klassicheskoe_arabskoe_yazykoznanie-1

100	Классическое арабское языкознание

по существенным принципиальным теоретическим вопросам, как и взаимоотличающегося.

Можно неоднократно констатировать, как басрийцы становятся на позиции куфийцев, разделяя их мнения, и, напротив, куфийцы полностью разделяют установки так называемой басрийской грамматической школы. Приведем некоторые характерные примеры:

1.Яркий представитель басрийцев ал-Ахфаш неоднократно признает мнение куфийцев правильным.

2.В то же время ал-Халил б. Ахмад не разделяет многих установок и идей Сибавайхи и ал-Ахфаша, притом, что все трое принадлежат, якобы, к одной школе.

3.По некоторым же позициям ал-Халил и Сибавайхи придерживаются единого мнения, но оно противоположно мнению ал-Ахфаша, ал-Мазини, аз-Зияди и ал-Мубаррада (все – басрийцы).

4.Мы сталкиваемся также с фактами, когда каждый придерживается своего, только ему присущего мнения: Сибавайхи, ал-Мубаррад, ал-Кисаи и ал-Фарра’.

5.Случается, что басриец ал-Мубаррад предпочитает куфийскую точку зрения.

6.И, напротив, куфиец ал-Кисаи предпочитает басрийскую точку зрения.

7.Несмотря на то, что ал-Мубаррада и Сибавайхи относят

êодной и той же школе, мы сталкиваемся с тем фактом, что наиболее яростно подвергал критике Сибавайхи тот же ал-Му- баррад, создавший целую книгу, в которой он его критикует и подвергает ожесточеннейшим нападкам.

8.Значительные разногласия по грамматическим вопросам существовали у ал-Кисаи и ал-Фарра’, принадлежавших к одной и той же куфийской школе. Ал-Кисаи считал, например, что fª’ è wªw ставят сами глагол в сослагательное наклонение (naêb), в то время как ал-Фарра’ считал, что после этих букв в сослагательное наклонение ставится форма настояще-будуще- го времени глагола (mu»ªra‘), то есть принципиальная разница

Глава 2. Истоки арабского языкознания

101

состоит во взаимоотношении управляющего (‘ªmil) и управляемого (ma‘mñl).

Подобных примеров множество, поэтому вполне целесообразным нам представляется рассмотрение как грамматических, так и других языковых вопросов не с позиций научных школ, а с точки зрения определенных доктрин и концепций, скажем, подхода разных ученых, не взирая на то, к какой школе их относит национальная арабская традиция, к интерпретации структуры корня, трактовки иноязычных заимствований и т.п.

В середине IX в. основные центры учености в раннем исламе Басру и Куфу постепенно вытеснил Багдад, который в 762–766 гг. халиф ал-Мансур основал в качестве столицы аббасидских халифов. Город сделался средоточием интеллектуальной и духовной жизни всего Халифата. Еще во второй половине VIII в. главные авторитеты в области грамматики Сибавайхи и ал-Кисаи – первый жил в Басре, второй стремился там жить. Их ученики и преемники в IX в. тоже, естественно, тянулись в столицу, хотя и продолжали держаться собственных традиций. Однако частый личный обмен мнениями между собой, естественно, оставлял ощутимый взаимный отпечаток на представителях обоих центров грамматической мысли, обоюдно питал их идеями. Перемещение центра духовной, интеллектуальной и научной мысли в Багдад повлекло за собой определенное примирение между воззрениями представителей Басры и Куфы. Это примирение можно проиллюстрировать на примере настроений ярчайших представителей Басры и Куфы VIII и IX вв. соответственно. Если в VIII в. басриец Сибавайхи и куфиец ал-Кисаи были взаимно настроены достаточно антагонисти- чески, то в IX в. лидер куфийцев Са‘лаб (ум. 904), хотя и придерживался воззрений своих учителей, все же слушал и басрийских авторитетов и основательно знал их учения. И, напротив, басриец родом, переселившийся впоследствии в Багдад, ал-Мубаррад (825–898) – общепризнанный глава басрийцев в IX в., в общем, противник куфийской системы и даже личный враг Са‘лаба, – тем не менее уже настолько непредвзя-

102	Классическое арабское языкознание

то относится к научным достижениям и тех и других языковедов, что даже пишет опровержения против столь авторитетной «Книги» Сибавайхи.

Багдадские же слушатели подобных учителей, постоянно имевшие возможность выслушивать одновременно представителей басрийского и куфийского направления, могли составлять о них более беспристрастное суждение и должны были смотреть на принципы арабской филологии еще шире. Так постепенно в течение IX в. в Багдаде вырастают новые поколения филологов, о которых трудно определенно сказать, придерживаются ли они басрийской или куфийской ориентации. Уже к концу IX в. ситуация становится еще более однозначной – место полемики между двумя бывшими направлениями в филологии занимает единая и неделимая лингвистическая традиция, часто определяемая как багдадская эклектическая школа. Старейшими ее представителями явились два филолога и историка – Ибн Кутайба (828–889) и Абу Ханифа ад-Динавари (ум. 895).

В так называемую багдадскую школу, как и вообще во всю последующую арабскую филологию, вошло больше басрийского, чем куфийского элемента. Это проявилось, прежде всего, в широком применении ею принципа кыяса, а также в обстоятельном изучении сочинений басрийцев. Ведь для последующих поколений сохранены преимущественно их сочинения, что означает, что они, видимо, рассматривались как более авторитетные, а поэтому интенсивней переписывались и сохранялись, нежели менее важные сочинения куфийцев. И речь идет отнюдь не только о внушительном трактате Сибавайхи, который остался авторитетнейшей классической книгой не только всех ученых арабов, но и людей, далеких от филологических занятий, вплоть до нашего времени13. До нас в изобилии дошли

13 В 1989 г., общаясь с группой простых жителей Касабланки (Марокко), автору было трудно объяснить какую-то мысль на местном диалекте, поэтому была предпринята попытка донести ее до собеседников на литературном АЯ. На это один из слушателей изумленно воскликнул, обращаясь к присутствующим: «Что это с ним?! Не иначе как он заговорил на языке самого Сибавайхи!»

Глава 2. Истоки арабского языкознания

103

и второстепенные труды басрийцев, тогда как из грамматических сочинений куфийских филологов сохранились лишь некоторые случайно уцелевшие фрагменты: даже из трудов ал-Кисаи до нас дошли лишь второстепенные трактаты по лексикологии «Mª yalÉanu fÌhi al-‘awªmm» (ñì. âûøå) è «Mutaëªbih al-Qur’ªn» («Сомнительный [аят] Корана») [GAS VIII, 117].

2.3. Выводы

Когда арабы заинтересовались своим языком, сказать трудно. Вероятно, этот интерес возник у них в связи с разработкой системы письма, которая была создана до ислама, но каких-либо сведений о лингвистических студиях арабов той эпохи в источ- никах не сохранилось. Следует вообще отметить, что наука располагает весьма скудными материалами для восстановления картины становления арабской лингвистической системы.

Позднейшие арабские источники содержат ряд традиционных преданий о первых попытках составления грамматики АЯ. Большинство источников как на основоположника языковедче- ских исследований указывают на Абу ал-Асвада ад-Ду’али, современника халифа ‘Али. Называются и причины, побудившие его заняться проблемами грамматики. Он, очевидно, был обеспокоен тем, что люди, незнакомые с правилами АЯ, стали искажать литературный язык: особенно болезненно воспринимались неточности, допускаемые при чтении Корана, ведущие к искажению смысла Священного Писания. По преданиям, Абу ал-Асвад разработал следующие вопросы: 1) деление частей речи на имя (’ism), глагол (fi ‘l) и частицы (Éarf); 2) некоторые элементы орфографии (первые знаки для кратких гласных); 3) вопросы флексии и др. В дальнейшем исследования арабской грамматики продолжали его ученики Яхья б. Я‘мар и ‘Анбаса б. Ма‘дан ал-Фихри. Наиболее значительной фигурой среди учеников Абу ал-Асвада является Абу ‘Амр ‘Иса б. ‘Умар ас-Сакафи, которому приписывается ряд трудов по арабской грамматике и который был учителем выдающегося ученого алХалила б. Ахмада – основателя фонетической, просодической

104	Классическое арабское языкознание

и лексикографической системы арабов. Еще одним его учеником (а также одновременно и учеником самого ал-Халила) был автор первой полной грамматики АЯ Сибавайхи. Однако, к великому сожалению, труды учеников Абу ал-Асвада были очень рано утеряны: уже к середине X в. их никто не знал и не видел.

Еще до истечения II в. мусульманской эры был завершен и получил признание главный труд по арабской грамматике «alKitªb» («Книга») Сибавайхи (ум. в 796 г. в 40 лет). Сквозь все превратности времени он дошел до нас и многократно издавался. В его 568 главах грамматика АЯ полностью систематизирована и самым тщательным образом описана. Примечательно, что очень детальная терминология целиком разработана на базе АЯ без единого иностранного заимствованного слова. Сама грамматическая система также почти полностью оригинальна, основана на наблюдениях над одним лишь арабским языком, создана по его мерке.

Сложившаяся в Халифате языковая ситуация (ЯС) придавала грамматическим вопросам актуальный интерес. Как непосредственный повод к лингвистическим исследованиям указывают именно «порчу» АЯ в устах коренных арабов и арабизованных неофитов и случаи искажения Корана при рецитации. Начальный этап арабского языковедения окутан туманом легенд, но локализуется точно в двух основанных арабами в Ираке городах – Басре и Куфе. Своего рода «культурным героем», стоявшим якобы у истоков арабского грамматического учения, слывет поэт VII в. Абу ал-Асвад ад-Ду’али из племени кинана.

Сибавайхи по времени был далеко не первым арабским грамматистом. Истинным основателем арабской филологии в главных ее разделах был разносторонне одаренный ал-Халил б. Ахмад алФарахиди (719–791), который происходил из племени àçä.

Длительное время считалось, что его грамматические труды до нас не дошли, но сохранился и издан созданный им первый общий толковый словарь АЯ «Kitªb al-‘Ayn» («Книга буквы ‘ayn»), предисловие к которому содержит не столько информацию о положенных в его основу принципах, сколько общетео-

Глава 2. Истоки арабского языкознания

105

ретические изыскания ал-Халила в области АЯ. В этом, стоящем как бы несколько отдельно от корпуса самого словаря, небольшом лингвистическом трактате изложены воззрения автора на фонетику АЯ, структуру арабского корня, принципы словообразования и т. д.

Труд же младшего коллеги и ученика ал-Халила – Сибавайхи – не без оснований считается обработкой лекций ал-Халила и пестрит ссылками на него. Поэтому «Книгу» Сибавайхи, повидимому, следует рассматривать как продукт интеллектуальной деятельности двух авторов, в котором лингвистические идеи учителя и ученика неразрывно переплелись, вобрав в себя также достижения их предшественников.

Одновременно в Куфе действовала группа филологов, также занимавшихся языковедческими изысканиями. Наиболее видными ее представителями были ал-Киса’и (ум. 804) и алФарра’ (ум. 822). Оба они по большей части подвизались при багдадском дворе в качестве учителей и воспитателей халифских детей. Им принадлежит ряд сочинений, из которых сохранились лишь немногие.

В начале IX в. большинство филологов Басры и Куфы съехались в столицу, г. Багдад, где плодотворно работали, вели творческую полемику по ряду частных грамматических вопросов. Работы басрийцев приобрели больший авторитет, куфийские ученые оказали меньшее влияние на развитие арабской грамматической теории, которая, в сущности, предстает единой. Ее окончательное формирование завершилось в X–XI вв. трудами Ибн Дуруставайхи, ас-Сирафи, ар-Руммани, ал-Фари- си, Ибн Джинни и др. Из Ирака эта отрасль знания разошлась по другим мусульманским странам, всюду усердно изучалась и поддерживалась благодаря деятельности сотен грамматистов, стала обязательным предметом в школе; так она, по существу, дожила до наших дней и господствует в научной и педагогиче- ской практике на Арабском Востоке. Как было показано в предыдущей главе, сильное влияние арабских лингвистических учений испытала и европейская арабистика.

Глава 3

СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ АРАБСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

3.1. Ключевые проблемы классического арабского языкознания

Òрадиционное арабское языкознание сосредоточилось на рассмотрении двух больших групп вопросов: 1) об-

щетеоретические проблемы – проблема происхождения языка, его функции, взаимоотношение обозначающего и обозначаемого, соотношение литературного языка и диалектов, проблема заимствования из других языков и др.; 2) конкретные проблемы структуры АЯ – синтаксис, морфология, словообразование, этимология, фонетика, лексикология, лексикография.

Теория глоттогенеза была одной из популярных проблем арабской лингвистики и мусульманской теологии. Особо интенсивно эта проблема разрабатывалась в IX–XI вв. В этом вопросе у разных арабских ученых сложились две разные теории, основанные на предпосылках, различающихся иногда нюансами, иногда существенно. Последователи идеи божественного происхождения формируют свои положения следующим образом:

1.Язык арабский (который, разумеется, был первым языком человечества) целиком создан Аллахом. Аллах всему богатству языка научил Адама.

2.АЯ является плодом Божественного Откровения, но он не был создан сразу. Основы АЯ с определенным количеством

Глава 3. Социокультурный контекст арабского языкознания

107

лексики были преподаны Адаму, далее – всем пророкам с соответствующим обогащением его, и лишь Мухаммаду было сообщено все богатство языка.

3. Изначально язык не являлся божественным по происхождению, но окончательное усовершенствование его – результат божественного вмешательства (среди ученых это представление о генезисе и развитии языка фигурирует как народное).

Второе основное направление отрицает божественное на- чало языка и считает его продуктом человеческого творчества, результатом соглашения между людьми. Ибн Джинни указывает на то, что большинство людей склоняется именно к подобному пониманию зарождения языка. Следовательно, к началу II в. господствующей стала теория об общественном происхождении языка. И в данном направлении мы также имеем дело с двумя различными трактовками проблемы. Первая из них счи- тает язык продуктом творчества мудрецов, которые, стремясь обозначить те или иные предметы и понятия, договаривались между собой о введении в обиход соответствующих слов, становившихся впоследствии достоянием всего народа. Но в сочи- нении «Комментарии об основах фикха» ас-Сикийа ал-Хараси (ум. 1110) говорится, что язык возник в обществе из-за нужды указывать на предметы и понятия, дабы сообщить друг другу об этих предметах. В первое время язык состоял только из сигналов с одним согласным в сопровождении голоса, но в дальнейшем люди начали создавать сложные соединения из двух, трех, четырех и пяти согласных звуков с соответствующими гласными и аффиксами, что в конце концов привело к созданию языка. Следовательно, по мнению ал-Хараси, язык создан всем обществом, нуждающимся в коммуникации в условиях совместной жизни.

В приведенных положениях арабских авторов мы имеем дело с определенными модификациями греческих теорий о происхождении языка, особенно в той части, где идет речь о создании слов «мудрецами», – ведь, как известно, и греческие

108	Классическое арабское языкознание

философы считали творцами слов «божественных людей» и философов, приписывая им роль «ономатомета».

Арабские ученые подчеркивают, что язык имеет две функции – коммуникативную и экспрессивную. Как было отмечено, само возникновение языка арабы связывают с необходимостью установления связи между членами общества. По этому поводу ‘Адад ад-Дин ал-‘Иджи говорит, что слова, которые существуют для того, чтобы ими пользовались отдельные личности, созданы с учетом общего дела, а чтобы это общее дело было понятно людям, предложения должны выражать смысл, для чего язык располагает именами, глаголами и частицами [Muzhir: 46].

Две концепции возникли в арабском языкознании в связи с решением вопроса об отношении обозначающего к обозна- чаемому, то есть слова к предмету. По одной из них между словом и предметом существует естественная связь, звуковая оболочка слова соответствует сущности предмета. Но это направление не оказалось популярным среди арабских ученых, основная часть которых придерживается противоположного взгляда – о случайной связи обозначающего с обозначаемым. Согласно этой теории, связь между словом и предметом или понятием является результатом соглашения между людьми. Невозможность естественной связи доказывается тем, что при ее наличии не было бы различий между языками, и АЯ был бы понятен всем людям и народам. В связи с этим в классическом арабском языкознании рассматривается вопрос о количественном соотношении значений и слов. По единодушному признанию арабских ученых, количество значений не соответствует количеству слов, ибо значения, смыслы (ma‘ªnÌ) не ограничены, а слова ограничены, поскольку они составлены из ограниченного по своей природе количества звуков. Отсюда вытекает положение, согласно которому одно слово не может быть закреплено за одним значением и не все значения могут иметь свое собственное обозначение в виде отдельного слова.

Глава 3. Социокультурный контекст арабского языкознания

109

Взаимоотношение литературного языка и диалектов является одной из важнейших проблем арабского языкознания. Исходя из пуристских тенденций, некоторые ученые (преимущественно из г. Басры) ревностно охраняли литературный язык от проникновения диалектов. Другие ученые (принято считать, что большая их часть из г. Куфы) проявляли меньшую строгость в этом вопросе, но они проводили четкую грань между литературным языком и диалектами. Однако интересным фактом во всей этой проблеме является то, что при проверке правильности того или иного слова или же допустимости той или иной грамматической формы и синтаксической конструкции в литературном языке арабские филологи обращались к данным диалекта. Конечно, не все диалекты были пригодны для этой цели, но хиджазский диалект, особенно говор племени курайш, считался как бы эталоном арабской орфоэпии. Тем самым арабские языковеды признавали за хиджазским диалектом роль опорного диалекта.

Арабские ученые давали правильную оценку диалектологическим фактам; по этому поводу Ибн Джинни говорил, что в диалектах имеется определенная традиция произношения и употребления форм, и это не означает, что эти формы неправильны и ошибочны, наоборот, они образованы согласно модели каждого диалекта. Диалекты могут взаимодействовать и тогда формы смежных диалектов проникают друг в друга и создают определенную парадигму, не оправданную моделью данного диалекта.

Классическое арабское языкознание накопило большое количество диалектологических данных, являющихся бесценным материалом для изучения вопросов исторической морфологии АЯ.

Наиболее ранней попыткой всестороннего и систематического описания АЯ на всех уровнях (фонетика, фонология, морфология, синтаксис и семантика) является «Kitªb» («Книга») Сибавайхи. Несмотря на значительную оригинальность ее подхода, особенно в синтаксисе, внушительность ее объема и глубина

110	Классическое арабское языкознание

разработки многих грамматических аспектов ясно указывают на возможность существования до ее появления, по крайней мере, хоть какого-либо освещения грамматики, пускай даже еще не выкристаллизовавшегося в автономную дисциплину.

Согласно средневековым арабским источникам, изначально грамматику «изобрел» Абу ал-Асвад ад-Ду’али на основании того, что мы сегодня назвали бы «личным общением» с кузеном

èзятем Пророка ‘Али б. Абу Талибом (ум. 660). Несмотря на то, что такую версию некоторые исследователи принимают еще

èсегодня [например, Mubªrak, 1974: 10–37], она все же чаще рассматривается как легенда. Другие точки зрения, возможно, более правдоподобно, связывают появление грамматики с именем Абдаллаха б. Аби Исхака (ум. 734), о котором сообщается, что он якобы «разделил и измерил грамматику» (farrà‘a -n- nahwa wa-qªsa-hu) [Marªïib: 12; Fleisch, 1961: 27; Talmon,

1985]. Эта информация указывает на попытку систематической классификации грамматических фактов и разработки общих правил при помощи метода абстрактного размышления – кыяса (ñì. 5.1).

Важным, по-видимому, является не столько углубление в дискуссию относительно претензий различных кандидатов на роль первого арабского грамматиста, сколько воссоздание относительно ясной картины характера дискуссий, в форме которых впервые манифестировалась грамматическая мысль. К тому же природа этих дискуссий в последующем наложила заметный и длительный отпечаток на проблематику и специфику ее трактовки последующей традицией.

Все эти дискуссии сводятся, как бы то ни было, к одному крупному событию: смещению АЯ с преимущественно устной формы, специфичной для более или менее этнически гомогенной общности автохтонных носителей, в основном к письменному употреблению в пределах более комплексной и гетерогенной культурной общности.

Наиболее архаичный круг дискутируемых вопросов, видимо, связан с рецитацией Корана и его фиксацией для ритуаль-

Глава 3. Социокультурный контекст арабского языкознания

111

ной рецитации. Большинство фигур, ассоциируемых с ранним развитием грамматики и филологии, упоминаются в связи с отраслью знаний, обозначаемой техническим термином qirª’ªt («чтения», или «рецитации», имеется в виду Корана). Задачей этой дисциплины являлся тщательный анализ многих вариантов чтения на предмет их соответствия записям, зафиксировавшим наиболее древние списки Священного текста. Эти варианты, которые редко несли важные различия в значении, появлялись преимущественно на морфофонологическом и морфосинтаксическом уровнях.

Несмотря на то, что общепринято допускалась возможность существования более чем одного варианта, считалось необходимым различать «приемлемые» и «неприемлемые» прочтения, а среди первых – «общераспространенные» и «редкие». Основным критерием разграничения, помимо надежности передатчиков, являлось соответствие «речи арабов» – специфиче- скому употреблению бедуинов центральной Аравии в доисламский и раннеисламский периоды.

Еще один тип дискуссии был связан с собиранием и крити- ческим осмыслением древней поэзии, игравшей, судя по всему, более решающую и устойчивую роль в становлении АЛТ. Проблемы, с которыми сталкивались ученые, занятые этой работой, были в основном идентичны тем, что связаны с qirª’ªt, однако они были значительно сложнее. С другой стороны, древняя поэзия предоставляла бесконечно обширный и разнообразный образчик kalªm al-‘arab («речи арабов»), чем Коран. В поэзии широко употреблялись специализированная лексика, редкие слова, трудные конструкции, племенные диалектизмы и т. д. (см. 6.1–6.2). Вместе с тем передатчики поэзии, по-види- мому, были в целом менее осторожны, чем передатчики Корана. Как это обычно случается в устных традициях, они имели тенденцию, более или менее сознательную, изменять касыды при передаче; некоторые даже интерполировали собственные строки в отдельные части стихотворения более древнего поэта или открыто сочиняли целые фрагменты в оригинальном

112	Классическое арабское языкознание

поэтическом тексте. Огромный объем материала и сложность проблем, вызванных этой ситуацией, одновременно дает объяснение, почему корпус филологических наук (‘ulñm al- ‘arabÌya, буквально: «наук арабского языка»), сформировавший контекст, в котором первоначально возникли грамматические учения, составило, главным образом, поэтическое наследие древней Аравии. Тем же объясняется и включение в состав этих филологических дисциплин, помимо грамматики (naÉw), лексикологии с лексикографией (‘ilm al-luÈa), специализированный раздел которых был посвящен «редким словам» (ÈarÌb), а также метрики (‘ilm al-‘arñ»), и даже такие аспекты, как знание известных сражений, племенных войн древних арабов (’ayyªm al-‘arab) и их генеалогий (‘ilm al-’ansªb). Последние две отрасли знания были необходимы для понимания неясных намеков на племенную вражду и союзы, часто встречающиеся в древней поэзии.

Третим формирующим фактором является реформа омейядского халифа Абдалмалика (правил: 685–705), в соответствии с которой АЯ стал единственным административным языком Исламской империи. Хотя мы до сих пор не имеем в распоряжении всестороннего фундаментального исследования сведений о тех изменениях в обществе, которые повлекла за собой такая реформа в технических и культурных методах, связанных с языком, эти изменения в любом случае были зна- чительными и во многом решающими. В долгосрочной перспективе эти изменения проявились в том факте, что переписчики (kuttªb), помимо своей специфической функции администраторов, вскоре стали задавать тон большинству аспектов высокой классической исламской культуры. После принятия (видимо, не без некоторого сопротивления, без че- го и немыслимы бюрократические круги) положения о том, что «речь выдающихся людей» (kalªm al-âawªêê) должна соответствовать представленной в kalªm al-‘arab, в противоположность тому, что отражала народная диалектная речь «пониженной престижности», они, конечно, внесли вклад

Глава 3. Социокультурный контекст арабского языкознания

113

в повышение социального авторитета значимости граммати- ческих и филологических занятий.

Таков был контекст, в котором возникли первые проявления грамматической мысли. К концу VIII в. она была уже на стадии значительного прогресса, а в некоторых областях даже успела выработать категориальные формы. Это касается фонетики и метрики, которые были кодифицированы учителем Сибавайхи ал-Халилом б. Ахмадом. Ал-Халилу принадлежит также заслуга в разработке основных принципов арабской лексикографии в составленном им первом общеязыковом толковом словаре «Kitªb al-‘Ayn». И хотя морфо-фонология (taêrÌf) и синтаксис (собственно naÉw) в своей законченной канонической форме были кодифицированы только в X в., они также к концу VIII в. уже выработали некоторые из своих основных концепций и методов.

Многие арабисты отмечают удивительно быстрый скачок в развитии арабского языкознания в довольно короткий отрезок времени. В течение него АЛТ сумела разработать и развить сложный комплекс и концепций, и приемов. По их мнению, такое раннее развитие может быть возможным только в результате некоторого постороннего влияния. Это влияние было поразному идентифицировано с аристотелевской логикой [Merx, 1889], исламской юриспруденцией [Carter, 1968; 1972], или грамматикой стоиков [Versteegh,1977]. Такое разнообразие гипотез однозначно свидетельствует о том, что ни одну из них фактически нельзя считать полностью удовлетворительной; с другой стороны, ни одна из них не может быть полностью отвергнута, даже в тех случаях, когда аргументация некоторых из приверженцев данной гипотезы, по нашему мнению, часто выглядит неубедительной (как, например, А. Меркса, которая представляется откровенно фантастической).

По существу, основной недостаток подобного рода гипотез состоит в том, что они пробуют объяснить весь феномен грамматической традиции как результат воздействия одного фактора. По нашему мнению, каковы бы на самом деле ни были

114	Классическое арабское языкознание

предпосылки и истоки АЛТ, едва ли можно отказать ей в том, что она развилась в самостоятельный оригинальный феномен. И с этим тезисом, по меньшей мере, все исследователи в той или иной степени согласны.

3.2. От Сибавайхи до ал-Мубаррада

Хотя вклад ал-Халила и Сибавайхи в развитие арабского языкознания был во многих аспектах решающим, это еще не повлекло за собой формирования некой определенной канони- ческой модели для грамматической теории. По сути, такая модель или цельнооформленная теория сложилась только к первому десятилетию X св. Свое первое выражение она нашла в трактате «Kitªb al-uêñl» («Книга основ») Ибн ас-Сарраджа (ум. 928). Важность этого события в течение долгого времени недооценивалась по многим причинам, в том числе и из-за того, что трактат «Kitªb al-uêñl» был издан сравнительно недавно (1-е изд.: Неджеф; Багдад, 1973; переизд.: Бейрут, 1985). Кроме того, над исследователями безраздельно довлела мысль о том, что Сибавайхи, фактически, уже установил основные правила и методы грамматики, в то время как вклад более поздних грамматистов состоял только в углублении его теории и изложении ее в более ясной и систематизированной форме или же в обнаружении новых сфер ее применения. Столь прямолинейное понимание истории грамматической традиции привело, по существу, к неправильной интерпретации и ошибочной трактовке многих ее проблем.

В результате исследования автор пришел к убеждению, что синтаксическая система Сибавайхи в целом основана на полностью отличном от применяемых классическими грамматистами подходе. Однако, если по оригинальности и совершенству «Kitªb», вне всякого сомнения, стоит особняком среди грамматических продуктов своего времени, то даже при беглом знакомстве немногие сохранившиеся трактаты периода до X в. демонстрируют некоторые общие черты и тенденции, отличающие их от наследия последующих веков. Возможно, наиболее

Глава 3. Социокультурный контекст арабского языкознания

115

очевидная из них – значительная разнородность в построении, подходе и даже в терминологии, равно как сильная зависимость от того, что с определенной долей условности можно было бы назвать «филологической» точкой зрения. Главный интерес ранних грамматистов (в отличие от их преемников) состоял не в установлении общих правил и принципов классификации и анализа лингвистических фактов. Они скорее исследовали и обсуждали отдельно стоящие, изолированные, специфические языковые явления, особенно в тех случаях, когда те демонстрировали какое-либо отклонение от более общепринятого поведения класса, к которому они принадлежат. Типичным примером подобного подхода является трактат «alMuqta»ab» («Импровизированный») ал-Мубаррада (825–898), в котором целая глава посвящена нерегулярному множественному числу слова qaws («ëóê») – qisiyy. Эта глава по объему превышает любую другую, где автор обсуждает общие, однако, по нашему мнению, не менее важные проблемы, как, например, в случае изложения ал-Мубаррадом вопроса о постановке подлежащего в номинатив в глагольном предложении [Muqta»ab, I: 8–9, 39–41]. Подобный специфический подход, при котором различные по характеру и природе факты собираются вместе

âнекоем беспорядке, демонстрируют также два ключевых грамматических труда этого же периода. Первый – «Ma‘ªnÌ -l- Qur’ªn» («Значения Корана») ал-Фарра’ (ум. 822), являвшегося

âсвое время лидером так называемой куфийской школы, второй – более короткая работа с одноименным названием, написанная учеником Сибавайхи ал-Ахфашом Средним (ум. 835). В указанных трактатах, представляющих собой грамматические и филологические комментарии к Корану, порядок и характер обсуждаемых вопросов более или менее подчинен последовательности, в которой те или иные языковые факты встречаются в тексте самого Корана. Они демонстрируют широкий диапазон интересов, но с акцентом на лексикологию, морфофонологию и синтаксис (за исключением морфо-синтаксиса) и в поверхностном изложении. По-видимому, Сибавайхи был

116	Классическое арабское языкознание

в то время действительно единственным грамматистом, продемонстрировавшим воистину глубокий и систематический интерес к синтаксису.

Этот недостаток канонической теоретической модели не означает, конечно, что грамматические изыскания находились на «дотеоретическом» уровне. Фактически грамматисты систематически использовали абстрактные общие правила и принципы при анализе и обсуждении отдельных языковых явлений. Однако эти правила и принципы никогда формально не декларировались, – скорее они рассматривались как само собой разумеющиеся, как будто они были сущностью текущего знания. Говоря иными словами, они формировали своего рода общий интуитивный фон, в свете которого грамматисты подходили к лингвистическим данным. Он становился осознаваем только тогда, когда приходилось сталкиваться с неким фактом, требовавшим объяснения. Скажем, когда qaws, вместо формирования регулярного множественного числа по парадигме quwñs (как, например, qalb/qulñb), образует его по нерегулярной форме – qisiyy. Это, естественно, подразумевает какое-то объяснение, некую теорию относительно того, какова должна быть регулярная форма множественного числа для подобного класса имен существительных.

С другой стороны, неофициальные и неформальные рамки предлагали широкое поле для индивидуальной импровизации и интерпретации. Поскольку основные принципы и правила, которым подчинялся бы грамматический анализ, систематически

èэксплицитно не определялись, могли сосуществовать и счи- таться одинаково законными и даже эквивалентными минимально совместимые решения данной проблемы. Это свойство грамматической теории второй половины IX в. является определяющим при составлении ясной картины в вопросе, столь ча- сто обсуждаемом историографией, а именно о соперничестве

èконкуренции между басрийской и куфийской школами грамматики. Фактически многие из трудностей, касающихся этой проблемы, возникают, по нашему мнению, из неадекватной

Глава 3. Социокультурный контекст арабского языкознания

117

оценки изменений, происшедших на определенном этапе в АЛТ, когда в грамматике была наконец выработана каноническая модель.

Однако, когда поколением позже учениками ал-Мубаррада была развита каноническая модель, они, естественно, нарекли ее «басрийской». С тех пор эта модель, из-за ее эксплицитного и систематического характера, стала более ходовой, чем прежняя, которая была фактически в равной степени общей и для Басры, и для Куфы. Впоследствии многие положения, которые прежде представлялись приемлемыми и законными, оказались несовместимыми с новой моделью. Наиболее простой способ сделать их «безвредными» состоял в том, чтобы приписать их «куфийской школе», деятельность которой к тому времени фактически уже прекратилась. С этой точки зрения существовала принципиальная асимметрия между предположительно басрийским или куфийским материалом: в то время как точки зрения басрийцев в совокупности воспринимались как упорядо- ченная организованная система, куфийский подход, напротив, производил впечатление случайной подборки представлений относительно отдельных деталей, из которых представлялось весьма трудным восстановить стройную, логически последовательную систему. Очевидная причина, конечно, состоит в том, что они, как представляется, вовсе и не ставили своей задачей добиться подобной системности или последовательности. Отказ от признания этого принципиального момента часто вводил арабистов в заблуждение. Именно оно побуждало их давать характеристику куфийским грамматистам как стойким сторонникам языкового употребления, основанного на полученных от «передатчиков» лингвистических данных (samª ‘). В отличие от куфийцев, басрийцев характеризовали как последовательных приверженцев «аналогии» (qiyª s) и «рационализации» языка. Как бы там ни было, такие утверждения, по нашему мнению, не имеют отношения к какой-либо фактически существовавшей исторической школе или реальной тенденции в пределах классического арабского языкознания. Вся эта дискуссия

118	Классическое арабское языкознание

по поводу «школ», как уже отмечалось, представляет собой только «официальную» интерпретацию, придуманную более поздними грамматистами. Сами же они, так или иначе, рассматривали и samª ‘, è qiyªs как неразделимые компоненты любой грамматической теории. Это, конечно, не означает, что литературу, посвященную «спорным вопросам» между двумя «школами», можно проигнорировать как простую безотносительную легенду; напротив, все обсуждения, которые имели место в пределах грамматической традиции, важны, поскольку часто они могут пролить существенный свет на теоретические проблемы, имеющие в АЛТ глубокие корни. С другой стороны, было бы ошибочным принимать такого рода материал как касающийся исторически установленного сюжета, связанного с этими противоречиями, и, соответственно, пытаться реконструировать из него обе «доктрины», якобы действительно существовавшие в рассматриваемый период.

3.3. Кодификация грамматики в X в.

Как уже отмечалось, последние годы IX в. характеризовались, если говорить о грамматике, соперничеством между алМубаррадом и Са‘лабом. Окончательный триумф первого привел к прочному единению в грамматических кругах: по крайней мере в течение одного столетия все важнейшие грамматисты были или учениками ал-Мубаррада, или учениками его учеников. Конечно, это не исключало некоторой личной конкуренции, но все же повлияло на более сильное осознание грамматистами причастности к общим нормам и воззрениям, воплотившимся в неофициальном, но влиятельном грамматиче- ском «истэблишменте». Это принципиальное единство усиливалось тем обстоятельством, что занятия филологией и грамматикой, которые были до этого времени ограничены узким кругом специалистов, впервые оказались в контакте с более широким культурным контекстом, внутри которого арабское языкознание должно было определить собственный специфи- ческий статус и функцию.

Глава 3. Социокультурный контекст арабского языкознания

119

Одной из важнейших характеристик этого контекста была та роль, которую в нем играла греческая философская традиция (falsafa), достигшая тогда своего апогея в общественном влиянии в Халифате и в определенной степени претендовавшая в нем на культурную гегемонию. Этот новый фактор поставил всех грамматистов в затруднительное положение. С одной стороны, falsafa с разных точек зрения могла предоставить им больше интеллектуальных стимулов: она предъявляла новые, более высокие стандарты к любой научной дисциплине вообще, одновременно предлагая новые возможности для удовлетворения этих стандартов; более того, она выработала собственную систему для анализа высказываний, логики, что могло бы дать грамматистам возможность свежего взгляда на природу языка, равно как предоставить в их распоряжение новые концепции и методы, которые они могли бы с пользой применять в собственной отрасли.

Но, с другой стороны, трудность состояла в принятии общих предпосылок, лежащих в основе интереса философии к языку. Для философа язык был важен только как средство, инструмент для универсальных истин, измеряемых логикой, согласно принципам, которые были, естественно, универсальными, а не частными, как в языке. Отдельно взятые идиомы, типа арабского, греческого или персидского языка, выступали только как условные, несущественные формы, в которых выражались универсальные истины. Грамматика, изучавшая определенный реквизит этих идиомов (в противоположность изучению философией универсальных свойств), неизбежно ограничивалась поверхностной, несущественной «формой» высказываний (lafü), в то время как только логика могла бы исследовать их существенное, универсальное «значение» (ma‘nª). В этих пределах философы были вполне готовы воспринять грамматику как своего рода науку, подобно тому, как они восприняли такие специфически исламские дисциплины, как законоведение и богословие. Однако, если специалисты в этих отраслях знаний рассматривались как принадлежащие