Глава 3 Личность в истории общества

Понятие Отчуждения фиксирует специфическую форму взаимоотношений между родовым человеком и отдельной личностью. Вся совокупность общественного богатства, культурных ценностей, форм общения

— не что иное, как объективация, и в этом смысле отчуждение человека как рода. Но это отчуждение есть одновременно и присвоение: каждый индивид в процессе обучения, воспитания, деятельности присваивает то, что создано его предшественниками и современниками, и из этих присвоенных элементов конструирует собственную личность. Затем, в процессе труда, познания и общения он снова как бы отдает (с процентами) присвоенное им содержание обществу. Эта диалектика «интериоризации» (присвоения) и «экстериоризации» (отчуждения) является всеобщей и происходит в любых общественных формах.

Однако возможности индивидов, принадлежащих к разным классам, неодинаковы. Рабочий, лишенный средств производства, не имеет доступа к вершинам культуры, и эта ограниченность его «присвоения» лимитирует и возможности его самореализации. Пока общественные предпосылки для изменения существующего положения не созрели, люди, по крайней мере в массе своей, довольствуются данными условиями, считают их естественными, нормальными. Но когда данные, ограниченные отношения исчерпывают свои возможности, они начинают восприниматься как бесчеловечные, противоестественные. «Отчуждение» есть лишь самая общая характеристика этих социальных противоречий и отражения их в общественном сознании (например, в отношении рабочего к труду.

255

Отсюда — и многозначность самого термина «отчуждение». В философской и социологической литературе он употребляется, по меньшей мере, в трех главных значениях, не говоря уже о различных нюансах. Вопервых, говоря об отчуждении, философы часто имеют в виду любое опредмечивание человеческой деятельности — всякое проявление моей деятельности, любой результат моего труда принимает какую-то материальную форму и, следовательно, отделяется, отчуждается от меня как творца. Вовторых, отчуждение обозначает овеществление субъекта, ограничение активнотворческого начала в человеке, его порабощение продуктами его же собственной деятельности. В-третьих, отчуждение обозначает психическое состояние лица, не чувствующего себя свободным в своих действиях, сознающего себя вещью, игрушкой каких-то внешних сил. Все эти три значения взаимосвязаны и в то же время принципиально различны.

Первое истолкование отчуждения, типичное, например, для экзистенциалистов, представляется чрезмерно расширительным. Зачем называть отчуждением необходимое условие любой человеческой деятельности, без которого невозможно никакое самовыражение, никакое самоутверждение личности? Маркс специально разграничивал опредмечивание (Vergegenstandlichung), составляющее неотъемлемую черту всякой предметной деятельности на любой ступени истории человечества, и овеществление (Versachlichung, или Verdinglichung) как специфическую форму опредмечивания, связанную с определенными историческими условиями, прежде всего с товарным производством, с част

256

ной собственностью и антагонистическим разделением труда. Отождествление отчуждения с опредмечиванием делает самый вопрос об его преодолении бессмысленным.

Под «глобальное» отчуждение можно подвести решительно все. Человек лишен самосознания, не отделяет себя от продуктов своей деятельности? Виновато отчуждение. Самосознание индивида, наоборот, оторвано от деятельности? Дело опять-таки в отчуждении. Отчуждение становится своего рода волшебным словом, которое должно разом открывать все двери, а фактически не открывает ни одной.

Более определенно, на первый взгляд, психологическое понятие отчуждения (отчуждение как психическое состояние индивида, его отношение к внешнему миру и собственной деятельности). Вопросы этого рода (как человек относится к собственной деятельности, в чем рабочий видит смысл своего труда и т. и.) весьма существенны. Маркс тоже начинал с анализа отношения рабочего к труду и лишь затем обра тился к исследованию объективных социальных процессов, детерминирующих это отношение. Психологическая трактовка отчуждения весьма распространена в современной американской социологии. С одной стороны, это связано со стремлением уточнить многозначное понятие, чтобы можно было использовать его в эмпирическом исследовании, с другой стороны, это выражает стремление выхолостить из идеи отчуждения ее социально-критическое начало. Мелвин Симон, например, рассматривает отчуждение как специфическое переживание индивида и обнаруживает в нем пять различных модальностей:

257

1) бессилие — индивид считает, что его деятельность не может дать тех результатов, к которым он стремится; 2) бессмысленность — индивиду не ясно значение событий, в которых он участвует, он не знает, во что он должен верить, почему надо поступать так, а не иначе; 3) дезорганизация норм (normlessness) или аномия — ситуация, в которой индивид сталкивается с противоречивыми ролевыми ожиданиями и вынужден для достижения поставленных целей прибегать к социально неодобренному поведению; 4) изоляция — отчуждение индивида от господствующих целей и ценностей, расхождение индивида с данным обществом в оценке значимых в этом обществе целей и верований; 5) самоотчуждение — отчуждение индивида от самого себя, ощущение себя и своих способностей как чего-то чужого, как средства или инструмента89.

Типология, предложенная Симэном и принятая многими исследователями, «работает» при эмпирическом исследовании субъективных, психологических процессов, например отношения человека к своему труду, степени его идентификации с ролью и т. д. Но при этом отчуждение описывает уже не социальную действительность, а только индивидуальное (или групповое) самосознание. Например, отчуждение труда сводится к конфликту между ценностной ориентацией личности и ее профессиональной ролью90. Там, где такого конфликта нет, нет и отчуждения. В свете концепции Симэна, «веселый робот» Олдоса Хаксли, который вполне «удовлетворен» своей жизнью, так как полностью лишен индивидуальности и легко под-

258

дается манипулированию, должен быть признан свободным от отчуждения. Психологическая трактовка отчуждения фактически выхолащивает

социально-критическую направленность этого понятия. Степень отчуждения ставится теперь в зависимость от индивидуальных особенностей лица; отчужденный — значит неприспособленный; ему можно помочь, изменив его установки, мешающие ему «принять» существующую действительность. Да и сами социальные условия оказываются теперь не целостной структурой, а суммой отдельных элементов.

Взять хотя бы проблему отношения рабочего к труду. Труд имеет как свои функциональные (обусловленные характером выполняемых операций), так и свои социальные (обусловленные характером общественных отношений, в которые включены работающий человек и его деятельность) аспекты. Конкретное отношение рабочего к своему труду — удовлетворен он или нет, нравится ему труд или нет — обусловлено обоими этими аспектами.

С точки зрения функциональной, конвейерный труд, в силу своей монотонности, одинаково утомителен и при капитализме, и при социализме. Фромм, Свадос и другие основывают свой вывод о неустранимости отчуждения именно на анализе конвейерного труда, где рабочий предельно несвободен. Но конвейер — не предел технического прогресса, а только одна из его стадий. Рабочий-наладчик на автоматизированном предприятии не ощущает той функциональной скованности, которая характерна для машиносборочного конвейера. Он сам определяет

259

последовательность операций, ритм и темп движения и т. д. Поэтому, как показывают конкретные исследования, его удовлетворенность своим трудом выше, чем у конвейерного рабочего.

Но кроме функциональной стороны дела есть еще сторона социальная. Смысл труда для рабочего отнюдь не сводится к пониманию существа выполняемой им частной операции, а свобода — к возможности определять последовательность и ритм собственных движений. Труд на эксплуататора, даже при максимальной функциональной, технологической свободе, всегда остается вынужденным, подневольным. И даже самый скучный, нетворческий труд приобретает личностное, моральное содержание, если человек может сказать о себе словами поэта:

Радуюсь я:

это мой труд Вливается

в труд моей Республики.

Степень удовлетворенности или неудовлетворенности человека своим трудом вообще нельзя понять, оставаясь в рамках отношения «индивид— работа». Здесь многое зависит от уровня потребностей рабочего, которые, в свою очередь, вытекают из его социального положения, образования и т. п. Было бы неправильно судить об американских рабочих только по описаниям Свадоса, Чиноя и др. По данным Блаунера91, от 75 до 90% американских рабочих в общем и целом удовлетворены даже рутинной работой. Но это объясняется, как признает сам Блаунер, главным образом низким образовательным уровнем рабочих и соответствующим воспитанием,

260

которое побуждает человека довольствоваться малым и не стремиться к большему. То же самое констатирует М. Симэн 92 на основании изучения большой группы (558 человек) шведских рабочих. Эти люди не сравнивают свою работу с каким-то идеальным образцом, не пытаются превратить ее в главный источник внутреннего удовлетворения, они принимают ее такой, какова она есть, с ее необходимостью и однообразием, однако это не вызывает у них болезненных явлений, вроде аномии, общей враждебности к окружающим, политической апатии и т. п. Отношение личности к труду производив от других

ее ценностных ориентации.
По словам Блаунера, «индустриальное бессилие» включает в		себя
четыре компонента:
1) отделение производителя от собственности на средства производства
и готовые продукты; неспособность влиять на	общую политику фирмы; 3)
отсутствие контроля над условиями труда;	4) отсутствие контроля	над

непосредственным трудовым процессом. Однако для американских рабочих существенны лишь два последних момента, непосредственно затрагивающие

их деятельность. «Более общие и	абстрактные аспекты бессилия» не
волнуют рабочих, они свыклись с этими у	словиями. «Сегодня средний

рабочий так же мало желает владеть своими машинами, как современные солдаты — своими гаубицами, а правительственные чиновники — своими

служебными	картотеками»	93. Если принять это суждение просто как
констатацию	определенных	психологических настроений, то, вероятно,

Блаунер прав. Однако само ограничение интересов рабочего сферой

261

непосредственной деятельности есть результат капиталистических отношений, делающих человека простым агентом производства. А это-то как раз и выпадает из психологической трактовки отчуждения.

Психологическая трактовка отчуждения, концентрирующая внимание на переживаниях индивида, недооценивает зависимость индивидуального самосознания от сознания общественного, т. е. самосознания родового человека. А ведь оно тоже противоречиво. С одной стороны, бессилие человека перед стихийными силами природы и общества порождает фетишистские формы сознания, иррациональную веру. Не узнавая в противостоящих ему общественных силах результатов собственной совокупной деятельности, люди неизбежно мистифицируют, фетишизируют эти силы, превращая их в самостоятельные сущности. Древнейшей формой такого фетишистского мировоззрения является религия, которую Маркс определял как «самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял» 94. Идея смирения перед богом есть не что иное как признание неустранимости факта отчуждения и отказ от борьбы за его преодоление. Но существуют и светские формы религиозного сознания. В конце концов, какая разница, объявляется ли творцом истории бог или техника, гений или государство? Во всех этих случаях человек мыслится не субъектом, а только продуктом чьей-то чужой деятельности, обладающей собственной волей, которой человек не обладает. Не все ли равно, кто истолковывает эту волю — жрецы, пророки или чиновники?

262

С другой стороны, пока люди не научились рационально осмысливать собственные проблемы (а это тоже зависит от социальных условий), крушение иррациональной веры порождает у них болезненное безверие, чувство одиночества, беспомощности. Причем как вера, так и безверие являются фазами одного и того же «разорванного сознания», понять которое можно только из анализа социальной действительности.

Таким образом, ни «глобальная», ни психологическая концепции отчуждения не дают ответа на наши вопросы. В первом случае любая социальная действительность оказывается одинаково неудовлетворительной, во втором — одинаково приемлемой. Реальная проблема, сформулированная Марксом, состоит в следующем:

«Социальная сила, т. е. умноженная производительная сила, возникающая благодаря обусловленной разделением труда совместной деятельности различных индивидов,— эта социальная сила, вследствие того, что сама совместная деятельность возникает не добровольно, а стихийно, представляется данным индивидам не как их собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоящая власть, о происхождении и тенденциях развития которой они ничего не знают; они, следовательно, уже не могут господствовать над этой силой,— напротив, последняя проходит теперь ряд фаз и ступеней развития, не только не зависящих от воли и поведения людей, а наоборот, направляющих эту волю и это поведение» 95.

Но в этой формуле в нерасчлененном виде сконцентрирована целая совокупность вопросов:

263

объективная закономерность общественного развития, существующая на всех его этапах, при всех социальных условиях; стихийность совместной деятельности людей, присущая определенным социальным организмам; трудности осознания индивидами своей связи с социальным целым и вытекающая отсюда фетишизация этого целого и его отдельных элементов. Непосредственно перевести это в эмпирические, измеримые параметры невозможно. Маркс не случайно перешел от первоначальной абстрактно-фило- софской постановки проблемы отчуждения к конкретному исследованию экономических и социальных аспектов освобождения человека. Конечно, этот путь труден. Легко сказать: человек отчужден, он не хозяин своей судьбы, а нужно, чтобы было иначе. Гораздо труднее исследовать реальные пути и способы такого освобождения. Утопии и идеологические фикции часто выглядят заманчивее и ярче, чем осторожные научные прогнозы. Но зато конкретно-исторический подход дает более прочные и надежные результаты.

ПРОТИВОРЕЧИЯ ТЕОРИИ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»

Возражения вызывает и концепция «массового общества» 96. Само это понятие на редкость расплывчато и неопределенно. Термин «масса» имеет в этих теориях самые разнообразные значения: масса как недифференцированное число, как суждения некомпетентных лиц, как механизированное общество, как бюрократическое общество и просто как толпа. Сами теории этого рода распадаются на три типа:

264