V_M_Allakhverdov_Soznanie_kak_paradox

Раздел второй

времени: если они не будут в процессе еды закрывать в нужный момент вход в трахею, то вполне вероятно, что первый же приём пищи окажется для них последним. Для сохранения «постоянства внутренней среды» организм должен иметь врожденные программы отражения внутренней

ивнешней среды. Но раз в весьма сложных случаях можно «выживать» без сознания, то для чего оно вообще нужно?

Некоторые программы поведения включаются при встрече с определенным раздражителем. Только что родившийся ребенок поворачивает голову на внезапный резкий звук 1. При этом, если повторять один

итот же раздражитель несколько раз, реакция постепенно исчезает. Подобное привыкание к раздражителю — а привыкание к определённому раздражителю можно считать простейшим случаем автоматического научения — наблюдается даже у одиночных нейронов головного мозга.

Другие программы включаются при встрече с заранее определённым объектом. Типичный пример — брачное поведение животных. Ведь для того, чтобы включились программы ухаживания и последующего спаривания, и брачный партнер, и потенциальный соперник должны быть обнаружены и узнаны. Поэтому природа создает способы, позволяющие животным обнаруживать их без всякого обучения. Например, самец колюшки (маленькой рыбешки) во время брачного сезона «одевается» в яркий наряд: его брюшко приобретает броский красный цвет. При появлении на его территории другого самца того же вида начинается драка. С помощью специальных опытов было показано, что самец столь агрессивно реагирует на любой продолговатый предмет, красный снизу. Это значит, кроме всего прочего, что самец колюшки без всякого обучения и, скорее всего, без какого-либо осознания умеет строить образы и отличать продолговатые предметы от округлых, красные — от некрасных и т. д.

Весьма эффектным выглядит обучение животных путем импринтинга — впечатывания в их память образов после одноразового предъявления. Таким способом детеныши птиц (цыплята, гусята, утята

ит. п.) узнают своих родителей. Едва вылупившись из гнезда, они начинают следовать за любым движущим объектом (например, за человеком или механической куклой), демонстрируя врожденные программы поведения, ориентированные на контакт с матерью. И, что самое поразительное, в дальнейшем именно на этот объект реагируют как на свою

[окончание cтраницы 164]

________________________

1М. Вертхаймер регистрирует поворот головы в направлении неожиданного звука у младенцев, которым нет ещё и двух минут от роду(!), а также последующее привыкание к этому звуку. См. Бауэр Т. Психическое развитие младенца. М., 1979, с. 46.

Историческая преамбула

мать. Врожденные родительские программы поведения также иногда запускаются одновременно с впечатыванием в память образа того, кого они впредь будут считать своим детенышем. Так, однажды у молодой пары цихлидовых рыб, выводившей свой первый приплод, подменили икру, подложив им икру другого вида. Приемные родители успешно вырастили рыб этого другого вида. Но после этого они стали пожирать мальков своего вида, так как цихлидовые рыбы обычно пожирают рыб близких видов величиной с их собственных мальков. Способность выращивать собственное потомство была полностью утрачена — родители упорно поедали всех своих мальков, как только они появлялись на свет. Следовательно, в память родителей прочно впечатались какие-то характерные признаки первых выведенных ими мальков как собственных1. А значит, эти рыбы должны уметь «с первого раза» автоматически выявлять признаки и в последующем их распознавать.

К. Лоренц утверждал, что при определенных условиях впечатан может быть любой объект. Он приводил случай, когда попугайчик запечатлел в качестве брачного партнера целлулоидный шарик для пинг-понга и ласкал этот шарик так, как будто это была голова самки. Некоторые виды птиц не узнают своих брачных партнеров, если не видят их головы, т. с. именно голова является объектом для запечатления свое го партнера. Описывается случай, когда в зоопарке самец лебедя напал на свою подругу, погрузившую голову в воду. Но как только самка подняла голову, нападение тут же прекратилось. Какое же сложное различение параметров зрительного образа надо уметь производить, чтобы впечатать в свою память зрительный образ головы своей самки!

Считалось, что сознание и психика нужны человеку для того, чтобы отражать действительность и регулировать деятельность. Мол, если психика не регулирует деятельность, она не нужна, а если не отражает Действительность — невозможна. С этой позицией и спустя почти сто лет после появления работ Джеймса соглашаются почти все психологи. Однако именно эта позиция ошибочна. Выяснилось: всё, что обычно относится к отражению действительности и регуляции деятельности — например, способность опознавать сигналы, запоминать, производить сложные действия, синхронизировать процессы во времени, совершать вычислительные операции и многие другие совершенно необходимые способности для любого живого существа, — вполне может быть описано без допущения о каких-то особых механизмах человеческой психики. Как отражение, так и регуляция обеспечиваются физиологически ми механизмами и являются по существу физиологическими процесса-

ми. [окончание cтраницы 165]

__________________________

1Шовен Р. Поведение животных. М., 1972, с. 54.

Раздел второй

Неудивительно, что почти любой (по крайней мере, на сегодня понятный ученым) аспект процесса отражения и регуляции деятельности пытаются — и зачастую небезуспешно! — зарегистрировать на заведомо непсихическом уровне активности отдельных нейронов мозга или смоделировать на не имеющем сознания компьютере.

Но если отражение и регуляция могут протекать совершенно автоматически, зачем нужны психика и сознание? Какие приспособительные задачи они решают? Функционалисты не нашли ответ на эти вопросы. Они лишь утверждали, что психика животных и сознание человека предназначены решать очень сложные задачи, которые иначе организм никак решить не сможет. Но они не смогли выявить эти задачи, понять, что конкретно при их решении делает сознание. Такую позицию очень трудно использовать на практике, хотя именно практическая полезность— основное требование функционалистов. Прагматическая польза функционализма оказалась весьма сомнительной. Джеймс в 1905 г., подводя итог своим психологическим изысканиям, в статье под характерным названием «Существует ли сознание?», отвечает на поставленный им же самим вопрос: нет.

Среди крупных европейских психологов, концептуально близких к функционализму, был и Э. Клапаред. Он полагал, вслед за последователями Джеймса, что психическая активность не затрагивает сознание до тех пор, пока организм успешно осуществляет свои функции. Клапаред также вполне отчётливо понимал обсуждаемую выше проблему: переработка любой информации может осуществляться без какого-либо привлечения сознания. Но его интерес к психике детей позволил ему из всего этого сформулировать оригинальный «закон развития сознания». Этот закон утверждал, что когнитивные процессы, обеспечивающие самые ранние стадии развития, в силу своей автоматичности не требуют осознания и потому позже всего «перехватываются» сознанием. Отсюда выводимо важное и неожиданное следствие: поскольку логические рассуждения являются одним из самых поздних приобретений сознания, то неосознанное использование логических механизмов должно относиться к самым ранним когнитивным способностям ребёнка1. Как мы увидим, психологика, с определёнными оговорками, готова принять и этот вывод функционализма.

Кратко сформулируем итоги обсуждения позиции Джеймса и функционалистов: [окончание cтраницы 166]

_____________________

1Шихи Н., Чепман Э., Копрой У. (ред.). Психология. Биографический библиогра-

фически й словарь. СПб, 1999, с. 313.

Историческая преамбула

*Содержание сознания не остается постоянным, оно непрерывно изменяется.

*Эволюционное учение, на которое опирались функционалисты, не проверяемо опытным путём и ничего не предсказывает. Ни термин «выживание», ни термин «приспособление» не являются определёнными. Поэтому в принципе не удаётся логически объяснить сознание из функции приспособления организма к среде.

*Регуляция действий и переработка информации могут успешно осуществляться без участия сознания. Осознание необходимо лишь тогда, когда возникает препятствие, когда субъект находится в состоянии нерешительности.

*Когнитивные операции, которые осознаются позже всего (напри мер, логические операции), могут неосознанно осуществляться на самых ранних стадиях психического развития.

*Осознанное содержание сознания сопровождается и дополняется психическими обертонами, которые, собственно, и определяют значение осознанного содержания.

*Психические образы объекта создаются только на контрасте с другими объектами: сознание выделяет в предъявленном объекте в первую очередь те его качества, которые отличают данный объект от других объектов, сопровождающих его предъявление.

*Функция эмоций — в извещении сознания о процессах, проте кающих в неосознаваемой сфере. Сами по себе эмоции приспо собительного значения не имеют.

Все подходы к обоснованию сознания, возникшие в XIX в., появлялись на арене психологической науки почти одновременно. Все они успешно сосуществовали в борьбе, в которой не было победителя хотя бы потому, что никто не объявлял о своей победе. Конечно, каждый верил в избранный им путь и зачастую весьма резко критиковал оппонентов, но обычно не отказывал другому в праве идти собственным путем. Накопленные в разных школах опытные данные и методы исследований так или иначе всеми принимались и развивались. Работы психологов других направлений внимательно изучались. Конечно, все понимали что психология находится в кризисе, но относились к этому снисходительно. Ведь, несмотря на свое тысячелетнее прошлое, как наука она ещё так молода...1 [окончание cтраницы 167]

____________________________

1Ср. Эббингауз Г. (Очерк психологии. СПб, 1911, с. 9): «Психология имеет длинное прошлое, но краткую историю».

Раздел второй

Революционные страсти начала века

В XX в, положение изменилось — на арену истории вышли широ-

кие массы. Политические бури не оставили в стороне культуру. Возникли массовое искусство и массовая наука. Храм науки перестал быть местом сбора талантливых одиночек. Наука стала социальным институтом, возглавляемым чиновниками. Изменился мир, изменились технические возможности науки, изменилась научная картина мира. В начале века жесточайший кризис и парочка революций потрясли физику. Математики также перестали соглашаться друг с другом и стали выбирать собственные основания для своей науки, породив разные, не сводимые друг к другу школы: формализм, интуиционизм, конструктивизм и т. д. XX век задал более жесткие требования к выбору учеными собственной позиции...

Нерешённость проблемы сознания привела к тому, что психология с момента своего становления в качестве самостоятельной науки постоянно находилась в кризисе. Неудивительно, что в нашем бурном веке революции в психологии посыпались одна за одной. Как следствие,

психологи перестали слышать и понимать друг друга. Приверженцы одного направления вообще прекращают спорить с приверженцами других — они просто не замечают работы иных школ как заведомо неверные. Психология разламывается на непересекающиеся части, которые лишь в конце века еле-еле начинают соединяться друг с другом, но соединяться без особого разбора, не обращая внимания на противоречия, без всякого теоретического осмысления. И такой очевидно противоречивый подход гордо объявляется принципиальным эклектизмом, принципиальной некогерентностью психологического знания и прочими мудрёными словами.

Всему свое время. Наверное, вступая в XXI в., пришла пора собирать камни, которые с таким старанием и убежденностью упорно разбрасывались в разные стороны. Попробуем посмотреть на начало XX в. с единой позиции, стараясь не потерять накопленный в различных школах эмпирический материал. [окончание cтраницы 168]

Историческая преамбула

Революция из глубины

3. Фрейд первым объявил о свершившейся в психологии революции (точнее: о коперникианском перевороте во взглядах). Его «Толкование сновидений» — первая большая работа, посвященная этому перевороту, — вышла в 1900 г. И с неё в психологии начался XX век. Фрейд придумывает для своей психологии самостоятельное название (психоанализ), а сознание объясняет психическими процессами, которые в сознании не даны, т. е. бессознательным. На первый взгляд, фантастическая идея — объяснять субъективно очевидное тем, что субъективно не известно. Но так в науке бывает: когда прямые пути не ведут к успеху, то приходится искать нестандартные решения. И на этом пути 3. Фрейд совершил настоящий интеллектуальный подвиг.

Много веков назад Ф. Бэкон сформулировал психологический закон — «идол рода»: ум всегда воспринимает положительное и действенное скорее, чем отрицательное и недейственное, даже если это отрицательное и недейственное не менее существенно, так как вызванные им ошибки находятся среди родовых заблуждений человеческого ума 1. Современные психологи уже экспериментально обнаруживают, что человеческому роду действительно свойственно игнорировать информационную ценность неслучившегося 2. Психологи любят напоминать: Шерлок Холмс не зря объяснял доктору Ватсону, что лающая ночью собака не доказывает ничего, а молчащая говорит, что вор был ей хорошо знаком. В любой науке преодоление этих идолов идет трудно. Вспомните: И. М. Сеченов приписал отрицательному торможению, т. е. недейственному, более важную роль в понимании психики, чем возбуждению, — и это стало событием в науке. То, что сделал Фрейд по преодолению «идола рода», не имеет аналогов. После его исследований бессознательное, определяемое исключительно отрицательно — как нечто, лишенное сознания, и непосредственно недейственное, так что изучать его можно только по косвенным показателям, вошло в плоть и кровь не только психологических исследований, но и в мировую культуру. [окончание cтраницы 169]

___________________________

1Бэкон Ф. Соч., 1. М.. 1978, с. 307-308.

2См. обсуждение в: Трусов В. П. Социально-психологические исследования когнитивных процессов. Л., 1980, с. 98.

Раздел второй

Разумеется, существование неосознаваемых психических феноменов было уже хорошо известно из экспериментов до Фрейда. Так или иначе к описанию психических процессов, не данных сознанию, подходили исследователи всех направлений. Это видно даже из нашего исторического обзора: В. Вундт вводит представление о поле сознания и лежащих вне этого поля процессах; вюрцбургская школа говорит о неосознаваемой детерминирующей тенденции; Г. Эббингауз изучал неосознаваемое хранение информации методом сбережения; Г. Гельмгольц описывает бессознательные умозаключения; физиологи регистрировали точно такие же процессы в организме животных (вроде бы лишенных сознания), которые у человека всегда были связаны с сознательными переживаниями; У. Джеймс подчёркивает важную роль психических обертонов. Но до Фрейда неосознаваемое, если оно и признавалось, понималось как нечто качественно идентичное сознанию, только расположенное где-то за порогом сознания. Фрейд вводит бессознательное как мощную самостоятельную структуру, которая ни на что сознательное не похожа и, тем не менее, управляет сознанием.

Конечно, и до Фрейда были исследования, подводящие к такому взгляду на бессознательное и сыгравшие огромную роль в становлении психоанализа. Часто в этой связи упоминают эксперименты И. Бер- н-гейма в Нанси (Франция). Бернгейм ввел в психологическую практику опыты с так называемым постгипнотическим внушением: испытуемому, погруженному в гипнотическое состояние, внушалось, что он должен сделать определенное, хотя и странное действие (например, публично принять нелепую позу), но сделать его строго через фиксированное время (скажем, ровно через час) после выхода из состояния гипнотического транса, а о самой инструкции — забыть. После такого внушения испытуемого будили, он в течение отведенного времени вел себя вполне адекватно ситуации, незадолго перед наступлением указанного срока проявлял некоторое беспокойство, но затем все-таки в нужный момент принимал позу, заданную экспериментатором. Э. Блейлер на основании собственного опыта пребывания в гипнотическом состоянии уподоблял постгипнотическое принуждение тому, как мы уступаем рефлекторным порывам — например, чиханию или кашлю 1.

Но разве может человек нечто делать и не осознавать того, что он делает? Нет. Совершая нелепое действие и не зная его подлинных причин, испытуемый всё же находил в сознании оправдание своему поведению. Например, он мог сказать: «В книге «Остров сокровищ» скелет

[окончание cтраницы 170]

_________________________

1Hull C.L. Hypnosis and Suggestibility. N.Y., 1933, p. 38-40.

Историческая преамбула

стоял в очень странной позе — я вам сейчас её покажу». Итак, поче му испытуемый принял эту позу? Сам он уверен: потому, что вспомнил эпизод из книги, хотя все присутствующие знали, что именно эта поза была задана ему экспериментатором. Вот более современный пример постгипнотической инструкции: дама должна была в 10 часов вечера на факультетском вечере снять одну из туфель, поставить её на стол и положить в нее розы (при этом ей было запрещено помнить о внушении, задание могло осознаваться ею только как собственная идея). После выполнения инструкции женщина объясняла: когда-то муж подарил ей хрустальную вазу в форме туфельки, но она никогда не знала, что с ней делать. Внезапно её озарила идея. Она поняла, как разместить цветы в этой вазе, и решила немедленно попробовать, пока не забыла пришедшую ей в голову мысль. Когда экспериментатор попытался объяснить ей, насколько смешно сделанное ею, она стала настолько беспокойной и агрессивной, что эксперимент даже пришлось прекратить 1.

Фрейд перевел на немецкий язык две книги Бернгейма и сам наблюдал подобные эксперименты во время своего посещения клиники в Нанси в 1889 г. Он давно пытался лечить истерию с помощью внушения и уже хорошо знал, что истерики очень часто — и тоже вполне искренне — обманывают сами себя. Вывод, который сделал из всего этого Фрейд, был достаточно логичен: человек всегда объясняет свое поведение, но не всегда то, что его сознанию кажется искренним объяснением своего поступка, в действительности соответствует его реальной причине.

Фрейд, однако, был уже представителем нового поколения психологов, естественнонаучный подход к психике воспринимался им как нечто само собой разумеющееся. Он смело подрывает веру в самоочевидность сознания — основу всех мистических рассуждений 2. Раз выяснилось, что человек способен сам себя обманывать и искренне верить в то, чего на самом деле нет, то и все другие его высказывания о том, что он чувствует, должны быть подвергнуты сомнению и проверены. Мы не должны верить человеку на слово, а должны, как положено в естественной науке, подвергать всё сомнению и перепроверять. Пожалуй, до Фрейда

[окончание cтраницы 171]

______________________

1Хеллер С, Сшил Т. Монстры и волшебные палочки. Киев, 1995, с. 51. Следует, однако. иметь в виду, что некоторые авторы ставят под сомнение результаты таких экспериментов, полагая, что «подобная клоунада» требует предшествующей дрес-

си-ровки — см. Лоренцер А. Археология психоанализа. М., 1996, с. 215.

2Фрейд не случайно предупреждал своих учеников об опасности «спутаться с мистикой». См. Психология судьбы. Сборник статей по глубинной психологии. Екатеринбург, 1995, 2, с. 13.

Раздел второй

никто так глубоко не сомневался в достоверности сознательного переживания. Но если то, что субъективно переживается как самая достоверная вещь на свете, т. е. наше сознание, недостоверно, то на что же мы должны опираться?

Фрейд рассуждает как истый приверженец естественной науки. Психика должна объясняться биологической целесообразностью. В начале своего научного пути он сам пишет, что упорно ищет «твёрдую почву, стоя на которой, я смог бы оставить психологическое объяснение и найти прочное основание в физиологии»1. В области психического, уверяет он, нет и не может быть ничего произвольного, недетерминированного. Следовательно, если содержание сознания обманывает нас, то оно обманывает не случайно.

По-видимому, в психике, кроме сознания, существует ещё какойто контрольно-пропускной пункт, принимающий решения, какую информацию допускать в сознание, а какую — нет. Фрейд называет этот пункт цензурой. Но как можно определить, какой была истинная информация до её цензурной обработки? В стране с тоталитарным строем и беспощадной цензурой люди знают, как, читая книги, находить куски неискаженного текста автора и хотя бы отчасти понять, где цензурой наверняка были внесены искажения. Если в тексте вполне разумной книги вдруг возникают какие-то логические пробелы, неувязки с остальным текстом и т. п., то можно предположить, что в этом вина не автора — здесь видна не очень умелая рука цензора. Если же в книге встретилась опечатка, то, скорее всего, цензор читал это место в книге без особого внимания и мог не заметить то, что обычно вымарывал, — ведь в задачу цензуры входит и проверка работы корректора.

Примерно такова была логика поиска Фрейдом методических возможностей опытного изучения подлинного содержания сознания. Центр интересов — непроизвольные ошибки (случайные оговорки, описки, пробелы в объяснении собственного поведения, забывание имен, вещей или собственных намерений и т. д.). Обычно эти «маленькие случайности» считаются не заслуживающими объяснения. Но Фрейд возражает: не существует ничтожных событий, выпадающих из цепи всеобщей мировой связи; если естественный детерминизм нарушится в одном-е- динственном месте, то рухнет всё научное мировоззрение. Он решает непредвзято проанализировать такие ошибки и определить, какую же информацию цензура не пускает в сознание. Вывод, к которому он приходит, — информацию, прямо или косвенно связанную с неприятными или

[окончание cтраницы 172]

___________________________

1Цит. по кн.: Фромм Э. Миссия Зигмунда Фрейда. М., 1996, с. 45.

Историческая преамбула

нежелательными переживаниями. Цензура, по словам Фрейда, демонстрирует «стихийное стремление к защите от представлений, могущих вызвать ощущение неудовольствия».

Вот пример анализа работы цензуры по самонаблюдениям само- -го Фрейда: «Я просматриваю 1 января свою врачебную книгу, чтобы выписать гонорарные счета, встречаюсь при этом в рубрике «Июнь» с именем М-лъ и не могу вспомнить соответствующего лица. Моё удивление возрастает, когда я, перелистывая дальше, замечаю, что я лечил этого больного в санатории и что в течение ряда недель я посещал его ежедневно. Больного, с которым так долго взаимодействуешь, врач не забывает через каких-нибудь полгода. Я спрашиваю себя: кто бы это мог быть — мужчина, паралитик, неинтересный случай? Наконец, при отметке о полученном гонораре, мне опять приходит мысль обо всем том, что стремилось исчезнуть из памяти. М-лъ была 14-летней девочкой, самый примечательный случай в моей практике за последние годы; он послужил мне уроком, который я вряд ли забуду, и исход его заставил меня пережить не один мучительный час. Девочка заболела несомненной истерией, но под влиянием моего лечения произошло быстрое и несомненное улучшение. После этого улучшения родители взяли от меня девочку, хотя она ещё жаловалась на боли в животе, которым принадлежала главная роль в общей картине истерических симптомов. Два месяца спустя она умерла от саркомы брюшных желез. Истерия, к которой девочка была предрасположена, воспользовалась образованием опухоли как провоцирующей причиной, и я, будучи ослеплен шумными, но безобидными явлениями истерии, быть может, не заметил первых признаков подкрадывающейся болезни»1. Итак, почему Фрейд не мог сразу вспомнить столь значимый для него случай? Потому что сама мысль об этом случае для него, как для врача, мучительна, и цензура старательно помогает ему, чтобы нежелательное воспоминание не попало в его сознание.

Рассмотрим другие примеры. Председатель собрания открывает его Фразой: «Разрешите наше собрание считать закрытым». Эта оговорка показывает, замечает Фрейд, что в действительности он не ждет от этого собрания ничего хорошего. Одна дама говорит другой: «Эту прелестную новую шляпку вы, вероятно, сами обделали?» Замена слова «отделали» на «обделали» ясно выражает, что на самом деле она отнюдь нехочет хвалить эту, с позволения сказать, прелестную шляпку. Мо- ло-дой человек потерял свой любимый карандаш. Карандаш был подар-

ком [окончание cтраницы 173]

________________________

1Фрейд 3. Психопатология обыденной жизни. В его кн.: «Психология бессознаoгo». M., 1990, с. 254.

Раздел второй

шурина, который за день до этого резко отчитал этого молодого человека за легкомыслие и лень. Как ни печальна утрата карандаша, но зато теперь не надо будет при одном его виде вспоминать о шурине...

Как ещё можно изучать работу цензуры? Фрейд обращается к специфической форме психической жизни, не полностью доступной сознанию, — к сновидениям. Когда человек спит, то ведь спит не только его сознание, но спит и его цензура. В сознании, тем не менее, остаются какие-то впечатления от увиденных снов, которые часто после пробуждения кажутся запутанными и абсурдными. Раз человек видит сны, то это не случайно. Что-то они должны означать, сновидение должно иметь какой-нибудь смысл. И если человек плохо их помнит, то это тоже не случайно. Фрейд увидел в этом головоломку, которую хотел решить, а заодно надеялся с помощью анализа сновидений подобрать ключи к пониманию процессов, протекающих в сознании.

Фрейд полагал, что сон дает человеку отдохновение, восстанавливая самые лучшие для него условия жизни. Он так пишет о сне: «Наше отношение к миру, в который мы так неохотно пришли, кажется, несет с собой то, что мы не можем его выносить непрерывно. Поэтому мы время от времени возвращаемся в состояние, в котором находились до появления на свет, т. е. во внутриутробное существование. Мы создаем, по крайней мере, совершенно аналогичные условия, которые были тогда: тепло, темно и ничто не раздражает. Некоторые ещё сворачиваются в клубочек и принимают во сне такое же положение тела, как в утробе матери. О состоянии после сна мы даже говорим: я как будто вновь родился» 1. При таком подходе к роли сна вроде бы сновидения только мешают — это же лишние раздражители.

Фрейд велик тем, что умел находить (а иногда и придумывать) сложнейшие головоломки, а потом с неменьшим блеском решать их. Нам мешают спать, говорит Фрейд, не только внешние обстоятельства, но и внутренние. Если, допустим, человеку очень хочется пить, то одно это желание может его разбудить. Сновидение имитирует исполнение желания и, тем самым, продлевает человеку сон. Вот, например, двухлетний мальчик подарил своему дяде корзину свежих вишен, отведав лишь несколько штук, — наутро он просыпается с радостным сообщением, что он съел все вишни во сне. Однообразное и скудное питание во время зимовки во льдах побуждает полярников видеть сны с пиршественно накрытыми столами. Молодой замужней женщине снится, что у нее наступили месячные, — по мнению Фрейда, очевидно, что в этом сновидении реализуется её желание не забеременеть. [окончание cтра-

ницы 174]

_______________________

1Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1989, с. 53-54.

Историческая преамбула

Конечно, мы очень упрощенно рассмотрели подход Фрейда к сновидениям. Однако пока на этом остановимся и перейдем к теоретической конструкции, созданной Фрейдом. Он выделяет три подсистемы (инстанции) личности: инстанция Я — это то, что дано нам в сознании; инстанция ОНО — некое безличное вместилище наших желаний; инстанция СВЕРХ-Я — контролирующее, чтобы из ОНО в Я не попало ничего такого, чтобы могло нарушить деятельность Я. Содержание Я дано нам непосредственно, содержание ОНО проявляется в сновидениях и в других отклонениях от нормального состояния сознания, СВЕРХ-Я задает установки для работы цензуры, следы от которой мы как раз и можем изучать в ошибках, забывании и т. д. Схема обладает определенной завершенностью и логической стройностью.

Но в то же время её нельзя экспериментально доказать. Методы эмпирического исследования (анализ ошибок, сновидений и пр.) опираются на теоретические понятия, которые выведены только с помощью этих же методов и ни в каком независимом эксперименте непроверяемым1 Потому и получаемые эмпирические результаты зависят от доказываемой теории. Действительно, в исследованиях Фрейда опыт всегда интерпретировался в созданных им теоретических понятиях и потому не мог — даже при желании, коего на самом деле никогда не бывает у создателя теории, — эти понятия опровергнуть. Только вместо одной проблемы — проблемы обоснования сознания — теперь их стало по меньшей мере три, поскольку уже не только сознание, т. е. Я, но и ОНО, и СВЕРХ-Я требуют объяснения.

Вернемся к анализу сновидений и посмотрим, куда непроверяемость постепенно занесла Фрейда. Четырехлетняя девочка, в связи с серьезным заболеванием впервые привезенная из деревни в город, ночует у своей тетки в большой — для нее чересчур большой — кровати. На следующее утро она рассказала виденный ею сон, будто кровать была ей слишком мала, так что ей не хватало места. Обычная нелепость сновидения? Нет, утверждает Фрейд. Это сновидение легко объяснить с точки зрения исполнения желаний, если вспомнить, что дети выражают желание «быть большими». Величина кровати слишком подчеркивала маленькой гостье её собственную величину; поэтому она во сне исправила неприятное ей соотношение и сделалась такой большой, что большая кровать оказалась для нее слишком маленькой. Пока всё выглядит убедительно. Вполне можно поверить, что в сновидениях Иногда встречается имитация исполнения желания, причем в зашифрованном, замаскированном виде, чтобы неприятное впечатление, связанное

[окончание cтраницы 175]

_________________________

1Поппер К, Логика и рост научного знания. М., 1983, с. 247.

Раздел второй

с желанием, не помешало сну. Разумеется, сновидение, при таком понимании, — это ребус, который ещё надо разгадать.

Но вот новый опыт. Пациентке Фрейда приснилось, что её единственная 15-летняя дочь умерла и лежит перед нею в большой коробке. Фрейд объясняет ей этот сон, и она соглашается с тем, что сновидение соответствует её желанию, правда, с оговоркой: не сегодняшнему, а 15-лет- ней давности. Она в свое время не очень обрадовалась беременности и не раз ловила себя на желании, чтобы ребенок родился мертвым; однажды, после ссоры с мужем, она в припадке бешенства даже стала колотить себя по животу, чтобы убить ребенка. Сновидение, добавляет! Фрейд, — это замаскированное исполнение вытесненных ранее из сознания желаний.

Дальше — больше. Люди, попавшие в тяжелую катастрофу (столкновение поездов и т. п.), испытывают после нее тяжелое психическое состояние, которое Фрейд называет, вслед за другими авторами, травматическим неврозом. Такие больные, однако, в своих сновидениях постоянно возвращаются в ситуацию катастрофы и даже просыпаются от этого с новым испугом. Что же — и это тоже имитация осуществления вытесненного желания? Конечно! Только очень специфического желания — стремления к смерти. Человек не знает о таком своем желании? Неудивительно, это вытесненное желание, которое человек не осознаёт, т. с. желание нашего бессознательного. Можно объяснить, откуда возникает такое странное желание. Наши влечения, желания — это лишь стремление к восстановлению какого-либо прежнего состояния. Поэтому для живого естественно стремление возвратиться к неживому. Но в конце концов все живое умирает, и можно сказать, что целью всякой жизни является смерть1. Позвольте, спросите вы: как же тогда быть с инстинктом самосохранения? Такой инстинкт, отвечает Фрейд, обеспечивает каждому организму собственный путь к смерти, чтобы «избежать всех других возможностей возвращения к неорганическому состоянию, кроме внутренне присущих ему».

Впрочем, не всё в живом организме стремится к смерти, к разрушению, к разъединению. Зародышевые клетки, наоборот, устремлены к жизни, к соединению. Они, по мнению Фрейда, противодействуют умиранию живой субстанции и достигают того, что нам может показаться потенциальным бессмертием, в то время как это, вероятно, обозначает лишь удлинение пути к смерти. Аналогично и в психике человека, наряду

[окончание cтраницы 176]

_____________________

1Фрейд отдает отчет в том, что, высказывая подобное, он заходит в «гавань философии Шопенгауэра» . См. Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия. В сб. его работ.: «Психология бессознательного», М., 1990. с. 414.