5) Неучтённый негативный контент.

Если вернуться к двум определениям негативного контента, приведённым ранее, то можно заметить, что лишь немногое из подходящего под них запрещено или контролируется. Информация может негативно влиять на личность или социум, нарушать законные интересы пользователей — и при этом не подпадать ни под одну из рассмотренных выше категорий. Зачастую банальное невежество, слухи и домыслы в пока непривычных для нас условиях информационного мира могут быть куда более разрушительными, чем осознанные информационные диверсии экстремистов.

В иностранной литературе принято разделение негативного контента за два вида: незаконный (illegal) и вредный (harmful). Первый — информация, запрещённая к распространению законом. Второй - иная общественно опасная информация, которая не запрещена уголовным или административным законодательством, но для которой установлены определенные ограничения на ее распространение. И если с первой категорией всё достаточно понятно и относительно организовано, то во второй наблюдаются большие различия между странами и общая неопределённость в этой сфере. В целом, из стран-членов ОБСЕ только 34% блокируют какой-либо вредный контент, и зачастую основанием для ограничения являются локальные моральные и этические нормы, религиозные представления, распространённые мнения.

Между тем некоторые идеи, не нарушающие никаких законов и нисколько не возмущающие общественное мнение, могут быть по-настоящему вредоносны. Отдельные случаи, подпадающие под определение негативного контента, но всё равно повсеместно и безнаказанно распространяемые:

- отказ от прививок. Несмотря на их доказанную эффективность, прививки всё равно вызывают протест у некоторых людей. Более того, в русскоязычном сегменте интернета информацию об их пользе найти даже сложнее, чем об их вреде — при том, что основной аргумент против вакцинации — развитие аутизма — основывается на одной-единственной отозванной статье, рассказывающей о пристрастном исследовании. При этом в истории зафиксировано несколько случаев, когда именно добровольный отказ от вакцинации становился причиной возникновения эпидемий. Если бы некто попытался увеличить заболеваемость с помощью преднамеренного заражения, к примеру, водоёмов, это, несомненно, было бы расценено как преступление, но тиражирование слухов, ведущих к тем же последствиям, никак не может быть наказано.

- альтернативная медицина как таковая. Подавляющее количество методов «нестандартной» и «народной» медицины неэффективны, если не вредны, так что в лучшем случае приводят к запоздалому лечению. Но даже если в том или ином материале содержится прямой призыв «не верить врачам» или «не принимать антибиотики», то, как бы не был вреден этот совет, подобная информация негативным контентом не считается.

- вера во вредоносность ГМО. По статистике, большая часть покупателей как в России, так и в США не желают приобретать пищевые продукты с ГМО. При этом сама по себе модификация — перспективная научная разработка, позволяющая улучшить эффективность производства и в конечном счёте — цену и качество товара, а публикации, отстаивающие его потенциальную опасность, не являются научными. Но это не мешает целым политическим партиям выступать за ограничение распространения ГМО, тормозя тем самым развитие этой технологии и нанося финансовый вред производителям.

Общие признаки этих, и многих подобных, случаев — невозможность прямого законодательного запрета и массовость. Действительно, нельзя запретить людям иметь собственное мнение, выказывать опасения и призывать к контролю чего-либо, что кажется им опасным — это означало бы начало настоящей деспотии с повальной цензурой. Однако в демократическом обществе искренние или созданные намеренно заблуждения, распространившись широко, обретают силу, с которой приходится считаться и которой хорошо бы что-то противопоставить. Невежество, конечно, было всегда, но оно было статично, костно; новая безумная идея просто не могла распространиться быстро, а главные пути скоростного информационного обмена находились в руках людей наиболее образованных. В наше же время информационная жизнь стала впервые по-настоящему массовой — и это отрицательно сказалось на качестве информации и адекватности её восприятия.