История русской религиозной философии / Смолич о Киреевском

что дает ложное и не чистое направление народному духу и образованности, все то искажает душу России и убивает ее здоровье нравственное, гражданское и политическое”. Будущность России в проникновении православием “ее государственности и ее правительства”: “только возникая из веры и ей подчиняясь и ею одушевляясь, может государство развиваться стройно и сильно, не нарушая свободного и законного развития личности и также свободно и живительно соглашаясь с духом народа, проникнутого тою же верою”.

Государство несет служебные функции не только по отношению к Церкви; оно несет таковые и по отношению народности или нации. Путь правильного развития государства, когда “правительство дойдет до правильного самосознания и обратится к вере народа”. В понятие народности Киреевский вкладывает особый смысл. Он сам признавался, что в этом вопросе расходится с другими славянофилами. Народность по Киреевскому заменяет государство пред лицом Церкви. Соборность личностей дает образ народности. Духовная сущность народности слагается из тех духовных даров, которыми эти личности обладают и создают общую, национальную сокровищницу - ее религиозную культуру. Для Киреевского идеал по отношению к России - культура православная. А если где-то в глубине души Киреевский раздвигал понятие народности до понятия человечества, то религиозная всечеловеческая культура должна стать православной.

Понимая народность, как соборность духовно-свободных личностей, Киреевский внутреннему содержанию последней придавал особое значение. Путь духовного развития личности ведет через “живое знание”, через религиозную жизнь. Только это дает смысл и правду жизни.

Для Киреевского “живое знание” состоит из двух процессов: нравственного и мистического. Оба они тесно внутренне связаны, так как наличие одного должно обуславливать другой. Кроме того именно высота и глубина их является главным основанием для правильного процесса мышления, т.е. познавания. Они освобождают познание от рационалистической сухости и отвлеченности. В процессе познания они привлекают и веру, и чувство. Момент чувства в области веры для Киреевского имеет очень большое значение. Только соединение всех этих моментов дает возможность “живого знания”, знания об Истине, о Боге. Что истина есть, это для Киреевского вопрос решенный и неоспоримый. Мало того, она доступна всем и всегда для познания. “Нет такого неразвитого соз- [64] 

нания, которому бы не под силу было проникнуться основным убеждением Христианской веры. Ибо нет такого тупого ума, который не мог бы понять своей ничтожности и необходимости высшего откровения; нет такого ограниченного сердца, которое бы не могло разуметь возможность другой любви, выше той, которую возбуждают предметы земные; нет такой совести, которая бы не чувствовала невидимого существования высшего нравственного порядка, нет такой слабой веры, которая бы не могла решиться на полное самопожертвование за высшую любовь своего сердца. А из таких сил слагается вера. Она есть живая потребность искупления и безусловная за него благодарность”. Из этих слов мы видим, какая у Киреевского сильная вера в направленность человека к Истине, к Добру. Он очень высоко ценит и самого человека. Наличие “добра” и его победа над “злом” для Киреевского существуют как бы a priori. “Зло” для него немыслимо: “все ложное (т.е. неистинное, И. С.) в основании своем есть истинное, только поставленное на чужое место, существенно (т.е. зла как такового, И. С.) ложного нет, как нет существенности во лжи”. Эта нравственная направленность человека черпает свои силы в благодатной помощи Божественного Откровения.

Благодать получается от Абсолютного, Единого Начала, в котором воплощена Истина. Абсолютное Начало определяет себя прежде всего в совершенстве своего творения. “Сознание всепроникающей связанности и единства вселенной предшествует понятию о единой причине бытия и возбуждает разумное сознание о единстве творца”. Цельность бытия есть неделимость Творца, - его абсолютное единство. Творец бытия “всемогущ” и “премудр”, так как “неизмеримость, гармония и премудрость мироздания наводят разум на сознание всемогущества и премудрости Создателя”. Эти религиозные взгляды Киреевского имеют конечно пантеистический оттенок. Но в отличие от классического пантеизма, по Киреевскому, знание Божественности Первопричины не дается только в “умственном” отношении к Создателю. Сознание “живой Божественной личности” дается только тогда, когда в этих “умственных” отношениях появляется у человека стремление претворить “внутреннее движение мыслей и чувства к Нему из сферы умозрительной отвлеченности в сферу живой ответственной деятельности”, т.е. в стремлении к нравственному сознанию себя. В нравственном моменте дается мистическое познание Божества. Эта мысль красной нитью проходит через все мировоззрение Киреевского. По его мнению, в слиянии этих двух начал и появляется наше понятие о Боге, наше “Бого- [65] 

мыслие”. Тогда, говорит он, “наступает самостоятельное и неуклонное созерцание мира внутреннего и нравственного, раскрывающего перед зрением ума сторону высшей жизненности в самых высших соображениях разума”. Так немного смутно определяет Киреевский “живое знание”, как познание и созерцание Божества человеческой личностью. Основанием или скорее выражением этих отношений есть вера, которая и есть “это самое знание, более или менее ясное, более или менее непосредственное”. Вера, как таковая не принадлежит исключительно ни уму, ни сердцу, не составляет логической или познавательной способности, или влечение сердца и совести. Она “обнимает всю цельность человека и является в минуты этой цельности соразмерно ее полноте”. Состояние это не доступно рационалистическому мышлению, которое только “допускает” или “объясняет”, но не “знает” “живой личности Божества”. Это мышление не справляется с биением сердца. Отсутствие эмоционального момента делает мышление отвлеченным, не цельным.

Вера, которая есть как бы ось живого знания, “необходимое условие разумение высшей истины”. Истина же только в “Христианском любомудрии”. После “отпадения” Римской Церкви она присуща только Церкви Православной. Творения Св. Отцов Церкви имеют для человека значение проводника и руководителя в его духовной жизни. “Любомудрие” Св. Отцов - плод “внутреннего непосредственного опыта”, это “известие очевидца о стране, в которой он был”. Однако все это не нарушает духовной свободы человека, так как надо основываться на писании Св. Отцов и “на своем верховном убеждении”, - вере в Бога и нравственном состоянии - и “искать в совокупности этих двух указаний прямого пути к разрешению других предметов знания”. Духовная свобода и чистота сердца основание для того, чтобы верующий разум ступил на путь ведущий к Божественной Истине. Путь этот чрез врата Церкви, через жизнь в Церкви. “Учение Церкви не пустое зеркало, которое каждой личности отражает ее очертание, не Прокрустова постель, которая уродует живые личности по одной условной мерке, но высший идеал, к которому только может стремиться верующий разум разум, конечный край высшей мысли, руководительная звезда, которая горит на высоте неба и отражаясь в сердце освещать разуму его путь к истине”. “Веровать, говорит Киреевский в другом месте, “это получать из сердца то свидетельство, которое сам Бог дал Своему Сыну. Вера взор сердца к Богу”.

Таково “богословствование” или, вернее “богочувствование” Киреевского. Мы видим как у него тесно связаны моменты: [66] 

нравственный, эмоциональный и мистический. Все слито в один процесс веры, актуализирующейся в “живом знании”.

Процесс “живого знания” как познавательный, совершается в другом порядке, чем рационально-отвлеченный философии. Ее приемы здесь не применимы, более того не допустимы, так как иначе знание не было бы “живым”. Оно не может иметь своих законов, оно присуще каждой личности. Каждая личность хранит в себе как заданность эту способность, выявляющуюся при встрече с Богом. Здесь на помощь приходит благодать.

“Живое знание” доступно только тому, кто имеет “чистую цельную жизнь, которая ручается ему на цельность разума”. Так мистическое умозрение - плод нравственного совершенства личности. Здесь возникает важный вопрос, откуда у человека критерий собственного нравственного состояния. Для Киреевского критерий этот дается благодатно личности в том добром зерне, которое заложено в каждой личности, и произростание которого заменяет, так сказать, самый критерий. Духовная жизнь, таким образом, имеет характер цельности нравственного возрастания и мистического умозрения. Ум и сердце, знание и любовь совпадают и дают единое и цельное познание Абсолютного. Здесь любовь - знание, знание - любовь. Вся система Киреевского проникнута идеей всеединства духовной жизни. Вся его вера полна необычайного оптимизма и убеждения в истинности.

Киреевский был не только проповедником православной культуры. Более того он был убежден в возможности таковой или даже, что будет час, когда она действительно наступит. В глубине своей веры он раздвигал восточное православие до рамок вселенского, общечеловеческого. Есть одна задача человеку - “стремление к живому, полному всечеловеческому истинно-христианскому просвещению”, т.е. к единой религиозной культуре.

Берлин

1931.

Дата создания 28.10.2001 21:34:00стр. 8 из 8