- •Искусство речи на суде
- •Содержание
- •Вместо предисловия
- •Глава I. О слоге
- •Чистота слога
- •О точности слога
- •Богатство слов
- •Знание предмета
- •Сорные мысли
- •О пристойности
- •Простота и сила
- •О благозвучии
- •Глава II. Цветы красноречия
- •Метафоры и сравнения
- •Антитеза
- •Другие риторические обороты
- •Общие мысли
- •Глава III. Meditatio*(66)
- •Поиски истины
- •Картины
- •О непрерывной работе
- •Глава IV. О психологии в речи
- •Характеристика
- •Житейская психология
- •О мотиве
- •Глава V. Предварительная обработка речи Юридическая оценка деяния
- •Нравственная оценка преступления
- •О творчестве
- •Художественная обработка
- •Глава VI. Судебное следствие о допросе свидетелей
- •О достоверности свидетельских показаний
- •О разборе свидетельских показаний
- •Об экспертизе
- •Глава VII. Искусство спора на суде
- •Некоторые правила диалектики
- •Преувеличение
- •Повторение
- •О недоговоренном
- •Возможное и вероятное
- •О здравом смысле
- •О нравственной свободе оратора
- •Глава VIII. О пафосе Рассудок и чувство
- •Чувства и справедливость
- •Пафос как неизбежное, законное и справедливое
- •Искусство пафоса
- •Пафос фактов
- •Глава IX. Заключительные замечания Письменная работа и импровизация
- •О внимании слушателей
- •Несколько слов обвинителю
- •Несколько слов защитнику
- •Примечания
О точности слога
Странно, казалось бы, упоминать о значении точности в юридическом споре. Но заботятся ли о ней у нас на суде? Нет. Неряшливость речи доходит до того, что образованные люди, ни мало не стесняясь и не замечая того, употребляют рядом слова, не соответствующие одно другому и даже прямо исключающие друг друга. Эксперт-врач, ученый человек, говорит: "подсудимый был довольно порядочно выпивши, и смерть раненого несомненно вероятно последовала от удара ножом"; прокурор полагает, что "факт можно считать более или менее установленным"; защитник заявляет присяжным, что они имеют право отвергать всякое усиливающее вину обстоятельство, если оно является недоказанным или по крайней мере сомнительным. Говорят: "зашить концы в воду"; "прежняя судимость обвиняемого уже служит для него большим отрицательным минусом". Председательствующий в своем напутствии упорно называет подсудимого Матвеева Максимовым, а умершего от раны Максимова Матвеевым, и в заключение предлагает им такой вывод: "Факты не оставляют сомнения в том, что подсудимый является тем преступником, которым он действительно является". Такие речи хоть кого собьют с толку.
Точность обязательна при передаче чужих слов; нельзя изменять данных предварительного и судебного следствия. Всякий понимает это. Однако каждый раз, когда свидетель дает двоякую меру чего-либо, в словах сторон сказывается недостаток логической дисциплины. Свидетель показал, что подсудимый растратил от восьми до десяти тысяч; обвинитель всегда повторит: было растрачено десять тысяч, защитник всегда скажет: восемь. Следует отучиться от этого наивного приема; ибо нет сомнения, что судья и присяжные всякий раз мысленно поправляют оратора не к его выгоде. Надо поступать наоборот во имя рыцарской предупредительности к противнику или повторить показание полностью; в этом скажется уважение оратора к своим словам.
Неловко говорить, но приходится напомнить, что оратор должен затвердить имена лиц, названия местностей, время отдельных происшествий. У нас то и дело слышится такое обращение к присяжным: один из свидетелей - я сейчас не могу вспомнить его имени, но вы без сомнения хорошо помните его слова,- удостоверил... Так нельзя говорить, это - testimonium paupertatis*(13). Присяжным действительно приходится запоминать, но обвинитель и защитник должны знать.
Остановимся теперь на точности слога в другом отношении. Когда мы смешиваем несколько родовых или несколько видовых названий, наши слова выражают не ту мысль, которую надо сказать, а другую; мы говорим больше или меньше, чем хотели сказать, и этим даем противнику лишний козырь в руки. В виде общего правила можно сказать, что видовой термин лучше родового. Д. Кемпбель в своей книге "Philosophy of Rhetoric" приводит следующий пример из третьей книги Моисея: "Они (египтяне), как свинец, погрузились в великие воды" (Исход, XV, 10); скажите: "они, как металл, опустились в великие воды" - и вы удивитесь разнице в выразительности этих слов. Прислушиваясь к нашим судебным речам, можно прийти к заключению, что ораторы хорошо знакомы с этим элементарным правилом, но пользуются им как раз в обратном смысле. Они всегда предпочитают сказать: "душевное волнение"... вместо: "радость", "злоба", "гнев", нарушение телесной неприкосновенности - вместо "рана"; там, где всякий другой сказал бы "громилы", оратор говорит: "лица, нарушающие преграды и запоры, коими граждане стремятся охранить свое имущество", и т. п. Судится женщина; вместо того, чтобы назвать ее по имени или сказать: крестьянка, баба, старуха, девушка, защитник называет ее человеком и сообразно с этим произносит всю речь не о женщине, а о мужчине; все местоимения, прилагательные, глагольные формы употребляются в мужском роде. Не трудно представить себе, какую путаницу это вносит в представление слушателей.
Обратная ошибка, то есть употребление названия вида вместо названия рода или собственного имени вместо видового, может иметь двоякое последствие: она привлекает внимание слушателей к признаку, который невыгоден для оратора, или, напротив, оставляет незамеченным то, что ему нужно подчеркнуть. Защитнику всегда выгоднее сказать: подсудимый, Иванов, пострадавшая, чем: грабитель, поджигатель, убитая; обвинитель уменьшает выразительность своей речи, когда, говоря о разоренном человеке, называет его Петровым или потерпевшим. В обвинительной речи о враче, совершившем преступную операцию, товарищ прокурора называл умершую девушку и ее отца, возбудившего дело, по фамилии. Это была излишняя нерасчетливая точность; если бы он говорил: девушка, отец, эти слова каждый раз напоминали бы присяжным о погибшей молодой жизни и о горе старика, похоронившего любимую дочь.
Нередки и случаи смешения родового понятия с видовым. Обвинители негодуют на возмутительное и нехорошее поведение подсудимых. Не всякий дурной поступок бывает возмутительным, но возмутительное поведение хорошим быть не может. "Если вы пожелаете сойти со своего пьедестала судей и быть людьми,- говорил товарищ прокурора в недавнем громком процессе,- вам придется оправдать Кириллову по соображениям другого порядка". Разве судья не человек?
Ошибка, аналогичная указанным выше, встречается часто в заключительных словах наших прокуроров. Они говорят присяжным: я ходатайствую о признании подсудимого виновным; я прошу у вас обвинительного приговора. Нищий может просить имущего о подаянии; влюбленный, пусть униженно, ищет благосклонности хорошенькой женщины; но разве присяжные заседатели по своей прихоти дарят обвинение или отказывают в нем? Не может государственный обвинитель просить о правосудии; он требует его.
Шопенгауэр писал Фрауенштедту: урезывайте дукаты и луидоры, но не урезывайте моих слов; я пишу, как пишу я и никто иной; каждое слово имеет свое значение и каждое необходимо, хотя бы вы и не чувствовали и не замечали этого. Он не допускал малейшего изменения своего предложения или хотя бы слова, слога, буквы, знака препинания. В живой речи такая тщательность совсем не нужна, ибо тонкости и оттенки передаются не столько словами, сколько голосом. Но я советовал бы всякому оратору запомнить эти слова: одно неудачное выражение может извратить мысль, сделать трогательное смешным, значительное лишить содержания.