Глава 1. Историческая память как социально-философский феномен

1.1. Историческое сознание и историческая память

Слово «история» имеет в большинстве европейских языков два основных значения: одно из них отсылает к прошлому человечества, другое - к литературно-повествовательному жанру, рассказу, нередко вымышленному, о неких событиях. В первом значении под историей подразуме­вается прошлое в самом широком смысле - как совокупность человеческих деяний. Кроме того, термин «история» указывает на знание о прошлом и обозначает совокупность социальных представлений о минувшем времени. Синонимами истории в этом случае выступают понятия «историческая память», «исто­рическое сознание», «историческое знание» и «историческая наука».

Явления, обозначаемые этими понятиями, взаимосвязаны, и провести границу между ними нередко трудно, почти невоз­можно. Однако в целом два первых понятия в большей степени указывают на стихийно формирующийся образ прошлого, в то время как два последних подразумевают преимущественно целе­направленный и критический подход к его познанию и оценке [18, c.42].

Примечательно, что термин «история», подразумевающий зна­ние о прошлом, сохраняет в значительной степени и свой литера­турный смысл. Познание прошлого и оформление этого знания в связном устном или письменном изложении всегда предполагают рассказ о неких событиях и явлениях, вскрывающий их ста­новление, развитие, внутренний драматизм и значение. История как особая форма человеческого знания сформировалась в рам­ках литературного творчества и сохраняет с ним связь до сих пор. Исторические источники разнообразны по своему характе­ру: это письменные памятники, устные предания, произведения материальной и художественной культуры. Для некоторых эпох эти свидетельства крайне малочисленны, для других - обильны и разнородны. Однако в любом случае они не воссоздают про­шлое как таковое, а их информация не является прямой. Для по­томков это лишь фрагменты утраченной навсегда картины ми­нувшего. Чтобы воссоздать исторические события, информацию о прошлом нужно выявить, расшифровать, проанализировать и истолковать. Познание прошлого связано с процедурой его рекон­струкции. Ученый, равно как и любой интересующийся историей человек, не просто исследует какой-то объект, но, по существу, воссоздает его. В этом отличие предмета исторического знания от предмета точных наук, где любое явление воспринимается как безусловная реальность, даже если оно не изучено и не объ­яснено.

Историческое знание сформировалось в древности в процес­се развития общества и социального сознания. Интерес сообще­ства людей к своему прошлому стал одним из проявлений тен­денции к самопознанию и самоопределению. В основе его лежа­ли два взаимосвязанных мотива - желание сохранить память о себе для потомков и стремление понять собственное настоящее путем обращения к опыту предков. Разные эпохи и разные ци­вилизации на протяжении всей истории человечества проявляли интерес к прошлому не только в разных формах, но и в разной степени. Общим и справедливым суждением современной науки можно считать предположение о том, что только в европейской культуре, уходящей своими истоками в греко-римскую антич­ность, познание прошлого приобрело исключительное социаль­ное и политическое значение. Все эпохи становления так назы­ваемой западной цивилизации - античность, средневековье, но­вое время, - отмечены интересом общества, его отдельных групп и индивидов к прошлому. Способы сохранения прошлого, его изучения и повествования о нем менялись в процессе обще­ственного развития, неизменным оставалась лишь традиция ис­кать в прошлом ответы на насущные вопросы современности. Историческое знание было не просто элементом европейской культуры, но одним из важнейших источников ее формирова­ния. Идеология, система ценностей, социальное поведение скла­дывались в соответствии с тем, каким образом современники понимали и объясняли собственное прошлое [9, c.53].

С 60-х гг. XX в. историческая наука и историческое знание в целом переживают бурный период ломки традиций и стерео­типов, сформировавшихся в новоевропейском обществе на про­тяжении XVIII—XIX вв. В течение последних десятилетий по­явились не только новые подходы к изучению истории, но и воз­никло представление о том, что прошлое можно бесконечно интерпретировать. Идея многослойности прошлого позволяет предположить, что единой истории не существует, есть лишь множество отдельных «историй». Исторический факт приобре­тает реальность лишь в той мере, в которой он становится частью человеческого сознания. Множественность «историй» порождается не только сложностью прошлого, но и спецификой исторического знания. Тезис о том, что историческое знание едино и располагает универсальным набором методов и инстру­ментов познания, был отвергнут значительной частью научного сообщества. За историком признается право на личный выбор как предмета исследования, так и интеллектуального инструментария.

Наиболее существенными для современных дискуссий о смысле истории как науки являются два вопроса. Существует ли единое прошлое, о котором историк должен говорить правду, или оно распадается на бесконечное множество «историй», подлежа­щих истолкованию и изучению? Имеет ли исследователь воз­можность постичь истинный смысл прошлого и поведать правду о нем? Оба вопроса касаются кардинальной проблемы социаль­ного предназначения истории и ее «пользы» для общества. Раз­мышления о том, как историческое исследование может быть ис­пользовано обществом в современном, сложно устроенном, ме­няющемся мире, заставляет ученых вновь и вновь возвращаться к анализу механизмов исторического сознания, искать ответ на вопрос: каким образом и с какой целью занимались познанием прошлого люди предшествующих поколений [7, c.64].

История как процесс познания прошлого, включаю­щий отбор и сохранение информации о нем, - это одно из проявлений социальной памяти, способности людей хранить и осмысливать собственный опыт и опыт предшествующих поколений. Память рассматривается как одно из важ­нейших качеств человека, отличающее его от животных; это осмысленное отношение к собственному прошлому, важнейший источник личного самосознания и самоопределения. Человек, ли­шенный памяти, утрачивает возможность понять себя самого, определить свое место среди других людей. Память аккумулиру­ет знание человека о мире, различных ситуациях, в которых он может оказаться, его переживания и эмоциональные реакции, информацию о должном поведении в обыденных и чрезвычай­ных условиях. Память отличается от абстрактного знания: это знание, лично пережитое и прочувствованное человеком, его жизненный опыт. Историческое сознание - сохранение и ос­мысление исторического опыта общества - представляет собой его коллективную память.

Историческое сознание, или коллективная память общества, неоднородно, так же как и индивидуальная память человека. Для формирования исторической памяти важны три обстоятельст­ва: забвение прошлого; различные способы истолкования одних и тех же фактов и событий; открытие в прошлом тех явлений, интерес к которым вызван актуальными проблемами текущей жизни.

Людям свойственно забывать одни события и преувели­чивать значимость других (т. е. актуализировать их). Не случай­но исследователи проблем социальной памяти и исторического сознания считают, что в исследовании своеобразия представле­ний о прошлом разных обществ и культур должно учитывать, что и почему люди забывали. Причины, по которым то или иное сообщество вычеркивало из коллективной памяти отдельные факты и события, позволяют понять, каким образом это сообще­ство осмысляло свое место в истории. Забвение тех или иных аспектов прошлого происходило по разным причинам [12, c.75].

Во-первых, людям могли быть неизвестны отдельные обсто­ятельства и события, в глубине столетий терялись целые эпохи истории регионов и народов. Как правило, забытой оказывалась история тех периодов, в которые не существовало развитой тра­диции письменной фиксации событий. Например, с большим трудом, путем гипотез, предположений и логических постро­ений, воссоздается история племен и народов, стоявших у исто­ков современных европейских наций. Мы имеем крайне отры­вочные, оставленные сторонними наблюдателями сведения о рассматривавших прошлое сквозь призму собственного истори­ческого опыта и обладавших иным интеллектуальным инстру­ментарием? Кроме того, мнения современников могли быть раз­ными, они не только противоречили одно другому, но отражали абсолютно несходное восприятие одних и тех же явлений. Втор­жение варварских племен на территорию Западной Римской им­перии традиционно определяется в учебниках истории как про­цесс гибели античной цивилизации и одновременно как эпоха Великого переселения народов. В этих привычных формулах современной исторической науки сохранилась двойственность восприятия событий их участниками и современниками. Для людей, принадлежавших кругу античной культуры, победы вар­варов означали гибель привычного и казавшегося незыблемым миропорядка. Они могли оценивать падение Рима по-разному: как катастрофу и попрание основ цивилизации либо как суро­вое, но справедливое наказание великой империи Богом за гор­дыню и неверие; однако в любом случае видели в этом разруше­ние универсального мира. Иначе сохранила эти события соци­альная и историческая память германских народов, создавших серию мифов, легенд и преданий о героях и вождях, их муже­стве и доблести. На протяжении столетий эти легенды питали народный фольклор и литературную традицию средневековой Европы. Самим фактом своего существования в социальной па­мяти они зафиксировали восприятие эпохи варварского заво­евания Империи как великого и героического периода истории германских племен. Кто из современников - образованный римлянин, церковный апологет или варвары - более точен в оценке события? Чье восприятие или логика рассуждений спо­собны полностью удовлетворить современного любителя исто­рии или профессионального исследователя? [15, c.86]

Современники, очевидцы или ближайшие потомки не спо­собны дать полноценную и всестороннюю характеристику собы­тий или состояния общества в целом. Они, как правило, при­страстны к отдельным сторонам действительности и невнима­тельны ко всем прочим явлениям. В любом случае они чрезмерно связаны с реалиями исторического времени, для того чтобы оценивать его объективно и отстраненно. Потомки имеют больше шансов для беспристрастного познания прошлого. Они могут увидеть события, действия людей, отдельные проявления человеческой жизни в более широком контексте, выявить пред­посылки и следствия событий. Однако будет ли их оценка абсо­лютно точной характеристикой «собственного смысла» явле­ний? Как обыватель, так и исследователь-профессионал, раз­мышляя над историческими явлениями, могут обнаружить множество взаимосвязанных фактов и факторов: их перечень и оценка роли каждого - разные.

Возвращаясь к эпохе падения Римской империи и варвар­ских завоеваний, необходимо указать, что это событие может рассматриваться и как факт проявления внутреннего кризиса античной государственности, социальной и хозяйственной сис­тем; и как отражение устойчивости римских институтов, пере­живших варварские вторжения и мирно растворившихся в орга­низации средневекового европейского общества; и как свиде­тельство внутренних изменений в варварских племенах; и как мощный толчок, позволивший германским народам преодолеть инерцию традиционного существования. Исследователи, разде­лявшие идеи германского национализма, видели в действиях варварских племен отражение героического духа и военной до­блести, присущих германцам как этносу. Менее ангажирован­ные исследователи могут беспристрастно рассуждать о военной этике древних германцев или вообще видеть в их действиях признаки варварского сознания и социальной организации [13, c.48].

Данные оценки противоречат друг другу, по-разному харак­теризуют смысл исторических процессов, породивших рассмат­риваемые события. Спектр суждений и глубина расхождений между ними на самом деле несравненно более значительны. Смысл событий, рассмотренный с точки зрения их укоренен­ности в прошлом и влияния на последующий ход истории, в ко­нечном счете также зависит от того, каким образом определяют­ся взаимосвязи между событиями и насколько далеко они уво­дят в прошлое или будущее от рассматриваемого предмета. Смысл событий зависит от того, как люди определяют их причи­ны и следствия (историческое сознание не знает точных рецеп­тов определения взаимозависимости явлений). В той или иной степени суждения о прошлом окрашены в тона мировоззренче­ских или идеологических предпочтений: конфессиональной при­надлежности, сочувствия тем или иным социальным доктринам и политическим теориям, приверженности определенным теори­ям развития общества. И наряду с этим всегда присутствует воп­рос о том, имеют ли события прошлого вообще какой-то особый исторический смысл, не являются ли они результатом случайно­го стечения обстоятельств?

Оценка исторического смысла события не может быть абсо­лютно объективной и исчерпывающей. В историческом созна­нии явления прошлого всегда формируются под влиянием идей, представлений, осознанных и неосознанных предпочтений, ак­туальных для изучающего или воссоздающего их общества. Об­раз прошлого - это всегда, хотим мы того или нет, отражение наших интересов.

Содержание исторической памяти определяется не толь­ко способностью человека и сообщества людей запоминать или забывать определенные события прошлого. Процесс запомина­ния не является механическим: хранится в памяти и передается потомкам та информация, которую считают важной и достовер­ной, а, как показывает изучение исторических сочинений, кри­терии достоверности были разными в разных обществах. Пред­ставление о том, что важно знать о прошлом, также изменялось в зависимости от задач и интересов социальных групп. Сведе­ния, представлявшие интерес для сообщества одного типа, могли восприниматься не заслуживающими внимания теми, кто обла­дал иной коллективной идентичностью [10, c.67].

Средневековые хронисты помещали в свои сочинения рас­сказы о войнах и вооруженных вторжениях, действиях правите­лей и могущественных людей светского и духовного статусов. Также они включали в свои повествования сведения о природ­ных явлениях, помимо действительно крупных происшествий (землетрясения, засухи и др.), фиксируя и малозначительные, с точки зрения современных представлений об истории, факты. Европейские историки XIX в. мало чем отличались от античных и средневековых предшественников, считая достойными упоми­нания в своих трудах деяния политического характера. Войны, восстания, политические преобразования, взаимоотношения го­сударственных деятелей - именно это составляло, на их взгляд, основной предмет истории. Их не интересовала хозяйственная жизнь, повседневность, отношения простых людей. Тип исто­рии, создаваемый ими, может быть определен как рассказ о деяниях.

В настоящее время одним из наиболее популярных направ­лений является история повседневности, где предметом ис­следований, историков стали частная жизнь, отношения между родственниками, друзьями, каждодневные условия труда и су­ществования, представления о мире и эмоциональная жизнь лю­дей. Повседневная жизнь не является открытием современных ученых: во многих обществах с развитой письменной традицией существовала практика ведения частных хроник, повест­вовавших о жизни отдельных семей, церковных и светских со­обществ. Людям было важно сохранять память о своих предках: их славных и позорных деяниях, местах их погребения, участии в тех или иных значительных событиях. Конечно, большая часть происшествий, зафиксированных в историях отдельных сооб­ществ, не попадала в официальные хроники и исторические со­чинения. История как способ сохранения памяти о прошлом и его познания изначально существовала лишь в виде единства разнообразных «историй»: масштаб каждой из них определялся интересами сообщества, претензиями авторов, подходом к само­му понятию истории [20, c.78].

Значительное влияние на состав исторической памяти ока­зывает система представлений об истинности и достоверности событий прошлого. Исторические сочинения, возникавшие в разных обществах, включали рассказы о фантастических и баснословных событиях, в истинности которых люди не сом­невались и считали нужным передавать их из поколения в поко­ление. Истории многих народов и могущественных династий от­крывались рассказами о богах и героях, воспринимавшихся в качестве первопредков и зачинателей всех будущих событий. В средневековой Европе одним из обязательных элементов исто­рических повествований были истории о чудесных явлениях, ко­торые рассматривались как важнейшие из происшествий. Что заставляло людей верить в эти невероятные события? Были ли они всего лишь легковерны, недостаточно образованы и интел­лектуально развиты? Почему в самых развитых странах мира столь живуча вера в национальные мифы, а отдельные события и персонажи прошлого приобретают в массовом восприятии черты, сближающие их с героями и сверхъестественными пер­сонажами архаического прошлого? [16, c.89]

Вероятно, само понимание истинности и значения событий прошлого может иметь смысл, отличный от того, который вкла­дывают в него современные историки. Для них критерием ис­тинности и достоверности является здравый смысл, который из­начально разделяет все факты на возможные и невероятные, и правдивость свидетельств, сообщающих об этих фактах. Люди древности и средневековья, равно как и современные, отнюдь не были лишены стремления отделить реальные события от вы­мышленных, равно как и найти подтверждение достоверности фактов. Однако граница, отделяющая реальное от нереального, достоверное от вымышленного, определяется разными общест­вами или социальными группами по-разному. Для многих эпох чудесное и сверхъестественное были не менее реальными фак­тами, чем война, неурожай или строительство храма; люди иска­ли подтверждение чуда и, обнаруживая свидетельства о нем, бесспорно считали его достоверным фактом. Предания и расска­зы предков были достаточным основанием подтверждения ре­альности самых необыкновенных историй - так рождались ми­фы и легенды, которые были особой формой исторической памяти и исторического сознания. Более того, допускалось и «исправление» памяти о прошлом: средневековый монах, со­ставляя монастырскую хронику, переписывая житие местного святого или монастырский архив, мог вставлять туда сведения о событиях, память о которых не сохранили его предшественники. Был ли он фальсификатором, который включал вымысел в цепь подтвержденных свидетельствами исторических фактов, или же им двигало собственное представление об истине и справедли­вости? Возможно, его уверенность в том, что какое-то событие прошлого было бы справедливым, приводило к убеждению в ре­альности последнего. Записывая вымышленное сообщение, лето­писец, скорее всего, предполагал, что восстанавливает историче­скую правду, а не занимается ее фальсификацией.

Таким образом, историческая память и основывающееся на ней историче­ское сознание относятся к числу тех явлений социальной и культурной жизни, содержание которых определяется представ­лениями разных обществ и социальных групп о реальности, ис­тинности и достоверности. Эти представления менялись со вре­менем и были укоренены в мировоззрении и интеллектуальных традициях отдельных народов и цивилизаций. Различные обще­ства, а внутри них отдельные социальные группы не только фор­мируют присущие исключительно им типы исторического со­знания и исторической памяти, но и обнаруживают разную сте­пень осмысления прошлого. В частности, взгляд на прошлое как на процесс развития, важный для понимания современности, - характерная черта греко-римской и иудео-христианской тради­ций, преемственность с которыми осознает современная исто­рическая наука. Выяснение картины прошлого и сохранение па­мяти о собственной истории в этих культурах воспринимались как способ решения актуальных проблем, а история выступала и как «учительница жизни», и как инструмент познания прошлого [8, c.90].