Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2003

294	Глава III. Грамматический строй языка

что система предлогов оказывается в этом языке на первом плане, а падежи на втором1. Наряду с предлогами в таких языках, как английский, повышается роль порядка слов как средства дифференциации грамматических отношений.

Вразделе о порядке слов (с. 263) в предложении типа Ann sees Pete — «Анна видит Петра» слова Ann и Pete не имеют никаких морфологических показателей, которые отличали бы прямой падеж от косвенного. Если переставить эти слова (Pete sees Ann), то получится «Петр видит Анну», хотя никаким морфологическим изменениям данные имена не подверглись. Аналитические средства (предлоги, отмеченные выше, и порядок слов) заслоняют собой флективные (падежные) средства в системе английского языка.

Внекоторых языках грамматические отношения складываются так, что позволяют говорить о склонении местоимений при отсутствии склонения имен существительных и прилагательных. Такая картина наблюдается, например, во французском языке. Аналогичные отношения обнаруживаются в языке болгарском, где личные местоимения различаются по трем падежам (именительный, винительный и дательный), тогда как отношения имен существительных к другим словам передаются

спомощью предлогов. Ср. майка — «мать», на майка — «матери» (с предлогом на)2.

Таким образом, проблема соотношения падежей и предлогов сводится не только к противопоставлению «чисто падежных» и «чисто предложных» языков, но и к учету различного рода смешанных языковых типов, в которых имеются и первые и вторые грамматические средства. Проблема осложняется еще и тем, что существуют языки, сохраняющие падежи в одной части речи и вытесняющие их из сферы другой или других частей речи. Наконец, как было ранее показано в другой связи, в истории одних языков падежи оттесняются предлогами, а в истории других, напротив того, падежи не только не оттесняются, но увеличиваются в своем числе и укрепляются в своих значениях. Выбор того или иного пути определяется всей историей данного языка, его связями с другими родственными языками, своеобразием его грамматической типологии.

1Если в русском языке предлоги лишь уточняют значение падежа (в столе,

устола; о доме, на доме), то в английском они являются основным выражени-

ем отношения имени к другим словам в предложении.

2 О падежах в болгарском языке см.: Краткие сообщения Института славя-

новедения Академии наук СССР. Вып. 10. М., 1953 (доклады С.Б. Бернштейна и Е.В. Чешко).

5. Грамматические категории

295

Можно ли провести знак равенства между падежами и предлогами? Нет, нельзя.

Лишь с чисто внешней точки зрения создается впечатление, что падежи и предлоги образуют тождество. Между тем более пристальный анализ обнаруживает, что при всей близости синтаксических функций падежей и предлогов их морфологическая природа различна. Различие это обнаруживается в следующем.

1.Один предлог может соответствовать разным падежам, а один падеж — разным предлогам. Французское je suis à Rome — «я в Риме» соответствует латинскому Romae sum (существительное Romae в так называемом местном падеже), а je vais à Rome — «я иду в Рим» — Romam eo (существительное Romam в винительном падеже). Следовательно, одна и та же предложная конструкция с à в одном языке порой соответствует разным падежам

вдругом (в нашем примере местному и винительному).

2.Предлоги более подвижны, чем падежи. Падеж неотделим от имени, которое он оформляет флексией, тогда как предлог иногда может удаляться от имени, к которому он относится. Латинское ad ripam Rhodani и ad Rhodani ripam — «к берегу Родоса» и «к Родоса берегу». Бóльшая независимость предлога по сравнению с флексией падежа создает тонкие различия между этими грамматическими средствами.

3.Один предлог может соответствовать целой цепочке падежей, одинаковые предложные конструкции — разным флективным образованиям. Испанское аналитическое (предложное) словосочетание типа este mes de grata transición — «этот месяц благодатного перехода» показывает, что один предлог (de) относится к двум косвенным падежам флективного языка («благодат-

ного перехода»). Французское le livre de Pierre — «книга Петра», но la ville de Paris — «город Париж» (а не «город Парижа») и т.д.1 Но есть еще одно различие между языками, располагающими падежами, и языками, не знающими падежей и падежных различений. Уже в самом термине падеж (калька с латинского casus, в свою очередь восходящего к греческому слову ptosis) раскрываются представления античных грамматистов о том, что падежи имени являются формами как бы «отпадающими» (падеж от падать) от основной формы имени. Такой основной формой имени представлялся именительный падеж, как независимый, как падеж названий. Как еще ни наивны были эти старинные воззрения, они все же верно улавливали особое положение

1 Ср.: Панфилов Е.Д. К вопросу о так называемом аналитическом склонении // ВЯ. 1954. № 1. С. 50.

296	Глава III. Грамматический строй языка

именительного падежа, намечали правильное разграничение зависимых падежей и падежа относительно независимого.

Отмеченные различия между падежами и предлогами показывают, что нельзя проводить знака равенства между морфологическими и синтаксическими средствами языка. Выполняя сходные грамматические функции (выражение отношений имени к другим словам в словосочетании и предложении), падежи и предлоги реализуют свою миссию разными средствами. Различие это существенно для грамматики, так как оно является одним из главных дифференцирующих признаков, отличающих языки флективные (преобладание падежей) от языков аналитических (преобладание предлогов). Не видеть и не понимать этих различий — значит считать, что во всех языках существуют универсальные категории и отсутствуют специфические для данного языка грамматические средства. В действительности в каждом языке имеется и то и другое: и общее, сближающее его с другими языками, и частное, свое, особенное, составляющее его специфику.

То, что само соотношение падежей и предлогов в разных языках оказывается неодинаковым, позволяет не только выделить аналитические и флективные языковые типы, но и обнаружить в каждом из них многочисленные подгруппы.

Хотя падеж, как мы видели, является категорией морфологической, однако «морфологичность» этой категории нельзя понимать узко, поскольку падежи, как и предлоги, раскрывают сложные синтаксические отношения между разными словами. В этом плане падежи и предлоги взаимодействуют.

Очень существен синтаксический аспект морфологической категории падежа в тех языках, в которых падежей мало (например, в английском, болгарском, румынском). В этих языках каждый падеж особенно многофункционален, поэтому значения падежей раскрываются здесь прежде всего синтаксически, во взаимодействии с другими грамматическими средствами языка, в частности, с предлогами. Но лишь установив особенности каждого из этих средств, можно показать разнообразные формы контакта между падежами и предлогами1.

1 Вряд ли можно согласиться с теми лингвистами, которые предлагают компромиссное решение вопроса: абстрактные предлоги типа латинского de, французских de и à считать способными выражать «аналитические падежи», а остальные, более конкретные предлоги с падежами не связывать (см.: Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962. С. 175–203). Различие между падежами и предлогами глубже, чем различие между абстрактными и конкретными предлогами, поэтому первое различие отодвигает на задний план (хотя и не снимает его) различие второе.

5. Грамматические категории

297

Как мы уже знаем, в истории отдельных языков, как и в истории языков родственных, соотношение между падежами, предлогами и порядком слов может постепенно меняться. То, в частности, что в одну эпоху выражалось падежами, в другую эпоху может быть передано предлогами, и обратно.

Во времена Пушкина и Лермонтова «говорить украинским языком» считалось обычным построением. В «Тамани» у Лермонтова читаем: «Слепой говорил со мной малороссийским наречием, а теперь изъяснялся чисто по-русски». Сейчас мы скажем иначе: «говорить на украинском языке», «говорить на польском языке» и т.д. Ранее уже была сделана попытка указать на некоторые причины аналогичных преобразований.

Значение падежа часто бывает очень широким. В современном русском языке, как известно, шесть падежей. Именительный падеж называется прямым, все остальные — косвенными. Так как отношения, которые связывают имя существительное с другими словами, с другими частями речи в системе словосочетания или предложения, многообразны, то понятно, почему значение каждого падежа оказывается в свою очередь также многообразным.

Рассмотрим такие значения творительного падежа: «он известил меня письмом» и «доблестью солдат отечество спасено». В первом случае творительный падеж имеет орудийное (инструментальное) значение («при помощи письма», «посредством письма»), во втором — причинное («вследствие, по причине доблести солдат»). Различие это определяется характером самих предложений, семантикой отдельных словосочетаний. Но вместе с тем грамматическая категория падежа, в известной степени завися от семантики тех или иных словосочетаний, как бы возвышается над этими словосочетаниями, приобретает и общее значение. В приведенных примерах, несмотря на наличие своеобразных внутренних подгрупп в каждом случае (в одном — орудийное значение, в другом — причинное), имеется вместе с тем и общее значение творительного падежа и для первого и для второго предложения. Это общее значение определяется близостью смыслов («посредством письма» и «по причине», как бы «при помощи доблести») и общностью грамматического построения (письмом, доблестью). Грамматическая категория одновременно и зависит от семантики отдельных словосочетаний и возвышается над ними.

А. Пешковский как-то правильно обратил внимание на известное грамматическое различие между примерами типа «он убивается пикадором» и «он закалывается кинжалом»1.

1 Ср.: Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1938. С. 132.

298	Глава III. Грамматический строй языка

В первом примере внешне орудийная форма пикадором не создает, однако, значения орудийности — «посредством пикадора». «Он убивается посредством пикадора» — вообще невозможно. Форма пикадором в своей «орудийности» оказывается гораздо слабее орудийного значения сочетания «посредством пикадора». Все предложение «он убивается пикадором» в гораздо большей степени приближается к значению «его убивает пикадор», чем «он убивается посредством пикадора». Творительный падеж пикадором логически движется здесь к значению именительного падежа пикадор. Другое соотношение складывается в примере с кинжалом. Здесь орудийное значение выражается тем же творительным падежом (кинжалом), что и в первом случае (пикадором). Но если там творительный падеж как бы стремился превратиться в именительный («пикадор его убивает»), то здесь этого вовсе не происходит. Предложение «он закалывается кинжалом» действительно означает «он закалывает себя посредством кинжала», где творительный падеж нисколько не приближается к именительному и сохраняет свое строго орудийное значение.

Семантика одного слова (кинжал) легко допускает его вхождение в синтаксическую структуру выражения страдательного залога: кинжал, орудие действия, естественно передается через морфологическую форму орудийности; семантика другого слова (пикадор) не так легко входит в ту же морфологическую схему страдательного залога, ибо это слово в смысловом плане сохраняет за собой активное агентное значение и скорее само «требует жертвы», чем становится пассивным орудием действия1. Грамматическая схема творительного падежа, наполняясь разным лексико-семантическим содержанием и вступая во взаимодействие с этим содержанием, получает различное осмысление.

И все же нужно сказать, что и в этом случае грамматическая форма падежа, как бы преодолевая сопротивление индивидуальных лексических значений, поднимается над ними, приобретает более общее грамматическое значение. Все же и форма пикадором, как она ни отличается по значению от формы кинжалом и как она ни стремится к именительному падежу, оказывается все же формой творительного падежа. Единая абстрактно-грамма-

1 Разумеется, и здесь большое значение приобретает грамматическое различие между одушевленными (пикадор) и неодушевленными (кинжал) словами, а также то, что в первом случае (он убивается пикадором) глаголу присуще значение страдательного залога, а во втором (он закалывается кинжалом) — возврат- но-среднего.

5. Грамматические категории

299

тическая категория творительного падежа иногда дробится на различные подзначения (творительный падеж орудийности, творительный причины, творительный ограничения, творительный сравнения и т.д.), но дробится не бесконечно, а так, что позволяет установить хотя и более частные, но все же грамматически типизирующие, обобщающие индивидуальные случаи закономерности. Творительный падеж причины или творительный орудийный — это уже менее емкие, но зато более точно очерченные в своих контурах категории, входящие в состав более обширной, но зато менее четко обрисованной общей категории творительного падежа, в свою очередь составляющей лишь частный случай еще более общего представления о падеже вообще.

Так грамматические категории, взаимодействуя с многообразными лексическими словосочетаниями, дробятся на более частные категории, которые в свою очередь обогащают общие категории, придают им бóльшую подвижность.

Вопрос о том, как понимать значение того или иного падежа, часто связан с некоторыми историческими представлениями.

В «Слове о полку Игореве», например, читаем (в точном переводе на современный язык): «На седьмом веке Трояновом кинул Всеслав жребий о девице, ему милой. Тот клюками оперся о коня и скакнул к городу Киеву и коснулся древком золотого стола киевского. Скакнул от них лютым зверем в полночь из Белагорода, повис в синем облаке, поутру же вонзил секиры, — отворил ворота Нову-городу, расшиб славу Ярославову, скакнул волком до Немиги от Дудуток» (последние слова в подлиннике: «скочи влъкомъ до Немиги с Дудутокъ»). Возникает вопрос: какова здесь семантика творительного падежа влъкомъ (волком)? Выступает ли этот творительный как падеж «превращения» или только как падеж сравнения?1 Другими словами, допускает ли рассказчик, что Всеслав превратился в волка, стал оборотнем (ср. в переводе Майкова: «проскочил оттуда серым волком»; в переводе Югова: «волком скакнул»), или речь идет лишь о простом сравнении («скакнул как волк)»? Сама по себе форма творительного падежа едина и для того и для другого случая. Следовательно, весь вопрос в том, какое историческое содержание скрыто за этой формой. В этом случае ближайшее контекстное окружение недостаточно для того, чтобы ответить на этот вопрос. Нужно выйти за пределы одного предложения,

1См.: Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Ч. II. Харьков, 1888.

С.502.

300	Глава III. Грамматический строй языка

поставить перед собой более общий вопрос о характере всего повествования, о взглядах Всеслава, о том, насколько точка зрения автора «Слова» совпадает с рассуждениями Всеслава, и т.д.

Разумеется, не во всех случаях можно проделать подобный анализ. Да и само по себе предложение не всегда нуждается в такого рода анализе. Так, в выражении «первый блин комом» нам сравнительно безразлично, как понимать творительный падеж комом — как падеж превращения или только как падеж сравнения. Безразлично потому, что семантика слова ком не нуждается в этом уточнении: блин, который превратился в ком, — это в общем то же, что и блин, напоминающий ком. Иного характера предложение о Всеславе, который скакал волком. Здесь анализ творительного падежа дает возможность лучше понять характер самого текста, создает более широкую перспективу.

Третий случай можно обнаружить в старинной пословице «Грех да напасть бороною ходят», где из двух интересующих нас сейчас видов творительного падежа (сравнения и превращения) явно выступает вперед значение творительного сравнения: «грех» и «напасть» сравниваются с бороной, которая задевает одних, но минует других, подобно тому (сравнение) как зубья бороны при первом прохождении взрыхляют землю по одной полосе и оставляют ее нетронутой по другой. Здесь творительный падеж бороною воспринимается как творительный сравнения, ибо неизвестно, чтобы в старинных народных повериях «грех и напасть представлялись бы именно бороною»1.

Таким образом, если проанализировать лишь два значения творительного падежа — сравнения и превращения, то определение того или иного из этих значений возможно в ряде случаев только на основе глубокого анализа содержания всего предложения. Но вместе с тем и здесь проявляется общий закон грамматики и ее категорий: как ни различны подзначения творительного в словах волком, комом, бороною, все они объединяются единым общим значением этого падежа вообще. Это общее отвлеченное значение, взаимодействуя с частными подзначениями, вместе с тем возвышается над ними. Поэтому можно говорить о творительном падеже вообще, не уточняя, какое именно подзначение этого падежа имеется в виду. Говорящий обычно и не замечает этих подзначений, проходит мимо них. Отвлечен-

1 Там же. С. 502–503. Ср. с этим латинское metus hostium, которое может означать и «страх врагов» (genetivus subjectivus) и «страх перед врагами» (genetivus objectivus) в зависимости от контекста.

5. Грамматические категории

301

ная категория творительного падежа дает возможность как бы устранять вопрос о подзначениях в системе определенного падежа, хотя сама эта отвлеченная категория — результат исторического развития языка.

Поэтому нельзя согласиться с теми лингвистами, которые, ссылаясь на многообразие функций каждого падежа, склонны вообще отрицать его общее значение1.

Вдействительности многообразие падежных функций не снимает вопроса об общем значении каждого падежа, подобно тому как многообразие способов употребления слова обнаруживает связь конкретных случаев его осмысления с основным значением в данную историческую эпоху (гл. I).

При всем многообразии ранее проанализированных функций творительного падежа в русском языке (причем указаны были далеко не все подзначения этого падежа) все же можно утверждать, что основным его значением является значение инструментальное, подобно тому как винительный падеж — это прежде всего падеж прямого объекта, родительный — определительный, именительный — назывной (номинативный) и т.д. В соотношении общего и частных значений падежа обнаруживается закон языка, его способность передавать общее и отдельное не только в слове, но и в грамматической категории.

Вот почему число падежей в различных языках, имеющих эту грамматическую категорию, различно.

Врусском языке их шесть (если не считать звательного и старинного местного падежа), в немецком четыре, а во многих языках, например, Дагестана их значительно больше. Это объясняется тем, что в этих последних языках наряду с «обычными» падежами существуют многочисленные так называемые местные падежи, обозначающие различные положения предмета в пространстве. Так, в лакском языке особый падеж обозначает нахождение в чем-либо (къатлуву — «в доме»), позади чегонибудь (къатлух — «за домом»), на чем-либо (къатлуй — «на доме»), под чем-либо (къатлулу — «под домом»). По-видимому,

1 А.А. Потебня, дав глубокий анализ «конкретных значений творительного падежа», отрицал как общее значение падежа, так и общее значение слова (отрицание общего значения слова Потебня переносил и в область грамматики). С других позиций обоснование общего значения для каждого падежа (именительного, родительного, дательного, винительного) проводится в ст.: Jakobson R. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre // Travaux du cercle linguistique de Prague.1936. N 6. P. 240–288. Иначе трактует вопрос А.В. Исаченко (см.: Исаченко А.В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении со словацким. Морфология. Ч. 1. Братислава, 1954. С. 127–144).

302	Глава III. Грамматический строй языка

свыше двух десятков падежей насчитывается в аварском языке,

вкотором местный падеж может выражать и объект, и так на-

зываемый объект понуждения, и различные косвенно-дополни- тельные значения и т.д.1

Несовпадение количества падежей в разных языках объясняется тем, что многие падежи отличаются многозначностью, которая в одних языках выражается посредством одного падежа, а

вдругих — посредством двух или нескольких. Так, можно грамматически объединить выражение различных положений предмета в пространстве в значении одного местного падежа, но можно и разделить семантику этого единого падежа на ряд более дробных локальных значений, как то наблюдается во многих дагестанских языках. Часто бывает и так, что в формально единой категории падежа по существу оказывается несколько различных значений в зависимости от семантики самого имени, самого словосочетания. Вспомним, творительный падеж волком может быть несколько иным, чем творительный комом.

Падежная система разных неродственных языков очень специфична и во многом различна.

Не во всех языках категория грамматического падежа поднимается на одинаковую ступень абстракции. В русском языке эта категория гораздо более отвлеченная, чем, например, в аварском. И все же и в русском, как свидетельствуют проанализированные примеры, грамматическая категория падежа взаимодействует с определенными группами лексических значений слова.

Падежи в каждом языке, где они бытуют, образуют строгую систему, отдельные части которой зависят друг от друга и обусловливают друг друга. Объем каждого падежа, его бóльшая или меньшая дробность зависят от того, какие падежи находятся рядом с ним.

Древнегреческий язык имел только пять падежей, он не знал творительного. Но хорошо известно, что в дательном падеже

греческого языка исторически слились дательный в собственном смысле с падежами местным и орудийным2, в результате чего объем греческого дательного оказался шире объема дательных в тех языках, в которых рядом с дательным стояли и местный и орудийный падежи (как, например, в архаическом латинском языке).

1 См.: Услар П.К. Лакский язык. Тифлис, 1890; Его же. Аварский язык. Тиф-

лис, 1889.

2 См.: Шантрен П. Историческая морфология греческого языка / Рус. пер.

М., 1953. С. 15.

6. Части речи и члены предложения

303

Итак, падеж — это не просто форма имени, а единство формы и значения1. Между языками, располагающими падежной системой, есть много общего. Вместе с тем характер и группировка падежей в каждом языке своеобразны. Хотя принципиальное равноправие всех средств выражения грамматических отношений не подлежит сомнению, следует иметь в виду, что разные языки на тех или иных этапах своего исторического развития различно используют эти средства в связи с потребностями мышления, коммуникации2.

6. Части речи и члены предложения

Части речи — это лексико-грамматические группы слов, отличающиеся друг от друга: а) определенным значением, б) определенными морфологическими или синтаксическими признаками, в) теми или иными грамматическими категориями, г) синтаксическими функциями в составе словосочетаний и предложений. В языках флективных части речи различаются также типами формообразования и словообразования. Части речи передают не только отношения между словами, но и отношение говорящего к действительности.

Трудность определения частей речи и установления признаков, их характеризующих, заключается в том, что, во-первых, в языках разного грамматического строя признаки эти будут различны, а во-вторых, разные части речи в одном и том же языке имеют свои особенности.

В русском языке, например, морфологические признаки частей речи имеют решающее значение и выявляются обычно очень

1 Многие лингвисты рассматривают падеж только как форму имени. Наиболее последовательно эту точку зрения защищал шведский лингвист А. Норейн (Noreen A. Einführung in die wissenschaftliche Betrachtung der Sprache. Halle, 1923. S. 339), различавший «казусы» (падежи как форма) и «статусы» (падежное значение). «Казусы» Норейн считал возможным изучать независимо от «статусов».

2 О категории падежа см.: Грамматика русского языка. М., 1960. С. 118– 130; Творительный падеж в славянских языках. М., 1958. С. 5–40 (вводная статья С.Б. Бернштейна об изучении падежей в славянских языках); Нетушил И.В. Этюды и материалы для научного синтаксиса латинского языка. Т. 2 («О падежах»). Харьков, 1885; Курилович Е. Проблема классификации падежей // Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962. С. 175–203; Jakobson R. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre // Travaux du cercle linguistique de Prague. 1936. N 6. S. 240– 288; Hjelmslev L.La catégorie de cas. Etude de grammaire générale. Vol. ыI. Copenhague, 1935; Vol. II. 1937 (в первом томе этой монографии дается обзор различных теорий падежа).