Библиография

Гумбольдт В. О мышлении и речи // Избранные труды по языкознанию. М., 2000.

Корн А. Неощутимое всемогущество ничто… // Знание – сила, 1997, № 6.

Кулаков Ю.И. Синтез науки и религии // Вопросы философии, 1999, № 2.

Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии). М., 1974.

Солженицын А.И. О книге Н.И. Кобозева // Публицистика. В 3 тт. Ярославль. 1997. Т. 3.

Шредингер Э. Что такое жизнь с точки зрения физики? М., 1947.

Штеренберг М.И. Синергетика и биология // Вопросы философии, 1999, № 2.

Юрченко В.С. Бог – Человек – Слово // Юрченко В.С. Очерки по философии языка и философии языкознания. Саратов, 2000.

§ 3.7. Адам и Ева

Если бы слепой естественный отбор направлял эволюцию, палеонтологию впору было бы переименовывать в тератологию (наука о чудовищах). Каких только причудливых форм не встретили бы мы в геологической летописи. Увы, наука так и не смогла обнаружить этот неисчерпаемый источник вдохновения для создателей фильмов ужаса.

Градуальная теория эволюции теряет своих поклонников на глазах. Если геологическая летопись не оставила нам свидетельств о постепенной эволюции, значит, как и другие виды, человек появился внезапно. И если природа не знает эволюции, может быть, она действует революционными методами? Скачкообразные переходы одной сущности в другую по-прежнему называют эволюцией, хотя более подходит для них слово революция.

На первый взгляд, с внезапным появлением языковой способности и отсутствием палеонтологических свидетельств о постепенной эволюции видов согласуется гипотеза скачкообразной макромутации (сальтационного скачка), в результате которой обезьяна родила «небезнадежного урода» (Р. Гольдшмидт) – человека. Но и в случае с сальтацией мысль остается в традиционном тупике редукционизма, не способного объяснить переход к принципиально новому качеству. Эмоционально и резко отозвался о редукционизме философ Г.Г. Шпет: «Как чумы или глупости надо … бояться и остерегаться в особенности теорий, похваляющихся «объяснить» одно из другого, «происхождение» смысла из бессмысленного вопля, «происхождение» понимания и разума из перепуганного дрожания и осклабленной судороги протоантропоса. Такое «объяснение» есть только занавешивание срамной картинки голого неведения» [Шпет 1989, 387].

Психолог В. Франкл точно подметил опасность философии редукционизма. Он приводит следующее определение человека из работы американского ученого: «Человек – это не более чем биохимический механизм, приводимый в движение системой процессов окисления, питающих энергией компьютеры» [Франкл 1990, 46]. Далее он продолжает: «Как невролог я ручаюсь, что вполне правомерно рассматривать компьютер как модель, скажем, центральной нервной системы. Ошибка заключена лишь в словах «не более чем», в утверждение, что человек не представляет собой ничего, помимо компьютера. Да, человек – это компьютер, но одновременно он нечто бесконечно большее, чем компьютер, большее в ином измерении. Нигилизм не выдает себя разговорами о Ничто, а маскируется словосочетанием «не более чем». <…> Как выясняется, редукционизм не только редуцирует у человека целое измерение; он укорачивает человека ни много ни мало на специфически человеческое измерение» [Там же, 46-47].

Синергетический подход, на который так любят указывать современные «сальтационисты», описывает повышение порядка внутри системы в переломный момент ее истории (точке бифуркации), но в области предполагаемого филогенеза и он вынужден довольствоваться аналогиями и экспериментально непроверяемыми теоретическими построениями. Синергетика хорошо объясняет то, что не нуждается в объяснении. А вот удовлетворительно объяснить свой главный термин – информация – она не может. Было бы странным, если бы потерпев поражение на философском фронте, с его бесконечно высоким индексом «доказательных» возможностей, она реабилитировалась бы на очень строгом биологическом уровне.

Экстраполяция наблюдений внутрисистемного усложнения на макроэволюционные процессы некорректна. В трагическом опыте детей-Маугли версия сальтационного скачка встречает неустранимое препятствие: у первого человека не могло найтись учителей среди его обезьяньего окружения. Сейчас, конечно, только «глупый» эволюционист говорит, что человек произошел от обезьяны. «Умный» утверждает, что от двуногого примата. Пока этот «двуногий примат» не будет предъявлен научному сообществу, обсуждать его классификационное название не имеет смысла. Это все равно, что выяснять особенности государственного устройства Атлантиды, не имея более надежного источника, чем платоновский «Тимей».

От «переходных монстров» скачкообразной макромутации наука защищена предельно просто и надежно – арифметически. Одноклеточные (простейшие), согласно теории эволюции, породили организмы, состоящие из 2, 4, 8, 16 и т.д. клеток. Но в геологической летописи нет сообщений о таких формах. Между одноклеточными и организмами приблизительно в 500 клеток – разрыв [Хобринк 2003, 29]. Нам трудно представить, как обезьяна рождает человека, но пробел между приматами и людьми воображение восполнить все-таки способно. Однако математика и палеонтология не столь сговорчивы, как воображение.

Первоначальная клетка, как показывают палеонтологические пробелы, не развивалась по предписанному ей эволюционистами графику. А сразу превратиться в 500-клеточный организм она не могла. У одноклеточных, согласно опять-таки эволюционистским представлениям, нет генетической памяти, где накапливались бы необходимые для скачка мутировавшие гены. Как замечает Б.М. Медников, бактерии и сегодня посредством обмена генами через вирусы и плазмиды (автономные кольцевые ДНК) «могут успешно продолжать свою странную эволюцию – приспособление без прогресса» [Медников 1982, 100].

Как же все-таки первая бактерия совершила свой «незаконный скачок» и вышла из эволюционного тупика? Сам автор сальтационной теории американский генетик Р. Гольдшмидт признает, что «факты микроэволюции недостаточны для понимания макроэволюции» [Цит. по: Гудинг, Леннокс 2001, 143].

Сальтационная гипотеза внесла коррективы в предполагаемый антропогенез: «Не утихают поиски так называемого «недостающего звена» (the missing link), и на эту роль попадают по мере получения антропологического материала все новые претенденты (как в свое время неандертальцы, похоже, вышедшие теперь уже из игры)» [Черниговская 2004, 20]. Н.И. Кобозев пришел к выводу, что «соматическая информационная способность самого развитого животного никаким обучением не может быть поднята до уровня символической информации, мышления. Здесь разрыв, для заполнения которого природа не дает нужного звена. Это тот самый «missing link» Геккеля, который до сих пор не позволяет биологически сомкнуть человека с его животным предшественником. В этом факте выводы антропологии и термодинамики вполне совпадают» [Кобозев 1971, 103].

Переходных звеньев не обнаружено до сих пор: «Поиск переходного звена, то есть такого существа, которое уже не совсем обезьяна и еще не вполне человек, пока не увенчались успехом, хотя претендентов на эту роль было немало. Но сформулированные строгие критерии, которым должен удовлетворять кандидата на это звание, пока не позволяют остановиться на ком-то конкретном» [Муравник 2001, 168].

В науке установлен минимальный набор морфологических признаков человека: бипедия (прямохождение), специализация верхних конечностей для трудовых операций и развитый головной мозг. Оставив в стороне биологические критерии, обратимся к социолингвистическим. К антропоидной триаде лингвистика добавляет собственные критерии. Как было показано, первый человек должен был появиться сразу взрослым и со способностью говорить. У него должна быть пара противоположного пола и способное к обучению потомство.

Одним словом, у истоков человечества должна стоять обычная, «нуклеарная», как бы мы сказали сегодня, семья. Случайную встречу двух таких существ, параллельно эволюционировавших и в одно и то же время достигших человеческого уровня, можно не обсуждать не только по причине маловероятности этой встречи и совпадения темпов эволюции. В «мире Кобозева» без вмешательства Бога эволюции места нет. Выдвигаемым требованиям, как и многим другим современным научным представлениям, удовлетворяет только библейский рассказ о сотворении человека.

Лингвистические и генетические исследования стягиваются в общей точке языкового и антропологического моногенеза. В 1995 г. в научном журнале «Nature» («Природа») появилась сенсационная публикация. Ученые обнаружили, что все живущие на Земле люди имеют идентичную ДНК и восходят по отцовской и материнской линии к двум предкам, жившим, как позднее было установлено в северо-восточной Африке. Время их жизни датируется по-разному: от 200 тыс. [Уилсон, Канн 1992] до 6 тыс. лет назад [Сарфати 2001, 24]. Последние цифры выпадают из поля внимания эволюционистов. Так, замалчивается не опубликованная на русском языке работа [Gibbons 1998], где приводится креационистская датировка методом молекулярных часов, дающая 6 тыс. лет.

Наука не спешит отождествить их с библейской парой, тем не менее названы они были именно библейскими именами. (О «Y-хромосомном Адаме» и «митохондриальной Еве» см. [Нейфах 1997]; [Нудельман 2001]). Епископ Василий (Родзянко) тоже предостерегает от поспешных попыток связать предков землян с Адамом и Евой книги Бытия. Он видит главное в другом: «Что для нас важно в этом научном открытии, это «разоружение» всех видов дарвинизма: человек как таковой произошел не от обезьяны, а от генетического предка – Человека!» [Василий 1996, 40].

Понятно, что дарвинисты не подпишутся под выводом епископа Василия¹, и будут правы. Из указанного факта вовсе не следует, что «Адам» и «Ева» не имели предков. Раз детей в капусте не находят, а Бога нет, значит, родословную их можно продолжить по отработанной схеме – к обезьяне. Анализ митохондриальной ДНК приматов показал, что человеческая ветвь эволюции отделилась от ветви шимпанзе менее 3-5 млн. лет назад [Бочков 1989, 144]. Это – по мнению дарвинистов. Креационист интерпретирует результаты анализа как генетическую дистанцию между шимпанзе и человеком, не внося логически необязательной генетической преемственности между ними.

Палеонтолог К. Стрингер указывает задачи дальнейших исследований: «Возможно, мы стоим на пороге создания единой теории, которая объединит палеоантропологические, археологические, генетические и лингвистические доказательства в пользу африканской моногенетической модели» [Стрингер 1991, 60]. Чем располагает в этом отношении современная лингвистика? Хорошо обоснованной, по мнению ее сторонников, гипотезой языкового моногенеза. В. Гумбольдт, считая, что «нет никаких оснований отбросить гипотетическое допущение всеобщей взаимосвязанности языков», не мог привести доказательств в пользу этой гипотезы [Гумбольдт 2000, 309]. Сегодня они появились.

М. Рулен пишет: «Еще в 1905 г. Тромбетти представил внушительные доказательства prima facie в пользу моногенеза человеческого языка. Сегодня, располагая несравненно лучшим лингвистическим материалом – как описательным, так и историческим – мы можем значительно усилить доказательства Тромбетти» [Рулен 1991, 7]. Сам М. Рулен весьма категорично настаивает, что «теперь уже не представляет никакого смысла спрашивать, являются ли два языка (или две языковые семьи) родственными. Все языки родственны, и вопросом, нуждающимся в выяснении, выступает не факт родства, а его степень» [Там же, 16]. У нас в этом направлении работает А.С. Мельничук: «В ходе проводившихся в последние годы разысканий, направленных на углубление этимологических исследований в индоевропейском языкознании, неожиданно были обнаружены своеобразные и убедительные фактические данные, красноречиво свидетельствующие о единстве происхождения всех современных языковых семей мира» [Мельничук 1991, 28].

Самый крупный авторитет в области палеолингвистики, недавно ушедший от нас С.А. Старостин более острожен. Говоря о возможности реконструирукции семьи, включавшей все языки Евразии и островной Азии, он замечает: «…Я уверен, что можно будет установить и регулярные фонетические соответствия и лексические. Но тем не менее уверенности в том, что есть какая-то макроевразийская семья, у меня нет. Это задачи будущего» [Знание – сила 2006, 130].

Обращает на себя внимание то, что теория лингвистического моногенеза подтверждает библейский текст: «На всей земле был один язык и одно наречие» (Быт 11, 1). Обращение к библейскому тексту позволяет объяснить и другое: почему остальные виды наследуют свои генетические признаки в актуальном состоянии, а человек только в потенциальном. Адам сотворен по «образу Божию», под которым в самом общем виде понимается разумная душа и свободная воля. Вследствие этого человек – существо, способное развиваться в любом направлении. Как задание ему предписано богоуподобление, но он может выбрать ското- и демоноуподобление.

Животные, сотворенные с неразумной (бессловесной) душой и не имеющие свободы воли, автоматически передают свои видовые признаки. Без них и вложенной в животных инстинктивной программы вид существовать не может. При отсутствии подобного регулирующего жизнедеятельность механизма, не имея человеческого разума, «обучить» своего детеныша животное не могло бы. Обусловленное природой, животное заново проживает жизнь своих родителей, буквально воспроизводя их прошлое.

Человек, не имея прошлого, не имеет и будущего. Прошлым ребенка является опыт его родителей. Обладая геном языка, ребенок вне человеческого окружения не заговорит, потому что после грехопадения прародителей наша природа находится в деградированном состоянии, которое по наследству передается всем его потомкам.

«Образ Адама» – это психо-соматические особенности человека, искаженный образ Божий, от которого в нас, тем не менее, остался дар разума, языка и свободы воли. В лингвистическом смысле «образ Адама» – это генетическая предрасположенность к собственно человеческому типу психического и речевого поведения, которая не реализуется без соответствующих условий. Американский исследователь Э. Ленненберг, придерживающийся мысли о врожденности языковой способности, пишет: «Развитие языка есть процесс актуализации, в котором латентная структура преобразуется в реальную» [Цит. по: Портнов 1989, 177]. Как код язык заложен в нашем геноме, но этот видовой признак надо еще актуализировать.

Естественный человеческий язык, который выглядит фантастически сложным и удивительно гармоничным, – это, однако, язык деградировавшего Адама. Наше нынешнее состояние – не результат эволюции от низших форм к высшей, а наоборот. Это результат постигшей человечество в лице Адама антропологической катастрофы. Его потомки довели полученную от праотца языковую способность до известных нам состояний аморфных, инкорпорирующих, агглютинативных и флективных языков в их неповторимом многообразии.

Все современные народы – потомки Адама, расселившиеся по лицу земли и со временем утратившие праотеческую культуру. Самые примитивные земляне – австралийские аборигены – находились в тот момент, когда их открыли европейцы, на палеолитической стадии развития. Однако, никакого, как ожидалось эволюционистами, биологического отставания, от цивилизованных народов у них не обнаружено. Примитивные народы – это отклонившиеся от магистрального развития остального человечества и продолжившие процесс деградации потомки Адама по линии Сифа, рожденного им вместо убитого Каином Авеля (Быт. 4, 25).

Можно сомневаться в том, с какой древней стоянкой отождествить культуру первых адамитов, но мы точно знаем, в Кого они веровали. Согласно Библии, религия получила ритуальное выражение при внуке Адама: «У Сифа также родился сын, и он нарек ему имя: Енос; тогда начали призывать имя Господа [Бога]» (Быт. 4, 26). Но ведь тогда первый религиозный культ должен быть монотеистичным. Так и есть. Этнография установила зависимость между степенью уровнем развития народа и формами его религии: «Чем меньше народ подвержен влиянию цивилизации, тем более отчетливо в его религиозных верованиях видны следы монотеизма. Таким образом, исходной формой религии был не политеизм, как считалось ранее, а монотеизм – вера в Единого Бога, сладости общения с которым лишился, в соответствии с книгой Бытия, первочеловек» [Муравник 2001, 171].

В рамках предлагаемой гипотезы отчасти разрешается и вопрос о таинственных неандертальцах. Это в полном смысле слова – люди, с присущей им антропоидной триадой. Необходимо уточнить понятие развитости мозга. Объем мозга играет роль в выполнении им его функций, но не главенствующую. В среднем мозг современного человека (1450 см³) меньше неандертальского (1400-1600 см³), что, кстати, весьма затруднительно объяснить в рамках эволюционной теории. Гораздо важнее количество связей между нейронами головного мозга. Но как их установить по костям черепа?

Палеоневрология – наука своеобразная, потому что объект ее исследования никогда непосредственно не дан. Ученые пытаются восстановить уровень психического развития существа по отливкам внутренней полости ископаемых черепов (эндокранам). Реконструкции получаются слишком общие и тривиальные. Целесообразней обратиться к археологии.

Нервные процессы головного мозга ископаемого человека отчасти объективированы в его культуре, но с определенностью утверждать, что ископаемые артефакты – это овеществленная психика древних гоминид нельзя. Представители современных примитивных племен имеют такой же коэффициент интеллектуальности, что и цивилизованный человек. В равных стартовых условиях разница между представителем культуры с «Шаттлом», бороздящим просторы космоса, и аборигеном Огненной Земли, на своем утлом челноке способным доплыть до виднеющегося на горизонте соседнего острова, нивелируется. Окажись папуас за одной партой с европейским школьником, еще неизвестно, чьи успехи будут значительнее.

И все-таки данные археологии позволяют точно провести границу между вымершими существами. Мозг человека характеризуется функциональной асимметрией полушарий. Отсутствие ее у питекантропа и австралопитека говорит о том, что это вымершие человекообразные обезьяны. По характеру труда неандертальца ясно, что у него она была. Как она возникла, эволюционисты не знают. В.П. Алексеев просто констатирует, что функциональная асимметрия «является следствием каких-то пока не вскрытых тенденций в эволюции головного мозга» [Алексеев 1984, 253]. Тем не менее, можно говорить, что «возникновение в полном смысле слова абстрактного мышления падает на поздние стадии антропогенеза и связано с формированием неандертальца и затем современных людей...» [Там же, 246].

По последним данным, мозговая асимметрия есть и у обезьян, но она не обладает человеческой спецификой: «У обезьян обнаружена асимметрия полушарий, отчасти сходная с человеческой, есть и зоны, гомологичные зонам Брока и Вернике, но они не соединены» [Козинцев 2004, 42]. Эволюционистам остается постулировать: «Церебральная асимметрия, характерная в особой мере именно для человека как вида и являющаяся плодом долгой эволюции является, по всей вероятности, нейрональной основой мощного и стремительного культурного развития человечества, быстрота которого несопоставима с обычным ходом биологических эволюционных часов» [Черниговская 2004, 17]. Здесь заметим: кроманьонцы и неандертальцы, как ныне установлено, были современниками [Муравник 2001, 169]. Более того, по свидетельству геологической летописи, человек жил со многими навязываемыми ему эволюционизмом предками, включая динозавров [Колчуринский 2004, 89, 170]. (См. гл. IV).

Ф. Кликс пишет: «… Можно утверждать с полной уверенностью, что неандертальцы не были хрюкающими полуживотными, какими их представляют в некоторых книгах по истории <…> Достижения неандертальцев, показателем которых являются размеры и количество убитых зверей, были бы просто немыслимы, если бы они не располагали формами коммуникации, позволяющими принимать во внимание будущее развитие событий» [Кликс 1983, 46-47]. Проще говоря, неандертальцу был присущ язык, абстрактное мышление и долгосрочная целеполагающая деятельность. Этому позже появилось и анатомическое доказательство. У неандертальца обнаружена подъязычная кость: «Это очень важное открытие, так как оно свидетельствует о том, что речь могла существовать и у неандертальца…» [Лалаянц, Милованова 1992, 113].

Анализируя типы культур по уровню изготовления орудий, Кликс осторожно отмечает в Ашельской культуре неандертальцев присутствие эстетизма: «Нельзя исключить… и возможное влияние эстетического момента, так как постепенно рубила становятся все более симметричными и изящными» [Там же, 50-51]. Выводы академика АН ГДР кажутся чересчур сдержанными даже без учета известного о неандертальцах теперь. Существо с языком и эстетическим чувством – человек и никто иной.

Скелеты неандертальцев содержат следы артрита, рахита и серьезной инвалидности (одноглазые, однорукие). И все-таки эти немощные существа доживали до старости, которая в условиях их быта наступала в 40-45 лет. Значит, в обществе неандертальцев существовала социальная и медицинская помощь. Неандертальцы хоронили умерших, придавая им позу эмбриона или спящего. Они обкладывали могилу камнями и украшали цветами [Муравник 2001]. По мнению антрополога Мичиганского университета Л. Брейс, черепа северо-западных европейцев больше похожи на черепа неандертальцев, чем на черепа индейцев и австралийских аборигенов [Хоменков 2000, 106]. К артефактам неандертальской культуры принадлежит сделанная из медвежьей кости флейта, не отличающаяся от современной [Там же, 106]. Да и в самой эволюционистской систематике неандерталец фигурирует под именем Homo sapiens neanderthalensis. Очевидно, что только предвзятость мешает ученым видеть в неандертальцах вымершую людскую расу.

Единственное препятствие, мешающее отождествить их с человеком – большая генетическая дистанция между неандертальцами и современными людьми. Это, видимо, рановато считать окончательным вердиктом палеогенетики. Член-корреспондент РАН Л.И. Корочкин, представляющий самый авангард генетических исследований, отмечая успехи генетики, оговаривается: «И все же основанные на данных генетики развития эволюционные представления пока лишь гипотезы и решающее слово еще остается за палеонтологами» [Корочкин 2002, 19тмечаяд исслеований что ни на есть передовую генешь гипотезы и решающее словоболее высоких урвонях пон0000000000000000000000000].

Есть исследования, в которых указывается, что на результаты экспертизы повлияли консерванты и клеи, которыми археологи обрабатывают свои находки. Этими веществами могли быть повреждены участки ДНК, которые считаются характерными для неандертальцев. Поэтому не исключено, что неандертальцы имели идентичный современным людям состав ДНК и генетическая дистанция между ними ошибочно завышена [Вертьянов 2006, 263].

Так кто же такие неандертальцы? О. Стефан (Ляшевский) прямо утверждает, что неандертальцы – это «каиниты, потерявшие красоту первозданного Адама» [Стефан 2000, 63]. Еще более смелую гипотезу, согласно которой, снежный человек – это окончательно одичавший неандерталец, предоставим разрабатывать журналистам желтой прессы. Мы привыкли бережнее относиться к святоотеческому наследию, чем отец Стефан, поэтому не разделяем его категоричности. По согласному мнению святых отцов, «дочери человеческие», прельщавшие «сынов Божиих» (сифитов) своей красотой, – это каинитки (Быт. 6, 1). Но современные исследования показали, что метизации между неандертальцами и кроманьонцами не было [Муравник 2001, 169]. Повторим, что здесь еще не все выяснено¹. Пока можно предложить следующий вариант, примиряющий книгу Бытия и генетику.

Изгоняемый за братоубийство Каин, резонно полагал, что ему будут мстить новые дети Адама: «Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня» (Быт. 4, 14). Во избежание чувства мести со стороны потомков Сифа и нового кровопролития, «сделал Господь [Бог] Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его» (Быт. 4, 15). Вероятно, «знамение» было внешним признаком перестройки генома Каина. Мутация автоматически воспроизводилась в его потомках, что положило резкую биологическую границу между ними и сифитами, которых можно отождествить с кроманьонцами.

Однако месть потомкам Каина распространялась только на мужчин, как это принято у народов, сохранивших пережитки кровной мести. Например, по закону североалбанских горцев, «женщина не попадает в кровь» – не несет ответственности за убийство [Десницкая 1983, 71]. Поэтому «знамение» коснулось и обезобразило лишь каинитов, а каинитки сохранили обычные черты лица. И Библия упоминает только о браках «сынов Божиих» (сифито-кроманьонцев) и «дочерей человеческих», в жилах которых все же текла каинитская кровь. Каинитки – это кроманьонки с латентной генетической наследственностью каинитов-неандертальцев. Их потомство, видимо, идентифицироваться антропологией как кроманьонцы, а потомки каинитов и каиниток как допотопные неандертальцы. Отметим, что нам неизвестны работы, где фигурировали бы допотопные неандертальцы. А без опоры на исследования специалистов любая гипотеза носит сугубо философский характер, и отвергнуть ее не менее легко, чем принять.

Осталось выяснить, кто такие послепотопные неандертальцы. «Сыны человеческие» не могли оздоровлять свой генофонд браками с «дочерями Божиими». «Знамение» делало их неконкурентными с сифитами в брачном отношении. Совершенно естественно, что у сифиток-кроманьонок не было браков с каинитами-неандертальцами. Видимо, кроманьонцы при встречах со звероподобными неандертальцами испытывали примерно тот же комплекс чувств и побуждений, которые испытывает человек, встретившись с темной личностью в темном переулке. Желание уйти сильнее, чем напасть или познакомиться.

Собственно каинитов в послепотопном человечестве уже не было. Почему же в нем резко обособилась раса неандертальцев? Отметим, что кластер «неандертальцы» не имеет морфологической однородности и генетической гомогенности. Локальные типы неандертальцев отличаются разнообразием, которое не позволяет выявить инвариантный тип [Алексеев 1989, 116-117]. Отвлекаясь от неоднородности неандертальской группы и все-таки принимая во внимание генетическую дистанцию между неандертальцами и кроманьонцами, приходится вспомнить о примеси каинитской крови в семье Ноя. В отделившемся от остального человечества народе актуализировалось генетическое неблагополучие предков.

Можно предположить, что генетическая деградация началась после потопа, во время которого вода, «которая над твердью» (Быт. 1, 7), изливалась из хлябей небесных 40 суток. Земля лишилась того, что так пугает некоторых сегодня – парникового эффекта. С исчезновением водно-парового экрана над планетой ее обитатели подверглись мощному солнечному облучению. Наименее приспособленные погибли (Это одна из версий гибели динозавров). Накопившиеся рецессивные гены каиниток под воздействием космического излучения вызвали в их потомстве неадаптивные изменения. Этим, возможно, объясняется отличающийся от обычного человеческого обменно-гормональный комплекс неандертальцев.

Фактором, повлиявшим на фенотип (внешние особенности биологического вида) неандертальца, стал климат. Поселившиеся в пещерах вблизи громадного ледника люди плохо питались. У них была острая недостаточность витамина D, что вызывало общее истощение организма, артриты, рахитизм челюсти и быстрое стирание зубов. Грубая пища и рано стиравшиеся зубы обусловили развитие массивной челюстной системы. Неслучайно, у людей преклонного возраста антропологи выделяют неандертальские черты – тяжелые надбровные дуги, удлиненный свод черепа [Вертьянов 2006, 262]. По особенностям скелета неандертальцы схожи с жителями современной Северной Европы, а внешний вид – следствие «знамения» Божия, тяжелых условий проживания и раннего старения.

Вынужденная эндогамия (узкий брачный круг) и вызванная ею генетическая монотонность неандертальского племени привела к патологиям, обусловившим депопуляцию. В конце концов наступил момент, когда каинитское генетическое наследие превратилось в разряд неполезных ископаемых. Биологические каиниты исчезли с лица Земли в назидании всем, обагряющим руки в буквальном смысле слова братской кровью. Об этом согласно свидетельствуют современная палеогенетика и апостол Лука: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию» (Деян. 17, 26).

Сейчас не важно: вымерли допотопные неандертальцы или были уничтожены потопом вместе с развратившимися потомками каиниток и сифитов. В послепотопном человечестве нет мужской линии Каина. Спаситель пришел в мир по линии Сифа, чтобы на духовном уровне уничтожить адамово и каиново наследие человечества. Биологически оставаясь теми же, духовные потомки Сифа живут против стрелы физического времени: «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4, 16). Настоящим христианам не важно, когда эта стрела долетит до второй сингулярности и закончится наш мир. Главное – успеть обновиться для жизни вечной в будущем мире: «А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков» (2 Петр. 3, 7); «Се, творю все новое» (Откр. 21, 5). Но здесь компетенция ученого кончается и открывается поле деятельности пастыря. К нему-то всех, не удовлетворенных гипотезой «лопуха на могиле» и заинтересованных в своих посмертных перспективах и отсылаем.