1539 Г. Активно поддерживая все начинания светской власти, он

был непримирим к своим противникам, добиваясь их устранения.

Перу Даниила принадлежит шестнадцать <слов>,

посвященных вопросам религиозно-догматическим, обрядовым и

бытовым.

В отличие от Максима Грека, Даниил не придерживался

правил риторики. Для него характерно свободное обращение с

языком. Он смело вводит в свои <слова> просторечную лексику,

способствуя демократизации литературного языка и стиля.

Благодаря использованию разговорных интонаций Даниил

достигает в <словах> яркости и образности изображения

жизненных явлений. Таков, например, яркий образ развратника и

модника, созданный Даниилом в двенадцатом <слове-наказании>:

<Велий подвиг твориши, угождая блудницам: ризы изменяеи

хожение уставлявши, сапогы велми червлены и малы зело, якоэ и

ногам твоим велику нужу терпети от тесноты сьгнетения сице

блистаеши, сице скачеши, сице рыгаеши и рзаеши, уподс ляяся

жеребцу... Власы же твоа не точию бритвою и с платив

отьемлеши, но и щипцем ис корене исторзати и ищипати не сть

дишися, женам позавидев, мужеское свое лице на женское

препворяеши>.

Называя свои <слова> <наказаниями> Даниил подчеркивает их

дидактическое назначение. Он адресует их непосредственно

обличаемым.

Даниил обрушивается на всех, кто нарушает установленные

нормы христианской морали, требуя неукоснительного их

соблюдения. Его возмущает возникшее в обществе равнодушие к

<священному писанию> и церковной службе (симптом

примечательный!).

188

Вот как Даниил изображает поведение в церкви человека,

индифферентного к церковной службе: <И егда срама ради

внидеши в божественную церковь, и не веси, почто пришел еси,

позевал, и протязаяся и ногу на ногу поставляеши, и бедру

выставляеши, и потрясаеши, и кривляешися, яко похабный>.

Религиозная дидактика сочетается у Даниила с натуралисти-

ческим описанием пороков, он пытается создать собирательный

образ пьяницы, развратника, обжоры, тунеядца, щеголя, лживого

<пророка> и <учителя>. Носителями пороков выступает знатная

молодежь.

Сочинения Даниила-яркий документ нравов русского обще-

ства первой трети XVI в. Их свободная литературная манера

предшествует <кусательному> стилю Грозного. Обличительный

пафос, образность живого языка произведений Даниила способ-

ствовали их популярности в старообрядческой среде.

<СКАЗАНИЕ О МАГМЕТЕ-САЛТАНЕ> ИВАНА

ПЕРЕСВЕТОВА. Выдающимся писателем-публицистом,

идеологом служилого дворянства является Иван Пересветов.

Приехав на Русь из Литвы в 1538 г., в разгар боярского

<самовластия>, он активно включился в политическую борьбу: в

<обидах> и <волокитах> <истерял> всю свою <собинку>.

Неоднократно подавал Пересветов челобитные на имя юного

великого князя, выступал с аллегорическими публицистическими

повестями, доказывая необходимость единодержавной формы

правления государством и устранения боярства. Прибегая к

историческим параллелям, он изображал существенные

недостатки политической жизни Москвы и давал практические

советы к их устранению.

О пагубном влиянии на судьбы государства боярской

формы правления говорил Пересветов в <Сказании о царе

Константине>. Положительную политическую программу -

смелый проект государственных преобразований он изложил в

публицистическом памфлете 1547 г. <Сказание о Магмете-

салтане>.

Памфлет построен на прозрачной исторической

аллегории: императору Константину противопоставляется

Магмет-салтан. В описании правления царя Константина,

вступившего на царство после смерти отца трех лет от роду, чем и

воспользовались вельможи царевы, современники узнавали

события недавнего прошлого: малолетство Грозного, борьба за

власть бояр Бельских и Шуйских. Эти вельможи <до возрасту

царева богатели от нечистого собрания>, они порушили

праведный суд, осуждали неповинных по <мздам>, <богатели от

слез и от крови роду человеческого>. Бояре, которые <царя

мудраго осетили вражбами своими и уловили лукавством своим и

укротили воинство его>, явились главной причиной гибели

Царьграда. Именно вельможи, по мнению Пересветова, являются

причиной оскудения и нестроения Русского государства.

Свой политический идеал Пересветов воплощает в грозном

самодержавном мудром владыке Магмете-салтане. Пересветов

как бы преподает наглядный политический урок юному Ивану

IV,

189

только что венчавшемуся на царство и объявившему себя царем

всея Руси.

Магмет-салтан, опираясь на мудрость <греческих книг> и свое

воинство, т.е. служилое дворянство, непреклонно следуй девизу:

<Не мощно царю царства без грозы держати... Хотя мало цар

оплошится и окротеет, ино царство его оскудеет и иному царю

достанется>. Личная охрана салтана состоит в 40000 янычар,

<чтобы его недруг в его земли не явился и измен бы не учинил и в

грех не впал>. Магмет понимает, что только <войском он силен и

славен>, и Иван Пересветов ставит вопрос о необходимости

создания регулярного войска с обязательным денежным

вознаграждением за службу. Он подчеркивает, что Магмет-салтан

отмечает заслуги своих воинов-тех, кто горазд <против недруга

играти смертною игрою... А ведома нет, каков отца они дети.

Кто у меня верно служит и против недруг люто стоит, тот у

меня и путчей будет>, - заявляет Магмет-салтан.

Здесь четко выражена точка зрения служилого дворянина,

который хочет быть награжден государем за верную службу, за

свои личные заслуги, а не за заслуги рода. Именно за воинскую

доблесть награждает Магмет воинов и даже того, кто <от

меншаго колена, и он его на величество поднимает>.

Пересветов считает, что управление войском лучше всего

строить при помощи десятских, сотских и тысяцких, что позволит

укрепить моральное состояние воинов и сделать их надежной

опорой государя. Он предвосхищает в памфлете учреждение

опричнины (ведь опричники-это своего рода преданные

янычары, верные псы государевы.)

Предлагает Пересветов провести ряд преобразований и во

внутреннем управлении: в местном аппарате, суде,

государственной казне. Он считает необходимым уничтожить

систему <кормления>, когда наместник (воевода) собирает налоги

в свою пользу, и предлагает все налоги с городов, волостей,

вотчин, поместий собирать в государеву казну, а сборщикам

платить жалованье. Тем самым наместник превращается в

государственного чиновника.

Управление в городах должно строиться по типу войскового,

что позволит, по мнению Пересветова, вести борьбу с <лихими

людьми>.

Магмет-салтан выступает у Пересветова поборником правды,

справедливости. Он искореняет <неправду>, лихоимство и

взяточничество в судах при помощи крутых и жестких мер:

судей-взяточников он приказывает <живых обрати>, говоря:

<Есть ли оне обрастут телом опять, ино им вина отдается>. А

кожу их велит набить бумагой и прибить в суде с надписью: <Без

тй новые грозы правды в царстве не мочно ввести>. Пересветов

верит в возможность установления справедливого суда при

помощи таких <радикальных мер>. Столь же крутыми мерами

добивается Магмет-салтан искоренения в своем царстве

воровства

190

и разбоя: <А татю и разбойнику у царя у турецкого тюрмы нет,

на третий день его казнят смертною казнью для того, чтобы

лиха не множилося>.

Выступает Пересветов противником рабства, разумея под

ним кабальное холопство: <В котором царстве люди

порабощены, и в том царстве люди не храбры и к бою против

недруга не смелы: порабощенный бо человек срама не боится, а

чести себе не добывает, хотя силен или не силен, и речет так:

однако есми холоп, иного мне имени не прибудет>.

Это положение публициста XVI в. - предыстория

<Рассуждения о том, что есть сын отечества> А. Н. Радищева.

Как отмечает А. А.Зимин1, в своих социальных религиозно-

философских воззрениях Пересветов перерастает рамки дворян-

ской ограниченности. В его сочинениях отсутствуют традицион-

ные ссылки на авторитет <отцов церкви>, богословская аргумен-

тация положений. Он резко критикует монашество, выступает

против церковной иерархии. Его утверждения: <Бог не веру лю-

бит-правду>, не бог, а человек управляет судьбами страны-

звучали еретически.

Пересветову присуща гуманистическая вера в силу челове-

ческого разума, в силу убеждения, в силу слова. Эта вера застав-

ляет его писать челобитные царю, публицистические памфлеты.

Создаваемый им идеал самодержавного правителя Магмета-

салтана также связан с этой гуманистической верой. <Сам...

мудрый философ>, Магмет присовокупляет к турецким книгам

книги греческие, благодаря чему <ино великая мудрости

прибыло у царя>. <Таковому было быти христцянскому царю, во

всем правда иметц и за веру христианскую крепко стояти>, -

написал Магмет-салтан <в тайне себе>. В этих словах заключен

идейный смысл <Сказания>.

Пересветов относится к Магмету-салтану апологетически,

доказывает необходимость <грозной> самодержавной власти;

только она одна способна установить <правые> порядки в стране

и защитить ее от внешних врагов.

Пересветов не разъясняет смысла своей аллегории, как это

делал Максим Грек. Аллегория у Пересветова носит светский,

исторический характер. История, по его мнению, дает

наглядный политический урок настоящему. Прием антитезы

позволял ему четко раскрывать основную политическую мысль.

Живая деловая разговорная речь (без риторического

украшательства), обилие афоризмов делали эту мысль ясной и

предельно выразительной.

Как отметил Д. С. Лихачев2, в дворянской публицистике

пафос преобразования общества сочетается с идеей ответствен-

ности государя перед своими подданными за их благосостояние.

191

Этому действенному характеру дворянского мировоззрения

лучше всего отвечали формы деловой письменности, которая

начинает активно проникать в литературу, способствуя ее

обогащению.

Публицистические памфлеты Ивана Пересветова явились той

политической программой, которая частично была осуществлена

Иваном Грозным.

ПЕРЕПИСКА АНДРЕЯ КУРБСКОГО С ИВАНОМ ГРОЗНЫМ.

Политика Грозного, направленная на укрепление единодержавия,

усиление роли служилого дворянства и ущемление интересов

боярской знати, вызвала отпор со стороны последней. Эту борьбу

ярко отразила переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным.

Потомок князей ярославских, возводивший свой род к

Владимиру Святославичу, Курбский в 1563 г. после неудачного

сражения бежал в ливонский город Вольмар, занятый войсками

Сигамунда-Августа. Отсюда и послал он в 1564 г. свою первую

<епистолию> (послание), адресованную Ивану Грозному.

Послание было рассчитано на широкий круг читателей и ставило

целью обличить единодержавную политику царя. В самом

обращении к <Царю, от бога препрославленному, паче же во

православии пресветлому явившуся, ныне же, грех ради наших,

сопротив сим обретшемуся> звучал упрек: царь утратил облик

идеального правителя.

Строго и размеренно звучит его обвинительная речь,

построенная по правилам риторики и грамматики: <Про что,

царю, ешь во Израили побил еси и воевод, от бога данных ти,

различий смертем предал еси? и победоносную, святую кровь их

во церкви божиих, во владыческих торжествах, пролиял еси? и

мученически их кровьми. Праги церковные обагрил еси и на

доброхотных твоих и душу за тя полагающих неслыханые

мучения, и гонения, и смерщ умыслил еси...>

Курбский выступает в роли прокурора, предъявляющего

обвинения царю от имени <погибших, избиенных неповинно,

заточенных и прогнанных без правды> бояр, являющихся, по его

мнению, опорой государства, составляющих его силу. Он пишет

от <многия горести сердца своего>.

Затем он обвиняет царя в злоупотреблении своей

единодержавной властью. Курбский понимал, что полностью

вернуть старые порядки невозможно, и не выдвигал требования

децентрализации. Он стремился лишь к ослаблению

единодержавной власти царя, считал необходимым разделение

власти между царём и боярством. Наконец, Курбский исчисляет

собственные напасти и беды, которые пришлось претерпеть ему

от царя. Он перечисляет свои воинские заслуги перед

отечеством, оцененные по достоинству Грозным.

Опальный боярин заявляет, что царь не увидит его до

страшного суда, а <писание сие, слезами измоченное>, он велит

вложить с собою в гроб, чтобы предъявить его грозному

справедливому небесному судии.

192

Послание, как гласит легенда, было вручено царю верным

слугою Курбского Василием Шибановым на Красном крыльце.

Разгневанный царь пронзил своим посохом ногу посланца и,

опершись на посох, выслушал послание своего врага. Превозмо-

гая боль, Шибанов не издал даже стона и, брошенный в застенок,

умер под пытками, так и не дав никаких показаний.

Послание Курбского взволновало и уязвило сердце Иоанна.

Его ответ ярко раскрывает сложный и противоречивый характер

незаурядной личности царя. Послание Грозного обнаруживает не-

дюжинный ум, широкую образованность, начитанность и в то же

время гордую и озлобленную, мятущуюся душу. Свой ответ он

адресует не только Курбскому, но и <всему Российскому

царству>: ибо, выступая против Курбского, царь выступал

против всех <крестопреступников>. Это и определило, с одной

стороны, обличительный пафос послания Грозного,

направленный против бояр-изменников, и с другой-пафос

утверждения, обоснования и защиты самодержавной власти.

Грозный выступает как политик, государственный человек, и

речь его вначале сдержанна и официальна. Ответ Курбскому он

начинает с доказательства законности своей единодержавной

власти, унаследованной им от славных предков: Владимира

Святославича, Владимира Мономаха, Александра Невского,

Дмитрия Донского, деда Ивана Васильевича и отца Василия. <Яко

же родихомся во царствии, тако и возрастохом и воцари-хомся

божиим велением, и родителей своих благословением свое взяхом,

а не чюжее восхитихом>, - с гордостью заявляет Иоанн, отводя

обвинение Курбского в незаконном использовании своей власти.

Ссылками на <писание>, цитируя на память целые отрывки,

Грозный доказывает, что власть царя освящена самим богом, и

всякий, кто его власти противится, противится богу.

Иосифлянские идеи божественного происхождения царской

власти прочно усвоены царем, и, опираясь на них, он

квалифицирует поступок Курбского как измену, отступничество,

преступление перед своим государем, а следовательно, и богом.

<Нелепотную славу> приобрел, по мнению царя, Курбский,

который <собацким изменным обычаем преступил крестное

целование> и тем самым погубил свою душу. Царь ставит в

пример изменнику-боярину самоотверженную преданность его

холопа Василия Шибанова, принявшего мученическую смерть за

своего господина. Такая преданность приводит Грозного в

восхищение, и такой преданности он требует от всех подданных

- своих холопов. <А жаловати есмя своих холопей вольны, а и

казнити вольны же есмя>, - заявляет он.

Грозного раздражают ядовитые упреки Курбского, суровый

обличительный пафос его эпистолы, и тон царского послания

становится запальчивым. Он обращается с ироническими вопро-

сами к изменнику: <Что же, собака, и пишешь и болезнуеши,

совершив такую злобу? К чесому убо совет твои подобен будет,

паче кала смердяй?>

193

Со злым недоумением Грозный пишет, что он не губил

<сильных во Израили> и не знает, <кто есть сильнейший в

Израили>. Он не согласен с оценкой, данной боярству Курбским:

не оно составляет силу и славу государства.

Чтобы сделать ответ более весомым, Грозный вводит ряд

автобиографических моментов. Он вспоминает, как в годы

младенчества были истреблены многие <доброхоты> отца его, как

была расхищена боярами казна матери, отца и деда, отняты дворы

и села у дядей, как воцарились князья Василий и Иван Шуйские,

жестоко расправившиеся со своими противниками: <Нас же, со

единородным братом, святопочившим Георгием, питати начаша

яко иностранных или яко убожайшую чадь>,-с горечью

вспоминает Иван. В его памяти воскресает картина безрадостного

сиротского детства: <Нам бо во иности детства играюще, а княз

Иван Васильевичъ Шуйской седит на лавке, локтем опершися,

отца нашего о постелю ногу положив; к нам же не

приклонялоняяся не токмо яко родительски, но еже властелински,

яко рабское же, ниже начало обретеся>. И обращаясь к своему

противнику, Иван с горечью вопрошает: <Како же исчести

таковыя бедне страдания многая, яже в юности пострадах?>

Вспоминает Грозный и грандиозный московский пожар 1547 г.,

когда изменники-бояре, называющие себя мучениками,

распустили слух, что город спалила чародейством своим Анна

Глинская и восставшие москвичи убили в церкви Юрия Глинского

и был подстрекаемы даже на убийство самого царя.

Нет, делает вывод Грозный, бояре не доброхоты царевы,

бесчеловечные собаки-изменники, которые во всем <супротивно

устраяют> своему государю. Поэтому, считает Грозный, нечего

хвастаться <такожде и инех собак и изменников бранною

храбростию>. Парируя обвинение своего противника, Грозный

прибегает к цитированию послания Курбского, иронически

обыгрывая эти цитаты. Например: <Лице же свое пишешь не

явити нам до дне страшного суда божия. Кто же убо восхощет

таковаге ефопскаго лица видети?>

Так, не стесняясь в выражениях, прибегая к прямой издевке

над врагом, Грозный изливает в послании свою душу. Он не

считается с правилами риторики и пиитики. Его писательская

манера обнаруживает тесную связь с <иосифлянской>

литературной школой. Речь Грозного порывиста, взволнованна,

она насыщена живыми конкретными бытовыми образами,

пересыпана остротами и едкой иронией. Этот нарушавший

канонические правила стиль послания Грозного стал объектом

постоянных насмешек Курбского. В своем <кратком отвещании>

Курбский не старается опровергнуть противника. Он лишь упорно

твердит о правоте своих обвинений, предъявленных царю в первом

послании. Он отвергает <нечистые и кусательные> <глаголы

царевы>, считает себя человеком, <много оскорбленным и без

правды изгнананым>, и все упования возлагает на божий суд.

194

Выученик <заволжских старцев>, воспитанный в строгой

книжной литературной традиции, Курбский не может принять

стиля <широковещательного и многошумящего> послания

Грозного. Он считает, что стиль этого послания не только не

достоин царя, столь великого и во вселенной славимого, но и

убогого, простого воина. Курбский упрекает Грозного в неумении

цитировать: в послании царя <ото многих священных словес

хватано, и те со многою яростию и лютостию... зело паче меры

преизлишно и звягливо, целыми книгами и паремьями целыми, и

посланьми>.

Другой упрек, который бросает Курбский Грозному, - это

смешение стилей книжного и разговорного: <Туто же о постелях,

о телогреях, и иные бесчисленные, воистину, яко бы неистовых

баб басни; и так варварско, яко не токмо ученым и искусным

мужем, но и простым и детем со удивлением и смехом...>

Укоряя царя, Курбский считает, что подобное послание стыдно

посылать в чужую землю.

В неприятии Курбским литературной манеры Грозного сказа-

лась разница в принципах подхода к слову, к жизни.

После ответа Курбского переписка прекращается на 13 лет и

возобновляется Грозным в 1577 г., когда русские войска взяли

ливонский город Вольмар, за стенами которого укрывался Курб-

ский.

В послании, написанном в Вольмаре, Грозный перечисляет те

напасти и невзгоды, которые пришлось ему вынести от бояр во

время правления <избранной рады> (Адашева и Сильвестра). <Что

мне от вас бед, всего того не исписати!>- восклицает он и с

болью вопрошает: <А и с женою вы меня про что разлучили? А

князя Володимира на царство чего для естя хотели посадити, а

меня из детьми извести?> Горестные вопросы, исчисляющие

преступления бояр, сменяются иронической издевкой над бег-

лецом.

В ответе на это послание Курбский преимущественно оправ-

дывал себя, уснащая свою защитительную речь цитатами из

<священного писания>.

Последним ударом, который нанес Курбский своему врагу, был

исторический памфлет <История о великом князе Московском>