5. Разложение первобытного общества.

а) Процесс классообразования,

появления частной собственности и семьи.

Основной причиной разложения первобытного общества и процесса классообразования стало дальнейшее развитие производящего хозяйства и получения регулярного избыточного продукта. В эпоху разложения первобытного общества произошёл переход от ручного к пашенному земледелию, получило развитие кочевое скотоводство, благодаря развитию металлургии были усовершенствованы орудия труда. Производственные достижения эпохи способствовали дальнейшему развитию домашних промыслов (то есть производства изделий для собственных нужд) и возникновению ремёсел (то есть производства изделий для обмена или продажи). Повысилась роль обмена (на смену дарообмену, основная цель которого состояла в укреплении обменных связей, пришла форма, в которой самодовлеющей ценностью стали получаемые вещи). Рост массы производимого продукта и обеспечение регулярности его получения создали условия для превращения избыточного продукта в прибавочный, порождая отношения эксплуатации. С появлением в эпоху классообразования прибавочного продукта начинается «вызревание» институтов классового общества: частной собственности, общественных классов и государства.

Этнологические данные указывают на то, что накопление частных богатств происходило прежде всего в семьях представителей родоплеменной верхушки. Уже в позднеродовой общине начали складываться предпосылки наследственного главенства, власть стала закрепляться за представителями наиболее многочисленных (а потому могущественных) родов. Однако разрушение общинного уклада, присущих ему коллективистских принципов, появление социальной дифференциации и становление частной собственности происходило в острых противоречиях между новыми и старыми порядками. Частнособственническим началам приходилось на ранних этапах преодолевать и многочисленные коллективистские формы производства, и прочную психологию общинно-родовой эгалитарности. Накопление отдельными семьями излишков как в натуральной, так и в превращённой форме было противно самому духу первобытнообщинных традиций, и от более имущих требовали, чтобы они так или иначе делились с менее имущими. Разбогатевший человек (особенно занимающий в общественной иерархии видное место), чтобы не лишиться авторитета и влияния, должен был устраивать пышные пиры, щедро одаривать родичей, соседей и гостей, помогать нуждающимся. Скупой богач не только лишался авторитета, но и мог лишиться имущества, а иногда и жизни. В сопротивлении коллективистских традиций тенденциям накопления движимой собственности выявлялась общая закономерность: от требования ненакопления – к требованию раздачи. Тем не менее, индивидуализация труда во всех сферах вела к появлению частной собственности не только на движимое имущество, но и на землю – основное средство производство. Отдельные семьи уже стремились закрепить за собой право наследственного владения и даже полного распоряжения наделом земли.

Институт рабства.

Возникновение частной собственности усилило общественную и имущественную дифференциацию, породило отношения эксплуатации, неизвестные в предшествующий период развития общества. На стадии разложения первобытных отношений возникает институт рабства. В своих древнейших формах рабство было патриархальным. Первоначально рабами становились захваченные в ходе военных действий представители других племён. Их включали в семью на правах младших членов, сохраняя определённые личные и имущественные права. Обычаи эпохи классообразования запрещали продажу, убийство и даже жестокое обращение с рабом. Последний в случае недовольства хозяином был вправе уйти к другому владельцу. Вначале рабство не было пожизненным: раб, пробыв в этом состоянии несколько лет, становился полноправным соплеменником. Освобождение раба считалось актом великодушия и щедрости, достойным поступком, вызывающим социальное одобрение.

В эпоху перехода от первобытности к государственности раб потерял свой прежний статус. Обращение с ним стало жестоким. В связи с общественным расслоением и имущественной дифференциацией в рабство начали попадать соплеменники, возник институт долгового (кабального) рабства. Общественно-экономическое расслоение, стимулировавшее процесс классообразования, получило в дальнейшем идеологическое оформление. Так уже на завершающем этапе классообразования, свобода и рабство настолько противопоставлялись друг другу, что в принципе не сравнимыми считались статусы не только свободного и раба, но и свободнорождённого и несвободнорождённого. В свою очередь в среде самих свободных богатая и влиятельная верхушка, обособившись в наследственную знать, начала претендовать на неизменное главенство, особое почётное положение, специфические знаки отличия и другие привилегии. Беднота, рядовые общинники противопоставлялись им как безродные, простолюдины, чернь.

Переворот в положении полов.

Подъём производства и вызревание отношений частной собственности в эпоху классообразования привели к изменениям в положении полов. В новых исторических условиях женщина оказалась отстранена от основных видов хозяйственной деятельности, её участие в общественном производстве было ограничено, главным образом, домашним хозяйством; практически все основные средства производства перешли в распоряжение, а затем и в собственность мужчин; стремление мужчин передать свою собственность детям обусловило переход от женского счёта родства и наследования к мужскому. Так в эпоху классообразования окончательно утвердился патриархат и патриархальная система общественных отношений.

Понижение общественного статуса женщины нашло отражение в общественной идеологии, праве, религии, а также в специфически патриархальных бытовых установлениях. Они предписывали женщинам уступать дорогу мужчинам, не посещать места мужских сборищ (народных собраний, судебных заседаний, культовых мероприятий), не показываться без особой надобности в общественных местах.

Брак и семья.

Индивидуализация общественного производства, ставшая возможной в результате совершенствования материально-технической базы, способствовала постепенному превращению коллективного хозяйства и коллективной собственности общины и рода в частное хозяйство и частную собственность отдельных семей. В новых условиях отдельная семья неизбежно должна была превратиться в устойчивую, целостную социально-экономическую общность. Это стало возможно благодаря переходу от полигамной брачно-семейной формы к моногамной. Поскольку брак теперь представлял фактически покупку женщины мужчиной, первая превращалась в объект купли-продажи. Закономерным следствием было утверждение в быту семьи патриархальных порядков, которые отчётливо выражали неравенство мужчины и женщины, старших и младших, главы семьи и его домочадцев. Девушка должна была беспрекословно повиноваться своим старшим родственникам, замужняя женщина – купившей её семье (главе патриархальной семьи, его жене, своему мужу и.т.д.). Развод стал привилегией мужчин, и даже после смерти мужа вдова продолжала принадлежать его семье. Патриархальный порядок наследования (то есть от отца к детям) требовал бесспорного факта отцовства, что способствовало появлению новых правил брачной морали. Согласно им супружеская неверность жены наказывалась отсылкой домой, членовредительством, продажей в рабство и даже смертью. Муж, напротив, продолжал пользоваться прежней половой свободой. Особенности новых брачных норм нравственности оказали влияние на добрачные моральные нормы: от девушек, в отличие от мужчин, стали требовать строгого целомудрия.

Патриархальный общественный уклад отразился не только на положении женщин, но и на положении младших по возрасту мужчин. Попадая в зависимость от старших (прежде всего главы семьи), они не были свободны ни в экономической, ни в личной сферах жизни. Патриархальные обычаи предписывали сыновьям беспрекословное повиновение отцу под страхом лишения наследства, изгнания из дома, продажи в рабство, а патриархальный этикет запрещал младшим по возрасту лежать или сидеть, громко разговаривать или смеяться в присутствии старших, заговаривать с ними первыми и.т.д.

б) Генезис государства и правовых норм

общественной регуляции.

Усложнение общественного производства, социальная дифференциация порождали противоречия и конфликты, требовали укрепления организационно-управленческой функции, для которой традиционные родоплеменные органы власти, проникнутые духом первобытной демократии, были непригодны. Постепенно начинают складываться властные структуры во главе с харизматическим лидером, власть которого была сакрализована, находила поддержку в чиновничье-бюрократическом аппарате, нарождающейся армии, налоговых и судебных органах.

В процессе становления государства некогда синкретные социальные мононормы «расщепляются» на право (то есть совокупность норм, выражающих волю господствующего класса и обеспеченных силой государственного принуждения) и нравственность (то есть совокупность норм, подкреплённых только силой общественного мнения). Правовые нормы регулировали хозяйственную жизнь общества, обеспечивали его целостность, защищали собственность и привилегии социальной верхушки. Например, если раньше в случае кражи большое значение придавалось тому, кем совершён проступок (сородичем или чужаком), на первый план выходили кровнородственные отношения, то в эпоху государственности особенно жёстко начало караться посягательство на собственность представителя социальной верхушки. Таким образом, в праве по сравнению с обычаем на первое место начинает выходить представление о социальной принадлежности сторон. Именно место человека в социальной иерархии на ранних этапах развития права подлежит оценке в первую очередь: кровь благородного оценивается выше, чем кровь простолюдина. Последняя часто вообще не подлежала возмещению: столь мала в общественном сознании была её «стоимость». Несмотря на все имеющиеся отличия между обычаем и правом, источниками последнего стали именно обычаи эпохи классообразования, в связи с чем «первоначальное» право получило название обычного.

в) Легенды о «Золотом веке».

В период разложения родовых отношений и нарождения государственности в общественном сознании происходят существенные изменения. Социальная память уже настолько развита, что, удерживая представления о прошлом, начинает фиксировать происходящие в социуме сдвиги. В эпоху классообразования происходит обращение к прошлому как к некоему исконному, изначальному, но затем утраченному состоянию. Отношение к настоящему с позиции утерянного прошлого возникает не просто как воспоминание о былом, канувшем в Лету, а как реакция протеста и противления происходящим изменениям. Такое отношение предполагает появление в обществе социальных слоёв и классов, испытывающих недовольство его современным состоянием. Фиксируя критическое отношение к действительности, общественное сознание уже способно сопоставить сущее (наличное, имеющее место состояние общественного бытия) и некое идеальное должное (в данном случае историческое прошлое). Сам по себе этот факт говорит о многом. Безусловно, уже на стадии перехода от позднеродовой общины к государственному бытию происходит раскрепощение сознания, медленное разрушения обычая и постепенное становление новой формы общественной и личной регуляции ‑ морали. Критическое отношение к господствующим нравам, укладу жизни и социальным отношениям первоначально сложилось в виде представлений о минувшем «Золотом веке».

В легендах о «Золотом веке», существующих у всех народов, подчёркивается мысль о том, что общественная гармония, социальное процветание были сопряжены с торжеством высоких нравственных принципов, приоритетом духовного над материальным, имевшим место в некоем идеальном историческом прошлом. Раннюю зародышевую форму этих легенд можно найти в мифологии народов, находящихся в фазе доцивилизационного развития. Суть подобных представлений состоит в том, что далёкие предки ныне живущих народов не только обладали особыми чудесными способностями, но и являли пример образцового социального поведения (такого, в котором не было места асоциальным и аморальным проявлениям). Люди вели счастливую жизнь, были искренни и доброжелательны, но изначальная гармония оказалась утрачена. Произошла поляризация бедности и богатства, распространились корыстолюбие и эгоизм, стяжание славы, власти и богатства стало целью существования, а вероломство и обман ‑ основными средствами достижения успеха и нормой жизни. Всё это воспринималось как забвение общих интересов, всеобщая «порча нравов», отступление от изначальной «правды-справедливости».

Современные исследователи феномена морали приходят к выводу о том, что реально легенды о «Золотом веке» сложились в эпоху разложения первобытного общества и родового способа организации социальной жизни. Это время сопровождалось непрерывными войнами, междоусобицами в рамках прежде стабильных общинных форм жизни, что вело к разрушению кровнородственных отношений, уничтожению привычных коллективистских принципов во взаимоотношениях. Прошлое, более спокойное время, должно было по контрасту с жестокими реалиями новой действительности казаться людям беззаботной и счастливой порой. Как своего рода «Золотой век» в легендах характеризуется либо заря мироздания (в скандинавской мифологии), либо привольная жизнь во времена мифических государей (китайская мифология), либо эпоха, когда на земле правили боги (египетская мифология). Своеобразным вариантом легенд о «Золотом веке» может считаться библейский рассказ о жизни первых людей (Адама и Евы) в раю, где прародители человечества вели не только праздно-счастливую, но и невинную жизнь. Изгнанные Богом за ослушание (попробовав запретный плод с древа познания Добра и Зла), они лишились райского блаженства и вечной жизни, связали наследственной греховностью всё человечество, открыли своим поступком двери злу во всём многообразии его конкретных проявлений.

Легенды о «Золотом веке» ещё долго будоражили воображение европейцев. Открытие в эпоху Возрождения и Нового времени неизвестных народов, ведущих первобытную, общинную, лишённую противоречий и социального гнёта жизнь, было воспринято как подтверждение знакомой картины библейского рая, имевшего место, но утраченного «Золотого века». Подобные «идиллические» картины способствовали возникновению представлений о «добром дикаре», живущем по разумным законам природы. Подобной точки зрения придерживались философы 16 – 18 веков (М. Монтень, Ж.Ж. Руссо, Д. Дидро, И. Гердер), а также учёные 19 века (Л. Морган и Н. Зибер), склонные идеализировать «естественное» состояние первобытного человека. В реальности родоплеменной строй, конечно, не был тем «Золотым веком», каким его рисовала народная фантазия, а представления о «добром дикаре», живущем счастливой первобытной жизнью, были не более чем иллюзией. Недаром Б.Ф. Поршнев писал о том, что дикари выглядели импозантно только в описаниях романтиков-путешественников, приписывающих им черты собственных социальных идеалов. Тем не менее легенды о «Золотом веке» не просто продолжали существовать как культурный феномен далёкого прошлого, но и питали философскую и общественно-политическую мысль на протяжении многих веков. В связи с этим нередко в трудах авторов Нового и даже Новейшего времени вынужденный коллективизм, принудительное равенство и уравнительная система распределения, безальтернативная общинная сплочённость «классической» первобытности становились неким социально-нравственным идеалом.