10 См.: Лосев а. Ф. Введение в общую теорию языковых моделей, с. 229—246.

 

==63

«чувство языка» и терминологии. Ведь иначе нельзя будет употреблять даже и таких терминов, как «смысл», «значение», «контекст» и даже сам термин «знак». Мы исходим здесь только из того общепонятного факта, что количество значений любого языкового знака невозможно,, перечислить ни в каком виде и что эту неперечислимость, фактическую и вполне необходимую, нужно как-нибудь обозначить: если наш термин «символ» здесь не подходит, мы не станем возражать против другого, более подходящего термина. В настоящем же пункте нашего исследования мы считаем единственным исходом — употребление термина «символ», откуда и возникает соответствующая аксиома.

Аксиома символа XIV (XXVI). Всякий знак может иметь бесконечное количество значений, т. е. быть символом.

7. Заключение. В заключение мы должны сказать, что указанными аксиомами общей и специальной информации исследование аксиоматики теории языка отнюдь не исчерпывается. Мы начинали с указания на существование самого факта знака. Мы специально изучили смысл этого факта, заключающийся в отражении той или иной действительности. Мы указали на соотношение в знаке, существующее между фактом или носителем и самим знаком. Наконец, мы перешли к вопросу о соотношении с окружающим его знаковым или внезнаковым фоном. Этим самым мы не столько исчерпали учение о знаковой природе языка, сколько подвели под него необходимый логический фундамент, да и то ограниченный только самыми общими категориями информации. Остается изучение еще огромной и для нас самой важной области знаковой теории, а именно области чисто функционально, а не просто структурной, куда, между прочим, относится и вопрос о специфике языкового знака, о стихийности возникновения и развития языка, о его коммуникативной функции и, в частности, о функции конструктивно-технической, т. е. о той функции языкового знака, когда он, сначала обозначив действительность только в пассивном виде, .переходит в активное наступление и начинает переделывать саму действительность. Однако все эти функциональные стороны языковой знаковости рассматриваются нами в другом исследовании.

 

==64

00.htm - glava04

Аксиоматика теории специфического языкового знака (Стихийность знака и ее отражение в сознании)'

В работе 1973 года под названием «Аксиоматика знаковой теории языка»² мы занимались тем, что можно назвать структурной стороной языка. Мы обследовали отношение знака к носителю знака, к означаемому и к разным сферам применения знака, которые превращают знак в значение. Но в конце указанной статьи мы отметили, что структура знака — это еще не весь язык и что у нас остается не обследованной еще вся функциональная сторона языка, т. е. вопросы о стихийном происхождении языка, о стихийных его функциях в смысле коммуникации, о языке как факторе преобразования действительности и пр. Этими внеструктурными сторонами языка мы сейчас и должны заняться, поскольку языковые структуры достаточно подробно освещены в указанной статье.

Здесь прежде всего возникает проблема языка как системы знаков особого рода, т. е. вопрос о специфике языкового знака. Ведь знаков существует бесчисленное множество и без всякого человеческого языка или вне всякого человеческого языка. Уличные светофоры тоже являются знаками для транспорта и для прохожих, но назвать их знаком можно, очевидно, только ,в переносном смысле слова. Потепление погоды в наших широтах в марте месяце есть знак приближения весны. Но, конечно, это вовсе не есть языковые знаки в собственном смысле слова. В структурном смысле слова — это действительные знаки. Но в смысле специфически языковых знаков — это вовсе не знаки. Отсюда само собой

 Статья была опубликована в кн.: Проблемы общего и русского языкознания. М., 1978, с. 22—49.

² Напечатано в сборнике «Вопросы грамматики и лексики русского языка» (М., 1973, с. 22—56). В силу неизвестных автору причин название этой статьи чудовищным образом искажено, и напечатано: «Аксиоматика— знаковая теория языка».

 

==65

возникает вопрос, где же и в чем же мы должны находить специфически языковые знаки.

В этой области, казалось бы, и говорить не о чем. Ведь языковой знак, или язык, есть принадлежность только человека, т. е. личности и общества. Все, что «говорит» нам в природе, говорит вовсе не в специфическом смысле слова. Слово говорит вовсе не обозначает здесь человеческого языка. Если что-нибудь «говорит» нам в природе, то слово говорит мы употребляем здесь вместо отрывает, изображает, возбуждает наши чувства, пробуждает нашу мысль, это вовсе не есть человеческий язык в собственном смысле слова. Ни веселый и светлый пейзаж, ни странный и дикий пейзаж, ни роза или жасмин, ни овчарка или бульдог ровно ничего не говорят нам о себе в смысле человеческого языка. Образ, вид, картина при всей своей яркости и выразительности, при всей своей значительности не обладают сознанием или мышлением, не обладают членораздельной речью и в этом смысле ровно ничего нам не говорят. То, что «говорит» нам образ, вид или картина вещей, не есть язык в собственном смысле слова, и получаемые нами отсюда знаки вовсе не являются знаками языка, если понимать язык специфически.

То, что язык в особом, в специфическом смысле слова есть акт человеческого сознания и мышления, что он есть орудие разумного жизненного общения людей, что он есть фактор воздействия на действительность, все это, казалось бы, является настолько простой вещью, что тут и разговаривать не о чем. Гром и молния есть знак того, что вот-вот пойдет дождь. Но никто не думает, что гром и молния имеют свое сознание и мышление, что они употребляют членораздельные слова и они говорят в чисто человеческом смысле. Казалось бы, о чем тут думать и что это за проблема? Но у нас устраиваются целые конференции о языке как о системе знаков особого рода, затрачиваются огромные научные усилия для формулировки природы этого «особого» знака, пишутся ученые, углубленно-философские и часто малопонятные исследования о специфике языкового знака; и до настоящего времени вся эта проблематика все еще остается в туманном виде.

Нетрудно объяснить происхождение такой научной

 

==66

ситуации в определении специфики языкового знака. С середины 50-х до середины 60-х годов мы слишком увлекались структурами языка,, забывая, что в структурном отношении всякие знаки представляют собой нечто совершенно одинаковое. И математика, и все точные науки, и все естествознание, и вся техника, да и значительная область нашей бытовой жизни — все это состоит из употребления знаков. И знаки эти везде одни и те же. Одно и то же отношение знака и носителя знака, одно и то же отношение знака и обозначаемого предмета, одно и то же отношение знака и значения. Словом, везде и всюду знак есть определенного рода система смысловых отношений, и в этом смысле мы и пытались обрисовать природу знака в указанной

у нас выше статье.

Но ведь .если все время учитывать только этого рода знаки, т. е. знаки в их структурном построении, если все время пытаться выражать эти знаки только математически или только естественнонаучно и вообще только структурно, то ведь очень легко забыть о том, что такое человеческий знак, что такое знак в своем специфически-языковом отношении. У нас настолько увлекались установлением структур чисто человеческого языка, что за этими структурами забыли и о природе самого человеческого языка. И вот теперь возникает якобы новая, якобы трудноразрешимая проблема — это проблема именно человеческого языка, т. е. языка в собственном смысле слова, языка в смысле выражения человеческого сознания и мышления, в смысле общения одного человека с другим и в смысле воздействия одного человека на другого и вообще на всю действительность.

Успокоительным образам должно действовать на нас сознание того, что и в период расцвета структурализма никогда не забывался в советском языкознании сам язык, никогда не забывалось то, что лежит под структурами языка и из чего только и могут появляться эти структуры. Но с середины 60-х годов в нашей литературе начинают звучать голоса, уже прямо направленные против абсолютизации структурных методов. Самих структур у нас никто и никогда не отрицал. Задолго до появления структурализма Л. В. Щерба уже приводил фразы, состоящие из бессмысленных

 

==67

слов, но таких, которые снабжены определенными морфологическими показателями, свидетельствующими для нас, что тут перед нами именно грамматическое предложение, хотя и вполне бессмысленное. Такого рода бессмысленными предложениями Л. В. Щерба хотел указать именно на структуру предложения, независимую от семантики составляющих это предложение слов. И такое отчетливое представление о структуре предложения ничуть не мешало, а скорее только способствовало появлению у Л. В. Щербы весьма важных и ценных трудов по лингвистике.

Однако уже в середине 60-х годов в советской лингвистике раздалось мощное слово против крайностей абсолютизированного структурализма. Ф. П. Филин ³ утверждал, что опасность этой новой теории заключается в «абсолютизации системных связей, в понимании языка как непротиворечивой структуры языковых символов, имманентной в своем развитии, в отрыве языка от общества»⁴. Он же выставляет еще и такое возражение против абсолютизации формально-системных отношений ..в языке: «'Существующие в действительности системные связи в языке противоречивы, система — это не только гармоническое .сочетание элементов одного и того же порядка, но в то же время и совокупность противоречивых элементов и отношений,, отражающих диалектическую .борьбу противоположностей, борьбу старого с новым, отживающего с нарождающимся» ⁵. Конечно, Ф. П. Филин вовсе и не думает отрицать значимость структурального изучения языка. Он только отводит этому изучению соответствующее место, достаточно важное, но ни в коем случае не исключительное ⁶.

Автор настоящей работы во второй половине 60-х годов тоже не раз выступал с критикой абсолютного структурализма, защищая языковые структуры не в их изолированности, но в их совокупном состоянии и в их

³ См.: Филин Ф. П. Заметки о состоянии и перспективах советского языкознания.— «Вопросы языкознания»,  1965, № 2, с. 15—28.

⁴ Там же, с. 18.

⁵ Там же, с. 21.

⁶ Такова предлагаемая Ф. П. Филиным общая программа советского языкознания в конце статьи (с. 26—28).

 

==68

единстве с внеструктурной стихией языка. Подчеркнем, что здесь шла борьба не против самих структур, которые необходимы не только в языке, но и во всех ощущаемых нами и мыслимых предметах, а против именно изолированного выделения структур и против изолирования внутренней и самостоятельной, доструктурной или, вообще .говоря, внеструктурной стихии языка ⁷.

Разбирать всю эту аргументацию в целях защиты живых, а не мертвых структур языка сейчас не является нашей задачей. Мы еще указали бы на одного автора-литературоведа, который одновременно с нами и в очень острой и убедительной форме доказывал несостоятельность изолированных структур.

Этот автор — П. В. Палиевский. В своей статье под характерным названием «Мера научности» он пишет, что после всех попыток характеризовать литературное произведение только чисто структурно, т. е. чисто схематически, в литературе «стало обнаруживаться непонятное и неожиданное сопротивление, странная неподатливость, которая указывала на что-то несравнимо более серьезное, требовавшее совсем иного понимания»⁸. За научными схемами и законами мира и жизни всегда кроется сам мир и сама жизнь, а вот они-то как раз и невыразимы в отвлеченных схемах или, точнее сказать, выразимы только отчасти. «Если это так, то не нужно быть никаким философом, чтобы, занимаясь своим делом, признавать некоторые простые вещи. То есть: что наука в каждой ее стадии знает только то, что она знает; что природа «знает» все, и что поэтому идея, будто мы призваны перекачать все

⁷ См.: Лосев А. Ф. О методах изложения математической лингвистики для лингвистов.—«Вопросы языкознания», 1966, № 5, с. 13—30; Он же. Логическая характеристика методов структуральной типологии.—Там же, 1967, № 1, с. 62—79; Он ж е. О возможности сближения лингвистики классической и лингвистики структуральной.—Там же, 1'968, № 1, с. 50—63; Он ж е. О пределах применимости  математических   методов   в   языкознании (о сравнительной характеристике языкового и математического знака).—В кн.: Ленинизм и теоретические проблемы языкознания. М., 1970, с. 184—'195. Попытку совмещения структурных и традиционных методов языкознания мы предпринимали в своей книге «Введение в общую теорию языковых моделей» (М., 1968).

⁸ Эта статья была напечатана в журнале «Знамя» (1966, № 4), а потом была перепечатана в сборнике того же автора: Пути реализма. Литература и теория. М., 1974, с. 57.

 

==69

силы природы в известные законы и на них только строить свою жизнь и мысль, наивна, несбыточна,, и, при стечении определенных обстоятельств, если хотите, небезопасна». «Предлагая свою определенность, начиная с которой якобы можно строить модель, структурализм сразу останавливает литературу и обращает ее в заводной механизм. Все становится выводимым одно из другого по конечной схеме; возникает мнимая ясность, которая попросту отрезает себя от непрерывного целого и наполненного безначальным смыслом образа». «Совершенно незачем, например, с ученым видом называть что ни попало'«моделями»: модель языка, модель культуры, модель доведения. Жизнь не является моделью и не построена из моделей (хотя модели в ней и участвуют). У модели есть начало и ограниченный принцип — у каждой капли жизни он уходит в бесконечность и выводит наружу, если его не остановить, все новые и -новые качества». «Конечно, пренебрегать наукой было бы. не только дико, но и невозможно. Но в отношениях науки и жизни, науки и литературы должна, существовать мера, и, по-видимому, не математическая»⁹,

В заключение этих цитат из статьи П. В. Палиевского необходимо сказать, что этот автор своей небольшой статьей сделал весьма большое дело, ограничив и притом весьма отчетливым образом ту научность, дальше которой не может идти ни языкознание, ни литературоведение. Языкознание есть наука. Но это совсем не то, что мы находим в математике и естественных науках. И поскольку изучение структур в языке, и в прозаическом и в художественном, все же является необходимостью и поскольку изучение этих структур. невозможно без математических приемов и абстрактно-понятийных методов, необходимо весьма строго соблюдать ту меру, дальше которой научное языкознание уже перестает быть языкознанием и превращается в аннулирование и игнорирование самого предмета языкознания.

В настоящее время в советском языкознании уже никого нельзя запугать термином «точные науки». Сейчас, во второй половине 70-х годов, не только языковедам,

⁹ Там же, с. 58, 59, 66, 70, 71.

 

К оглавлению

==70

но и представителям других гуманитарных наук стало совершенно ясно, что всякая наука обладает •своей собственной точностью и не может ею не обладать. Р. А. Будагов, прекрасно критикующий крайний и абсолютный формализм в языкознании, прямо так и говорит: «Неточных» наук быть не может»¹⁰. И если математик, захотевший изучать филологию, пришел бы со своей математической точностью к нам, филологам, на экзамен, то еще неизвестно, какой бы балл мы ему

поставили.

Что касается автора настоящей работы, то его никто не может упрекнуть в игнорировании языковых структур. Аксиоматике именно этих языковых структур у нас посвящена, как мы выше сказали, целая работа в 1973 году. Поэтому мы считаем, что сейчас имеем полное право устанавливать и внеструктурные стороны языка, а они как раз и являются для языка специфическими. Структуры имеются или должны иметься решительно во всяком предмете чувственного восприятия и мыслительного построения. И вовсе не наличием структур языковой знак отличается от всякого другого знака. Поэтому возникает необходимость формулировать те самоочевиднейшие истины, которые во всяком случае следует высказывать о специфике именно языкового знака. Попробуем заняться этим предметом, продолжая нумерацию языковедческих аксиом, которую мы установили в указанной выше работе 1973

года.

Именно в указанной статье мы формулировали две группы аксиом — общей информации (с 12 аксиомами) и специальной (с 14 аксиомами). Следовательно, дальнейшая основная группа аксиом будет у нас уже третья, а сквозное перечисление новых аксиом мы начнем с аксиомы 27. Читатель пусть не удивляется тому напряженному педантизму и систематике, которых мы здесь придерживаемся. В научной литературе даются слишком часто многословные и малопонятные характеристики без ясного подведения всех необходимых логических выводов. Мы хотели этого избежать и потому