4. «Специфическая логика специфического предмета»

Самый беглый взгляд на логическую последова­тельность «Капитала» выявляет общие моменты с логико-категориальной системой Гегеля. Маркс, как мы помним, начинает свое исследование с обращения товара и денег, то есть с тех отношений, которые в буржуазном обществе являются самыми распростра­ненными, все пронизывающими, самыми простыми. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы обратить на этот факт внимание. В гегелевской логике эта сфера простейших отношений названа бытием и оз­начает, что о предметах и явлениях в самом первом приближении можно сказать лишь одно, только то, что они есть, бытийствуют.

Далее Маркс переходит к сущности буржуазного производства — прибавочной стоимости, что также соответствует следующей за бытием той части логики Гегеля, которая определена им как сущность. После скрупулезного изучения производства прибавочной стоимости, Маркс как бы возвращается в сферу обра­щения, но уже с точки зрения того, как сущность предмета проявляется в этом обращении и воспроиз­водит капитал в его целостном самодвижении. В «Логике» Гегеля эти этапы познания обозначены как явление и действительность.

Если взглянуть на логическую схему «Капитала» в целом, то нам нетрудно заметить, что она напоми­нает опять-таки спираль — конец как бы возвраща­ется к началу, но уже обогащенный содержанием всего исследования. И это не случайно: диалектичес­кая логика есть логика развивающихся органических систем, логика целостностей, в которых каждая из сторон выступает и условием, и моментом, и резуль­татом существования и развития всего целого, так что, говоря словами К. Маркса, «каждое положенное есть вместе с тем и предпосылка». Объемным обра­зом такой целостности может быть пульсирующий, живой, самодвижущийся шар — идеальная фигура во всей Вселенной. Такова в марксизме «специфичес­кая логика специфического предмета».

Диалектическая логика — это логика теоретичес­кого уровня познания, в ней нуждается всякая наука, вступившая в этап создания целостной, теоретичес­кой концепции. Но особо важную роль диалектичес­кая логика приобретает в познании общества, достиг­шего стадии зрелости. Как и всякий развивающийся объект, общественная система проходит, если обозна­чить упрощенно, четыре стадии своего развития: этап возникновения предпосылок системы, этап ее станов­ления (формирования), затем следует развитие систе­мы на собственной основе (стадия зрелости) и, нако­нец, ступень преобразования старого общества в но­вое. Необходимость в диалектической логике как методе познания общественной системы особенно становится острой именно тогда, когда она вступает в период развития на собственной основе, в период саморазвития.

Это подтверждает и тот факт, что интерес к логи­ко-методологическим проблемам «Капитала» возник в советском обществе довольно поздно, хотя данная задача была выдвинута в качестве наиважнейшей еще Лениным. Но только в 50-х годах стали появ­ляться первые специальные работы. Это произошло тогда, когда социализм начал выходить из стадии своего становления, формирования, когда закончи­лись Отечественная война и восстановительный пери­од, когда перед обществом во весь рост встала пробле­ма познания самого себя и путей своего развития. В этот момент методологические проблемы «Капитала» и выдвинулись на передний план, ибо само экономи­ческое содержание классического труда марксизма больше относилось к капиталистическому, чем соци­алистическому, обществу, а следовательно, и большее значение стала приобретать не экономическая тео­рия, заложенная в «Капитале», а метод ее выработки, чтобы затем его применить к познанию социалисти­ческого общества, как Маркс в свое время применил гегелевскую логику к исследованию капитализма.

Сначала на передний план выдвигается аналити­ческое вычленение философских проблем «Капита­ла». При этом внутренняя связь целого, хотя она в неявном виде и предполагается, специально не рас­сматривается. Структура «Капитала» в соответствую­щих работах предстает как совокупность проблем диалектики, набор которых вполне традиционен для литературы того времени: сущность и явление, необ­ходимость и случайность, форма и содержание, аб­страктное и конкретное и т. п. Сама содержательная ткань «Капитала» выступает как бы в качестве ил­люстративного материала к философским рассужде­ниям о взаимодействии диалектических понятий. Среди подобного рода работ в этот период следует отметить прежде всего две книги М. М. Розенталя «Принципы диалектической логики» (М., 1961) и «Вопросы диалектики в «Капитале» К. Маркса» (М., 1967).

Но совокупность проблем диалектики — это еще не диалектический метод в его целостности. Осмыс­ление материалистической диалектики в качестве целостного метода начинается с книги Э. В. Ильен­кова «Диалектика абстрактного и конкретного в «Ка­питале» К. Маркса» (М., 1960). В ней «Капитал» не расчленяется на отдельные философские проблемы, а его логическая структура описана в целом, через проблему восхождения от абстрактного к конкретно­му. Такое восхождение — двуединый процесс, совер­шающийся при постоянном взаимодействии с аб­страктно обрисованным целым и переработкой дан­ных созерцания и представления, то есть эмпиричес­ких данных. Вспомним двусторонний подход в про­цессе познания: переработка накопленного теорети­ческого материала в опоре на эмпирические факты. «Иными словами, — пишет Э. В. Ильенков, — можно сказать, что восхождение от конкретного к абстрактному, с одной стороны, и восхождение от абстрактного к конкретному — с другой, суть две взаимопредполагающие формы процесса теоретичес­кого освоения мира, процесса «абстрактного мышле­ния». Каждая из них осуществляется только через свою противоположность и в единстве с нею. Восхож­дение от абстрактного к конкретному без своей про­тивоположности, без восхождения от конкретного к абстрактному, превратилось бы в чисто схоластичес­кое связывание готовых, некритически заимствован­ных откуда-либо тощих абстракций. И наоборот, сведение конкретного к абстрактному, производимое наобум, на авось, без осознанной общей идеи иссле­дования, без гипотезы, также не может дать и не дает теории». И потому ведущим, направляющим момен­том в процессе восхождения является первоначальное представление о конкретном: это абстрактно обрисо­ванное целое (а не неопределенное море единичных фактов) должно постоянно витать в представлении как предпосылка и всех последовательно совершае­мых актов анализа (актов выделения и фиксирования в строго определенных понятиях) частей данного целого. В итоге целое, обрисованное вначале лишь контурно, схематично, в общем виде, представляется в сознании как внутренне расчлененное целое, то есть как конкретно понятое целое, как верно отраженная конкретность.

Следовательно, пока не осуществится восхождение, первоначальное представление о целом выступает аб­страктно, нерасчлененно и внешне по отношению к совершаемому процессу. Это в полной мере относится и к самому процессу восхождения: до тех пор, пока оно не осуществлено средствами диалектики как логики, оно будет только общим, абстрактным, синкретичным представлением о восхождении. Отсюда с необходимос­тью вытекал следующий шаг — требовалось детально воспроизвести логическую структуру «Капитала» в ка­тегориальной системе диалектики.

В конце 60-х годов выходит книга В. А. Вазюлина «Логика «Капитала» К. Маркса» (М., 1968). Ее автор стремится скрупулезно исследовать логическую структуру марксова труда (особенно его первый том) в сравнении с логической системой Гегеля. На этом пути воспроизводится метод «Капитала» в качестве системы диалектически взаимосвязанных логичес­ких категорий, и, таким образом, восхождение от абстрактного к конкретному предстает действительно расчлененным целым, выступает как логически кон­кретное, как последовательный процесс теоретичес­кого мышления. В. А. Вазюлин тщательно сопостав­ляет как совпадения, так и различия между обеими логиками и находит убедительные объяснения тому и другому.

Конечно, названный ученый не был единствен­ным, кто попытался это сделать. Только в 60-е годы опубликованы книги таких авторов, как Е. П. Ситковский, В. Н. Типухин, Л. А. Маньковский и др. Но во всех этих исследованиях обе логики (Гегеля и Маркса) сопоставлялись лишь «крупными блоками», без детализации, обобщенно. Уже в силу одного этого указанные попытки, несмотря на содержащееся в них множество ценных идей, уступают работе В. А. Ва­зюлина, которую отличает детально, шаг за шагом прослеженный путь теоретического мышления. В такой детализации выражается сама логическая за­кономерность.

Но все эти работы несколько опоздали, ибо сле­дующий шаг — применение материалистически переработанной диалектической логики к исследова­ло социалистического общества — не состоялся прежде всего из-за исчезновения предмета исследова­ния. В конце 80-х годов в нашей стране произошли коренные изменения — исчез социализм. Вместе с ним исчезла и жгучая общественная потребность в разработке этой темы. Из разряда практически акту­альной она перешла в разряд одной из фундаменталь­нейших проблем философский науки. Ибо необхо­димость в «специфической логике специфического предмета», конечно, не исчезнет, по крайней мере до тех пор, пока существует человечество, стремящееся познать логику саморазвивающихся органических систем, к которым относятся не только исторически определенные общества.

5. Первый русский марксист

Трудно сказать, в какой стране родился марксизм: в Германии ли, во Франции ли, в Англии ли. Родиной его была Европа. Родители марксизма — выходцы из Германии, а их деятельность разворачивалась глав­ным образом в Англии, наиболее развитой в то время стране. И распространение марксизм вначале полу­чил в рабочем движении Европы. А вот первая по­пытка перехода к новому, социалистическому обще­ству была предпринята в менее развитой европейской стране — России. И этот парадокс отразился в пози­циях двух русских лидеров-марксистов — Г. В. Пле­ханова и В. И. Ленина. Один из них придерживался классического, так сказать, европейского варианта марксистского учения, предусматривавшего переход к социализму прежде всего в тех странах, где капи­талистическое развитие создало все необходимейшие предпосылки для этого, а другой исходил из специ­фики развития самой России, из конкретных требо­ваний сложившейся ситуации.

События в России оказались первой в истории человечества попыткой в общественных преобразова­ниях сознательно и целенаправленно руководство­ваться определенной философской доктриной. До этого философы лишь объясняли мир, но не руково­дили переделкой его.

...Колоннады Казанского собора в Санкт-Петер­бурге хранят память о двух ярких выступлениях первого русского марксиста Георгия Валентиновича Плеханова (1856—1918) — в начале революционной деятельности и в конце ее. На исходе жизни, 18 июня 1917 года, казалось бы, все повторилось: и место, и внимательно слушающая масса народа, и даже пред­варяющий выступление молебен. Но все было иным. Собравшиеся 6 декабря 1876 года — радикально на­строенные интеллигенты, рабочие. Поднимались они Плехановым на революционную борьбу. Во втором случае — шовинистически настроенные обыватели, и пафос выступления Плеханова был направлен на то, чтобы удержать массы от революционных акций и «поддержать Временное правительство в проведении войны до победного конца», что явно противоречило в тот момент все более революционизирующемуся российскому рабочему классу. Даже молебен в первом случае проводился с целью конспирации и «во здра­вие раба божия Николая» — революционного демо­крата Н. Г. Чернышевского, отбывавшего тогда си­бирскую ссылку. Во втором случае надобность в кон­спирации отпала, и молились «во славу русского оружия». Такая смена аудитории могла бы показать­ся по меньшей мере странной, если бы не отражала политическую эволюцию выдающегося марксистско­го мыслителя и деятеля международного рабочего движения.

Марксизм возник не в России. Но Россия его не получила готовым — она, по словам В. И. Ленина, его выстрадала. Выстрадала величайшими заблужде­ниями революционеров-демократов, и ценой этих за­блуждений часто была их жизнь. Выстрадала безыс­ходным, «слепым и кровавым» бунтарством затрав­ленного еще феодальным гнетом крестьянства. Вы­страдала мучительными раздумьями, духовными ме­таниями интеллигенции — писателей, публицистов. Выстрадала логикой революционного, народническо­го движения, к 80-м годам XIX века оказавшегося в очередном кризисе. Отказавшись от тактики терро­ризма, выход из этого кризиса Плеханов увидел в марксизме.

Плеханов родился в мелкопоместной дворянской семье в Тамбовской губернии, окончил военную гим­назию в Воронеже. В 1874 году поступил в Петербург­ский горный институт, из которого ушел в 1876 году, как раз после своего триумфального выступления у Казанского собора. Начало студенчества совпало с началом революционной деятельности. Испытал увлечение народнической идеологией и разочарова­ние в ней. Эмигрировал за границу и в Женеве в 1883 году создал первую марксистскую организацию России — группу «Освобождение труда». Группа бы­ла малочисленная, всего пять человек, но за плечами не только Г. В. Плеханова, но и В. И. Засулич, В. Н. Игнатова, П. Б. Аксельрода, Л. Г. Дейча был солидный опыт борьбы с самодержавием. Пятеро их было только вначале. Спустя два года стало еще меньше. Не выдержал подорванный туберкулезом организм В. Н. Игнатова. Царская охранка аресто­вала и упрятала более чем на шестнадцать лет Л. Г. Дейча. В группе осталось всего трое. Но эта небольшая кучка людей сыграла роль камня, вызвав­шего мощную лавину с гор, ибо марксистские идеи в России легли уже на подготовленную развитием стра­ны почву.

Первоочередной своей задачей группа считала из­дание на русском языке и распространение в России произведений Маркса и Энгельса. «Манифест Комму­нистической партии», «Нищета философии», «Наем­ный труд и капитал», «Развитие социализма от уто­пии к науке», «Людвиг Фейербах и конец классичес­кой немецкой философии», отрывки из других важ­нейших работ Маркса и Энгельса — вот далеко не полный перечень изданий группы. Переводы в основ­ном сделаны Г. В. Плехановым и отчасти В. И. Засу­лич.

Вместе с тем Плеханов хорошо понимал, что огра­ничиться только распространением идейного насле­дия основоположников марксизма нельзя. Требовал­ся уже с новых, марксистских позиций анализ рос­сийской действительности. Именно этому посвящены такие работы Плеханова, как «Социализм и полити­ческая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1885), «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895) и др. Главная мысль этих работ: Россия идет по тому же пути, что и европейские страны, по пути капиталистического развития, и ее судьба прямо связана с судьбой нового класса — пролетариата.

С активизацией теоретической работы Плеханова растет и его авторитет. Труды Георгия Валентинови­ча, охватывающие обширный круг вопросов филосо­фии, экономики, политики, истории, литературы, издаются на родине, в большинстве стран Европы. Вскоре он становится видным теоретиком марксизма, популярным не только в России, но и за рубежом.

А в России вместе с капитализмом рос и набирал силу рабочий класс, причем, можно сказать, с момента своего появления активно включившийся в экономи­ческую, а затем и политическую борьбу. Новые лидеры крепнущего рабочего движения уже с самого начала воспитывались на марксистских идеях. С середины 90-х годов прошлого столетия поднялась и быстро обрела всероссийские масштабы фигура Ленина.

Здесь нет смысла подробно останавливаться на биографии В. И. Ленина. Она широко известна. Важ­но сказать, что вплоть до создания социал-демокра­тической партии в 1903 году, в которую вошла и плехановская группа «Освобождение труда», тем са­мым прекратив свое существование, Ленин и Плеха­нов довольно тесно, хотя и не без проблем, сотрудни­чали, правда, Плеханов все более и более уходил в область теоретической работы, удаляясь от практи­ческой, революционной. Причем возникшие и усили­вающиеся разногласия между обоими лидерами рос­сийской социал-демократии выглядели чисто такти­ческими разногласиями, хотя Ленин в полемике час­то подчеркивал, что они могут привести к большим, стратегического характера расхождениям. Особой остроты спор между ними достиг в самый ответствен­ный момент истории России.

6. Спор о социалистической судьбе России

Начало 1917 года. Февральская революция в Рос­сии открыла настежь двери перед изгнанниками, казалось, захлопнутые навсегда. Эмиграция закончи­лась. Одновременно (с разницей в три дня) ступив на родную землю, торжественно встреченные петроград­цами, и Плеханов и Ленин активно включились в политическую борьбу. Но если первый весь свой громадный авторитет, обширную эрудицию, логичес­ки дисциплинированный ум и полемическую страст­ность подчинил единственной задаче — удержать российский рабочий класс от захвата власти, то вто­рой, с ничуть не меньшим талантом, но с гораздо большим энтузиазмом и поистине титанической энер­гией стал готовить пролетарскую революцию.

Что же развело по разные стороны баррикад двух лидеров российских революционеров в ответствен­нейший для Родины момент?

Согласно сложившемуся стереотипу, спор между Лениным и Плехановым вращался вокруг вопроса о готовности или неготовности России к социализму. Это не так. Данный вопрос не был для них предметом полемики. И Ленин и Плеханов исходили из одного и того же: Россия не готова к социализму. Не был для них яблоком раздора и вопрос о социализме как закономерном будущем человечества, в том числе и народов России. Они оба придерживались марксиз­ма — научного и философского течения, опиравше­гося на основные достижения европейской мысли того времени.

Разногласия между Лениным и Плехановым, на первый взгляд, касались не стратегической цели — социализма, а были чисто тактическими — когда и при каких условиях возможна социалистическая ре­волюция в России. Кстати, Плеханов на протяжении всего 1917 года пишет только о тактических разно­гласиях с Лениным и большевиками, отвергая их в области программных (стратегических) целей.

Плеханов верен краеугольному положению клас­сического марксизма о том, что старое общество уступает место новому социальному строю лишь тог­да, когда в его недрах созреют предпосылки для этого нового строя. Россия, убеждает он, страдает не только от того, «что в ней есть капитализм, но также и от того, что он в ней недостаточно развит». В таких условиях нелепо призывать рабочих, беднейшую часть крестьянства к низвержению капитализма и достижению ими политического господства. Нет большего несчастья для рабочего класса и его партии, чем преждевременный захват власти, напоминает он слова Ф. Энгельса. Вследствие экономической и со­циальной неразвитости России социалистическая ор­ганизация производства в масштабах всего общества не нашла бы объективной опоры, а правительство, которое пыталось бы такую организацию навязать, вынуждено было бы прибегнуть к насилию и в конеч­ном счете либо выродилось бы в новую, «социалисти­ческую касту», стоящую над обществом, либо было бы сметено противоборствующей стихией.

В 1917 году Плеханов напоминает эти, написан­ные еще в конце прошлого века, слова как не поте­рявшие актуальность.

Плеханов тем самым придерживался общеприня­того тогда в марксистской среде взгляда на истори­ческую последовательность: капитализм — предпо­сылки социализма — социалистическая револю­ция — социализм. Именно эта последовательность, если отвлечься от различного рода модификаций, лежит в основе всякого социал-демократического воз­зрения на историю. Разве что в современных интер­претациях из данного логического ряда обычно вы­брасывается этап собственно революции, и вся после­довательность приобретает вид чисто эволюционного процесса.

Да, мы не доросли до социализма, и педанты от марксизма носятся с этим бесспорным положением как с писаной торбой, возражает В. И. Ленин. «И никому из них не приходит в голову спросить себя: а не мог ли народ, встретивший революционную ситуа­цию, такую, которая сложилась в первую империалистическую войну, не мог ли он, под влиянием безвыходности своего положения, броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных усло­вий для дальнейшего роста цивилизации?».

Здесь дана полная характеристика сложившейся ситуации. Не большевики ввергли Россию в мировую войну, не они довели женщин Петрограда до голод­ных бунтов, приведших в конечном счете к падению самодержавия, не их правительство в последующие восемь месяцев оказалось неспособно что-либо реаль­ное сделать, чтобы остановить развал экономики и государства. Не большевики создали эту безвыход­ную ситуацию. Но они в этот критический момент сказали, что шансы на выход из безвыходного поло­жения есть, они — в движении к социализму.

Ленин, признавая неготовность России к социализ­му, считал, что, взяв курс на социализм, можно было по пути осуществить и демократические реформы.

«Если для создания социализма требуется опреде­ленный уровень культуры, — писал Ленин, — (хотя никто не может сказать, каков именно этот опреде­ленный «уровень культуры», ибо он различен в каж­дом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революцион­ным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы».

Здесь обычная схема исторической последователь­ности, которой придерживался и Плеханов, изменена Лениным в следующую цепь: капитализм — социа­листическая революция — предпосылки социализ­ма — социализм. Изменение этой последовательнос­ти прежде всего означает, что предпосылки социализ­ма должны создаваться в рамках переходного перио­да после революции, а не до нее, и опираться на ее политические завоевания. Объективно-стихийному ходу развития Ленин противопоставляет активно творческое и сознательно-организованное начало пре­образующей деятельности народных масс, то есть противопоставляет взгляду на общественное развитие как естественно-исторический процесс взгляд на него как на объективно-историческую практику людей.

Главным отличием естественно-исторического процесса от объективно-исторической практики за­ключается в том, что в первом случае общественная жизнь складывается стихийно, часто вопреки тем целям, которые люди преследуют своей деятельнос­тью, в то время как практика есть целесообразная деятельность по преобразованию существующих ус­ловий, и, поскольку она целесообразна, и результат ее, хотя и не совпадая полностью с желаемой целью, все-таки не является ее абсолютной противополож­ностью. Вся история человечества до сих пор бы­ла преимущественно стихийно складывающимся ре­зультатом деятельности людей, но не их обществен­но-исторической практики. Даже в периоды револю­ций, когда действия народных масс прямо направле­ны на преобразования условий общественной жизни, плоды этих преобразований оказывались далеко не теми, которые ожидались. У Маркса были все осно­вания считать предшествующее развитие человечест­ва лишь его предысторией.

Поскольку различия в позициях Ленина и Плеха­нова касаются самого характера исторического про­цесса, они перестают быть тактическими и неизбежно перерастают в стратегические различия, в разное понимание программной цели движения — социа­лизма.

Летом 1917 года Плеханов отмечал, что «до сих пор вся российская социал-демократия стоит на почве той программы, которая была написана мною еще в 1902 г.». Правда, немного позднее он добавил, что эта программа «чуть-чуть испорчена соединенными силами Ленина и Мартова».

Чем же она была «испорчена»?

Социалистическое общество в первой партийной программе определено в самых общих чертах: замена частной собственности общественной, планомерная организация всего производства, уничтожение деле­ния общества на классы и тем самым устранение эксплуатации одной его части другою. Этой характе­ристикой социализма программа, собственно, и огра­ничивается, что вполне понятно. Главное место в ней, как известно, занимала так называемая «программа-минимум»: свержение самодержавия и осуществле­ние демократических преобразований России. Конеч­ная цель здесь освещалась настолько, насколько это необходимо было для общей ориентации социал-де­мократического движения. Не более того.

Но именно вокруг этой, казалось бы, отвлеченной, а потому вроде бы и не очень важной для такого документа формулировки социализма и разгорелся в начале века спор между Лениным и Плехановым еще на стадии подготовки проекта. В плехановском вари­анте утверждалось, что при социализме необходима «планомерная организация общественного произво­дительного процесса для удовлетворения нужд как всего общества, так и отдельных его членов». Этого мало, резко возразил Ленин. Необходима планомер­ная организация не только для удовлетворения нужд людей, «а для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов обще­ства». И тут же добавил, что общественное произ­водство, удовлетворяющее нужды людей, еще и капиталистические тресты дадут. Следовательно, чего не могут дать буржуазные формы организации про­изводства, так это те условия, которые бы способст­вовали развитию каждого человека как деятельного, творческого существа. Вот водораздел между старым и новым строем, между позицией Ленина и Плехано­ва. Не потребитель, но созидатель — таков человек новой общественной системы, и задача этой систе­мы — обеспечить всё условия не только для проявле­ния творческих (как сказали бы теологи — божест­венных) начал человека, но и для их формирования, развития. Собственно, и революцию Ленин понимал как способ вовлечения широких народных масс в историческое творчество.

Определенное понимание стратегической цели обусловливает и соответствующее понимание движе­ния к ней, понимание существующих в данный мо­мент общественно-политических процессов, явлений, социальных институтов, общественных сил. И Пле­ханов и Ленин оставались выразителями интересов пролетариата. Но если первый подходит к социаль­ным институтам, явлениям и тенденциям с точки зрения их использования в рамках данного же обще­ства, то Ленин рассматривает их как возможные формы, рычаги, силы созидания нового строя.

Возьмем, к примеру, вопрос о роли и месте проле­тариата в развернувшихся событиях 1917 года. Пле­ханов отмечал высокую активность российского про­летариата, настолько высокую, что рабочий класс способен (и даже, по его мнению, обязан) возглавить все прогрессивные силы страны. Для упрочения по­литической свободы, полученной в результате Фев­ральской революции, пишет Плеханов, пролетариат «должен стать во главе всех тех классов и слоев населения, интересы которых были бы нарушены восстановлением старого порядка». Постоянное напоминание рабочему классу об этой его роли, считает Плеханов, есть главная тактическая задача социал-демократии. Вместе с тем, даже став во главе политических сил, пролетариат обязан уступить власть буржуазии и в общественных преобразованиях не выходить за буржуазно-демократические рамки, ибо «русская история еще не смолола той муки, из кото­рой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма, и что пока она такой муки не смолола, участие буржуазии в государственном управлении необходимо в интересах самих трудящихся».

Но тогда возникает вопрос: а почему пролетариат, возглавивший демократические преобразования и, следовательно, взявший власть в свои руки, не может совершать их таким образом, чтобы одновременно создавать предпосылки социализма, то есть с самого начала выдвигать перед собой стратегическую цель, руководствоваться ею и корректировать повседнев­ную политику в соответствии с нею? Не перескаки­вать через необходимые этапы общественного раз­вития, а проходить их концентрированно, сжато, ускоренно, целенаправленно под контролем рабочего класса. Тем более, что для России жизненно важно было догнать уходящие вперед страны и народы.

Рабочий класс, беря власть в свои руки до срока, не насаждает социалистические формы жизни, всту­пая тем самым в конфликт с исторически обуслов­ленными общественными формами, а целенаправлен­но развивает их далее, используя сам этот процесс для создания предпосылок социализма и формируя себя в созидательную силу нового общества. «Не «введение» социализма как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны С. Р. Д. (Советов рабочих депутатов) за об­щественным производством и распределением про­дуктов», — гласит восьмой из знаменитых «Апрель­ских тезисов» В. И. Ленина.

Очень неопределенным назвал этот тезис Г. В. Пле­ханов. «Контроль над производством и распределе­нием продуктов, необходимый в социалистическом обществе, в известной и даже весьма в значительной мере возможен также и при капитализме. Это опять-таки очень убедительно доказала нынешняя война». Смысл тезиса Ленина, полагает Плеханов, не в его содержании, а в другом. «Тезис представляет собою лишь слабую попытку нашего «коммуниста» успо­коить свою марксистскую совесть». Плеханов про­сто отказывается здесь видеть нечто большее, чем простую оговорку, чем психологический реверанс в сторону прежних убеждений при фактическом от­казе от них. Но это совсем не так. Плеханов правильно замечает, что контроль над общественным производством и распределением продуктов возмо­жен при капитализме. Иной раз он просто необходим, особенно в чрезвычайных обстоятельствах. В качест­ве примера подобных обстоятельств Плеханов назы­вает войну. Дальнейшая история XX века показала, что такой контроль из мер чрезвычайных превраща­ется со временем в меру обычную, неотъемлемую от существования современных развитых стран капита­ла. Осуществляет его от имени всего общества госу­дарство.

Но во имя каких целей это делается? Что касается обстоятельств чрезвычайных, то ответ очевиден: для их преодоления, например, для победоносного завер­шения войны. А в нормальных для данной общест­венной системы условиях?

Стихийное развитие рыночного хозяйства обо­стрило свои внутренние противоречия настолько, что его нормальное функционирование стало невозмож­ным без планомерного, централизованного и посто­янного вмешательства государства в экономику, без устранения с его помощью объективно возникающих крайностей самой системы частного предпринима­тельства, чтобы общество не сожрало само себя. Так, настоятельна необходимость сегодня в нейтрализа­ции и предотвращении периодически возникающих экономических кризисов разного рода, в антимонопольной политике и осуществлении программ соци­ального обеспечения, в крупномасштабных мерах экологического характера и т. п. Одной из составля­ющих этой политики является поддержание такого уровня жизни необеспеченных слоев населения, ко­торое бы позволяло им сводить концы с концами и в массе своей мириться с существующим обществен­ным строем. Иными словами, естественный ход со­временной рыночной экономики в силу внутренней ее противоречивости постоянно создавал бы острые, чрезвычайные, разрушительные обстоятельства, если бы не государственное регулирование хозяйственной системы. Государственный контроль над производст­вом и распределением существует здесь для сохране­ния, поддержания и совершенствования самих усло­вий буржуазного хозяйствования.

Прав был Плеханов, утверждая возможность (и необходимость, можем теперь добавить мы) контроля над общественным производством и потреблением в рамках буржуазной системы. Но ведь и Ленин не отвергал этой возможности. Напротив, уже тогда он подчеркивал, что буржуазными государствами выра­ботан целый ряд мер контроля над производством и потреблением, а условия войны их лишь с полной наглядностью обнаружили. Следует только взять их на вооружение и, преобразовав, сознательно исполь­зовать для создания предпосылок социализма. Вопре­ки мнению Плеханова, Ленин усматривал суть раз­ногласий не в признании либо отрицании обществен­но го контроля в рамках буржуазной системы, а в возможности его применения в деле социалистичес­ких преобразований. Создала или нет буржуазная система те формы и регуляторы общественной жизни, которые уже можно было бы поставить на службу социалистическому строительству — в эту плоскость переводит проблему Ленин, в то время как Плеханов вообще не рассматривал тогдашнюю действитель­ность с подобной позиции. Данный ракурс казался ему преждевременным и утопичным. Он его просто не хотел видеть.

Задача нового общества, по Ленину, заключается в том, чтобы создать условия для творческой актив­ности масс, для пробуждения их способностей и та­лантов. Но нуждается ли широкая творческая само­деятельность трудящихся в такой организации, как государство?

Вопрос о государстве оказался настолько острым, что его старались обойти все видные теоретики рабо­чего движения конца XIX и первой четверти XX века. Ленин не только обрисовал, каким должно быть социалистическое государство, но и вскрыл глубин­ные, уходящие корнями в экономическую сферу при­чины его существования даже тогда, когда исчезнет классовая дифференциация. Вследствие недостаточ­ного развития производительных сил, государство призвано концентрировать общественные средства на осуществлении коренных интересов общества (кстати говоря, в способности сосредоточения общественных ил на перспективных направлениях прогресса и видел Ленин существенное преимущество социализма, преимущество, которое впоследствии взяла на вооружение и противоположная система). Поскольку в условиях низшей фазы коммунистического общест­ва нет прямого совпадения коренных и текущих интересов трудящихся масс, постольку сохраняется необходимость в их регулировании, которое в таком случае приобретает политический характер. Наиболее ярко, афористично эти мысли Ленин выразил в известных положениях о том, что политика есть концентрированное выражение экономики и что она не может не иметь первенства над экономикой. В русле этих же размышлений находится и классичес­кое определение Лениным социализма как монопо­лии, обращенной на благо всего народа.

Концентрация общественных сил и средств в ру­ках государства предъявляет особые требования к его организационным принципам. Об этом Ленин не пе­реставал думать до конца своих дней. К главным направлениям их разработки он относил действенный контроль со стороны общества за деятельностью го­сударства, эффективность работы его органов, широ­кое привлечение к работе в них трудящихся масс, использование всех звеньев политической системы, и прежде всего общественных организаций, для кон­троля и обучения трудящихся такой работе. Именно полное соблюдение этих принципов, утверждал Ле­нин, создает гарантии в том, чтобы государство из органа, подчиненного обществу, не превратилось бы в орган, стоящий над обществом.

В октябре 1917 года народы России пошли за Лениным и большевиками.

Плеханов не принял Октябрьскую революцию, назвав ее нарушением всех общественных законов. Но, не приняв революции, Плеханов не стал на сторону ее противников, ибо не мог пойти против народа, против рабочего класса даже тогда, когда он, как считал Плеханов, ошибался. Умер Георгий Ва­лентинович в конце весны 1918 года и похоронен в Петрограде.

Ставка на социализм национально-исторически оправдала себя. Социалистическая идея смогла спло­тить народы России, поднять их на созидательный труд, помогла им выдержать многие испытания. Не­верно, что тяжелый путь страны был обусловлен только ее социалистическим выбором. Время 20—40-х годов было суровым для всех стран и народов, не обошло никого из них. И не все могут сказать, что перенесли эти рожденные эпохой невзгоды с тем же достоинством и с той же честью, с какой выдержал эти испытания советский народ, поднявший страну до одной из великих держав мира.

Но семьдесят советских лет показали и то, что предупреждения Плеханова об опасностях на пу­ти социалистического созидания отнюдь не беспоч­венны. Сбылось и его предсказание о возникнове­нии «социалистической касты», которая все боль­ше и больше отрывалась от народа, вставала над ним и совершенно изменила цель общественного раз­вития. В конечном счете люди первого социали­стического государства осознали, что построено со­всем не то общество, к которому они стремились. Цель их беззаветной деятельности вновь, как это было уже не раз в истории, не совпала с полученным результатом.