^{[См.: 131, 150]}, а также призывы "затаиться", чтобы "не рассердить" сильнейшего конкурента ^{[См.: 107]}. Такие рецепты при определенных условиях могут быть и правильными, но ни один из них не гарантирует "покоя" как окончательного результата. Если, конечно, РФ не вырвется в мировые лидеры по экономической мощи с большим отрывом от других, что уж очень проблематично.

Итак, две тенденции в динамике конкуренции взаимосвязаны, неразрывны и мы их "рассекаем" в данной и последующей главах условно и лишь в целях углубления анализа, ни на минуту не забывая о необходимости их синтеза, чтобы рассмотрение объекта не уводило от реальности.

В анализе первой тенденции - "угасания" - мы встречаем союзников всюду, даже, например, в лице учебников экономикс, обычно воспринимаемых лишь как апологетов неоклассического представления о продолжении усиления конкуренции в современной экономике подобно домонополистическому капитализму.

Авторы учебников экономикс обстоятельно раскрыли тенденцию, которую они назвали положительным эффектом масштаба. “По мере роста размеров предприятия, - отмечают Макконнелл и Брю, - целый ряд факторов начинает действовать в направлении снижения средних издержек производства”. К этим факторам они отнесли специализацию труда и управленческого персонала, эффективное использование капитала и производство побочных продуктов ^{[264, 57]} . Так, по мере роста размеров предприятия, считают Макконнелл и Брю, становится возможным повышение уровня специализации используемого труда. Ведь дополнительный наем рабочих означает, что задания могут быть поделены между ними все более и более дробно. Вместо того чтобы выполнять пять или шесть различных операций в ходе производственного процесса, каждый рабочий может теперь получить одно - единственное задание. В течение всего рабочего дня он может быть занят именно той операцией, для выполнения которой наилучшим образом подходит его квалификация. На маленьких предприятиях квалифицированные работники нередко затрачивают до половины своего времени на выполнение заданий, не требующих никакой квалификации, а это, естественно, приводит к повышению издержек производства. Зато обеспечиваемая ростом масштабов производства возможность разделения трудовых операций позволяет рабочим приобрести особенно большой опыт в выполнении конкретных заданий, закрепленных за ними. “Мастер на все руки”, обремененный пятью или шестью различными заданиями вряд ли сможет стать столь же опытным в каждом из них. Получив возможность сосредоточиться на выполнении одного задания, тот же самый рабочий сможет работать гораздо производительнее. Наконец, более высокий уровень специализации труда исключает потери времени на переход рабочего от одного задания к другому.

В аналогичном направлении действует и такой фактор, как специализация управленческого персонала. Большие масштабы производства позволяют лучше использовать труд специалистов по управлению благодаря его более глубокой специализации. На мелком предприятии, располагающем десятком работников, будет недоиспользоваться руководитель, способный контролировать труд 20 рабочих. В этом случае производственный персонал предприятия мог бы быть удвоен при неизменной величине затрат на содержание административного аппарата. К тому же мелкие фирмы не способны использовать труд специалиста-управленца по прямому назначению: специалист по проблемам сбыта, например, может оказаться вынужденным делить свое время между различными областями управленческой деятельности: маркетингом, управлением трудовыми ресурсами и финансами. А расширение масштаба операций будет означать, что специалист по маркетингу сможет полностью посвятить себя контролю за сбытом и распределением продукции, тогда как для выполнения других управленческих функций будут дополнительно привлечены соответствующие специалисты. В конечном счете, резонно делают вывод Макконнелл и Брю, это приведет к повышению эффективности и снижению издержек производства единицы продукции ^{[Cм.: 264, 57]}.

Важную роль в достижении положительного эффекта масштаба играет такой фактор, как эффективное использование капитала. Ведь мелкие фирмы часто неспособны воспользоваться эффективным с технологической точки зрения производственным оборудованием, так как его можно купить лишь в очень крупных и крайне дорогих комплектах. Да и эффективное использование такого оборудования требует больших объемов производства. Следовательно, только крупные фирмы могут приобрести и эффективно эксплуатировать лучшее оборудование. Макконнелл и Брю приводят в подтверждение убедительный пример по автомобилестроительной отрасли, где наиболее эффективные методы производства предполагают использование робототехники и сложнейшего оборудования для сборочных линий. Эффективная эксплуатация его возможна лишь при объеме производства не менее 200 тысяч автомобилей в год ^{[264, 58 и 137-140]}. А мелкие производители в такой ситуации мечутся между двух огней: производство на другом оборудовании неэффективно из-за более высоких затрат на единицу продукции, однако и альтернативный вариант приобретения наиболее эффективного оборудования и недоиспользования его при малом объеме производства тоже неэффективен и дорогостоящ.

Наконец, организатор крупномасштабного производства располагает более широкими возможностями, чем мелкая фирма, для производства побочной продукции. Так, большая фабрика по упаковке мяса изготавливает также клей, удобрения, лекарственные препараты и целый ряд других продуктов из тех отходов, которые мелким производителем были бы выброшены за ненадобностью.

Все перечисленные технологические факторы: повышение уровня специализации труда рабочих и управленцев, возможность использования эффективного оборудования и эффективная утилизация отходов - вносят свой вклад в снижение издержек производства единицы продукции тем производителем, который окажется способен расширить масштабы своих операций. То есть увеличение количества всех вовлеченных в производство ресурсов, к примеру, на 10 процентов, приведет к более чем пропорциональному росту объема производства - скажем, на 20 процентов; результатом, таким образом будет снижение средних общих издержек.

Таким образом, Макконнелл и Брю находят объективную экономическую причину и стимул для субъективной предпринимательской деятельности по увеличению масштаба фирм, обеспечению тем самым тенденции к концентрации производства, а значит, сокращению количества субъектов конкуренции и в этом смысле - ее “угасания”.

В связи с этим нельзя не согласиться с мнением А. С. Хоцея ^{[См.: 293, 142]}, что крупное предприятие, выросшее на основе и в результате конкуренции, меняет ее характер: все меньшую роль в достижении успеха на рынке начинает играть удача и таланты производителя, а все большую - размеры его капитала. А это, несомненно, - симптом “угасания” конкуренции.

Очень важно, с позиции рассматриваемой нами темы, что авторы учебников экономикс уделяют внимание такой дискуссионной проблеме, как эффективность олигополии - близкой к чистой монополии и широко распространенной в экономике современных развитых стран структуры. Так, Макконнелл и Брю отмечают ^{[См.: 264, 135-139]}, что выявились две различные точки зрения на экономические последствия олигополии, ее динамическую эффективность. Во-первых, традиционная точка зрения, полагающая, что поскольку олигополия близка по структуре к монополии, то следует ожидать, что она действует приблизительно аналогичным образом. То есть олигополия, для которой характерны барьеры для вступления в отрасль других фирм-конкурентов, ограничивают выпуск ранее точки наименьших издержек на единицу продукции и соответствующей рыночной цены; это приносит значительную, если не максимальную прибыль. Олигополия, следовательно, с позиции общества, менее желательна, чем чистая монополия, так как последняя часто подвергается государственному регулированию. А неофициальное тайное соглашение между олигополистами может дать в результате цены и объемы производства, подобные тем, к которым приводит чистая монополия, хотя при этом сохраняется внешняя видимость конкуренции нескольких независимых фирм.

Эта традиционная позиция оспаривается точкой зрения Шумпетера-Гэлбрейта, согласно которой крупные олигополистические фирмы с рыночной властью необходимы для достижения быстрых темпов научно-технического прогресса. Поскольку современная научно-исследовательская деятельность по разработке новых продуктов и производственных технологий является невероятно дорогостоящей, то только олигополистические фирмы способны финансировать ее. Кроме того, существование барьеров для вступления в отрасль новых фирм-конкурентов дает олигополисту некоторую уверенность в том, что он будет получать прибыль, определенную часть которой можно направить на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки. Совершенно справедливым представляется следующее замечание Гэлбрейта по этому поводу: “Современная отрасль из нескольких крупных фирм является отличным средством для стимулирования технического изменения. Она превосходно обеспечена для финансирования технических разработок. Ее организация создает сильные побудительные мотивы, для того чтобы предпринимать разработки и использовать их… В современной отрасли, поделенной несколькими крупными фирмами, размеры прибыли, пропорциональные рыночной силе, соединяются, чтобы обеспечить доступность ресурсов для научных исследований и разработок. Власть, которая делает возможным для фирмы иметь некоторое влияние на цены, обеспечивает то, что вытекающие доходы не будут переданы публике подражателями (которые не несли никаких затрат на разработки) до того, как расходы на разработки могут быть возмещены. В этом случае рыночная власть защищает стимул к техническим разработкам” ^{[John Kenneth Galbrait American capitalism, rev. ed. Boston: Houghton Mifflin Company, 1956.- P. 86-88]}. То есть небольшие конкурентные фирмы не имеют ни средств, ни стимулов, чтобы быть технически прогрессивными, а крупные олигополии - имеют.

Если точка зрения Шумпетера-Гэлбрейта верна, то с течением времени олигополистические отрасли будут способствовать быстрому улучшению продукта, более низким издержкам производства на единицу продукции, более низким ценам и, может быть, большему объему производства и большей занятости, чем была бы в той же самой отрасли, если бы она была организована на конкурентных началах. Макконнелл и Брю приводят примеры промышленных отраслей США, подтверждающие эту точку зрения: производство телевизоров и другой электронной продукции, домашних электрических бытовых приборов, автомобильных покрышек - эти отрасли отличались улучшенным качеством продукта, снижающимися ценами и увеличивающимися уровнями выпуска и занятости ^{[См.: 264, 136]}. Кроме того, авторы учебника экономикс констатируют, что в авиационной, химической, нефтяной и электронной промышленности энергично и плодотворно занимались исследовательской деятельностью^{[См.: 264, 137]}.

Следовательно, концентрация производства, монополизация экономики не только способствуют “угасанию” конкуренции за счет сокращения количества ее участников, но и, возможно, не мешают, а способствуют научно-техническому прогрессу, то есть выступают в той роли, которая обычно приписывалась как раз конкуренции. Не случайно в экономике ХХ века происходило усиление монополизации и интеграции, а во второй половине века и в настоящее время - образование и развитие транснациональных корпораций.

Уже полвека назад, в середине 1950-х гг., французский исследователь Раймон Барр отметил ^{[См.: 218, 390]}, что после окончания второй мировой войны возникли и стали развиваться корпорации, организованные во всемирном масштабе, которые распоряжаются экономическими ресурсами во многих странах или конкурируют и осуществляют свою деятельность за пределами национальных границ. Они получили название транснациональных корпораций (ТНК). Такие корпорации инвестируют за рубежом значительную часть своих ресурсов и извлекают из заграничной деятельности ощутимую сумму прибыли.

Заинтересовавшись поначалу эксплуатацией природных ресурсов (нефть, руды), ТНК распространили затем свою деятельность на обрабатывающую промышленность и сферу услуг. На первых порах ТНК старались преодолеть преграды на пути обмена (таможенные барьеры, регламентацию валютных курсов), препятствовавшие доступу на национальные рынки тех или иных стран, и создавали с этой целью филиалы. Затем, когда обмен либерализовался, они усилили международный характер своей деятельности с целью увеличить конкурентоспособность, завоевать новые рынки, активнее использовать имевшиеся в различных странах трудовые ресурсы и капитал.

Среди ТНК стали различать следующие три вида. Во-первых, этноцентрическая фирма, то есть мощное материнское общество, строго контролирующее из своего национального центра отделения или филиалы за границей. Во-вторых, полицентрическая фирма, которая допускает довольно широкую децентрализацию и предоставляет относительную автономию ответственным лицам филиалов, учрежденных в разных странах. И, в-третьих, геоцентрическая фирма, то есть комплексная организация, в которой филиалы участвуют в принятии решений центром и в которой интересы фирмы превалируют над интересами страны, где находится этот центр. Заметим, что во всех трех случаях внутри ТНК между ее подразделениями никакой конкуренции, естественно, нет.

Развитие ТНК сопровождалось быстрым ростом международных банковских и финансовых учреждений, использующих, в частности, международные рынки капиталов. ТНК осуществляют всемирную стратегию и стараются находить наиболее выгодные места для своей деятельности по производству и распределению товаров и услуг. Они изыскивают объекты для наиболее рентабельных инвестиций в зависимости от регионов мира и обеспечивают их финансирование путем накопления и перевода финансовых ресурсов, происходящих из различных стран. Такие фирмы, даже если они и имеют какое-то национальное происхождение, все больше отходят от логики национального ведения дел, освобождаются от ограничений и правил национального происхождения. И даже не подчиняются никаким международным инстанциям, которые могли бы осуществлять контроль. Тем не менее ТНК не могут совсем игнорировать ни интересы стран, где они действуют, ни политику различных государств, с которыми они имеют дело. В зависимости от экономических обстоятельств отношения между ТНК и властями той или иной страны имеют широкий диапазон от сотрудничества до нажима. А иногда (во всяком случае, недавний опыт показывает это) все завершается подчинением местных властей фирмам.

В научных публикациях последних десятилетий и средствах массовой информации распространена критика ТНК. Их обвиняют в оказании воздействия на ориентацию развития экономики тех стран, где они функционируют, и даже в создании угрозы для суверенитета этих государств. Но следует заметить, что такая критика, как правило, не учитывает вклад, который вносят ТНК в технический прогресс, занятость и развитие инвестиций в странах, где они оперируют. Но, разумеется, нельзя не согласиться с той частью упомянутой критики, где она констатирует отсутствие или недостаток международного общественного контроля над деятельностью ТНК. Не случайно данной проблемой пытались заняться международные институты, в частности ООН, предпринимавшие поиски способов установить "“правила игры" для функционирования этих фирм.

Почему же в современной мировой экономике получают преимущественное развитие именно крупные предприятия, в том числе ТНК? Кроме аргументов уже отмеченных Макконнеллом и Брю, авторами других учебников экономикс, И. Шумпетером и Дж. Гэлбрейтом, Раймон Барр называет дополнительные и систематизирует весь комплекс причин, констатируя, что крупные предприятия оказываются в более выгодном положении, по сравнению со средними и мелкими, во внутренней организации, позициях на рынках, отношениях с государством. Представляется, что разработанная Барром систематизация актуальна и сегодня. Так, преимущество во внутренней организации, пишет Барр, подтверждая Макконнелла и Брю, проистекает из того, что было названо еще Альфредом Маршаллом “внутренней экономией ввиду масштаба” ^{[218, 391]}. Во-первых, крупное предприятие извлекает дополнительную выгоду из технического прогресса. Поскольку оно может увеличивать свой основной капитал и объем своего оборудования и применять самые эффективные технологии в процессе производства. Например, оно может разбить операции на части, организовать серийное производство и работу на основе конвейерной системы. Наконец, оно может само инициировать технический прогресс, создавая конструкторские бюро и поощряя научные исследования и использование их результатов в промышленности.

Во-вторых, крупное предприятие может снижать издержки производства в большей степени, чем средние и мелкие. Потому что общие и постоянные издержки крупного предприятия могут быть соотнесены с массовой продукцией, так что средняя стоимость единицы продукции оказывается ниже, чем на менее крупном предприятии. А что касается переменных издержек, то здесь преимущества крупного предприятия проявляются в возможностях более эффективно комбинировать факторы производства. Например, транспортные организации могут сокращать для него расходы на транспорт. Кроме того, отмечает Барр вслед за Макконнеллом и Брю, фирма избегает потерь, практикуя полное использование сырья посредством обработки и продажи побочных продуктов. Этого не может делать мелкое предприятие, поскольку не располагает такими продуктами в достаточном объеме или количестве.

В-третьих, крупное предприятие, имеющее значительные капиталы, располагает большими возможностями по созданию запасов сырья и товаров, что позволяет ему избегать перебоев и колебаний в производстве и ценах. Таковы преимущества крупного предприятия во внутренней организации, обусловившие более быстрое развитие именно таких фирм.

Характеризуя превосходство крупных предприятий на рынках, различают, во-первых, фирмы с горизонтальной и, во-вторых, с вертикальной концентрацией ^{[См.: 218, 392-393]}. При горизонтальной концентрации крупное предприятие обеспечивает себе привилегированное положение на различных рынках. Например, на рынках факторов производства большие объемы его спроса на сырье, труд и производительный капитал побуждают поставщиков предоставлять эти компоненты регулярно, по льготным тарифам и стабильным ценам. Его “финансовое лицо” и внушаемое им доверие позволяют легче находить у банков или на финансовом рынке нужные краткосрочные и долгосрочные кредиты. Такое предприятие может также практиковать самофинансирование. Кроме того, оно привлекает наемных рабочих лучшей организацией условий труда (безопасность, гигиена), преимуществами профессионального и служебного продвижения, стабильной занятостью, социальными льготами (организация питания на предприятии, культурное и социальное обслуживание).

На рынках конечных продуктов крупное предприятие имеет возможность лучше знать состояние спроса, который зондируется и исследуется его специализированными подразделениями. Оно может также в более широких масштабах заниматься рекламой, чтобы увеличить свою клиентуру. При этом значительные расходы на рекламу смягчаются для него объемом продаж. В сфере торговли крупное предприятие может значительно увеличить число своих торговых точек, чтобы приблизить их к потребителю, или же специализировать эти точки в зависимости от условий и ориентации спроса. Кроме того, крупное предприятие может проводить более гибкую ценовую политику, нежели мелкое. Ведь продавая много, оно может продавать по низким ценам: даже если прибыль на единицу продукции низка, это мало сказывается на общем объеме прибылей. К тому же, занимая монопольное или олигопольное положение на рынке, предприятие может, модифицируя цены в ту или иную сторону, получать все выгоды от различных ситуаций, в которых может оказываться спрос.

При вертикальной концентрации крупная фирма добивается почти независимости от рынков. Она может иметь стабильное и регулярное снабжение и тем самым избегать конкуренции своих соперников и эксплуатации со стороны поставщиков, если те занимают монопольное положение. Такая фирма уверена в том, что найдет среди собственных и разнообразных предприятий рынок сбыта для своей продукции, а это очень важно в период кризиса. Она может также сократить свои прибыли, а прибыли посредников в общей системе последовательных операций и вовсе упразднить, что соответственно уменьшит продажную цену ее продукции. Таковы преимущества крупных предприятий на рынках по сравнению со средними и мелкими.

В отношениях с государством превосходство крупных предприятий объясняется тем, что уже сами масштабы придают им общественное и государственное значение. Государство не может не проявить к таким предприятиям интереса и по экономическим причинам (значительность инвестируемых капиталов) и социальным (большое число занятых наемных работников). Поэтому государство предоставляет таким предприятиям различные льготы: финансовые (займы, дотации), налоговые (сокращение обложения), таможенные (протекционистские тарифы), а в крайних случаях оно вообще спасает и от краха. Как утверждал Шумпетер: “Принцип безразличия государства к предприятиям в данном случает неприменим, даже для государства с весьма либеральными тенденциями, если допустить, что существование такого государства возможно” ^{[Цит. по 218, 393]}. В свою очередь, крупное предприятие, в отличие от среднего и мелкого, само может различными способами воздействовать на парламентариев и правительства, добиваясь от них дополнительных привилегий. Можно сказать, что крупнейшие фирмы, особенно ТНК, в значительной степенизадают государству, чем ему заниматься. В результате государство может игнорировать интересы “мелочи”, но не может не учитывать, что гигантам нужны глобальный рынок ресурсов, в том числе из-за рубежа (нефть, электроэнергия, сырье и т.д.), а также железные дороги и морские порты, нужна заранее рассчитанная система оборудования и т. п. Все это определяет приоритетное положение гигантов как объектов государственной экономической политики.

Перечисленные преимущества крупных фирм обусловили повышение их удельного веса в мировой экономике в ХХ - ХХI вв. Логическим следствием развития крупных предприятий стала тенденция к их объединению путем соглашения при сохранении юридической и экономической независимости участников. Поскольку конкуренция связана с рисками, крупные предприятия предпочитают ей объединения в союзы. Об этом резонно заметил Дж. Р. Хикс: “Лучшая из всех монопольных прибылей - это спокойная жизнь” ^{[Цит. по 218, 396]}.

В осуществлении этой мечты ТНК-монополистов важная и активная роль принадлежит Всемирной торговой организации (ВТО). Можно согласиться с точкой зрения В.М. Сологубова, что “… Деятельность ВТО направлена не на обеспечение честной конкуренции в мировой торговле, а совсем наоборот - на укрепление позиции лидеров мирового хозяйства. Эта организация подобна катку, готовящего дорогу для экспансии ТНК” ^{[157, 40]}. В самом деле, хотя в каждой стране существует антимонопольное законодательство, но в ВТО такового нет: теоретически и юридически можно, конечно, предполагать, что ТНК действуют в рамках антимонопольного законодательства страны-акцептора. Но в действительности в последнюю ТНК внедряется как желанный инвестор, пользуясь многочисленными льготами и преимуществами от этого государства, и, естественно, при этом антимонопольный механизм не работает. Ведь надо еще учесть теневое влияние ТНК на административные органы страны присутствия, а также технологические преимущества. Результатом внедрения ТНК в новые страны, таким образом, становится сокращение числа субъектов конкуренции, ее “угасание”.

Как известно, предшественник ВТО - Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) появилось в 1947 г., когда с окончанием Второй мировой войны завершился очередной передел мирового хозяйства. Основные отрасли его были поделены между ведущими ТНК, для которых решение проблем сбыта требовало, чтобы импортные ворота стран, потенциальных покупателей, были широко распахнуты. На первый взгляд, это могло казаться поощрением конкуренции. Но если рассмотреть структуру экспорта развитых и развивающихся стран, то первоначальное предположение опровергается. Дело в том, что развитые страны стали самодостаточными в производстве сельскохозяйственной продукции. Исключение составлял только импорт тропических плодов. Более того, развитые страны сами стали экспортерами продуктов питания, лишив развивающиеся страны продовольственной независимости. В результате от либерализации международной торговли в рамках ГАТТ выиграли развитые страны и крупнейшие ТНК, а проиграли развивающиеся страны. То есть налицо укрупнение и сокращение количества субъектов конкуренции, ее “угасание”.

Практически та же “угасательная” по отношению к конкуренции роль у ВТО, вопреки публицистическим и юридическим декларациям на этот счет. ВТО родилось в 1995 году, когда удельный вес услуг и интеллектуального продукта превысил две трети мирового товарооборота. И либерализация этих видов товаров привела к тем же результатам, что и ранее торговля вещественными товарами. Ведь на долю развивающихся стран осталось, практически, лишь предоставление услуг транзита и туризма. Остальные виды услуг контролируются крупнейшими ТНК. Даже когда интеллектуальный продукт экспортируется в развитые страны в виде утечки мозгов в рамках квот принимающих стран, то это никак не отражается на бюджетах стран-экспортеров. А главное: идеи, рожденные в одних странах, материализуются в других, и в результате создается впечатление, что только развитые страны - генераторы передовых идей и технологий. Таким образом, деятельность ВТО тоже сужает круг субъектов конкуренции, ее масштаб.

Когда еще в 1960-1970-х гг. широко декларировалось, что экономика производителя стала заменяться экономикой потребителя, то есть теперь сам потребитель будет диктовать цены, то в действительности речь шла не о конечном потребителе: закупочные цены стали диктоваться оптовыми сетями, выступившими посредником между производителем и потребителем. Такие сети превратились в ТНК, поделившие между собой мировые товаропотоки. И когда сегодня наблюдаем однообразие цен как в биржевой, так и во внебиржевой торговле, то в этом факте можно видеть отчуждение интересов мировыхмонополистов и от интересов стран базирования, и от интересов потребителей. Конкуренция здесь не просматривается, и можно согласиться с мнением ^{[См.: 154, 41]}, что следующим этапом будет согласованная экономическая политика мировых монополий разных отраслей. При этом национальные хозяйства окончательно утратят способность осуществлять государственную внешнеэкономическую политику и фактически мировым хозяйством будет управлять некое теневое правительство. И, разумеется, либеральные принципы в практике международного обмена будут забыты. Основанием для такого прогноза являются, на наш взгляд, уже сегодняшние тенденции.

Американские исследователи П. Коухи и Дж. Аронсон справедливо отметили ^{[См.: 85, 113]}, что в современной экономике происходит дальнейшее усложнение системы связей между ТНК в форме образования международных корпоративных альянсов. Цель последних - развивать и продвигать на рынки новые технологии, используя сравнительные преимущества филиалов транснациональных корпораций в разных странах. Такие альянсы стали своего рода адаптацией к конкуренции, противоядием по отношению к ней, поскольку дают возможность объединить усилия в технологической сфере, снизить риск при совместном инвестировании в крупные проекты.

Процессы концентрации производства, монополизации экономики и развития ТНК способствовали в ХХ - ХХI вв. усилению интернационализации мирового хозяйства, переходу ее на качественно новый этап - интеграции. Последняя подразумевает объединение в единое целое отдельных частей мирового хозяйства и выражается во взаимном приспособлении и объединении национальных хозяйств различных стран. В результате “угасание” конкуренции происходит не только внутри и между фирмами, но и между государствами и межгосударственными объединениями.

Таким образом, монополизация, развитие ТНК, интеграционный процесс выступают как факторы сокращения масштабов капиталистической конкуренции в современной экономике.

4.2. Тенденция к взаимодействию и сотрудничеству вместо конкуренции

“Угасание” капиталистической конкуренции не может не сопровождаться возникновением и усилением между предприятиями отношений взаимодействия и сотрудничества, которые являются не просто противоположностью антагонизму между субъектами конкуренции, но и составляют с ним диалектическое единство и взаимодействие. Экономическая причина этих новых отношений - международная капиталистическая кооперация. Она представляет собой объединение производственных комплексов двух или более стран в интересах выполнения единой производственной программы. Очень важная особенность такого объединения - предварительное согласование участниками в договорном порядке условий совместной деятельности. В последние десятилетия характерным признаком международной кооперации стала долгосрочность. То есть, в отличие от других форм международных экономических отношений, которые зачастую носят разовый характер, здесь договорные связи складываются на долгосрочный период.

Понятно, что это создает ситуацию взаимозависимости между экономическими субъектами, противоположную той, что была присуща капиталистической конкуренции “в чистом виде”. А именно: участники международной кооперации экономически заинтересованы в том, чтобы результаты у их партнеров были как можно лучше. Ведь современные фирмы включаются в международную кооперацию не из каких-то внезапно возникших альтруистических побуждений, не из-за морально-нравственной тяги к сотрудничеству вместо антагонизма. Дело в экономической выгодности: международная кооперация вместе со специализацией позволяет снизить капиталоемкость и сократить время на производство новых товаров.

Другим важным признаком международной кооперации является ее комплексность, то есть охват не только производственного процесса, но и сбытовой сферы, технического обслуживания, модернизации продукции и т.д. Действуя в условиях снижения производственных затрат на единицу выпускаемой продукции, крупные корпорации устанавливают долговременные связи с мелкими и средними фирмами, превращая их тем самым в субпоставщиков производственных узлов и деталей, необходимых для конечного производства. Так, японская фирма, являющаяся крупнейшим дизайнером - сборщиком, включила в себя более 47 тысяч субподрядчиков, использование трудового вклада которых позволило ей в 6 раз повысить производительность по сравнению с аналогичной американской компанией. Конечно, нельзя не видеть, что взаимоотношения гигантов и их субподрядчиков складываются не без противоречий: первые подвергают вторых, по существу, жестокой эксплуатации, пользуясь их зависимым положением, забирают себе львиную долю прибыли, а нередко и выбраковывают своих субподрядчиков, заменяя “уставших” свежими и т.д. Но в целом тенденция к комплексности в развитии международной кооперации, на наш взгляд, преобладает.

Международное производственное кооперирование способствует не только повышению эффективности производства, но и решению крупных международных программ за счет совместного сотрудничества. Например, международной космической программы или программы изучения недр мирового океана. В настоящее время международная кооперация столь развита, что уже существует общепринятая классификация ее по следующим направлениям: а) по количеству субъектов (двухсторонняя, многосторонняя); б) по количеству объектов (однопредметная, многопредметная); в) по характеру отраслевых связей (внутриотраслевая, межотраслевая); г) по методам сотрудничества (производственно-экономическая, научно-исследовательская и т.д.).

Одно из важных следствий развития международной кооперации и отношений взаимодействия и сотрудничества вместо конкуренции - расширение масштабов планомерности. По этому поводу С.М. Меньшиков справедливо заметил: “При домонополистическом капитализме планомерность существовала внутри отдельных заводов, фабрик. В концернах она охватывает всю совокупность отношений между предприятиями и службами, входящими в данное объединение. Концерны имеют краткосрочные (на срок до 1 года) и долгосрочные (на 5-10 и более лет) планы капиталовложений, научных исследований, технических разработок (включая подготовку производства новых товаров), текущего производства, сбыта, снабжения, финансовые планы, планы организационных мероприятий и т.п. Планирование в концернах является органической потребностью крупного монополизированного производства” ^{[50, 43]}. Но и этого стало недостаточно современным предприятиям. Планомерность все больше становится необходимой во взаимосвязях между различными фирмами в международном масштабе. То есть предприятия заинтересованы в организации планирования не только у себя, но и у своих партнеров. В результате вопреки насаждавшейся в нашей стране с середины 1980-х гг. идеи о противопоставлении плана и рынка, в реальной практике развитых стран осуществляется их соединение. Огромные масштабы современных ТНК делают слишком накладным, рискованным, да и просто невозможным выпуск товара на неизвестного потребителя, на рыночную стихию. Поэтому абсолютное большинство производимой крупными предприятиями продукции предназначено заранее известному потребителю. А возможно, что этот вывод приложим и ко всей промышленной продукции в целом: ведь три четверти ее в современных условиях производится на сборке в концернах, а не их субподрядчиками. Следовательно, в современной экономике приобретают исключительное значение договорная дисциплина, доверие партнеров друг другу, разработка и реализация совместных долгосрочных планов.

Под воздействием ТНК и в масштабах отдельных государств сложились те или иные системы централизованного планирования. Они не афишируются ни в большинстве СМИ, ни в курсах экономикс. Однако сообщения о них в серьезных экономических изданиях достаточно обстоятельны, чтобы судить о масштабности указанного явления. К примеру, в США помимо внутрифирменного планирования существует частно-централизованное планирование. Его осуществляет ядро из 12 финансовых групп, располагающее почти 10% активов всех корпораций страны и контролирующее 60% находящихся в США акций. Это ядро, взаимодействуя с крупнейшими предпринимательскими ассоциациями, осуществляет функцию организатора, координатора и планирующего центра в частном секторе американской экономики ^{[См.: 121 и 135]}. Другой тип централизованного планирования реализуется в Японии и Франции. Используя опыт СССР, здесь применяют общегосударственное планирование, располагающее системой специальных органов, методов, высококвалифицированными кадрами. Они разрабатывают пятилетние планы. И хотя формально эти планы называются индикативными, то есть рекомендательными, но на практике за целые десятилетия не отмечено фактов игнорирования плановых рекомендаций даже крупными фирмами. В значительной степени такие государственные планы нацелены на реализацию социальных задач, способствуют тем самым смягчению антагонистических противоречий в обществе и дальнейшему развитию отношений сотрудничества и взаимопомощи. Так, пятилетний план Японии на 1996-2000 гг. главной целью ставил достижение в стране наивысших мировых показателей по жизненному уровню населения^{[См.: 216; 221; 225]}.

Таким образом, вопреки распространенным представлениям, планирование в развитых странах не только наличествует, но и развивается, являясь экономически выгодным для корпораций и государств в целом. Поэтому можно согласиться с С. Ю. Глазьевым ^{[См.: 232; 94]}, что в идеологии радикального либерализма, прославляющей свободную конкуренцию, мы получили очередную социальную утопию. Она может быть полезна в обучении подрастающего поколения, но правительства и деловые круги западных стран не рассматривают ее в качестве основы при формировании национальной экономической политики.

Для РФ, по нашему мнению, эта утопия особенно опасна своим несоответствием реальности. Ведь, как резонно заметил С. М. Меньшиков ^{[См.: 52, 9]}, российский капитализм, в отличие от многих других стран, практически сразу возникал как капитализм крупных монополистических концернов и банков. А потому справедливо, на наш взгляд, считает указанный автор, “… неолиберальная установка на сокращение до минимума регулирующей роли государства наносит большой ущерб экономическому развитию страны”^{[52, 349]}. Главная опасность здесь в том, что следуя либеральной концепции свободной конкуренции и минимизации государства в развитии экономики, власти резко ограничили поддержку даже тех отраслей, которые входят в состав высокотехнологичного комплекса. Так, финансирование последнего за счет государственных заказов составляет лишь 35% общего объема финансирования, а остальное приходится на заказы иностранных контрагентов и нефтегазового комплекса^{[См.: 286, 175]}. А ведь “… именно высокотехнологичный комплекс, – согласимся с Б. Н. Кузыком и Ю. В. Яковцом, – способен стать локомотивом, который вытащит страну из экономического кризиса”^{[250, 184]}.

Поэтому представляется, что важно не замалчивать, а учитывать тот справедливо отмеченный Б. Плышевским ^{[См.: 150, 8]}факт, что в РФ полностью провалились обещания реформаторов улучшить структуру промышленности путем снижения в ней удельного веса добывающих и сырьевых отраслей на основе либерализации экономики и свободной конкуренции. В действительности, доля этих отраслей в 1990-х гг. не уменьшилась, а выросла. Как горькое, но необходимое лекарство следует воспринимать справедливые замечания^{[См.: 132, 129]}тех авторов, которые констатируют, что выигрышность либеральной модели в конкурентной борьбе с другими моделями не подтверждена практикой, что примеров ее осуществления в корректно чистой форме история вообще не знает. И если в РФ, согласимся с оценкой С. Губанова^{[См.: 109, 24-25]}, вследствие реформ наступило господство “низшего” капитализма, то в развитых странах существует “высший” капитализм, где гарантированные вертикальной интеграцией и планируемые отношения снабжения и сбыта более эффективны, чем стихийные и хаотичные, а регулируемая конкурентоспособность корпораций выше свободной конкуренции обособленных предприятий.

Этот наш вывод тем более важен, что, как справедливо замечает В. И. Кушлин, в мировом сообществе все шире распространяется новое, социально-экологическое мышление, ориентированное “… не на конкуренцию за ресурсы, а на их рациональное, инновационное воспроизводство в планетарном масштабе в расчете на все человечество” ^{[253, 108-109]}. А значит, “… чтобы социально-экономические изменения носили устойчиво позитивный, а не разрушительный для планеты характер, нужно уже сейчас вести разработки в области институциональных форм, устраняющих недостатки сугубо конкурентного поведения. Это будет неизбежно связано с установлением механизмов общемирового согласия относительно спектра глобальных целей эволюции экономики и институтов, регулирующих развитие”^{[253, 128-129]}.

Показательно в связи с этим и, на наш взгляд, актуально и важно предложение бывшего президента РФ В. В. Путина как председателя “восьмерки” о формировании стратегии достижения глобальной энергетической безопасности ^{[См.: 153]}. Имеется в виду сделать это на принципах долгосрочного, надежного, экологически приемлемого энергоснабжения по обоснованным ценам, устраивающим как стран-экспортеров, так и потребителей. “Мы обязаны, - резонно считает В. В. Путин, оставить нашим потомкам такую “архитектуру” мировой энергетики, которая сбережет их от конфликтов, от неконструктивных фирм борьбы за энергообеспеченность”^{[Там же]}. Следовательно, естественно предположить, что и страны с переходной экономикой “… рано или поздно должны сойти с колеи традиционного нынешнего “мейнстрима”^{[248, 108-109]}, то есть отказаться от слепого следования неоклассическим догмам о свободной конкуренции в своей макроэкономической политике. Отсюда правомерно согласиться с утверждением^{[См.: 233, 14]}, что подъем экономики России в условиях глобализации невозможен без активной экономической и внешнеэкономической политики государства - вопреки, а не благодаря упомянутым неоклассическим догмам о свободной конкуренции.

Дополнительными подтверждениями нашего выдвинутого в данной книге положения о развитии экономических отношений взаимодействия и сотрудничества вместо антагонизма в конкуренции являются активное распространение в современной экономике таких форм "взаимопроникновения" предприятий, как кластеры и организационные поля, а также расширение многоуровневого (multilevel) или сетевого маркетинга и франчайзинг как форма интеграции крупного и малого бизнеса.

Кластер обычно определяется как группа географически соседствующих взаимосвязанных компаний и связанных с ними организаций, характеризующихся общностью деятельности и взаимодополняющих друг друга. Он формируется на базе территориальной концентрации сетей специализированных поставщиков, основных производителей и потребителей, связанных технологической цепочкой. То есть кластер - это как бы локализованная составная часть отрасли, ограниченная территориально. Например, для России наиболее актуально выделение кластеров в пределах административно-территориальных единиц: республик, краев, областей.

Для кластера характерна концентрация и кооперация производства. Концентрация при этом выражается в увеличении масштабов производства в рамках территориальных производственно-хозяйственных комплексов. А кооперация - в производственных связях предприятий по выпуску продукции. Этим кластер отличается от несистематической, механической совокупности предприятий в пределах региона.

Основой кластера являются промышленные предприятия, ориентированные на выпуск сравнительно узкой номенклатуры специализированной конкурентоспособной продукции. Объемы ее выпуска значительно превышают объемы ее потребления на территории, где функционирует кластер. А высокие объемы экспорта такой продукции с данной территории выступают одним из факторов обеспечения ее конкурентоспособности. Важной составной частью кластера являются научно-исследовательские организации и учебные заведения, поскольку внутри него образуется иерархическая система связей, нацеленная на поставку специализированных факторов производства, рабочей силы соответствующего уровня квалификации. Не случайно исследователи отмечают ^{[См., например: 137]} активное развитие в последние десятилетия так называемых инновационных кластеров.

Можно согласиться с высказываемым в экономической литературе мнением ^{[См., например: 90, 38]}, что кластеры являются перспективной формой организации производства и их формирование станет определяющим в региональной промышленной политике. В то же время представляется односторонним определение кластеров авторами как формы самоорганизации промышленности в условиях конкуренции ^{[См.: 90]}: в действительности как раз ее "угасание", сокращение числа субъектов становятся тенденцией и результатом функционирования кластеров. Этот наш вывод подтверждают и эмпирические данные, рассматриваемые самими указанными авторами. Например, анализ А.А. Ворониным работы нефтяного и энергетического кластеров Краснодарского края ^{[См.: 90, 38-43]} показывает, что они "вобрали" в себя значительную долю инфраструктуры региона и фактически "ликвидировали" конкуренцию внутри собственной организации. Подобные же тенденция и результат предстают из примера Ж.А. Мингалевой и С.В. Ткачевой с биотехнологическим кластером на базе агломерации нидерландского региона Амстердам-Шипхолпорт-Утрехт с ядром в Амстердаме ^{[См.: 137, 99-100]}.

Образование и развитие кластеров объясняется их экономическими преимуществами перед другими формами организации межфирменных связей: отраслевой, технологической и т.д. Прежде всего дополнительным положительным эффектом масштаба производства в связи с выделением ядра кластера в лице одной из фирм по выпуску определенного вида товара или услуги. Кроме того, положительным эффектом кластера выступает эффект охвата, возникающий при наличии фактора производства, который может быть использован одновременно для выпуска нескольких видов продукции. В кластере эффект охвата значительно усиливается, так как возникает возможность использования многофункционального фактора на разнообразных предприятиях при минимизации трансакционных издержек, связанных с его передачей. Наконец, еще одним положительным эффектом кластера выступает эффект синергии, возникающий при общей стандартизации продукции.

Действие трех указанных эффектов: масштаба, охвата и синергии - позволяет неприбыльным предприятиям кластера преодолевать нижнюю границу рентабельности с помощью специализации, обеспечивающей повышение производительности труда и снижение себестоимости выпускаемой продукции. В результате предприятия кластера получают дополнительные конкурентные преимущества. Но это же, в свою очередь, приводит к сокращению масштабов конкуренции, числа ее субъектов, а также относительному вытеснению в ней антагонизма отношениями сотрудничества и взаимопомощи.

Горизонтальный тип организации сетей, соединяющих фирмы в кластере, позволяет использовать гибкую специализацию и способствует ускорению распространения новшеств. Этим кластер с точки зрения влияния на "угасание" конкуренции отличается от многих традиционных производств. В последних крупные предприятия, контролируя рынок труда, инфраструктуру и институты региона, зачастую тормозят инновационное развитие, так как не обладают гибкостью и способностью переключения на выпуск новых изделий, а также обрекают малые фирмы лишь на роль поставщиков полуфабрикатов и комплектующих изделий. И не случайно исследователи отмечают ^{[См.: 137, 100 и Earopean Economic Review, № 43, 1999 (febriary), p.p. 419-425]}, что в последнее время тенденцию к образованию кластеров все больше проявляют те отрасли, которые опираются на совместную научную базу. Более того, наибольшие возможности возникновения кластеров проявляются там, где научные знания позволяют построить эти кластеры по диверсифицированному, а не специализированному типу.

Таким образом, кластеры, как и традиционные производства, "работают" на "угасание" конкуренции, но отличаются при этом более прогрессивной и перспективной формой "угасания". Исследования, проведенные в Брюсселе ^{[См.: 137, 101-102 и Earopean Economic Review, № 43, 1999, p.p. 409-429]}, выявили на территории Европейского сообщества десять "островов инноваций". Один из них - рандштатский регион, охватывающий три части: два больших города с пригородами с населением по два миллиона человек каждый (уже упоминавшийся регион Амстердам-Шипхолпорт-Утрехт и, кроме того, Роттердам-Европорт-Бреда), а также Гаагу и Лейден и населением 700 тыс. человек. Другими "островами" являются Париж-Иль-де-Франс, Большой Лондон, Рейнско-Рурская область, агломерация Франкфурта, Штутгарта, Мюнхена, Милана и Турина, а также Лион-Гренобль.

Подобную кластерам "угасательную" роль по отношению к конкуренции, но уже без привязки к региональной среде играют так называемые организационные поля. В.М. Коллонтай [^{См.: 125, 82-83]}, ссылаясь на исследование эволюции системы контроля американских корпораций ^{[Fligstain N. The Transformation of Corporate Control. Cambridge, 1990]}, обоснованно, на наш взгляд, определяет следующие главные особенности механизмов их современного господства. Прежде всего здесь любые организации встроены (embedded) в более крупные группы организаций, которые и называются организационными полями. Они могут определяться выпускаемой продукцией, характером отрасли или размерами фирм.

Возникают организационные поля в результате взаимного осознания участниками из различных фирм своей взаимозависимости. Эти участники разделяют общую концепцию допустимых действий и места каждой организации в общем поле. Главная задача организационных полей - содействие стабильности. С этой целью менеджеры и предприниматели осуществляют контроль над внешней средой. Важно заметить, что организационные поля – это не благостные виды сотрудничества из соображений чести и долга, как порой изображают авторы. В действительности эти конструкции созданы в экономических интересах прежде всего их наиболее могущественных участников. Именно последние чаще всего определяют правила игры и имеют возможности для обеспечения их соблюдения. Как правило, такие фирмы способны преградить другим доступ к полю и имеют достаточно ресурсов, чтобы подкосить возможных соперников. При этом в качестве барьеров к доступу выступают патенты, технологии и крупные масштабы первоначальных инвестиций.

Однако и участники поля из менее мощных организаций поддерживают ведущую организацию в целях собственного выживания. Ведь любой вызов ведущей фирме может привести к тяжелым последствиям и для более слабых фирм. То есть условия, определяющие стабильность в организационном поле, одновременно обеспечивают и стабильность для менее сильных его участников. "Хотя конкуренция продолжает существовать, - замечает В.М. Коллонтай, - она уже не такая хищная" ^{[125, 83]}. В ней, добавим, в процессе "угасания" антагонистичность все более уступает сотрудничеству и взаимопомощи. Ведь все участники раз возникшего организационного поля заинтересованы в его сохранении.

Подобная организационным полям ситуация наблюдается при франчайзинге, когда крупная компания предоставляет право выступать под своей торговой маркой малой компании, являющейся самостоятельным юридическим лицом. При этом для последней выгода заключается в минимальных издержках при вступлении в бизнес за счет использования торговой марки и рекламы франчайзера. В свою очередь, крупная компания расширяет географию своей деятельности и доходы при минимальных размерах инвестиций, минимальном риске и сохранении организационной компактности. В итоге - тоже усиление сотрудничества и взаимопомощи как проявление “угасания” конкуренции.

На содействие той же тенденции "угасания" конкуренции направлена и такая описанная в учебниках маркетинга ^{[См.: 220, 463-472]} современная форма продвижения товара на рынке, как многоуровневый маркетинг, получивший в России название сетевого. Такое название представляется удачным, ведь лексическое значение прилагательного "сетевой" - это состоящий из сети, то есть, во-первых, из совокупности каких-либо путей, каналов, линий связи, расположенных в различных направлениях на каком-либо пространстве. А во-вторых, из совокупности расположенных где-либо и связанных единой системой учреждений, предприятий и т.п. ^{[См.: 192, 591]}

Впервые, пожалуй, жители России встретились с проявлением сетевого маркетинга, восприняв его тогда как экзотику, в 1993-94 гг. в виде большой массы активистов, предлагающих каждому "осчастливиться", во-первых, приобретением для себя, а во-вторых, предложением всем своим знакомым и незнакомым лечебно-оздоровительных препаратов фирмы "Herbalife". Действительно, при сетевом маркетинге сбыт продукции может быть осуществлен ее потребителями, которые создают свои уровни-сети. В основе этого метода - общение людей при покупках: те, кто собирается что-либо приобрести, часто советуются с уже купившими данный товар. При этом участники сетевого маркетинга имеют долю в прибыли как своей сети, так и нижележащих сетей. Одна из особенностей такой организации - отсутствие взаимоотношений типа "начальник - подчиненный", хотя определенная субординация есть, но она определяется естественной иерархией сетей, создаваемых потребителями товара, которые пожелали участвовать в его дистрибьюции.

С позиции отдельного участника в структуре сетевой организации можно различить находящихся над ним и находящихся под ним участников дистрибьюции. Первые привлекли его самого к покупке товара и к участию в дальнейшем его распространении. А вторых к покупке и участию привлек он сам, построив, таким образом, свою сеть. Следовательно, вся деятельность участников сетевого маркетинга состоит из двух частей: продвижения товара и привлечения новых участников. То есть, по сути, эта система является элементарной пирамидой. А значит, ее последовательное развитие способствует укрупнению экономических субъектов, сокращению числа участников конкуренции вытеснением антагонизма сотрудничеством в характере их отношений, а значит, в итоге - к "угасанию" этой формы экономического соревнования.

Впрочем, на "угасание" конкуренции, хотя и с разной степенью интенсивности, "работают" и другие современные виды и направления маркетинга. Особенно связанные с электронными системами. Например, интерактивный маркетинг (online marketing) - "двунаправленная электронная система, связывающая покупателя и продавца" ^{[242, 1027]}. Здесь покупатель с помощью нескольких щелчков мышью домашнего компьютера может заказать себе тысячи возможных товаров и услуг из десятков крупнейших магазинов и каталогов, провести необходимые операции со своим банковским счетом и т. д. Не случайно апологеты интерактивного маркетинга убеждены, что в перспективе Internet и электронная торговля полностью заменят не только журналы и газеты как источники информации, но и магазины как место совершения покупок ^{[См.: 247, 1028]}. Для нас же в рамках данного исследования важно заметить, что прогрессирующее развитие электронной торговли - активный "гаситель" конкуренции, так как укрупняет ее субъекты, расширяя для каждого из них ареал охвата покупателей.

Развитие экономических отношений взаимодействия и сотрудничества вместо конкуренции соответствует извечной генетической предрасположенности человека и человечества. По этому поводу идеолог анархизма П. Кропоткин еще в ХIХ веке справедливо заметил: “… можно сказать вполне утвердительно, что нравы общительности и взаимной поддержки вырабатывались еще в животном мире и что первобытный человек уже прекрасно знал эту черту животных, как это видно из преданий и верований самих первобытных народов. Теперь же, изучая уцелевшие еще первобытные человеческие общества, мы находим, что в них продолжают развиваться те же нравы общительности. Мало того, по мере изучения мы открываем у них целый ряд обычаев и нравов, обуздывающих своеволие личности и устанавливающих начало равноправия” ^{[249, 139]}. И хотя последовавшая затем история человеческого общества, как мы показали в предыдущих главах, привела к возникновению и развитию конкурентных отношений с их антагонизмом, однако не эти отношения отвечали чаяниям большинства. “Вся история человечества есть история непрерывной борьбы между народными массами, стремящимися организовать общественную жизнь на принципах братства, равенства и свободы, и меньшинством, стремящимся создать для себя за счет других праздную и приятную жизнь”^{[249, 174]}. Разумеется, отношения сотрудничества не могли быть полностью уничтоженными и при развитии конкурентных отношений, в том числе капиталистической конкуренции. “Даже теперь, - отмечал упомянутый нами П. Кропоткин. - когда крайний индивидуализм, то есть правило “заботиться прежде всего о себе самом”, проповедуется словом и делом, - даже теперь взаимопомощь и бескорыстная отдача своих сил на служение обществу составляет такую существенную часть жизни общества и его дальнейшего развития, что без них человечество не могло бы прожить даже несколько десятков лет”^{[249, 156]}.

Сегодня, когда международная кооперация создала экономические стимулы для развития взаимодействия и сотрудничества вместо конкуренции, естественно предположить, что эти новые отношения и станут всеохватывающими в будущем обществе, о котором люди мечтали в течение тысячелетий. Можно, на наш взгляд, согласиться с мнением тех, кто считал и считает, что такое общество будет представлять собою “… лучшую основу для развития личности - не того индивидуализма, который толкает людей на борьбу друг с другом и который только и был нам до сих пор известен, - а того, который представляет собою полный расцвет всех способностей человека, высшее развитие всего, что в нем есть оригинального, наибольшую деятельность его ума, чувств и воли” ^{[249, 243]}.

Однако механизм перехода к такому обществу пока еще в значительной мере неясен, различные точки зрения на этот счет многим ученым кажутся небесспорными и поэтому не стали общепринятыми. И один из важных аспектов, который здесь требует серьезного осмысления и переосмысления, как нам представляется, заключается в том, что современная тенденция к взаимодействию и сотрудничеству вместо конкуренции одновременно сопровождается контртенденцией. Последняя проявляется в усилении агрессивности конкурентных отношений в конце

XXи началеXXIвека.