2. Политическое содержание технологического принципа

Человек политический европейского Нового времени является разновидностью «технологического» человека. В своем отношении к обществу он исповедует примерно те же установки, которые выше были раскрыты как проявления технологического принципа вообще. Отправным пунктом политического утилитаризма является ощущение разъединенности с окружающим обществом, отсутствие чувства сыновней причастности к его заветам и традициям. Наука политики – холодная инструментальная наука, которая учит тому, как достигать результатов, а не тому, как следовать ценностям.Она вырабатывается людьми, не чувствующими себя связанными заветами и кодексами того или иного общества. Основания такой науки заложил политический мыслитель эпохи ВозрожденияНикколо Макиавелли* (1469–1527). Он впервые со всей откровенностью выступает не в качестве учителя политической мудрости, раскрывающего суть общественного порядка и его космологическое** иантропологическоеназначение, а в качестве эксперта, выдающего полезные рецепты держателям или соискателям власти.

* Макиавеллизм – образ политического поведения, при котором ради поставленных целей считается приемлемым и оправданным использование любых средств вплоть до самых вероломных, коварных и жестких. Термин связан с именем итальянского политического деятеля и мыслителя Н. Макиавелли.

** Космология – философское учение о строении мира.

Макиавелли проблематизирует ситуацию власти, т. е. раскрывает ее не со стороны традиционного наследственного монарха, получающего власть готовой, а со стороны того, кто желает заполучить и удержать власть, либо ранее ему не принадлежавшую, либо оспариваемую другими претендентами. Вот почему его наука о власти, как правило, адресована новому государю. «Трудно удержать власть новому государю. И даже наследному государю, присоединившему новое владение – так что государство становится как бы смешанным, – трудно удержать над ним власть прежде всего вследствие той же естественной причины, какая вызывает перевороты во всех новых государствах. А именно: люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого»*.

* Макиавелли Н. Государь //Избранные произведения. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. С. 52-53.

Здесь Макиавелли обрисовал извечно повторяющуюся ситуацию власти в посттрадиционном обществе, где власть не вписывается в высший природно-космический и Божественный порядок, а выступает как дело грешных рук человеческих. В таком обществе воспроизводится хорошо знакомый нам цикл: люди со временем все больше начинают тяготиться прежней властью, находя в ее практиках все больше свидетельств греховности и субъективности: обращенности не на общее благо, а на благо самих правителей. Когда соответствующие настроения становятся массовыми и достигают известного накала, в обществе появляются альтернативные идеи и альтернативные лидеры, с которыми народ начинает связывать свои надежды. Возникает характерное для таких переходных периодов черно-белое утопическое видение: прежней власти приписываются все изъяны и неустройства общественной жизни, а новой, которую обещают претенденты, – золотые ключи от счастья.

Но когда приходят новые правители, не только неизменно оказывается, что данные ими обещания не выполнены, но что их правление, как более удаленное от традиции, является более беспринципным и затратным. В этих условиях перед новыми правителями возникает задача: сохранить власть вопреки уже развеявшимся народным иллюзиям, вопреки усиливающемуся разочарованию общества, возложившего на них столько надежд и теперь чувствующего себя жестоко обманутым. Так вот, самое знаменательное состоит в том, что инструментальная (технологическая) наука Макиавелли обращена не к тем, кто обманулся и обманут, а к самим властным обманщикам, желающим во что бы то ни стало сохранить свою власть. Только здесь, в этом моменте, проявляется во всей своей обнаженности технологический принцип – принцип использования тех инструментов и рычагов, посредством которых можно удержать власть вопреки всяким представлениям о ценности и социальной справедливости.

Наука о власти обращена не к лучшим, думающим о народном благе или высшей справедливости, а к худшим – тем, кто видит во власти незаменимое средство обретения выгод и привилегий. Поэтому первое, что делает Макиавелли как политический технолог, – это отделяет политическую истину от велений добра, от требований справедливости. «Государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением, смотря но надобности... Следует понимать, что государь, особенно новый(подчеркнуто мной. – А.П.),не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия»*.

* Макиавелли Н. Указ. соч. С. 109-110.

Теперь мы уже можем провести применительно к политике то же различие, которое провели применительно к традиционному и новому учению о природе: различие между мудростью, ищущей бескорыстного и обязывающего знания сути вещей, и технологическим знанием, ищущим в мире эффективные технологические средства. Применительно к политике это может быть представлено как различие двух парадигм: классической, субстанциональной парадигмы Аристотеля и инструментально-технологической парадигмы Макиавелли.

Аристотель – античный мыслитель, давший первую научную классификацию политических режимов, во главу угла ставил вопрос о ценностной адекватности политики: какой политический режим более полно отвечает человеческой природе или человеческому благу? «Поскольку, как мы видим, всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-то блага... то очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу, причем больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим»*.

* Аристотель. Политика //Соч. В 4 т. М., 1983. Т. 4. С. 376.

Иными словами, Аристотель подходит к политике космологически и антропологически: он ищет в ней соответствия высшему мироустроительному и нравственному порядку – тому, что дает гарантии человеку как планетарному виду.

Макиавелли намеренно и последовательно отвлекается от вопроса о благе. Для него политика – это технология завоевания и удержания власти, а не учение о путях соответствия ее законам Истины, Добра и Красоты. Он связывает науку о политике с теми, кто профессионально связан с ней и заинтересован в том, чтобы извлечь из нее максимум возможного для себя. Иными словами, политическая наука Макиавелли – это наука об эффективности инструментальных практик политики. «О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство»*.

* Макиавелли Н. Указ. соч. С. 109-110.

Эти рассуждения Макиавелли, несмотря на несколько архаическую лексику, не следует относить к далекому прошлому. Они прямо обращены к нам. Давайте попытаемся ответить на вопрос, актуальный для нашего поколения: почему рухнул тоталитарный коммунистический режим? Ответ на него можно выстроить в двух разных парадигмах – аристотелевой и макиавеллевой.

В первой, субстанциалистской парадигме напрашивается такой ответ: тоталитарный режим рухнул потому, что он был одновременно и утопическим, и безнравственным – и не соответствующим природе человека, и беззастенчиво попирающим его природное достоинство, его неотчуждаемые права, принципы правды и справедливости.

Во второй, технологической парадигме (или в теории эффективности), ответ будет другой: этот режим рухнул потому, что проиграл экономическое соревнование с капиталистическим Западом, не смог найти адекватный ответ на технологический вызов СОИ*, не сумел удовлетворить возросшие потребительские притязания населения.

* Стратегическая оборонная инициатива – противоракетная компьютерная система, разрабатывавшаяся в 80-х годах в США и, как считалось, обесценивавшая все расходы СССР на создание наступательных баллистических систем.

Вся серьезность ситуации связана с тем, что нам до сих пор не ясно, какой именно ответ ближе к истине. Осуждение тоталитарного режима но ценностным основаниям – с позиций неотчуждаемых прав человека и принципов демократии – одно время выглядело очень убедительно. Но эту убедительность во многом ослабил тот факт, что влиятельные представители нашей официозной демократии оказались способными взять под защиту диктатуру Пиночета в Чили на том основании, что она продемонстрировала экономическую эффективность и провела многообещающие рыночные реформы. Нам следует прямо признать то нелегкое обстоятельство, что все те, кто усматривают причины краха коммунизма прежде всего в его неэффективности – экономической, научно-технической, организационно-управленческой, – по большому счету ничем не отличаются от той «черни», которая, по свидетельству Макиавелли, прельщается одним только успехом, все остальное считая второстепенным.

Освобождение политики от морали вполне соответствует другому императиву модерна – освобождению науки от нравственно-религиозных резонов. Принцип разделения Истины и Добра приводит к измельчанию истины – превращению ее в разновидность сугубо инструментального, технологического знания, способного, на первый взгляд, равно служить добру и злу в зависимости от того, в чьем распоряжении оно окажется. Однако более внимательное прочтение контекста, в котором выступает эта видимая инструментальная нейтральность, показывает, что эффективность обладает одним люциферовым свойством: она возрастает по мере своего освобождения от моральных табу, от нравственных норм и запретов. Вот почему в политике, с тех нор как она явилась нам как область инструментального, как правило, побеждают худшие, а проигрывают лучшие – те, кто сохраняет «архаическое», неинструментальное отношение к политике как поиску высшего коллективного блага, как искусству справедливости.

Технологический принцип в политике надлежит раскрыть еще и с той стороны, где обнажается связь между стимулами и отдачей. Здесь скрыты некоторые антропологические тайны политики, близкие антропологическим тайнам капиталистической рыночной экономики. Западные эксперты, консультируя властные элиты стран «третьего мира», проводящие экономические реформы но западному образцу, с удивлением отметили одну обескураживающую особенность «туземного» населения. Капиталистическая экономика накопления строится на такой общей презумпции: и приложение труда, и приложение капитала зависят от размера ожидаемого дохода (отдачи). Скажем, в условиях, когда рабочий стоит перед выбором: работать 30 часов в неделю и получать 200 долларов или работать 60 часов и получать 400, он неизменно выберет второй вариант. Но во многих странах Африки и Латинской Америки оказалось, что рабочие зачастую предпочитают довольствоваться самым маленьким заработком, лишь бы не посягали на их досуг и другие формы внеутилитарного времяпрепровождения. При такой ментальности «нормальная» капиталистическая экономика развиваться не может.

Итак, мы открываем для себя антропологическую тайну рыночной экономики накопления: в основе ее лежит неутоляемая, безграничная алчность, при которой любой достигнутый результат не удовлетворяет и соответствующий экономический агент готов преумножать усилия, если рассчитывает на преумножение результата.

Точно такова же и механика власти. Подобно тому как рыночные законы накопления предполагают ненасытную алчность – отношение к деньгам как средству добывания все новых денег, – технологии политической власти предполагают ненасытное властолюбие или честолюбие. Наиболее эффективно пользуется политическими технологиями не тот, для кого власть всего лишь средство достижения определенных целей, осуществив которые, он «успокаивается», а тот, для кого она самоцель и в возрастании которой он никаких пределов не мыслит. Как писал Ф. Ницше, открывший многие деликатные тайны посттрадиционного, пострелигиозного человека: «Не нужда, не страсть – нет! Любовь к власти есть демон людей. Дайте им все – здоровье, пищу, жилище, образование, – и они будут несчастны, капризны, потому что демон ждет, ждет и хочет удовлетворения. Отнимите у них все и удовлетворите их демона, и они станут счастливыми, так счастливы, как могут быть счастливы люди демона»*. Этот «плавный переход» от технологии власти к демонологии власти прямо указывает на издержки принципа, к рассмотрению чего мы и переходим.

* Ницше Ф. Утренняя заря: мысли о моральных предрассудках. Свердловск, 1991. С. 117.