История Маши
Маша - внучка Сандры, дочь ее сына Сергея. Таня, жена Сергея была генеральской дочерью, но, утверждается, что это было "не избитой характеристикой", а всего лишь биографической деталью". Говорится, что "от отца она унаследовала честолюбие, а от матери - красивый нос". Можно предположить, что Таня - отцовская дочка, характером в него. Из текста явствует: с матерью у нее были не гладкие отношения. Мать ее Вера Ивановна была из крестьян Вологодской губернии, у нее было голодное детство и бедная юность, что сказалось на ее психике: "Вера Ивановна раз и навсегда осталась трахнутой трофейной Германией, которую завез в конце сорок пятого года Петр Степанович (ее муж), человек не алчный, но и не растяпистый, в количестве одного товарного вагона, и с тех пор Вера Ивановна не могла остановиться, прикупала и прикупала добро". Это явление было типичным для офицерских жен в те годы. Отношения между родителями Татьяны были дисфункциональными. Генерал Гладышев не боялся властей, а только своей супруги: только она нарушала покой и портила нервы генералу. "Мужнин высокий чин и большую должность считала она как бы себе принадлежащими и умела стребовать все положенное ей. По ее разумению. При случае не стеснялась и скандал запустить. Этих скандалов и боялся Петр Степанович больше всего". Он тут же сдавался. Не в силах выносить общения с женой он дистанцировался от нее. Вставал рано, приходил поздно, работая по шестнадцать часов, любил инспекционные поездки на объекты и часто уезжал из Москвы. "С супругой по своей инициативе он и двух слов не говорил. Приходил, ужинал, зарывался скорей в ее шелковые пуховые одеяла и засыпал быстрым сном здорового человека". Таким образом, живя вместе с человеком, можно сохранять с ним огромную дистанцию, полностью устраняться от семейной жизни. Как выживала в этой семье Машина мать Таня, мы не знаем, но, выйдя замуж, она жила своей семьей отдельно от родителей, благо была такая возможность.
Трагедия случилась с Машей в ее последнее предшкольное лето. Она была на генеральской даче, где ей не нравилось. Вера Ивановна отличалась параноидной подозрительностью: ограничивала контакты внучки с другими детьми, запрещала приглашать подруг домой, говоря, что "они украдут". Маша позвонила родителям поздно вечером из дедова кабинета и горько жаловалась на жизнь. Таня обещала забрать ее через несколько дней, хотя это сильно нарушало планы семьи, она "сама еще не совсем забыла материнское воспитание". Когда родители ехали ее забирать, они попали в автокатастрофу и погибли.
Машу по просьбе генерала оставили бабушке Вере Ивановне, которая после смерти дочери не отпускала внучку от себя. Маша боялась ее и просила другую бабушку, Александру, забрать ее к себе. Сандра сочувствовала ей, именно в этот день она заметила на бледном лице Маши россыпь фамильных веснушек Синопли.
У Веры Ивановны после смерти дочери случилось психическое расстройство, которое в ее семье никто не замечал. Муж давно не общался с ней, а когда замечал необычное в ее поведении только злился и еще больше увеличивал дистанцию - уходил спать в кабинет. С ними еще жила домработница, которая не придавала значения странностям хозяйки, поскольку сама была стронута на почве еды, пережив в молодости знаменитый российский голод. "Она жила, чтобы есть". Обычно она не замечала ни приступов столбняка, нападающих на генеральшу, ни ее состояния сильного возбуждения, "а если и замечала, то объясняла это обычным образом: Верка - чистая сатана". Так получилось, что семилетняя девочка оказалась совершенно беззащитной во власти безумной женщины.
Травму потери родителей усугубил переезд Маши в другой дом, прежние связи прервались, ей казалось, что все ее прежние подруги умерли вместе с родителями. Она пошла в школу, больше никуда ее бабушка не выпускала, запрещала общаться с кем бы то ни было. После того, как домработница приводила Машу из школы, Вера Ивановна находилась с ней, она смотрела на внучку немигающими глазами и все время что-то бормотала, девочка не могла есть, играть, она молча плакала. Но самое страшное начиналось ночью. Маша долго не могла уснуть, ожидая прихода бабушки. Каждую ночь сумасшедшая женщина обвиняла ее в смерти родителей: " Убийца, убийца маленькая… Ты позвонила, вот они и поехали…из-за тебя все... Живи теперь, живи, радуйся…", - протяжно и внятно бормотала она. По воскресеньем Маша виделась с семьей другой своей бабушки, но ничего не говорила им, она верила этим обвинениям и боялась, что с ней перестанут общаться, если узнают, что она совершила. Ее реакция является обычной для детей этого возраста.
Состояние Маши ухудшалось. Ей стал сниться страшный сон. В этом сне ничего не происходило. Просто открывалась дверь из коридор в ее комнату (которая оказывалась чуть смещенной по отношению к реальной двери), из нее несло приближающимся ужасом, кто-то страшный должен был войти, и Маша с криком просыпалась. Это было усиленное переживание страха бабушкиного прихода. Маша совсем перестала спать ночью - боялась увидеть свой сон - и была близка к нервному истощению.
Однажды от домработницы она услышала о девушке из их дома, которая выбросилась из окна и "убилась насмерть". Этот рассказ произвел на нее впечатление. Она тут же попыталась открыть окно в своей комнате, но у нее не получилось. С этого дня Маша стала хорошо спать: оказывается, у нее есть возможность справиться с невыносимой ситуацией, возможность о которой она раньше не знала. Это успокаивало.
На зимние каникулы Маша должна была поехать с Никой в зимний лагерь. Она не просто очень хотела и ждала этого, для нее это был уход из страшной ситуации. Ника была единственной девочкой из ее прошлой жизни, с которой она продолжала общаться, у Маши были фантазии, что в лагере она встретит своих пропавших подруг, что прежняя ее жизнь как-то вернется. Она жила в счастливом ожидании, но накануне отъезда тяжело заболела. Когда она очнулась от болезни и поняла, что в лагерь уже не поедет, каникулы кончились. Горе ее было велико. Никакие утешения, что лето она проведет на даче у Сандры, не помогли. В восприятии ребенка лето было слишком далеко. В ту же ночь ей опять приснился ее страшный сон. Она хотела крикнуть и не могла. Находясь в страшном состоянии между сном и явью, Маша открыла окно (у нее на этот раз хватило сил открыть его) и бросилась вниз с одиннадцатого этажа.
Маша не разбилась, она упала на заваленную снегом балюстраду предыдущего этажа. Хватились ее из-за сквозняка и через полтора часа сняли с балюстрады, она была без сознания, но без повреждений. Генерал обратил, наконец, внимание на странное поведение своей жены, услышал, что она бормочет, и понял, что она сошла с ума. Он немедленно отправил ее в больницу, поклявшись, что ни дня больше не поведет с ней под одной крышей. Вера Ивановна умерла через семь лет в привилегированной психиатрической лечебнице.
После больницы Машу взяла к себе Сандра, там, в атмосфере любви и заботы, она постепенно поправилась, ночные страхи ее прошли. Но пережитое оставило в ее психике глубокий плохо осознаваемый след, как ее самою, так и ее близкими.
Маша рано начала писать стихи, рано вышла замуж, но на всю жизнь осталась подростком (она и на третьем десятке выглядела так: " стриженная под мальчика, подросткового телосложения, не взрослая женщина, тощий недоросток на вихлявых ножках"). Машин муж - Алик Шварц - был на несколько лет старше ее. Он был единственным ребенком в семье и обладал исключительными способностями к наукам.
Брак Алика и Маши совершался в беседах. Каждый вечер, встречаясь на кухне, они рассказывали друг другу о важном, что произошло с ними за день. Жизнь переживалась ими дважды: один раз непосредственно, один раз в избранном пересказе. Это был их стабилизатор брака. Судя по всему, их отношения были слабо дифференцированными, а роли в семье спутанными. "Для их особого родства Маша нашла и особое немецкое слово, разыскала его в каком-то учебнике языкознания - Geschwister. Ни в одном из известных языков такого слова не было, оно обозначало "брат и сестра", но в немецком соединении таился какой-то дополнительный смысл". Их сын (тоже Алик) называл папу - папой, в маму Машей, что указывает на ее статус. Муж был ей, если не отцом, то старшим братом. Он много работал, занимался наукой, а Маша сидела дома, писала, читала умные книжки. В силу перенесенной в детстве травмы Маше не удалось повзрослеть, и брак с Аликом предохранял ее от треволнений юности, к которым она не была готова. Она обладала таким трагическим восприятием жизни, что легкая связь или флирт с ней были не возможны. У Маши не было периода добрачных романов, она не испытала того свободного и безнаказанного полета чувств, который был одним из двух возможных способов существования юных женщин в этой семье. Для исполнения второй принятой в семье роли (в которой проявляют материнскую заботу и берут на себя ответственность за других), она не была достаточно взрослой, а обстоятельства жизни складывались так, что не подвели ее к ней. Маша и Алик прожили вместе уже девять лет, когда Маша вдруг влюбилась, она все же была из Семьи Медеи и, кроме веснушек и способностью к ночному виденью, обладала и другими семейными задатками, в частности эмоциональностью и чувственностью.
Случилась это весной 1976 года, и, конечно, в доме Медеи в Крыму, где часто случались бурные романы. Там среди родственной молодежи происходило "любовное томление" и весь воздух был "полон их взаимной тягой, тонким движением душ и тел". Удивительно, что в доме праведницы Медеи царила такая атмосфера.
Избранник ее по фамилии Бутонов был очень красив, обладал "античной телесной одаренностью" и был "совершенно глух к области духа" и абсолютно невербален. Он был талантливейшим массажистом и отличным любовником, женщинам никогда не отказывал. Маша, развитие которой оказалось задержанным, впервые в своей жизни испытала сильную сексуальную страсть.
Бутонов приехал в Крым отдохнуть всего на несколько дней. Остановившись у соседей Медеи, он тут же оказался вовлеченным в жизнь Семьи, границы которой были открытыми. Маша была не единственной, кто обратил внимание на Бутонова. Ника, конечно же, не могла пропустить мимо себя такой великолепный мужской экземпляр и по своему правилу не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня тут же переспала с ним. У Маши с Никой с детства были очень близкие отношения, они привыкли делиться друг с другом подробностями личной жизни. Рассказывала обычно Ника, а Маша восхищенно и с некоторой завистью внимала ее рассказам. Тут, Маша успела признаться первой, что влюбилась. Ника ничего ей не сказала, не хотела огорчать Машу случайным соперничеством. Она трезво оценивала Бутонова и не считала его подходящим объектом для серьезных чувств, парой для Маши: "нашла в кого влюбиться, идиотка". Она предложила ей свое лекарство: дать ему и успокоиться. Так, сама того не ведая, она подтолкнула любимую племянницу по направлению к будущей трагедии. У Маши не было Никиной легкости восприятия жизни. Она видела свою ситуацию нереальной, как в кино, она стремилась играть в Нику. Только так, не рефлексируя, Маша смогла последовать Никиному простому совету и стать любовницей Бутонова, который даже и не помышлял об этом. Никогда не испытанные ранее сексуальные ощущения потрясли ее. "Все было новое: руки, ноги, губы… Какое-то физическое чудо произошло… какое безумное счастье… Неужели то самое, за чем Ника всю жизнь охотится…" Уровень дифференциации личности у Маши был не высокий, она не могла разделить между собой разные по своей природе чувства, у нее они слипались, запутывались в один клубок. Пытаясь разобраться в них, она бессонными ночами писала стихи, которые выходили все талантливее. Никин совет не мог помочь ей.
После отъезда Ники отношения Маши с Бутоновым продолжались еще три дня, вернее три ночи, потом и он уехал в Москву. Маша совершенно не понимала его отношения к ней. Он приходил к ней каждую ночь, "заполняя собой все Машино тело вместе с душой и уходил на рассвете, оставляя ее каждый раз в остром ощущении новизны всего существа и обновления жизни", а днем вел себя как будто между ними ничего не было, умел держать дистанцию. У Маши появилась фантазия о ночном двойнике, восприятие реальности начало потихонечку искажаться.
Потом приехал муж Алик и рассказал ей о важнейшем событии в их жизни: он получил предложение эмигрировать в Америку, ему обещали там работу, о которой он не мог и мечтать. Еще две неделе назад Маша была бы в восторге, но сейчас мир ее так изменился, что она и думать об этом не могла. Она очень обрадовалась мужу, ей не хватало его внимание к своей внутренней жизни. Она прочитала ему новые стихи, он принял ее горячую исповедь о новом жизненном опыте. Ее немного знобило, лицо горело, зрачки были расширены. "Как это некстати", - подумал Алик, но мешать не стал. Это не просто отсутствие ревности, сексуальная верность не была значимой ценностью их брака, их близость была иного рода, на нее Бутонов не претендовал. Алик также как и Ника не осознал серьезности ситуации.
Отношения между Никой и Бутоновым возобновились по Машиной инициативе. Алик вернулся в Москву, а ей предстояло провести в Крыму еще полтора месяца с сыном, у которого был астматический бронхит. Она начала писать Бутонову письма, вкладывая в них только что написанные стихи. Он уже почти забыл о заурядном южном романе, которому эта милая девочка придавала, по-видимому, слишком большое значение. Он совершенно не собирался отвечать на ее "длинные письма со стихами и рассуждениями о вещах не то, чтобы ему не понятных, но ни на что не годных. Маша, не выдержав, позвонила Ники с просьбой поехать к Бутонову и узнать, почему тот не отвечает ей на письма, уж не случилось ли чего. Ника сначала отказалась, но Маша ее уговорила, и она поехала к Бутонову, и их отношения с ним как-то естественно возобновились. Ситуация показалось Нике забавной: "Машка, умница-преумница, влюбилась в такого элементарного пильщика". Нику отношения с Бутоновым, кроме чисто сексуальной стороны, привлекали своей легкостью, отсутствием взаимных обязательств. "А уж как они с Машкой посмеются, над всей этой историей, когда у нее схлынет пыл!", - думала она. Но пыл у Маши не схлынул. Едва вернувшись с Юга, она кинулась к Бутонову, и ее любовная горячка возобновилась.
Образовался треугольник Ника - Бутонов - Маша, причем Маша до поры не знала о существовании третьей стороны. Отношения по стороне Ника - Маша были не менее нагруженными, чем по любому другому направлению этого треугольника. Сказывалась и былая спутанность ролей в детстве, и двусмысленное положение Ники, сказать о котором ей казалось поздно, и то, что Маша за многие годы привыкла делиться самыми незначительными своими переживаниями с мужем, а теперь она не могла все ему рассказывать. Не выдерживая диадных отношений с Бутоновым, она исповедовалась Ники подробнейшим образом рассказывая обо всех деталях и событиях ее отношений с любовником. Бутонов же решил, что они обе все знают и обо всем договорились. Он обратил внимание на их противоположное поведение в сексуальных отношениях, различное отношение к нему: одна все время смеется, другая - плачет. У описываемого треугольника просматриваются аналогии с треугольником, сложившемся в предыдущем поколении: Никина мать, Сандра - Самуил, муж Медеи - и сама Медея. Вряд ли это простое совпадение. Мы не имеем возможности все выяснить, но можем сделать предположение, что речь идет о межпоколенной передаче очень опасного, разрушительного паттерна. Объяснение поведения Ники, которая много раз собиралась бросить Бутонова, но каждый раз возобновляла с ним отношения, одним легкомыслием не выглядят очень убедительным. Никина бурная жизнь продолжалась параллельно с их отношениями, и ей было, чем себя занять помимо Бутонова. В прошлый раз, раскрытие тайны треугольника Сандра - Самуил - Медея, уже после смерти Самуила привело к полному разрыву отношений между сестрами, очень близкими и дорогими друг другу людьми.
То, что рано или поздно должно было случиться - случилось. Ника забыла у Бутонова собственной работы косынку, которую Маша нашла. Она испытала даже не ревность, а величайшую боль. Ни Бутонов, ни Ника не пытались как-то выкрутиться, и советовали ей принять случившееся, как факт. Ника не понимала, почему Машей данная ситуация воспринимается, как просто невозможная. У нее усиливалась бессонница, а когда она принимала снотворное, то снился только один и тот же навязчивый, который сводился к одному: она искала Бутонова, догоняла его, а он ускользал, оборачиваясь как в сказке разными предметами. Уже и наяву мысли о Бутонове принимали форму навязчивости, она мысленно бесконечно вела с ним нескончаемые диалоги, с Никой она могла говорить только о нем. Между тем действительно важные с точки зрения Ники события: быстро приближающийся отъезд в эмиграцию, означающий разлуку с родительской семьей, может быть навсегда, - не волновали ее. Муж Алик был очень занят предотъездными хлопотами, работой, и они меньше общались. Он относился к ней с нежностью, как к больной, приносил транквилизаторы и торопился с отъездом.
В романе подробно описывается, как постепенно нарастают симптомы, появляются галлюцинации. Муж ее, врач, наконец-то, осознает всю серьезность ситуации и показывает ее знакомому врачу-психиатру, но от госпитализации пришлось отказаться - через две недели - отъезд. Маша не дожила до отъезда, встав ночью с постели в полубреду, она вдруг увидела наяву свой детский кошмарный сон: со смещенной дверью и ужасом входящим через нее. Она бросилась вниз с балкона. Было тоже время года, и погода была такой же, как в день ее первой суицидальной попытки (возможно, что было даже тоже число).
Это история показывает, что не все семейные способы поведения подходят для любого члена семьи, что для того, чтобы использовать определенную модель поведения, нужна соответствующая ей степень дифференциации и определенные психологические особенности, иначе это может привести к трагедии.
Смерть Маши собрала вместе представителей всех многочисленных ветвей обширного семейства Синопли, приехала и Медея и встретилась со своей сестрой Сандрой, с которой она не общалась около двадцати пяти лет. Великое горе объединило их, они будут тесно общаться до самой Медеиной смерти.