Экономическая динамика: трансформация наемного труда

Новая городская маргинальность - побочный продукт двойной трансформации в сфере труда. Первая, количественная, ведет к исчезновению миллионов низкоквалифицированных рабочих мест под совместным давлением автоматизации и конкуренции со стороны иностранной рабочей силы. Другая трансформация - качественная, включающая деградацию и размывание базовых условий найма, оплаты и социального страхования практически для всех, кроме наиболее защищенных работников.

С момента, как Фридрих Энгельс написал классический обзор условий жизни рабочего класса на фабриках Манчестера, и до кризиса великих промышленных центров евроамериканского капитализма полтора столетия спустя, совершенно справедливо считалось, что увеличение доли населения, выходящего на рынок труда, дает эффективное и достойное решение проблемы городской бедности. При новом экономическом порядке этот тезис в лучшем случае сомнителен, а в худшем - совершенно неверен.

Во-первых, значительная часть рабочего класса была уволена по сокращению штатов и составляет «избыточное трудоспособное население», которое, вероятно, никогда снова не найдет постоянной работы. В любом случае, учитывая ослабление функциональной связи между макроэкономическими показателями и условиями жизни в бедных анклавах «первого мира», а также принимая во внимание повышение производительности труда, обеспечиваемое автоматизацией и компьютеризацией, даже совершенно фантастические темпы роста не позволяют «абсорбировать» тех, кто был «депролетаризирован» - то есть принудительно и фактически насовсем вытеснен с рынка труда, замещен машинами и дешевым трудом мигрантов и иностранных рабочих[7].

Во-вторых, и это более важно: сам характер трудовых отношений изменился за последние два десятилетия так, что они больше не гарантируют защиты от бедности тем, кто в эти отношения вступает. Распространение частичной занятости, гибкого графика и временной работы ведет к уменьшению вознаграждений, разрушению профсоюзной защиты, распространению «двухуровневой» тарифной сетки[8], возрождению потогонных производств, сдельных расценок и нищенских зарплат. С учетом продолжающейся «приватизации» общественных благ, таких, как здравоохранение, трудовой договор стал скорее источником неуверенности и неравенства, нежели социального выравнивания и защиты для тех, кто оказался на периферии рынка труда[9]. В общем, там, где раньше экономический рост и соответствующее расширение рынка труда были универсальным средством против бедности, сегодня они сами являются частью болезни.

 

Политическая динамика: реконструкция государства благосостояния

Фрагментация и десоциализация труда - не единственные факторы, обеспечивающие подъем новой городской бедности. Наряду с законами рынка, государство благосостояния само по себе является источником городского неравенства и маргинальности. Такие государства не только проводят политику «зачистки» наиболее одиозных последствий бедности и замалчивания (или, наоборот, повсеместного оглашения) ее социального и пространственного влияния - они также определяют, кто будет понижен в статусе, как, где и на какое время.

Государство - главный источник стратификации «по собственному усмотрению», особенно в самом низу социально-пространственной иерархии[10]: оно обеспечивает или преграждает доступ к необходимому школьному образованию и профессиональной подготовке; за счет установления административных правил найма, увольнения, а также выхода на пенсию оно определяет условия входа на рынок труда и выхода с него; оно распределяет (или терпит в этом неудачу) базовые блага первой необходимости; оно активно поддерживает или, напротив, затрудняет отношения внутри семьи (домохозяйства); и, наконец, через путаницу административных и фискальных схем именно государство определяет как глубину бедности в материальном плане, так и ее географическое распределение и концентрацию.

Сжатие и фрагментация государства благосостояния - две главные причины социального разложения и обнищания, наблюдаемых в мегаполисах развитых обществ. Это особенно заметно в США, где доля населения, охваченного системой социального страхования, сокращается два десятилетия, - в то самое время, когда программы поддержки бедных урезались и все больше превращались в инструменты надзора и контроля. Недавняя «реформа» системы социального обеспечения, состряпанная республиканским конгрессом и подписанная президентом Клинтоном летом 1996 года, символизирует такой подход[11]. Она заменяет право на государственное вспомоществование обязанностью трудиться - в том числе и на рабочих местах, не подпадающих под программу социального обеспечения, и за плату ниже средней - всем трудоспособным гражданам, включая женщин, недавно ставших матерьми, с детьми на иждивении. Реформа существенного снизила финансирование пособий и ввела прижизненный лимит на социальную помощь. Наконец, она переложила административную ответственность с федерального правительства на штаты и округа, усилив, таким образом, уже существующее неравенство в доступе к социальному обеспечению и ускорив начинающуюся приватизацию социальной сферы.

Схожая логика сокращений и перекладывания обязательств доминировала (в полном объеме или частично) в различных модификациях систем социального обеспечения в Великобритании, Германии, Италии и Франции. Даже в Голландии и скандинавских странах были предприняты меры, призванные сократить доступ к государственной помощи и приостановить рост социальных расходов бюджета. Мантра «глобализации» и ужесточение бюджетной дисциплины, навязанное Маастрихтским договором, послужили оправданием этих мер и предлогом для сокращения вложений в социальную сферу в местах проживания бывшего рабочего класса, столь сильно зависимого от поставляемых государством общественных благ. Накапливающиеся недостатки национальных систем соцобеспечения вынудили региональные и местные власти запускать собственные программы для сокращения растущего неравенства (особенно в отношении бездомных и людей, которые в течение длительного времени не могут найти работу).

Нерелевантность «национального государства» текущим вызовам стало общим местом в интеллектуальных дискуссиях по всему миру. Ныне модно оплакивать неспособность центральных политических институтов сделать хоть что-то с растущей социальной неразберихой, ставшей следствием глобального реструктурирования капитализма. Но значительные и устойчивые расхождения в масштабах нищеты, равно как и в уровне жизни, мобильности и пространственной специфике городской бедности в различных странах, указывает на то, что слухи о постепенном исчезновении национального государства благосостояния сильно преувеличены. И если с конца 1980-х программы трансфертов и налогового стимулирования в Нидерландах и Франции позволили значительной части малообеспеченных домохозяйств подняться на средний национальный уровень доходов (62% и 52% соответственно), то в Западной Германии благодаря государственной помощи только треть такого рода домохозяйств смогли выйти из-за черты бедности, а в США - практически никто. Число детей, живущих в условиях крайней бедности, в скандинавских странах удалось свести до нуля, а в США каждый шестой ребенок находится в подобных условиях (и каждый второй - черный)[12]. Государства добиваются положительных сдвигов - когда им не все равно. Следовательно, необходимо вернуть их в фокус внимания сравнительной социологии городской маргинальности, как совокупность производительных и корректирующихинституций.