2. Слово iti не переводится; оно указывает на конец прямой речи. Слова на -te переводите так, как если бы они кончались на -ti .

Теперь перед учеными стояла задача пройти генеалогическое древо родственных друг другу санскрита и европейских языков от современного состояния в глубь веков и найти язык, который был их общим предком, – пройти на схеме, подобной (19), справа до самого левого узла (нужно быть точнее: не все «конечные» узлы лежали на одном и том же уровне – уровне современности: некоторые языки были засвидетельствованы древними письменными памятниками: латынь, греческий, тот же санскрит, или ныне мертвый готский язык, родственный немецкому, английскому и скандинавским языкам; а некоторые языки были представлены и древними, по необходимости немногочисленными и неполными памятниками, и их современным состоянием). Конечно, пройти от кончиков ветвей к самому корню нельзя было, минуя узлы (точки ветвления), – нельзя было обойтись без того, чтоб установить праязыки для частей дерева: общегерманский, общеславянский (к которому хронологически ближе всего был старославянский – язык переводов Библии, сделанных для распространения христианства среди славян; но, конечно, общеславянский праязык никоим образом не должен совпадать со старославянским); разве что в группе романских языков не нужно было искать праязыка – за него можно было принять латынь (впрочем, со временем обнаружилось, что общий предок романских языков – не в точности латынь, уж во всяком случае не классическая латынь Цицерона или Юлия Цезаря – а то, что описывается словами кухонная латынь). Нужно было поискать среди других языков родственников новооткрытого семейства; нужно было установить общие законы, касающиеся того, какие звуковые (также и смысловые) изменения возможны; нужно было обнаружить и вывести из подлежащего рассмотрению материала заимствования (потому что, как нам показывает задача 4, заимствования из одного языка в другой подчиняются звуковым законам, действующим в другую эпоху, чем их исходно родственные слова). Наконец, что, может быть, важнее всего, нужно было установить принципы и логику предстоящего исследования. (Вы можете сказать: да чего там, логика должна быть самая обыкновенная; однако один уважаемый мной лингвист, но не привыкший к необходимой логике, взглянув на задачу 4, сразу выдал ответ, совершенно противоположный действительному положению – единственно совместимому с логикой.)

Так или иначе, перед языковедами стоял выбор: или, как солдату в ганс-христиан-андерсеновской сказке, собирать в свою суму надежную, но не очень-то дорогую медь межгерманских или межславянских соответствий, подбираясь к соответствующим частичным праязыкам, с тем, чтобы после этого пойти к общему корню, – или броситься в следующую пещеру и набирать драгоценные индийские шали, взблескивающие серебром и золотом (которые вполне могли оказаться вшитыми в ткань маленькими зеркальцами, известными нам по импортируемому индийскому ширпотребу). Пионерами сравнительно-исторического языкознания, и вообще лингвистики как науки, отдельной от филологии (которая занята установлением подлинного вида текстов и их истолкованием), стали немецкий ученый Франц Бопп и датчанин Расмус Раск, опубликовавшие свои работы “Über das Konjugationsystem der Sanskritsprache in Vergleichung mit jenem der griechischen, lateinischen, persischen und germanischen Sprache …” в 1816 и “Undersögelse om det gamle Nordiske eller Islandske Sprogs Oprindelse” в 1818 году. В последней работе, независимо от ее скромного названия, речь шла не только о древнеисландском языке, но о его родстве с другими германскими языками и их сравнительной грамматике, и о дальнейшем родстве – с литовским, славянскими, греческим и латинским языками. В частности, Раск впервые открыл закон передвижения согласных в германских языках: латинским и греческим p , t , k соответствуют общегерманские f , þ (глухой звук, передаваемый в английском сочетанием th), h : лат. ped(em) – греч. pod(a) – англ. foot , лат. ten(uis) – англ. thin , лат. corn(u) – англ. horn (не буду приводить соответствий в других языках); b , d , g – общегерманские p , t , k (здесь работает тот же пример с ped(em) – pod(a) – foot ; не буду приводить других примеров); греческим придыхательным ph , th , kh – общегерманские b , d , g : греч. pher(ō) – англ. bear (что же касается латинского, в котором не было такой экзотики, как придыхательные согласные, то эти согласные в нем в основном сошлись в одном и том же f ). (Не буду говорить о втором передвижении согласных – имевшем место в истории уже только немецкого языка.)

Из двух намеченных выше направлений (медь прозаической и будничной работы – и роскошные индийские шали) Раск двигался скорее в первом, Бопп – во втором. Ничего удивительного, что за Боппом последовали другие – даже если широта охвата достигалась за счет точности и логики. Кто-то ввел термин: индоевропейские языки (первоначально – индогерманские). Обнаружилось, что богатая система санскритских согласных почти дает возможность представить развитие в других языках как результат ряда схождений от исходного состояния, очень близкого к санскритскому; то есть в отношении согласных санскрит – это почти что общий индоевропейский праязык. В отношении гласных санскрит, напротив, беден: латинским и греческим o , e , a соответствует один и тот же звук a (санскритские o и e не соответствуют o и e других языков). Казалось бы, взять нос от Балтазара Балтазаровича, согласные – от санскрита, а гласные от латыни и греческого; но первые реконструкции индоевропейского праязыка были очень похожи на санскрит (в популярном сознании до сих пор санскрит – это чрезвычайно древний язык, от которого произошли все остальные). При этом правила перехода от праязыка к западным (латыни, греческому) формулировались фактически так: иногда a ► o , иногда a ► e , а иногда общеиндоевропейское a переходит в западное a ; то есть не в виде алгоритма, а скорее в виде исчисления с его правилами-разрешениями (хотя эти понятия, представленнные выше в математическом введении, не были еще тогда сформулированы математически).

Изменение согласных из состояния перед отделением германской ветви и до ее разделения на отдельные языки может быть описано такими правилами, разбитыми на три этапа:

Этап I: p ► f ,

t ► þ ,

k ► h ,

Этап II: b(X) ► p ,

d(X) ► t , (20)

g(X) ► k ,

Этап III: bh ► b ,

dh ► d ,

gh ► g ,

где X – любой символ, включая # , кроме h (для до-германских – общеиндоевропейских – согласных приняты обозначения, примерно совпадающие с тем, как они звучали в санскрите. Нам сейчас не важно, что то, что передается сочетаниями знаков bh , dh , gh , было, по-видимому, единым придыхательным звуком). Заметим, что если бы мы объединили все правила в одном этапе, то вместо, скажем, просто bh ► b произошли бы переходы bh ► b ► p ► f .

Усердная коллективная работа – пусть в рамках туманной логики – шла, и постепенно всё образовалось. Через какие-то полстолетия Карл Бругманн, выражая идеологию младограмматиков, провозгласил, что фонетические законы не знают исключений (то есть каждое исключение должно быть в конечном счете объяснено; а остаток должен, в наших терминах, описываться алгоритмом); но исключения, вместе с соскальзыванием логики в сторону исчисления, оставались. Считается, что действительный поворот к большей строгости в отношении звуковых законов произошел после статьи датского ученого Карла Вернера “Eine Ausnahme der ersten Lautverschiebung”.

Говоря выше о передвижении согласных в германских языках, я не упомянул о важном классе исключений из этого закона. А именно, индоевропейские p , t , k (представленные, скажем, соответствующими латинскими и греческими звуками) давали в общегерманском (представленном, например, английским или древнеисландским – но не верхненемецким, где произошло второе передвижение) f , þ , h ; но иногда они давали b , d , g , например: санскр. pitā – лат. pater – греч. patēr – германское (готское) fadar , тогда как санскр. bhrāta – лат. frater – греч. phratēr – готское broþar (или, в современном немецком, после второго передвижения согласных, Vater и Bruder ). Вернер установил более точный закон, указывающий, в каких случаях это были глухие щелевые звуки f , þ , h , а когда b , d , g .

Я пошел (в 1968 году) в Ленинскую библиотеку, поискал по каталогу: Karl Verner, заказал книгу его трудов, взял. Книга была издана в 1903 году, через 7 лет после смерти Вернера, в Лейпциге (Германия вообще, и Лейпциг в особенности, были важным центром исследований в области лингвистики, а Лейпциг, кроме того, – центром издательской деятельности; это осталось даже после двух мировых войн, и хрестоматия по арабскому языку, подаренная мне А.Поливановой, была издана тоже там). Вернер, как и его соотечественник Расмус Раск, работал в течение какого-то времени в Санкт-Петербурге. Экземпляр книги, который я держал в руках, ранее принадлежал Прусской Государственной библиотеке; ну, да если бы кто-то и захотел его вернуть по принадлежности, – Пруссии больше нет. Часть трудов в книге была по-датски, часть – по-немецки, причем напечатана без соблюдения идиотского немецкого обычая писать все существительные с большой буквы. Среди трудов по-датски, в которых я мог с грехом пополам разбирать разве что заголовки, была, в частности, универсальная система фонетической записи слов любых языков (а может быть, только датского?), причем эти записи похожи были на стенографические – не «напечатанные», а как бы стремительно и связно написанные от руки, не на одном каком-то уровне, а иногда, скажем, карабкаясь куда-то вверх; еще – статья под названием “Store og små bogstaver” («Большие и маленькие буквы»); она начиналась, насколько я мог понять, с упоминания написанной dr. E. v. d. (что бы ни значили эти буквы) Recke пьесы под тем же названием – написанной, вроде, с научной и педагогической целью. Мне это было как-то лестно, потому что и я сочинил для нашего лингвистического кружка небольшую трагедию (на материале которой участники должны были усвоить, что такое принцип дополнительного распределения: в качестве задания по прочтении пьесы читателя просили найти, какие два из действующих лиц на самом деле одно, и дописать пятый акт). Статья, излагающая открытие Вернера, была по-немецки, и я мог ее прочесть.

Вернер открыл, что распределение вариантов f , þ , h / b , d , g обусловливалось положением этих звуков относительно ударения; но только ударения не в современных германских языках, а на какой-то ранней стадии германской общности. Выше я ударение всего лишь упомянул один раз – в части, где речь шла о математической лингвистике; но в собственно лингвистике глава об ударении чрезвычайно богата материалом и идеями – из которых здесь нам нужно лишь немногое.

Не будем говорить о том, что такое ударение (хотя здесь поистине есть что сказать, и главное, можно задать много вопросов). Если ударение в данном языке падает всегда на один и тот же слог (как в чешском – на первый, или как в польском на предпоследний – ну, не считая пары-другой исключений), то нам не нужно ударения, чтобы формулировать законы звуковых изменений в истории этого языка – их можно формулировать, отсчитывая слоги от начала или конца слова. Например: C(V₁C₁…C_nV₂C’₁…C’_m#) ► … , где V₁, V₂ – гласные (может быть, одинаковые, а может быть разные), C – согласная, а C₁…C_n , C’₁…C’_m – группы согласных, в том числе, может быть, состоящие из нуля согласных; правило такого вида описывает, что происходит с последней согласной перед гласной предпоследнего слога. И, если вдуматься, в сущности, сказать, что в языке ударение падает на фиксированный слог, значит то же самое, что сказать, что в языке вообще нет ударения – во всяком случае его нет как словоразличительного средства.

Практически именно такая ситуация имеет место в германских языках: ударение в исконно германских словах практически всегда падает на первый слог (не считая приставок), а если не так, то можно установить, что ударение было на первом слоге ранее. То есть можно сказать, что в германских языках, как они известны нам в наблюдении или в письменных памятниках, нет ударения. Закон Вернера устанавливает зависимость судьбы звуков f , þ , h от того ударения, которое было в общеиндоевропейском языке – и сохранялось на каком-то этапе отдельного развития общегерманской ветви (поглядите на не претендующую ни на какой реализм схему (19), первый кусок ветви, оканчивающейся языками I , II , III ).

Что же может быть сказано о существовавшем когда-то общеиндоевропейском ударении? Начнем двигаться от современных (или древних исторически засвидетельствованных) состояний языков-родственников. Мы не можем ничего ждать от германской ветви; в славянской ветви есть как языки без ударения (чешский, польский), так и с ударением (русский, сербский, болгарский и т. п.; самый многообещающий, потому что ранее всего зафиксированный, старославянский не может нам дать ничего, потому что в самых ранних памятниках на этом языке ударение не отмечалось – а более поздние уже подверглись влиянию русского, или сербского, или других языков, в зависимости от того, о церковнославянском языке какой церкви идет речь). Ударение в большинстве соответствующих друг другу слов русского и сербского языка обычно падает на различные слоги; описывающее это правило можно сформулировать примерно так: в сербском ударение падает на один слог «влево» по сравнению с русским. Читатель может заметить: да мы знаем сколько угодно русских слов с ударением на первом слоге; куда же этому ударению сдвигаться дальше влево? – Но, во-первых, и в русском языке у нас есть примеры сдвига ударения влево от первого слога: ударение может переноситься на предлог, например: пóд вечер , зá город , пó полю , и т. п.; во-вторых, оказывается, в сербском есть разные виды ударения; в третьих, … . В литовском языке есть не фиксированное, подвижное ударение; в близко родственном ему латышском – нет (ударение фиксировано на первом слоге). В классической латыни, как она к нам пришла, положение ударения однозначно определяется долготой или краткостью гласных и наличием или остутствием скоплений согласных – то есть ударения нет; есть свидетельства того, что на предыдущих этапах развития латыни ударение всегда падало на первый слог – то есть ударения не было и в архаической латыни. В греческом существовало свободное ударение – и мы должны быть благодарны древним греческим филологам, которые его фиксировали в текстах. В классическом санскрите ударение не отмечалось (а в современном санскрите, существующем как язык культуры, ударение фиксированное, как в латыни, – что значит то же самое, что его нету); но оно отмечалось в более древних по языку священных книгах – Ведах. На основани этих данных удается довольно точно восстановить ударение в общеиндоевропейском языке.

Приведу выводы, сформулированные Вернером в конце его статьи:

1. Во время наступления передвижения согласных в общегерманском языке было еще подвижное индоевропейское ударение.

2. Но ударение это не было уже, как в индоевропейском, чисто музыкальное, а еще и экспираторное.

(Выше я сказал, что мы не будем говорить о том, что такое ударение – и какое оно бывает; так что, к сожалению, мы не можем понять этого важного вернеровского вывода.)

3. Появление иногда f , þ , h , иногда b , d , g обусловливалось этим древним ударением.

4. Точно так же зависело от ударения расщепление индоевропейского s на германские s / z .

5. Сколько-нибудь значительных исключений из исправленного закона передвижения согласных нет.

В пояснениях здесь нуждаются пункты 3) и 4) (в самой статье пояснений было не нужно, потому что как раз об этом и шла речь до заключительных пунктов).

Во-первых, 4): во всех германских языках, за исключением самого древнего, готского, звук z (происшедший из s ) перешел дальше в r . (Такое явление – переход s в r – имело место не только в истории германских языков, но и в латыни; и для него используется термин ротацизм – от греческого названия буквы ро .) Так что, оказывается, стоит говорить вместе о распределении вариантов f , þ , h , s / b , d , g , r (готское z ), отражающих индоевропейские p , t , k , s .

Закон, установленный Вернером, можно сформулировать так: индоевропейские p , t , k , s в начале слова, а также между ударной и безударной гласными (сначала ударной, а после p , t , k , s – безударной) давали f , þ , h , s ; а перед ударной гласной – b , d , g , r ( z ). В приведенных выше древнеиндийском (ведическом) слове pitā и греческом patēr ударение падало на второй слог; тогда как в bhrāta и phratēr – на первый. Приведем еще примеры: слова с индоевропейским p : др.-инд. saptán – греч. heptá (индоевропейское s в греческом переходило в звук «густого придыхания», передаваемый в латинской транслитерации буквой h , а между гласными исчезало) – латинское septem – литовское septyní – германское seban (современное английское seven ; индоевропейское t в германских языках выпало, тогда как в славянских выпало как раз p : русское седьмой ; почему оставшееся t озвончилось – ума не приложу); и.-е. s : русское ухо – литовское ausìs – латинское auris – готское auzan – немецкое Ohr – английское ear . Здесь нужно довольно много пояснить. Латинское, английское и немецкое r , готское z и русское х отражают и.-е. s : звуки в германских языках – по закону Вернера (ударное окончание в английском и немецком отпало, как вообще почти все окончания в этих языках); но русское х как-то неожиданно. Да и чтобы русское у соответствовало индоевропейскому (например, литовскому) au , кажется странным. Но оказывается, это вполне закономерно: литовскому au регулярно отвечает русское (и общеславянское) у , например: draugas – друг ; и индоевропейское s после u в славянских языках давало х , как в следующем примере: литовское musos «плесень» – латинское muscus – английское moss – общеславянское мъхъ – русское мох . Также удивляющее нас соответствие английского ea индоевропейскому au (что этому au соответствует немецкое долгое о , не так удивительно) поддерживается многочисленными примерами, в частности: английское east – немецкое Ost – латинское aurora ( r после au в латинском слове, как и в auris – по не-вернеровскому ротацизму). Возвращаясь еще раз к уху : как раз в русском языке ударение здесь не падает на окончание; оказывается, литовский язык в отношении ударения ближе к общеиндоевропейскому состоянию. Еще пример, похожий на ухо / ear : литовское sausas – русское сухой – греческое hauos – английское sear (или sere ).

Этот закон можно сформулировать в виде правил алгоритма вида: (#)C ► … , (V1 ударн.)С(V2 безуд.) ► … , (V_{1 безуд.})С(V _{2 ударн.}) ► … ; но экономнее дополнить правила (20) следующими правилами:

(V_{1 безуд.})f(V_{2 ударн.}) ► b ,

(V_{1 безуд.})þ(V_{2 ударн.}) ► d , (21)

(V_{1 безуд.})h(V_{2 ударн.}) ► g ,

(V_{1 безуд.})s(V_{2 ударн.}) ► z ,

скажем, в качестве четвертого этапа (и на каком-то последующем этапе после отделения готского языка от остальных z ► r ). Тогда, скажем, догерманское слово *mātár под действием второго из правил (20) превращается в *māþár , а затем, по второму из правил (21), в *mādár (а когда-то после этого ударение, как и во всех словах, переходит на первый слог, после чего оно несущественно, и его можно не отмечать; на самом деле еще – то ли параллельно с изменением согласных, то ли раньше, то ли позже, происходило изменение ā ► o , так что вместо незасвидетельствованного слова *mādar было modar ). Конечно, действовавшие фонетические законы записаны нами в форме (20), (21) лишь для удобства и экономии места, и не следует придавать цепочке изменений t ► þ ► d никакой исторической реальности – во всяком случае, пока не будет найдено фактов, свидетельствующих об именно таком ходе изменений (а не, например, t ► d ► þ в слове broþar ).

Заметим, что закон Вернера, как он сформулирован выше, ничего не говорит о том, что делалось с и.-е. p , t , k , s между двумя безударными гласными – или на конце слова. Имеются формулировки, учитывающие и эти случаи; но нам сейчас не нужно знать слишком много. Что я хотел бы обсудить с читателями сейчас – это: в чем же действительно заслуга Вернера? В том, что он полазил по словарям и набрал несколько десятков примеров? Для этого даже не нужно было вообще быть лингвистом.

Но дело в том, что примеров в том духе, что я приводил выше, – со словами, состоящими из одного корня и (иногда) окончания – не так уж много; нужно было рассмотреть, что происходит на границе корня и суффикса – при словообразовании или при образовании различных форм глагола (например, в немецком языке сосуществуют основные формы ziehen / gezogen , sieden / gesotten , schneiden / geschnitten – от глаголов «тащить», «кипятить», «резать»). Положение затруднялось тем, что, хотя были установлены соответствия суффиксов или способов образования форм глаголов в разных индоевропейских языках, но в разных языках этого семейства соответствующие друг другу суффиксы или способы образования сочетаются с различными корнями; так что целых слов, соответствующих в разных языках друг другу и в корне, и в суффиксе, немного. Работа, предпринятая Вернером, состояла в том, что он просмотрел и расклассифицировал суффиксы: при соединении с какими суффиксами и при каких обстоятелььствах индоевропейское ударение падало на корень, – и какие принимали ударение на себя. Это требовало совершенного владения не только словарным составом, но и грамматикой многих языков – не только древних, но и современных, в которых ударение доступно непосредственному наблюдению (а древние языки и зафиксированные письменными памятниками ранние стадии развития современных языков были нужны, чтобы установить соответствие друг другу суффиксов в разных языках). То есть ударность или безударность суффикса устанавливалась по материалу не-германских языков; затем рассматривалась судьба и.-е. p , t , k , s в германских словах с соответствующим суффиксом.

Приводимые Вернером примеры образования женского рода: русское свéкор – древне-верхненемецкое swehur , свекрóвь – swigar (современное немецкое Schwiegermutter); и, что, кажется, было Вернеру всего приятнее: русское волчица – др.-инд. vŗkí ( ŗ – слоговое r ; индийское r часто соответствует l в других языках, например: санскр. rāyati – русск. лает ) – общегерм. *volgjaz – древнеисландск. ylgr ( y , произносившеесся, как немецкое ü , возникло под влиянием «мягкого» суффикса -ja- , – явление, называемое немецким словом Umlaut; а исчезновение v перед u-подобными звуками вообще характерно для скандинавских языков, ср. шведское ord , соответствующее английскому word ; на обложке любого шведского словаря можно прочесть: ordbok , и вы, конечно, догадаетесь, что значат ord и bok по отдельности) наряду с рус. волк (ударение бы, может, и падало на окончание, да окончание отпало) – др.-инд. vŗ’kas – германское volf (происходящее, как считает Вернер, из *volhvaz подобно тому, как хв и ф заменяют друг друга в славянских языках – ср. русское просторечное фост в смысле «хвост»). (Заметим, что соответствие русск. волк – старослав. влъкъ – польское wilk – чешск. vlk вроде бы говорит нам, что, пожалуй, в праславянском здесь был слоговой согласный l – как слоговое r в древнеиндийском.)

Мой первый читатель сказал мне: Всё это, конечно, хорошо; но зачем же всё-таки эти алгоритмы? Ведь лингвисты превосходно формулируют свои фонетические законы и без всяких алгоритмов.

Этот вопрос мне напоминает упомянутого выше почтенного профессора, возражавшего с пеной у рта против математических и вообще основанных на точной логике методов в лингвистике. Перефразируя его слова, можно сказать: Зачем все эти алгоритмы? Нужно всего лишь: безукоризненное знание эпохи; совершенное владение лингвистическими фактами; и великолепная интуиция; а никаких алгорифьев не нужно.

Итак, зачем? – Во-первых, потому, что это правда, потому что алгоритмы в нашей форме действительно хорошо приспособлены, чтоб описывать звуковые изменения. Можно поручиться, что и у Вернера, и у Соссюра, и у других лингвистов того времени была в голове какая-то структура, соответствующая математическому понятию алгоритма; но они этого не знали и, вероятно, назвали бы эту структуру «сравнительно-языковедческой логикой». Так зачем же скрывать, что за тем общим, что было в их головах, скрывалась определенная математическая структура?

Во-вторых, чтобы зафиксировать выстраданное лингвистикой: что «фонетические законы действуют без исключений»; чтоб не происходило опять и опять «соскальзывание» в сторону исчислений. Древние римляне выбивали свои законы на медных таблицах. – Для чего вы это делаете? Ведь судьи, конечно, знают эти законы; и старший судья несомненно научит им своего младшего коллегу. – Для того, чтоб сделать законы незыблемыми; чтобы их передача следующим поколениям не зависела от таких низменных вещей, как болел ли у старшего судьи (или у профессора, передающего лингвистическую премудрость пришедшему к нему домой аспиранту) живот, как раз когда должен был состояться акт передачи. И математика – как раз подходящий материал, чтобы унезыблемить найденную истину.

В-третьих, математика – это язык, который понимают компьютеры. Конечно, наш знакомый почтенный профессор скажет нам, что никаких компьютеров не нужно и что великие лингвисты еще недавнего прошлого обходились всего лишь карандашом и несколькими пудами каталожных карточек; но мы с вами знаем, что компьютеры могут быть очень в помощь, особенно когда речь идет об обучении. Наши алгоритмы легко превращаются в компьютерные программы; и мы сможем, например, увидеть на экране развертывающуюся по данным законам историю нескольких десятков слов праязыка в нескольких языках-потомках – ясно, какую пользу это может принести учащимся. Более творческим упражнением с компьютером может быть опробование на определенном материале составленных самим учащимся алгоритмов, претендующих на описание истории языка (языков).

Пока что шла речь лишь о «прогонке» вводимых извне в компьютер алгоритмов. Но компьютер может (если мы будем правильно им руководить) и больше, например: при данных алгоритмах, описывающих историю, по словам современных языков найти все возможные варианты слов праязыка, к которым они восходят; или что-нибудь подобное. Еще больше: можно (хотя, пожалуй, нелегко) составить алгоритм, восстанавливающий по данному набору слов родственных языков и данным ограничениям на характер «звуковых законов», состав и число этапов – вероятное «родословное древо» данного семейства и звуковые законы (правила алгоритмов), действующие на разных его ветвях. – Это уже не обязательно только об обучении – хотя я всё же, как и наш друг профессор, думаю, что в обозримом будущем лингвистические открытия будут всё же совершаться «вручную» (но пена-то у рта ни к чему).

Конечно, в коротком тексте о таком необъятном предмете неизбежно остаются какие-то вещи, которые только упомянуты, но не получают никакого дальнейшего развития. Мне особенно болезненно чувствуется, что я упомянул о верхненемецком языке и о втором передвижении согласных, но оставил это висеть. Постараюсь чуть исправить это.

Верхненемецкий – это общее название для целой группы диалектов на территории немецкого языка, в которую входит и современный немецкий литературный язык. Противоположное – нижненемецкие диалекты, на которых говорят на равнине, в нижнем течении текущих на север рек; литературный язык, основанный на каких-то из этих диалектов – голландский. Если вы хотите получить представление о том, в чем разница между верхне- и нижненемецким, полистайте голландский и немецкий словари.

В истории верхненемецкого языка (языков? верхненемецкой ветви общегерманского древа?), уже когда германские языки отделились друг от друга, после общего для всех германских языков первого передвижения согласных, произошло (с теми же согласными) второе передвижение. В остальных языках – готском, английском, скандинавских, нижненемецком – это второе передвижение не произошло.

Задача 8. Согласные английского языка ближе к согласным общегерманского, чем (верхне)немецкие (не будем связываться с английскими гласными). Пользуясь материалом задачи № 21 из сборника «Задачи лингвистических олимпиад» и ее решением (где речь идет, в частности, о древнеанглийском и древневерхненемецком языках) и поиском по английскому и немецкому словарю, постарайтесь установить, в чем состояло второе передвижение согласных.

Предупреждаю, что полностью решить эту задачу – с составлением действующего в ста процентах случаев алгоритма – вам, скорее всего, не удастся. В частности, потому, что, хотя английский и ближе к прагерманскому в отношении согласных, но не совпадает с ним: в английском тоже происходили изменения согласных (например, упомянутое нами общегерманское modar дало в аглийском mother ); и я не подбирал материал специально, чтоб задача решалась без исключений. Удовлетворитесь тем, чтобы найти правила, действующие в довольно значительном большинстве случаев (в настоящей – не «игрушечной» – научной работе это было бы, в идеале, недопустимо).

Заметим, что в датском произошло свое собственное передвижение согласных – в направлении, противоположном верхненемецкому. Полистайте-ка и датский словарь.