АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ

А.Н.КИРПИЧНИКОВ

КУЛИКОВСКАЯ БИТВА

Под редакцией академика Б. А. РЫБАКОВА

ЛЕНИНГРАД • «НАУКА» . ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ .1980

И иноплеменници побегуть от лица ва­шего, и облегчится земли вашей тягота, и умножатся нивы ваша обильем.

Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русъскаго

И когда, наутро, черной тучей

Двинулась орда, Был в щите Твой лик нерукотворный

Светел навсегда.

А. Блок. На поле Куликовом

ВВЕДЕНИЕ

Куликовскую битву по ее размаху и последствиям можно отнести к величайшим международным сражениям сред­невековья. Для русского народа то была крупнейшая освободительная битва. Ее не сравнишь с обычными схватками феодальной поры с их зачастую сиюминут­ными целями и эфемерными результатами. На Куликовом поле в открытом противоборстве решалась судьба народа, столкнулись угнетенные и их поработители, силы склады­вающегося государства и ордынской знати.

Долгие десятилетия столь крупное сражение было не­возможно: слишком неравны были силы, слишком подав­ляющим было монголо-татарское войско, не знавшее по­ражений в наступлении и полевом бою. Со времен Ба-тыева похода каждое поколение русских людей надеялось и ожидало своего освобождения. Но прошло почти 150 лет татарской¹ неволи, прежде чем положение стало ме­няться. На месте феодально разобщенных и поэтому часто слабосильных земель и княжений возникла средневеко­вая федерация, способная оказать отпор даже самому сильному противнику. При всем этом выступление в 1380 г. объединенного русского войска против векового врага вызвало изумление даже в среде русских князей. По словам одного из действующих лиц Куликовской эпо­пеи, князя Олега Ивановича Рязанского: «Аз чаях по преднему, яко не подобаеть русским князем противу въсточнаго царя стояти».²

Куликовская битва показала, что, казалось, навеки обессиленный и порабощенный народ способен не только на разрозненный отпор, но и на наступление, невиданное по размаху и широте организации. Куликовская битва оказалась самым выдающимся общенаредным сражением Руси эпохи зрелого средневековья. Но ее победоносный исход заранее не был предопределен и зависел от многих переменчивых обстоятельств. Смелое выступление русских войск для решающего генерального сражения с опасней­шим врагом было, однако, закономерно и подготовлено всем ходом русской истории.

Ни одно сочинение по истории средневековой Руси не обходится без упоминаний о Куликовской битве. Ей по­священы статьи, разделы, книги историков, литературове­дов, лингвистов, краеведов, археологов, писателей начиная с 1680 г. Специальные работы по интересующей теме со­зданы в последнее время М. Н. Тихомировым, Л. В. Че-репниным, В. Т. Пашуто, Д. С. Лихачевым, Л. А. Дмит­риевым, Ю. К. Бегуновым, С. Н. Азбелевым, М. А. Сал-миной, И. Б. Грековым и др.³ В этих исследованиях из­ложен ход великой битвы, раскрыто ее историческое значение, установлена степень достоверности источников и предложена их датировка, прослежены судьбы участни­ков сражения, мобилизован круг источников Куликов­ского цикла.⁴ Издаются лицевые рукописи. Военные исто­рики определили этапы сражения и новизну некоторых тактических приемов.⁵

В общей, воссозданной многими специалистами кар­тине Мамаева побоища, однако, все еще остаются непро­рисованные места. Углубленное знание исторической об­становки еще не соответствует военной изученности со­бытия. Не повторяя того, что уже сделано, остановимся на недостаточно разработанных вопросах. Речь преиму­щественно пойдет о военной обстановке XIV в., организа­ции, составе, численности, мобилизационных возможнос­тях, боевом и походном построении войска времени Дмит­рия Донского. Будут затронуты также стратегия, тактика боя, вооружение, предложен реконструированный по источникам ход битвы. Попытка исследования военной стороны Куликовской эпопеи базируется на приведенных в систему знаниях о русском военном деле и вооружении периода зрелого феодализма.⁶

4

Написать настоящую Книгу посоветовал мне акад. Б. А. Рыбаков. Посвящаю ее 600-летнему юбилею великого сражения, который в 1980 г. широко отмечался в нашей стране. Это событие сопровождалось изданием книг, статей, альбомов, устройством выставок, научных конференций, открытием на Куликовом поле интересного музея. Здесь уместно упомянуть ряд исследователей, по­святивших Куликовской эпопее свои новые труды:

Д. С. Лихачева, Б. А. Рыбакова, В. Т. Пашуто, Л. А. Дмитриева, В. А. Кучкина, В. В. Мавродина, А. А. Зимина, В. В. Каргалова, Г. А. Федорова-Давыдова, А. Д. Горского, С. 3. Зарембу, А. Я. Дегтярева, И. В. Ду-бова, Л. Г. Бескровного, В. И. Буганова, Р. Г. Скрынни-кова, И. Б. Грекова, Б. Н. Флорю, В. Л. Егорова, Л. Н. Пушкарева, О. И. Подобедову, О. П. Лихачеву, Т. В. Дианову, А. А. Амосова, А. И. Клибанова, М. Г. Ра­биновича, А. Л. Хорошкевич, В. Н. Ашуркова. Этот пере­чень заведомо неполон, часть работ еще печатается. При всем различии произведениям о Куликовской битве при­суща одна общая черта — в них заново рассмотрено исто­рическое, нравственное, патриотическое значение Кули­ковской эпопеи, изменившей ход русской истории.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Татары русских источников — термин условный. В военное объединение Золотой Орды, включавшей Крым, Северный Кав­каз, Нижнее и Среднее Поволжье, Северный Хорезм, входили различные оседлые и кочевые племена. Сами монголы (татары) в этих землях никогда не образовывали большинства даже в со­ставе кочевников. Они составляли ядро правящего класса, что и способствовало распространению этнонима «татары» в качестве определяющего этногеографического понятия.

² Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 57.

³ Сноски см. с. 12 сл.

⁴ Повести. ..; Слово о полку Игореве и памятники Куликов­ского цикла. М.; Л., 1966.

⁵ Бочкарев В. Н. Борьба русского народа с монголо-татар-скими завоевателями и Дмитрий Донской. М., 1946; Карасев А. В., Осъкин Г. И. Дмитрий Донской. М., 1950; Строков А. А. История военного искусства. М., 1955, т. 1, с. 281 сл.; Разин Е. А. История военного искусства. М., 1957, т. 2, с. 260 сл.

⁶ Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, — В настоящей работе уточнены некоторые высказанные ранее замечания о событиях второй половины XIV в. Автор глубоко благодарен Д. С. Лихачеву, Л. А. Дмитриеву, А. Б. Стер­лигову, способствовавшим написанию и изданию этой книги.

Куликовская битва была воспринята как наиболее выдаю­щееся событие своей эпохи, как первая решающая победа над монголо-татарами со времен неудачной битвы на р. Калке в 1223 г. Куликовская эпопея оказалась свер­шением общерусского масштаба, она возродила страну после долгих десятилетий погромов и ограблений. С новой силой ожили воспоминания о домонгольском «золотом веке» независимости и свободы, когда процветающая Рус­ская земля была «слышима и видама» во всех концах мира. Народ связал Куликовскую битву с надеждами на полное освобождение от татарской неволи, с правом само­стоятельной жизни; Нет поэтому удивительного в том, что Куликовская битва вызвала поток летописных запи­сей, сказаний, легенд. Участники ее почитались как герои, убитые записывались в синодики и поминались во мно­гих храмах. Ни одно сражение русского средневековья не было описано столь подробно. Документальные и по­этические произведения, посвященные войне 1380 г., пи­сались и переписывались, передавались из поколения в поколение как свидетельство человеческой стойкости, массового героизма. Быть может, поэтому они сохранили немеркнущие краски живого события.

Источники, освещающие Куликовскую битву, по об­щему мнению, историчны и базируются на подлинных фактах. Однако последовательность их создания, состав, поздние переработки, обогащение устными преданиями, датировка вызывают споры. Один из основных вопросов изучения, намеченных текстологами, — создавались ли памятники Куликовского цикла в период, близкий к 1380 г., или это в отдельных случаях произошло много позже.¹ Некоторые исследователи отстаивают современ­ность произведений Куликовского цикла самому событию, их широкую достоверность. Есть и более сдержанные мнения. Не вдаваясь в подробности текстологических дискуссий, отмечу, что позиция первой группы ученых подкрепляется новыми источниковедческими разыска­ниями.

6

Первоначальные известия о Куликовской битве, судя по всему, рассказывались и записывались современниками по свежим следам события, во всяком случае при жизни многих участников похода 1380 г. При этом были зафик­сированы редкостные подробности марша войск и сраже­ния, понесенные жертвы; отмечены сопровождавшие обоз армии купцы-сурожане, конкретные участники боя: раз­ведчики, бояре, князья и даже ремесленники. Рукопашная схватка враждующих ратей расписана по часам. Харак­терно, что в сообщениях о событиях 1380 г. упомянуты те дети великого князя, которые имелись у него в период похода на Дон. Поздние добавления и проработка источ­ников в первую очередь связаны с политическими при­страстиями летописцев и древнерусских книжников и вычленяются подчас, не затрагивая военно-тактических перипетий события. Военная сторона битвы, разумеется, привлекала летописца и переписчика, но не настолько, чтобы в угоду той или иной политической ориентации заметно ее переосмыслить или изменить. Для нас это источниковедческое наблюдение имеет принципиальное значение, ибо позволяет привлечь к исследованию макси­мум военных сведений, даже таких, чья изначальность и достоверность вызывают определенные сомнения.

Разумеется, не все происшествия, связанные с Кули­ковской эпопеей, обладают равноценной истинностью. Разного рода оговорки здесь необходимы и неизбежны (например, о численности войск). При всей подробности записей имеются умолчания относительно некоторых важ­нейших поворотов сражения. Не всегда ясной представ­ляется тактика боя, не раз менявшаяся в ходе сближе­ния ратей и последующих рукопашных схваток. В це­лом, однако, запас письменных свидетельств о Мамаевом побоище совершенно исключителен, а в ряде тактических деталей и вовсе уникален. Для нас драгоценны даже от­дельные, отрывочные замечания о ходе битвы, которые летописцем обычно при описании других сражений счи­тались излишними и опускались. Все это позволяет с большей или меньшей правдоподобностью представить и частично реконструировать такие традиционно трудные и спорные для специалиста сюжеты, как построение, во­оружение, мобилизация и численность войск, ход битвы.

Небесполезно перечислить источники Куликовского цикла,² Летописный рассказ «О великом побоищи иже на

7

Дону» дошел в составе Симеоновской—Троицкой летопи­сей. В нем говорится о необходимости военной борьбы Русской земли против внешних врагов: татар и литовцев. Битва обрисована схематично, без подробностей. Считают, что повествование этих летописей содержит черты старей­шей записи, которая, по мнению одних исследователей, была сделана еще при жизни Дмитрия Донского, дру­гих — несколько позднее.³

Летописная повесть о Куликовской битве в своих ста­рейших текстах представлена в Новгородской 4-й и Со­фийской 1-й летописях под 1380 г. В повести изложена широкая программа, связанная с объединением под эги­дой Москвы всех русских земель, в том числе и Литов­ской Руси. Отмечены ход и подробности битвы, отсутст­вующие в рассказе «О великом побоищи». По мнению одних ученых, повесть написана в 1386 г. или начале 90-х гг. XIV в.; других—в конце XIV—начале XV в.;

третьих — в конце 30—40-х гг. XV в.⁴

Не вдаваясь в споры о дате Летописной повести, кос­нусь одной, имеющей датирующее значение архивной на­ходки. В приведенном в повести списке убитых на Ку­ликовом поле значатся князья Федор Тарусский и его брат Мстислав. Доказательства их участия в битве, равно. как и невымышленность, отсутствовали. Далее выясни­лось, что соименный Федору Тарусскому князь погиб в 1437 г. под Белевым. Было высказано убеждение, что именно этот Федор и упомянут в Летописной повести;

значит, последняя создана не ранее 1437 г. Таким обра­зом, присутствие в повести имени Федора Тарусского стало серьезным аргументом в пользу ее отнесения к 40-м гг. XV в. Мне удалось отыскать роспись и выписки из родословной князей Волконских,⁵ поданные в 1686 г. в связи с обновлением росписей родов служилых людей. В этом документе на основании домашнего родословца Волконские удостоверяют подлинное существование по­гибших в 1380 г. князей Федора и Мстислава — сыновей князя Ивана Юрьевича, основателей особых княжеских ветвей. Волконские были в родстве с Тарусскими и воз­водили свой род к черниговским князьям. Против такой генеалогии выступили князья И. Б. Репнин, М. И. Лы­ков, К. О. Щербатов, не желавшие признавать Волкон­ских своими однородцами по тем же черниговским князь­ям. Возник спор. Волконские предъявили родовое дерево

8

и выписку из «старой летописной книги» Троице-Серги-ева монастыря. Для нас важно, что во время распри фи­гурировал подлинный частный родословец.⁶ Тогда и вспомнили о тарусских князьях — реальных участниках Куликовской битвы. Этим данным не противоречит су­ществование еще одного Федора Тарусского, погибшего в 1437 г.

Описанное архивное разыскание — один, может быть, эпизодический факт, подтверждающий, однако, докумен­тальность Летописной повести и ее приближенность к описанному в ней событию.

Задонщина — поэтическое произведение, возникшее до 1392 г., возможно, даже в 1380 или 1381 г.⁷ Автор его воспользовался не дошедшим до нас сочинением Софония рязанца (похвала князьям Дмитрию Ивановичу и Вла­димиру Серпуховскому, написанная «гуслеными слове-сы») ⁸ и Словом о полку Игореве. В Задонщине отмечены действия отряда во главе с князем Владимиром Андрее­вичем и упомянут поединок Пересвета с татарским бога­тырем. Особенность Задонщины — подробное упоминание разнообразного вооружения русских и их противников. В отношении номенклатуры военной техники, исполь­зованной в великой битве, сведения данного источника являются основными. Следует заметить, что в списках Задонщины, содержащих поздние добавления, перво­начальные наименования вооружения частично меня­лись, приспосабливаясь к фразеологии своего времени.⁹

Сказание о Мамаевом побоище — воинская повесть в нескольких редакциях, древнейшая из которых (основ­ная), по мнению ряда авторов, восходит ко времени, близкому битве.¹⁰ Слова Сказания: «Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от плъку Володимера Андрее­вича» ¹¹ — показывают, что при его создании были исполь­зованы рассказы участников и очевидцев битвы. Автор Сказания пользовался достоверными источниками, в том числе какими-то документальными записями и Задонщи-ной. В Сказании имеются строки (уход князя Дмитрия Ивановича с поля боя, вымышленное пребывание митро­полита Киприапа в Москве), навеянные послекуликовским периодом. В то же время в нем приведены основные под­робности о Куликовской битве, ее участниках и героях. Из Сказания мы узнаем, что исход сражения решило вы­ступление засадного полка.¹²

9

Чрезвычайный интерес в одном из вариантов основ­ной редакции Сказания о Мамаевом побоище представля­ет перечисление воинов, видевших великого князя во вре­мя боя: Юрки-сапожника, Васюка Сухоборца, Сеньки Бы­кова, Гриди Хрульца. «Перед нами имена безвестных ге­роев Куликовской битвы, а в их числе ремесленник-са­пожник. Нельзя лучше представить себе всенародность ополчения, бившегося с татарами на Куликовом поле, чем назвав эти имена».¹³ В целом сведения, приведенные в Сказании, имеют бесспорную историческую ценность и основаны на ряде не дошедших до нас записей.¹⁴

Особое место среди источников о Куликовской битве занимает уникальное своими подробностями повествова­ние Никоновской летописи, вобравшее Летописную по­весть, Сказание о Мамаевом побоище и некоторые сведе­ния неизвестного происхождения.¹⁵ Комплекс никонов­ских записей компилятивен. Он складывался в течение XV—первой половины XVI в., что отнюдь не отрицает его исторической ценности. Так, только в Никоновской летописи есть заслуживающие доверия известия о при­шедшей на Куликово поле русской пехоте и татарском строе, ощетинившемся копьями, в котором можно тоже предполагать пехоту. Представление о том, что татары воевали только конными, следовательно, не подтвержда­ется.

Нужно, наконец, назвать труд В. Н. Татищева «Исто­рия Российская». Его известия в научной литературе, по­священной рассматриваемой теме, обычно не использу­ются.¹⁶ Между тем в нем приводятся очень интересные, неизвестные по другим источникам детали сражения, та­кие как поведение полков на поле боя. Автор не всегда точно воспроизводит имена участников события,¹⁷ но ука­занная им численность русских войск (60 000 человек), по-видимому, более истинная, чем во всех других источ­никах. Конкретные сведения о ходе битвы заслуживают внимания и находят, в частности, подтверждение в при­близительно современных Куликовской эпопее средне­азиатских источниках (см. с. 53 сл.). Эти сведения, таким образом, не придуманы в XVIII в. и не являются след­ствием авторской интерпретации или произвольного про­чтения каких-то древних текстов. Сопоставляя записи Та­тищева, повествующие о сражениях средневековой Руси, с летописным изложением, можно в большинстве случаев

10

убедиться, что первые иногда содержат неточности в написании имен, терминов, но не переосмысливают фак­тов.¹⁸

Сохранились лицевые рукописи Сказания о Мамаевом побоище в списках XVII—XVIII вв., часть из которых восходит к значительно более раннему времени.¹⁹ Для нас интересны военные архаизмы, указывающие на более глу­бокую, чем XVII в., древность изображений, и самостоя­тельная сверхтекстовая информативность миниатюр. Ха­рактерны изображенные там тесные поотрядные конные построения, каждое под своим стягом, сшибки на копьях, князья и воеводы в шапках (знак ранга) в отличие от воинов в шлемах.²⁰ Обо всем этом сопровождающий ми­ниатюры текст молчит. Эпохе зрелого средневековья на упомянутых рисунках соответствуют доспехи из пластин, круглые щиты.²¹

Для иллюстрации настоящей работы привлечены ми­ниатюры Лондонского списка Сказания о Мамаевом по­боище, а также Лицевого свода XVI в.²² Последние яв­ляются древнейшими оригинальными изобразительными свидетельствами о Куликовской битве. При всей условно­сти и определенной трафаретности они правдоподобно, в деталях, передают картину боя, сечу сплоченных конных отрядов, боевой строй полков, тесную рукопашную схват­ку, обилие жертв. Сюжеты воспроизведены в таком виде, как они представлялись художнику XVI в. (изобразитель­ные прототипы здесь, по моему мнению, не всегда обя­зательны), обладавшему навыком не только точного про­чтения летописи, но и образного ее истолкования. Благо­даря этому обстоятельству яснее представляется ряд эпи­зодов сражения, переданных человеком, хотя и не совре­менником 1380 г., но окруженным незабытым миром по­нятий того отошедшего времени.

И в итоге обзора источников приходим к следующим основным заключениям. Большинство фактов, связанных с военной стороной Куликовской эпопеи, документально. При изучении этого события важно использовать весь комплекс источников, что необходимо для уяснения не только бесспорных ситуаций, но и «темных» или нераз­гаданных. Исследование обстоятельств и фактов, относя­щихся к Куликовской битве, имеет ключевое значение для понимания гражданской и особенно военной истории Руси периода зрелого средневековья.

11

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Лебедев С. Н. Об устных источниках летописных текстов (на материале Куликовского цикла).—В кн.: Хроники и ле­тописи. М., 1976, с. 78—101; Салмина М. А. Еще раз о датировке «Летописной повести» о Куликовской битве. — ТОДРЛ, Л., 1977,

т. 32, с. 3—39.

² Подробнее см.: Дмитриев Л. А. Куликовская битва 1380 года

в литературных памятниках Древней Руси. — Рус. лит., 1980, № 3. — Высказано небезосновательное мнение о том, что отдель­ные произведения Куликовского цикла восходят к современным событию, но не дошедшим до нас источникам, в том числе к ги­потетическому Слову о Мамаевом побоище.

³ Салмина. М. А. «Летописная повесть» о Куликовской битве и «Задонщина». — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 355—364; Греков И. Б. Во­сточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1975, с. 442.

⁴ Азбелев С. Н. Указ. соч., с. 81 ел.; Греков И. Б. Указ. соч., с. 412; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 597; Салмина. М. А.

«Летописная повесть»..., с. 344 ел.

⁵ Объяснение о роде Волконских. — ГПБРО, Эрм., № 470, л. 7

сл. — Это дело, включающее документы 1686—1688 гг., находится в рукописном сборнике XVIII в. «Разные пьесы, касающиеся до

российской истории».

⁶ О достоверности частных родословцев см.: Веселовский С. Б.

Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М.,

1969, с. 21 (ср. с. 14).

⁷ Соловьев А. В. Автор Задонщины и его политические

идеи.—ТОДРЛ, М.; Л., 1958, т. 14, с. 89; Моисеева. Г. Н. К во­просу о датировке Задонщины. — ТОДРЛ, Л., 1979, т. 34, с. 227.

⁸ Дмитриева Р. П. Был ли Софоний рязанец автором За­донщины? — ТОДРЛ, Л., 1979, т. 34, с. 24.

⁹ Тексты Задонщины см.: Слово о полку Игореве..., с. 533 сл.

¹⁰ Тексты Сказания о Мамаевом побоище см.: Повести о Ку­ликовской битве. М., 1979, с. 41 сл. — По мнению Л. А. Дмитри­ева, Сказание возникло в первой четверти XV в. (Дмитриев Л. А. Обзор редакций Сказания о Мамаевом побоище. — В кн.: Пове­сти. .., с. 423); Ю. К. Бегунова — во второй половине XV в. (Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.: Слово о полку Игореве. . ., с. 505—506);

М. А. Салминой —- в середине XV—начале XVI в. (Салмина, М. А. К вопросу о датировке «Сказания о Мамаевом побоище». — ТОДРЛ, Л., 1974, т. 29, с. 124); И. Б. Грекова—в 1396—1398 гг. (Греков И. Б. Указ. соч., с. 401).

¹¹Повести..., с. 70.

¹² Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 486 сл.; История русской ли­тературы Х—ХVII веков. М., 1980, с. 236—237.

¹³ Тихомиров М. Н. Средневековая Москва XIV—XV веков. М.,

1957, с. 264.

¹⁴ Тихомиров М. Н. Куликовская битва. — В кн.: Повести...,

с. 347.

¹⁵ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1807, т. 11, е. 46—69.

13

¹⁶ Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 138—150. — Сведения В. Н. Татищева привлек широко лишь Д. Иловайский (Иловайский Д. История России. М., 1884, т. 2,

с. 548-549).

¹⁷ К примеру, Михаил Андреевич Бренко ошибочно назван

Михаилом Александровичем Брянским.

¹⁸ Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. М.; Л., 1966,

вып. 1, с. 16.

¹⁹ Дмитриев Л. А. Лондонский Лицевой список «Сказания о Мамаевом побоище». — ТОДРЛ, Л., 1974, т. 28, с. 155 сл.; Бело­брова О. А. О миниатюрах Куликовского цикла в Житии Сергия Радонежского. — ТОДРЛ, Л., 1979, т. 34, с. 243 ел.

²⁰ Приведенная суммарная характеристика миниатюр осно­вывается: Шамбинаго С. К. Сказание о Мамаевом побоище. СПб., 1907, табл. I—XXIV. — Специальное изучение миниатюр не вхо­дит в нашу задачу.

²¹ Часто соседствуют с миндалевидными, в боевой практике

в основном исчезнувшими еще в XIII в. ²²БАНРО, 31.7.30, т. 2, л. 19—121.

ВОЗРОЖДЕНИЕ РУСИ

В истории русских земель зрелого средневековья настой­чиво прокладывали себе дорогу две прогрессивные тен­денции: необходимость борьбы с агрессией извне и поли­тическое объединение областей. Эти тенденции определя­ющим образом повлияли на формирование государства и великорусской народности. Русь XIV в. насчитывала не менее 10 крупных земель и княжеств с 20 уделами. По­литическое и военное соперничество этих полугосударст­венных образований и некоторые областные различия не отрицают того, что они существовали в условиях этни­ческого, языкового, культурного, религиозного и техни­ческого единства. Сходным был и общественно-экономи­ческий уровень. Борьба с внешними врагами отвлекала много сил и средств, но одновременно сплачивала состав­ные части Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, ускоряла их федеративное объединение. Путь преодоле­ния феодальной раздробленности не был, однако, прямо­линейным. Случались здесь поражения и задержки раз­вития.

Крупные политические деятели XIV в. в той или иной

мере понимали общенародный характер освободительной миссии Руси, стремившейся сбросить монгольское иго. Та­кая программа направляла их к усилению своего княже­ния и своих вооруженных сил. Ордынцы со своей стороны зорко следили за «русским улусом», не позволяя укре­питься его частям, сталкивая интересы князей, натравли­вая их друг на друга, поборами и погромами ослабляя отдельные города и земли. Эти действия приносили успех, но не предотвратили выдвижения антиордынского лидера, каким оказалось Московское княжество. Значение Моск­вы особенно обозначилось после погрома карательной экс­педицией, посланной в 1327 г. ханом Узбеком, усиливше­гося в начале XIV в. Тверского княжества. Все более отчетливо доминирующее влияние Московского княжест­ва проявилось в период правления Ивана Калиты (1325— 1340 гг.), проводившего расчетливую политику расшире­ния границ своей территории и одновременно откупавше-

14

гося от Золотой Орды исправными выплатами дани. Тог­да впервые со времен «Батыева пленения» на Руси уста­новилась длительная и желанная военная передышка:

«И бысть оттоле тишина велика на 40 лет, и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша и упочинуша христиане от великыя истомы и многыя тягости и от насилия татарьскаго, и бысть оттоле тишина велика по всей земли».' Миротворческая деятель­ность Калиты в этих словах несколько преувеличена, но по сути верна. Целое поколение людей получило возмож- • ность трудиться, почти не зная военных напастей. Обо­значилось хозяйственное и культурное возрождение все­го Северо-Востока страны. В малонаселенных местностях основываются новые города и села. Расширяются ремес­ленные посады, оживляются торговые, в том числе меж­дународные, связи. При Иване Калите, существенно рас­ширившем территорию княжества, были Заложены, на первый взгляд малозаметные, долговременные основы ус­пехов Московского княжества. В 1326 г. Москва стала церковной столицей — местом, где постоянно проживал митрополит — влиятельный союзник светской власти. По­лучив в 1328 г. владимирский стол, московские князья

начинают титуловать себя великими.²

Поистине блестящего подъема русские земли достиг­ли при Дмитрии Ивановиче Донском (1359—1389 гг.). То был период, когда за Москвой окончательно закрепи­лось положение центра формирующегося Русского госу­дарства и великорусской народности. Символом растуще­го военного могущества Москвы стал каменный кремль,' сооруженный в 1367 г. Строительство каменной крепости, первой в «монгольское время» в Низовской земле, было этапным. Недаром летописец усмотрел в данном факте нечто символическое: «Почали ставити город камен, на-деяся на свою, на великую силу, князи русьскыи начаша

приводити в свою волю».³

В 1360—1370 гг. московское правительство смогло осу­ществить небывалый по размаху комплекс сложных внеш­неполитических задача Эти два десятилетия можно на­звать переломными, когда московский князь «укрепил добре под собою великое княжение, а враги своя посра­мил».⁴ Основное внимание было сосредоточено на после­довательной борьбе с крупнейшими соседями и соперни­ками Москвы: Литвой (1368, 1370, 1372 и 1379, гг.; здесь

15

и далее—годы военных столкновений), Тверью (1368, 1370, 1371, 1372 и 1375 гг.), Рязанью (1371 г.), нижего­родским князем (1362—1363 гг.).⁵ Перечень военных и дипломатических событий того времени оказался весьма насыщенным, словно правительство спешило наверстать упущенное. К середине 70-х гг. XIV в. оно добилось во­енной победы над Тверью, зависимости Суздальско-Ниже-городского княжества, лояльности Рязани, сдерживания Литвы. В жизни и положении складывающегося государ­ства происходили новые сдвиги. Многие князья Северо-Восточной Руси становятся служебниками московского князя, а сам он берет в свои руки руководство общерус­ской политикой и превращается в фактического главу со­биравшегося для походов общерусского войска. В Москов­ской области расселяется и укрепляется военно-служилое сословие, ставшее прочной опорой центральной власти.

Это позволило Дмитрию Донскому в интересах обороны посылать свои отряды на помощь соседним княжествам (например, в 1377 г. — в Нижегородско-Суздальское, в

1378 г. — в Рязанское).

Растущая мощь Руси сопровождается пересмотром

прежних, но стойких представлений о непобедимости Зо­лотой Орды. В государственных документах того времени впервые записывается договоренность о совместных на­ступательных антиордынских действиях. Так, в «докон-чании», заключенном в 1375 г. Дмитрием Ивановичем с тверским князем, сказано: «А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с одиного по­ити на них».⁶

Выступлению Московской Руси против векового угне­тателя способствовало прогрессирующее ослабление Улуса , Джучи, в котором с 1359 по 1379 г. сменились более 25 ханов.⁷ В 1361 г. произошло распадение золотоордын-ского государства, из состава которого выделилась запад-новолжская Мамаева орда. Под 1379 г. летописец много­значительно записал: «Помале оскудеваше Орда от великиа силы своея».⁸ Характерно, что в этот период мон-голо-татары, возобновившие свои, походы на Северо-Во­сточную Русь, не отваживались на сколько-нибудь круп­ные операции. Они предпочитали «изгоном» грабить окра­инные земли, иногда нападая на такие города, как Нижний Новгород (в 1367, 1375, 1377 и 1378 гг.), Пере-

10 ....

яславль-Рязанский (1365, 1373 и 1378 гг.), Новосилъ (1375 г.). Не все из этих набегов кончались победоносно. Летописи впервые за долгие годы стали часто отмечать случаи поражения татар в стычках с отдельными русски­ми отрядами. Так, ордынский князь Тагай был в 1365 г. разбит в Рязанской земле «и едва в мале дружине убе-жа».⁹ Два года спустя суздалъско-нижегородское войско громит отряд Булат-Темира и многих «избиша, а инии во Пияне истопоша».¹⁰

Начиная с 1373 г. столкновения с ордынцами следуют почти ежегодно. «Малая война», развернувшаяся в по­граничных районах, велась с переменным успехом. Ее ре­зультаты, казалось, почти не подтачивали всесилие Орды. .«Русский улус» продолжал оставаться ее вассалом. Князья по-прежнему получали в Сарае ярлыки на княжение, а московский и владимирский великий князь собирал и отправлял в Орду общерусский «выход». Притом во вто-рой половине XIV в. все ощутимее определяется расту­щая независимость русских земель от Орды, накаплива­ется военный опыт, повышается боеспособность войск. исчезает страх перед неотразимостью монгольской кон­ницы. Времена, когда ханские баскаки действовали без­наказанно, ушли в прошлое.

В 1371 г. князь Дмитрий решается на дерзкий посту­пок. Он не пускает во Владимир на великое княжение своего соперника — тверского князя Михаила, поддержан­ного Ордой. В ответ на требование явиться к ханскому ярлыку московский князь заявляет: «Не еду, а в землю на княжение Владимирское не пущу».¹¹ В результате претендент на великокняжеский стол ни с чем вернулся в Тверь. В 1374 г. был порван мир с правившим через подставных ханов темником Мамаем. Очевидно, тогда же прекратилась и выплата дани. В 1373 и 1376 гг. русская рать «все лето» стерегла берег Оки — «татар не пусти-ша».¹² Эти заградительные операции предвосхитили со­здание будущей засечной черты. «Стояние» на Оке по­казало эффективность превентивного выступления войск. Достигнутый опыт вскоре будет использован князем Дми­трием для выработки наступательной, упреждающей дей­ствия противника стратегии.

Новостью своего времени явились походы в Поволжье. В 1360 г. отмечен первый такой поход новгородских ушкуйников в низовья Камы. В 1274 г. отряд новгород-

17

ской вольницы достиг низовий Волги. По справедливому замечанию Б. А. Рыбакова, это были первые дерзкие рей­ды в глубь вражеской территории, которые в какой-то мере ослабляли военную мощь Золотой Орды.¹³ Ушкуй­ники, ходившие на Волгу, а также на Каму и Вятку, не брезговали пиратскими набегами и нападали на русские города. Иным, государственным по замыслу, был органи­зованный в 1377 г. поход низовской рати на вассальный Мамаю г. Булгар, окончившийся установлением времен­ного русского контроля над волжским торговым судоход­ством.

Военные успехи Москвы все более ожесточали Мамая. Стороны понимали, что надвигается решающая схватка. Ее прологом явилась происшедшая в 1378 г. битва на р. Воже в Рязанской земле.¹⁴ Здесь московские конные полки ударом с трех сторон нанесли поражение татар­ской рати: «В той чяс татарове побежаша за реку, за Вожу, повръгше копьа своя, а наши вслед их гоняюще, биюще, секуще, колюще и наполы розсецающе и убиша их множество, а инии в реце истопоша».¹⁵ По словам К. Маркса, битва на Воже — «первое правильное сраже­ние с монголами, выигранное русскими».¹⁶ Конечный ре­зультат боя, как видно из летописи, определился сшиб­кой отрядов копейщиков. Подобный тактический прием, принятый на Руси еще в XII в., вероятно, оставался дей­ственным и два столетия спустя. В данном случае спло­ченный строй копьеносцев показал свои преимущества в таранном столкновении с восточным противником.

В битве на Воже проявился полководческий талант князя Дмитрия, командовавшего центральным полком и по-рыцарски сражавшегося «в лице» с перешедшим реку неприятелем. Центральный полк принял первый удар та­тар — «ста противу их крепко». В ходе завязавшегося сражения внезапные удары во фланги татарам нанесли полки левой и правой руки, что и предрешило его исход. Осуществить такой удар могли подразделения, находив­шиеся, очевидно, в засаде. Если последнее верно, то речь идет о действии скрытых в окрестностях поля боя резер­вах. Сходная военная хитрость будет успешно применена русским командованием на Куликовом поле. Следователь­но, в 1378 г. был опробован военный прием, которому суждено многообещающее будущее. В итоге можно ска­зать, что в сражении на Воже проявилось тактическое

18

превосходство русских войск над татарскими. Его с пол­ным основанием можно считать генеральной репетицией Куликовского.¹⁷

Узнав о поражении своих войск, Мамай, по словам летописца, воскликнул: «Увы мне! Что створили русстии князи надо мною? Како мя срамоте и студу предали... како могу избыта сего поношения и безчестиа?».¹⁸ Как бы ни оценивать достоверность этих слов, они верно свя­зывали поражение на поле боя с общим падением пре­стижа Орды. Битва на Воже не только продемонстриро­вала возросшую воинскую силу русской рати, но и по­казала, что Москва от отдельных выступлений и оборо­ны перешла к наступательным действиям. «Не одержав Вожской победы, Дмитрий не спас бы России на поле Куликовом».¹⁹

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Рогожский летописец. — ПСРЛ, Пг., 1922, т. 15, вып. 1, с. 44. ²Бочкарев В. И. Борьба русского народа с монголо-татар-скими завоевателями и Дмитрий Донской. М., 1946, с. 10—11.

³ Рогожский летописец, с. 84.

⁴ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 16. ⁵ Рыбаков Б. А. Военное искусство.— В кн.: Очерки рус­ской культуры XIII-XV веков. М„ 1969, ч. 1, с. 375 ел.; Череп-

нин Л.В.Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. М„ 1960, с. 545 ел. ⁶ ДДГ, с. 26.

⁷ Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960, с. 111-112.

⁸ Никоновская летопись, с. 44.

⁹ Там же, с. 6.

¹⁰Львовская летопись. - ПСРЛ, СПб., 1910, т. 20, 1-я пол.,

с. 192.

¹¹ Никоновская летопись, с 15

¹² Там же, с. 19, 25.

¹³ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 372.

¹⁴ Назаров В.Д. Русь накануне куликовской битвы

1978, .№8., с 98-114

¹⁵ Никоновская летопись, с. 42.

Маркс К. Хронологические выписки, [тетрадь] IV — арх. Маркса и Энгельса, т. VIII, с. 151

¹⁷ Назаров В. Д. Указ. соч., с. 110—114 ¹⁸ Никоновская летопись, с. 46

¹⁹ Марков М.Н. Село Рожественно - Монастырщина и поле Куликово.М., 1826, с.32.

ФЕДЕРАТИВНОЕ ВОЙСКО

В период зрелого средневековья войско собиралось и ор­ганизовывалось по феодально-иерархическому и террито­риальному принципу. Сюзерен в случае военной необхо­димости созывал под свое знамя живших на его земле вассалов и их слуг. Набор людей на военную службу осу­ществлялся по княжествам, уделам, вотчинам, городам. Воины подчинялись своим командирам, строились под местные знамена, носили, возможно, особенные по цве¹-

ту одежды или знаки отличия.

Войско того времени состояло из феодальных отря­дов, включавших дворян, детей боярских, вольных слуг, городских ополченцев, дворы бояр и князей. Руководя­щее положение занимали крупные и средние феодалы. Сословные ограничения воинской службы не были такими жесткими, какими они станут в XVI в. В тревожный период армия пополнялась холопами, челядью, а также представителями посадского населения («черными людь­ми»), купцами и ремесленниками.

Со времен Ивана Калиты костяком армии выступают дворяне, дети боярские и слуги вольные. По своему ха­рактеру такое войско можно назвать служебным. Оконча­тельно отошли в прошлое времена, когда княжеско-дру-жинные отношения строились в большой мере на «вас­салитете без ленов». Обычным пожалованием мелких и средних командиров в XIV в. была земля, полученная на условном поместном, а также и вотчинном праве.* Ини­циатором наделения феодалов землей во временное условное держание выступало государство, заинтересо­ванное в расширении зависимого от него класса служи­лых землевладельцев.

Древнейший случай, связанный с условным владени­ем, приведен в духовной грамоте Ивана Калиты пример­но 1339 г.: «А что есмь купил село в Ростове Богородич-ское, а дал есмь Бориску Воръкову, аже иметь сыну мо­ему, которому служити, село будет за нимь, не иметь ли служити детям моим, село отоимут».² Служилые люди — помещики составят в последней четверти XV в. кадро-

80

вое ядро общерусской армии. Приведенный (очевидно, да­леко не единичный) случай фиксирует землеустройство представителя того военно-служилого сословия, которо­му будет принадлежать большое будущее. При условии служебной зависимости нередко получали земли не толь­ко мелкие, но и крупные феодалы. Последние вошли в состав боярской верхушки армии. Численное увеличение всех этих в той или иной мере зависимых от государст­венной власти землевладельцев явилось важным факто­ром создания войска, лично преданного своему полковод­цу. Заботясь о расширении руководящего состава обще­ства и войска, московское правительство не отменило древнего права свободного отъезда бояр и слуг вольных. Благодаря этому московские князья приобретали более чу­жих слуг, чем теряли своих. Столица привлекала людей из других уделов. Шло интенсивное формирование клас­са местных служилых феодалов. Достаточно сказать, что вокруг Дмитрия Донского собралось до 35 сильных родов, за небольшим исключением, стоявших во главе Москов­ского государства и в XV—XVI вв.³

При всей социальной пестроте войско XIV в. не явля­лось сборищем как попало снаряженных людей. Простые ратники имели все необходимое, нередко запасных коней и полные доспехи. Челядь и «черные люди» наряду со знатью выступали как в конных, так и в пеших полках. Рядовые воины обучались умению сражаться и, судя по примерам XVI в., были экипированы иногда не хуже сво­его командира, очевидно, чтобы надежнее защитить его на поле боя. Характерно, что летописцы, десятки раз описывающие военные события XIV в., ни разу не сооб­щают о недостатке или плохом качестве использовав­шегося вооружения.

Воинские формирования XIV в. по сравнению с дру­жинниками предшествующей поры отличались обязатель­ностью службы, большей дисциплинированностью, более строгим подчинением мелких тактических единиц отряд­ному командиру, в свою очередь находившемуся «под рукой» воеводы и князя. Своеволие отдельных подразде­лений и соперничество полководцев, известные иногда по событиям XII и XVI вв., для XIV в. источниками не от­мечаются.

В военном деле русских земель и княжеств зрелого средневековья имелись некоторые региональные особен-

81

ности, но преобладало завещанное еще Киевской держа­вой выраженное сходство в развитии военной тактики, техники и фортификации. Это сходство не распалось в период тягчайших военных катастроф XIII в., а столе­тие спустя явно усилилось. Недаром шведы, венгры, по­ляки — очевидцы событий того времени — единодушно отмечали почти национальное своеобразие боевых прие­мов и вооружения, называя их «русским боем», «русским обычаем», «русским ладом». Проявится этот «русский бой» и на Куликовом поле. Что же касалось особенно­стей военного дела отдельных районов Руси, то они были прежде всего связаны с географией обороны и несход­ными приемами боя западных и юго-восточных противни­ков Руси. К примеру, низовские полки с их конным вой­ском и сабельным боем несколько отличались от новго-родско-псковской рати, где пехота и воины, вооруженные мечами, являлись первейшей силой.

Различия областных войск не следует преувеличивать. Беспрестанные военные столкновения, участие в коали­ционной борьбе, отпор агрессии извне, общие походы были лучшей школой, взаимообогащающей ратников, объ­единяющей военное дело разных земель. С моей точки зрения, ныне результативно установить черты, не столько разъединяющие военное искусство Руси, сколько его сплачивающие. Нельзя механически переносить политиче­ские факторы феодальной разъединенности на военное дело, всегда очень чуткое к новшествам и тактико-техни­ческому прогрессу. Если бы страна не знала определен­ного единства в развитии ее военного дела, вряд ли рус­скими на Куликовом поле был бы достигнут военный успех.

По своей организационной структуре русское войско эпохи зрелого феодализма состояло из разновеликих по численности подразделений. Их наименования в различ­ных странах звучали по-разному, но тактическая необхо­димость организации всюду была единообразной. В пись­менных источниках строй отечественного средневековою войска подробно не пояснен. Небесполезно привлечь цет-рально- и западноевропейские аналогии. Данный сюжет требует специальной разработки. Здесь же изложим ре­зультаты предварительных наблюдений. Самыми мелкими ячейками войска были «копья» (Lance SpieB, Gleve), включавшие господина с несколькими комбатантами. Со-

22

общения XVI в. указывают, что в России младший коман­дир руководил не более 10 конными и пешими.⁴ Такая чис­ленность «копья» встречается и в более раннее время, но типичным для Средней и Западной Европы считается группа, состоящая из тяжеловооруженного копейщика, лучника или арбалетчика и оруженосца — всех конных.⁵ Судя по летописям, членение русского войска на «копья» восходит ко второй половине XII в.,⁶ а в середине XIV в. во многих странах Европы (не исключая и Русь) использование этой единицы приобрело регулярный ха­рактер.⁷

«Копья» были слишком малы. чтобы выполнять само­стоятельные боевые задания, поэтому они по владельче­скому и территориальному принципу группировались в более крупные отряды — «стяги», находившиеся под ко­мандованием бояр, мелких князей, городской старшины. «Стяги» в качестве отдельных отрядов русского войска стали использоваться не позже второй половины XII в. По «стягам» строились воинские люди еще и в начале XVI в. Из них состояли русские полки в Куликовской битве (см. с. 51). И в этом случае мы имеем дело с меж­дународно распространенным тактическим подразделе­нием, называвшимся, к примеру, в Польше (иногда и на Руси) хоругвью, а в ряде романских стран — Banner. Наименование рассматриваемого отряда выдает его отли­чительную особенность — наличие знамени, которое в схватках возвышалось над боевым порядком и было по своим геральдическим начертаниям и цвету характерно только для данного подразделения.⁸ «Стяг» мог выпол­нять и общие, и самостоятельные боевые задачи. В битве под Грюнвальдом в 1410 г. у Ордена насчитывалась 51 хо­ругвь, у поляков — 50, у литовцев — 40. В составе поль­ских и литовских хоругвей находились украинские, бело­русские и русские.⁹ Эти отряды выставлялись городами, большей частью находившимися под властью Польши и Литвы. Я. Длугош упоминает Полоцк, Гродно, Витебск, Пинск, Лиду, Новогрудок, Брест, Волковыск, Дрогичин, Мельницу, Кременец, Стародуб, Киев, Львов, Перемышль, Холм, Галич.¹⁰ Судя по именам литовских князей, в опол­чении участвовали также отряды из Новгорода-Северского и Новгорода Великого.¹¹ Некоторые города выставляли более одного отряда. Так, Длугошем отмечены три смо­ленские хоругви. Известия, связанные с Грюнвальдской

23

битвой, о сборе войска достаточно подробны и указы­вают, каким путем набиралась состоящая большей частью из городских хоругвей славяно-литовская армия. Нечто подобное в отношении созыва «ознамененных» городских отрядов имело место в XIV—XV вв. и на Руси.

По западноевропейским данным, «знамя» включало обычно от 20 до 80 рыцарей. Помноженные по меньшей мере на три (имеется в виду окружение рыцаря), эти цифры дают схематическое представление об общей чис­ленности данного подразделения.¹² Впрочем, в экстраор­динарных случаях численность последних возрастала. Так, в битве при Грюнвальде принимавшие в ней участие орденские хоругви насчитывали, по сведениям Я. Длу-гоша, 60—100 «копий». Для точного исчисления личного состава подразделения простое (на основании обычного состава «копья») утроение приведенных цифр вряд ли приемлемо. Общий характер битвы мог отразиться на большем, чем обычно, количестве «копий» в одном отряде. Польскому историку С. М. Кучинскому удалось прояс­нить, что некоторые орденские хоругви в 1410 г. насчиты­вали от 157 до 359 «копий». В Грюнвальдской битве та­кого рода подразделения включали в среднем не 70 (как можно думать на основании данных Длугоша), а 150 «ко­пий».¹³ Исходя из этого подсчета города Тевтонского ор­дена выставили в 1410 г. контингенты, в 4.5—8 раз круп­нее обычных.¹⁴ Состав хоругвей славянской армии, сра­жавшейся при Грюнвальде, источниками не освящен. Как отмечает Кучинский, в польском войске могли быть боль­шие хоругви: в каждой не менее 500—600 «копий».¹⁵

Данные о составе и численности хоругвей 1410 г. в ка­кой-то мере приложимы к русским «стягам», участвовав­шим в войне 1380 г. Последние, учитывая особый харак­тер Куликовской битвы, вряд ли были меньше средних орденских Banner, включавших 150 «копий». В свою оче­редь «стяги» объединялись в полки во главе с князьями и воеводами. Полк являлся в средневековый период са­мым крупным тактическим подразделением и мог состоять из нескольких (обычно от трех до пяти) «стягов». В полк входили отряды из разных мест или собранные в одной земле или области. Для сравнения отмечу, что аналогич­ные полку формирования (bataille) ¹⁶ в Западной Европе включали ряд расположенных друг возле друга «знамен». Численность таких отрядов могла меняться в зависимости

24

от обстоятельств и количества «ознамененных» подразде­лений. По примерам XIV в. число последних, образующих:

одну bataille, колебалось от шести до 30.¹⁷

Приведенные выше сопоставления частей средневеко­вого русского войска и современных ему европейских ар­мий выявляют (с учетом возможных отличий в отноше­нии социального состава, воинского убора, эмблематики) определенное сходство их структурных подразделений. Оно заключалось в разделении на непостоянные по со­ставу и нарастающие по численности тактические еди­ницы: по древнерусской терминологии—«копье»— «стяг»—полк, боевые достоинства которых были хорошо известны.¹⁸

Возвращаясь к характеристике русско-московского войска XIV в., следует подчеркнуть ряд в большой мере новых явлений в его созыве и организации.

Борьба русских людей с монголо-татарами не прекра­щалась со времен Батыева нашествия, однако долгое время разбивалась о военное превосходство противника и носила разрозненный, стихийный характер. В XIV в. по­ложение стало меняться. Осуществление антиордынской наступательной программы потребовало от московского правительства объединения вооруженных сил страны, что находилось в прямой связи с увеличением численности войск и расширением района их мобилизации. Комплек­тованию армии были приданы юридические основы. Си­стема нередко перезаключавшихся, содержащих военные статьи договоров стала нормой взаимоотношений столицы сначала с уделами, а затем и с формально независимыми княжествами и землями. Эти «докончания» обязывали князей Русской земли, которые были под властью вели­кого князя московского, к совместным действиям против, общих врагов. Так, из документа 1350—1351 гг. до нас дошла следующая, в дальнейшем неоднократно повторяв­шаяся формула: «А кто будеть брату нашему старейшему (т. е. великому московскому князю.—А. К.) недруг, то и нам недруг, а кто будеть брату нашему старейшему друг, то и нам друг».¹⁹ В случае войны предписывалось, «будеть ми вас послати, всести вы на конь без ослу-шанья».

В договоре 1367 г., заключенном между Дмитрием Донским и князем Владимиром Андреевичем Серпухов-ско-Боровским, было уточнено подчинение призванных

25

к военным действиям бояр и слуг: «Где кто ни живет, тем быти под твоим (удельного князя.—А. К.) стягом».²⁰ Иными словами, под стяг сюзерена стягивались люди, проживавшие как в его уделе, так и за пределами послед­него. Такой порядок держался в течение всего периода правления Дмитрия Донского. Однако, судя по договору 1389 г., вольные слуги и бояре выступали в поход незави­симо от служебной подчиненности с войсками тех уделов, где были расположены их владения. В дальнейшем преж­ний порядок, при котором, например, московские фео­далы, жившие в чужих уделах, должны были служить в войсках центрального правительства, был восстановлен.²¹ Участие этих людей в великокняжеских полках облегчало, видимо, Москве руководство своими людьми, находивши­мися в других землях. В «докончании» 1375 г. между московским и тверским князьями правило о совместных боевых действиях против татар и литовцев было распро­странено на отношения между двумя независимыми кня­жествами. При этом предусматривалось не только личное участие в походах глав этих княжений, но и взаимная

посылка воевод.²²

Есть основания думать, что подобные оборонительно-наступательные договоры, узаконивающие фактическое существование федеративной армии, были в предкуликов-ское время заключены и с другими независимыми сосе­дями Москвы, например с Новгородом²³ и Рязанью.²⁴ В ходе подготовки к решающему сражению с Ордой князь Дмитрий сумел, по-видимому, заключить серию союзных договоров, что в критический момент обеспечило сбор представительного по численности общерусского

войска.

Создание общерусской междукняжеской армии — важ­нейшее достижение правительства Дмитрия Донского.²⁵ При этом был применен давний опыт сбора и использова­ния коалиционных вооруженных сил. Если иметь в виду послебатыево время, то такие начинания отмечены в Нов­городской земле, а под 1284, 1321,1335 и 1340гг. летописи сообщают о выступлении нередко с союзниками сил всей Низовской земли. В этих походах крепла идея единения областных ратей, действовавших в интересах великих князей владимирских и московских. Разделение русских земель на «верхние» (Новгородская и Смоленская) ²⁶ и «нижние» восходит ко времени Киевской державы, В даль-

26

нейшем под Низовской землей понимались области Се­веро-Восточной Руси, и в первую очередь Московское княжество. Одно летописное известие 1285 г. включает в это понятие тверичей, москвичей, волочан, новоторжков-цев, дмитровцев, зубчан, ржевцев.²⁷ По мере расширения московских владений термин Низовская земля для обозна­чения военной коалиции потерял свою конкретность и был в середине XIV в. заменен такими понятиями, как «вой многи», «все князи русские и все города».²⁸

Дипломатические усилия московского правительства, направленные на создание военного союза земель, при­несли существенные результаты. Знаменательным в этом отношении был поход объединенного русского войска на Тверь в 1375 г., когда Дмитрий Иванович «собрав всю силу русских городов и с всеми князми русскими совоку-пяся».²⁹ Участниками войны 1375 г. были следующие князья («коиждо ис своих градов с своими полки служачи великому князю»):³⁰ Серпуховско-Боровский, Суздаль­ские, Ярославские, Ростовские, Кашинский, Городецкий, Стародубский, Белозерский, Моложский, Тарусский, Но-восильский, Оболенский, Брянский, Смоленский. Пришла и рать новгородцев. Всего собралось не менее 22 отрядов (летописец не привел полного списка, ограничившись припиской «и инии князи со всеми силами своими»³¹), сгруппированных, очевидно, в несколько полков.

Сосредоточение объединенной армии у Волока, по со­общению Никоновской летописи, происходило где-то между 14 июля и 21 августа (здесь и далее — даты по старому стилю) 1375 г. Другие летописи указывают более конкретно — 29 июля,³² т. е. на сбор войска ушло менее 15 дней. Для своего времени это являлось своеобразным рекордом. Опыт мобильного сбора вооруженных сил был использован в войне 1380 г.

По перечню военачальников можно судить о районе мобилизации 1375 г. Он охватил огромное пространство (720Х600 км) от Смоленска на западе до Городца на востоке и от Тарусы на юге до Белоозера па севере.³³ В составе войска находились отряды нескольких фор­мально независимых (Ярославского, Ростовского, Смо­ленского, Суздальско-Нижегородского) княжеств, а так­же Новгорода Великого. Численный перевес наступающих был, видимо, подавляющим. После 4-недельной осады тверскому князю пришлось подчиниться, его политиче-

27

ская самостоятельность, пo заключенному мирному дого--вору, оказалась сильно урезанной.³⁴ Поход на Тверь, по своему размаху и характеру подлинно общерусский, во многом подготовил последующее событие — Куликовскую

битву.

Создание федеративной армии, по-видимому, потре­бовало ряда нововведений, сделавших ее более организо­ванной и боеспособной. Толчком к такой реорганизации (о чем мы можем только догадываться) послужили тя­желые неудачи, постигшие русские рати в ходе военных столкновений с литовцами и татарами. В 1367 г. литов­скому князю Ольгерду удалось подойти к Москве, разбив по частям отряды великого князя. Готовясь к отпору, Дмитрий Иванович разослал мобилизационные грамоты, но дальние «вои» не успели собраться.³⁵ К тому же Оль-герд подоспел к границам Московского княжества «в таинстве». «Никто же не ведаше его, — записал удив­ленный летописец, — куды мысляше ратью ити или на что събирает воиньства много... да не изыдеть весть в землю, на неяже хощет ити ратью, и, таковою хит-ростию изкрадываше, многи земли поймал, и многи гра­ды и страны попленил, не толико силою, елико мудро-стию воеваше».³⁶ Памятным осталось и поражение, кото­рое нижегородцы потерпели на р. Пьяне от татар в 1377 г. Нападающие захватили ратников врасплох, «а доспехи своя на телеги и в сумы скуташа, рогатины и сулицы и копья не приготовлены, а инии еще и не на-сажени быша, такоже и щиты и шоломы; и ездиша, порты своя с плечь спущающе».³⁷ Воспользовавшись та­кой беспечностью, татары ударили на рать с тыла. Вой­ско русских бежало, даже не оказав сопротивления.

Уроки 1367 и 1377 гг. не прошли бесследно. Была, очевидно, улучшена служба связи и сбора войска, уси­лена войсковая разведка — в нее в качестве командиров отбирались наиболее смелые и находчивые оружники, т. е. тяжеловооруженные воины. Тогда же, возможно, по­мимо сторожевых полков выделились специальные разве­дывательные части — «сторожа крепкая». За отдельными военными новшествами вырисовывались и более общие.

Для общерусской междукняжеской армии эпохи Дмитрия Донского характерно общепризнанное единона­чалие верховного главнокомандующего, по велению кото­рого и собирались областные войска. По предположению

28

Б. А. Рыбакова, в тот же период возникли войсковые росписи — «разряды».³⁸ Эти списки угадываются в под­робных летописных перечнях выступающих сил (походы на Тверь, Новгород и др.). «Разряды» регламентировали количество отрядов, их построение, воевод. Установив­шаяся обязательность сезонной военной службы предпо­лагала заданное количество мобилизуемых людей, а также их определенное вооружение и снаряжение. Таким путем разрозненные войсковые соединения превраща­лись в слаженное и дисциплинированное целое. Недаром многое из того, что в области военного дела было достиг­нуто при Дмитрии Донском, будет сохранено и унасле­довано Россией XVI в.

Все упомянутые меры по созданию и укреплению войска подготовили успех Куликовской битвы, в кото­рой, повторяя слова летописца, «не толико силою, елико мудростию воеваше». Эта битва потребовала величай­шего напряжения народных сил и в свете общерусской последовательной подготовки к решающей схватке с глав­ным врагом не являлась случайной.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях. М., 1966, с. 128; Зимин А. А. Из истории поместного зем­левладения на Руси. — ВИ, 1959, № 11, с. 130 ел.

² ДДР, с. 10.

³ Павлов-Сильванский Н. П. Государевы служилые люди. СПб, 1909, с. 37; Веселовский С. Б. феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947, т. 1, с. 85.

⁴ Ср.: Ерлезунда. Петр Пвтрсй. История о Великом княже­стве Московском. — ЧОИДР, М., 1867, кн. 2, с. 374.

⁵ Ekdahl S. «Die Banderia Prutenorum» des Jan Diugosz eine Quelle zur Schlacht bei Tannenberg. Gottingen, 1976, S. 141. — Ору­женосцев и лучников, в особенности у богатых феодалов, могло быть и более двух. В «копье» часто имелись четвертый конь, свободный или с поклажей, и обозный слуга.

⁶ Рыбаков В. А. Военное дело. — В кн.: История культуры Древней Руси. М.; Л., 1948, т. 1, с. 404.

⁷ Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках поли­тической истории. М., 1933, т. 3, с. 151 ел.

⁸ Войсковые знамена средневековья подразделялись на не­сколько видов: от копейного значка до главного знамени всей:

армии.

⁹ Хоругвей, происходящих с отторгнутых к Польше и Литве русских земель, Я. Длугош называет не менее 21. По мнению

29

С. М. Кучинского, они не были этнически чистыми. Западнорус­ское население в некоторых из них, возможно, составляло не менее половины их численности (Kuczynski S. М. Wielka wojna z zakonem krzyzackim w latach 1409—1411. Warszawa, 1966,

p. 266—271).

10 Длугош я. Грюнвальдская битва. М.; л., 1962, с. 89, 91; Па-

шуто В., Ючас М. 550-летие Грюпвальдской битвы. — Военно-ист.

журн., 1960, № 7, с. 84.

¹¹ Барбашев А. Танненбергская битва. — ЖМНП, 1887, дек.,

с. 170—171. —Отрядом новгородцев, возможно, командовал их «служилый» князь Семен Лингвен (Лугвень — по Новгородской летописи). В тот период он владел рядом северо-западных горо­дов Новгородской земли.

¹² Ekdahl S. Op. cit, S. 12 sq.

¹³ Следуя подсчету С. М. Кучинского, в 51 орденской хоругви

было 7650 «копий», что в утроенном виде составляет 22 950 во­оруженных людей. По сведениям Я. Длугоша, орденские хоругви в 1431 г. составлялись из 100—300 «копий», т. е. из 300—900 че­ловек.

¹⁴ Kucaynski S. М. Spor о Gmnwald.. Warszawa, 1972, p. 86—87.

^ls Kuszynski S. М. Wielka wojna ..., p. 260 sq.

¹⁶ В Польше такая единица называлась «хуф».

¹⁷ Verbraggen J. F. De Rrijgskunst in West-Europe in de Mid-

deleeuwen. Bmssel, 1954, S. 152, 158 sq., 555.

¹⁸ Излагается общее представление о строении феодального войска периода зрелого средневековья. В конкретных случаях стройность этой системы могла видоизменяться (ср.: Кирпични­ков А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, с. 13).

¹⁹ ДДГ, с. 11.

²⁰ ДДГ, с. 21.

²¹ ДДГ, с. 40.

²² ДДГ, с. 26.

²³ Исследователи датируют этот договор 1371—1372, 1372—

1373, 1374, 1375 гг. (Янин В. Д. Новгородские посадники. М., 1962, с. 205—209; ср.: Черепнин Л. В. Образование Русского цент­рализованного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 579,

прим. 1),

²⁴ Шахмагонов Ф. Кого же предал рязанский князь Олег? —

В кн.: Тайны веков. М., 1977, с. 393; Надиров А. Н. Старым—по­весть, а молодым — память. — Там же, с. 404—414.

²⁵ В одной дилетантской рецензии (СА, 1978, № 3, с. 294, 301) на мою книгу «Военное дело на Руси в XIII—XV вв.» данное этапное достижение отрицается. Этим рецензент обнаружил эле­ментарное незнание источников и литературы.

²⁶ Ср.: Ипатьевская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1908, т. 2, 2-е

изд., стб. 359.

²⁷ Львовская летопись. СПб., 1910, т. 20, ч. 1, с. 170; ср.: Нов­городская 1-я летопись старшего и младшего изводов, М.; Л.,

1950, с. 326.

²⁸ Ср.: Рогожский летописец. — ПСРЛ, Пг., 1922, т. 15, вып. 1,

с. 60, 72.

²⁹ Там же, с. 110.

³⁰ Вологодско-Пермская летопись. — ПСРЛ, М,, 1959, т. 26,

³¹ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 23.

³² Львовская летопись, с. 195—196.

³³ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 385 (карта).

³⁴ Подробнее см.: Черепнин Л. В. Указ. соч., с. 577—581.

³⁵ Подробнее см.: Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 379.

³⁶ Никоновская летопись, с. 10—11.

³⁷ Там же, с. 27.

³⁸ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 381.

ДВА ПЛАНА

Растущая самостоятельность Руси и ее открытое непод­чинение Орде вызвали в 1380 г. поход монголо-татар на Москву. Поход замышлялся как крупнейшая каратель­ная операция. Он предусматривал уничтожение русского войска, захват и разграбление Москвы и других городов. Среди целей ордынцев было отмщение за поражение на р. Боже и принуждение московских властей к выплатам дани, какой она была при хане Джанибеке (1342— 1357 гг.). По словам Сказания о Мамаевом побоище, Ма­май в ожидании военных действий отдал приказ не сеять хлеб, «будите готовы на русскыа хлебы». Здесь харак­терный пример того, как золотоордынская аристократия из-за стремления к агрессивным войнам тормозила соци­альное и экономическое развитие не только подвластных народов, но и своих частью оседлых земледельческих племен. В целом военные планы ордынцев были для них шаблонны: грабеж, захват добычи, убийства, погром об-ластей. Подготовляя свою акцию, Мамай заручился под­держкой литовского князя Ягайло Ольгердовича и рязан­ского — Олега Ивановича. Кроме ордынской конницы в армию Мамая входили бесермены (камские булгары), армяне, фряги (крымские итальянцы), черкасы (черке­сы), ясы (осетины), буртасы. К оружию были созваны, очевидно, основные силы Мамаевой орды, включавшие, по сообщению Задонщины, девять орд и 70 князей. К ним примкнули и наемники, набранные среди народов Поволжья, Северного Кавказа и Крыма. Над Северо-Восточной Русью нависла реальная угроза разгрома, как это периодически осуществлялось монголо-татарами в Восточной Европе со времен Неврюевой (в 1253 г.) и Дюденевой рати (1293 г.). Ставилось под удар все, чего достигли низовские княжества в течение нескольких де­сятилетии. Московское правительство пыталось предот­вратить войну мирным путем. Однако начатые переговоры после отказа Москвы повысить «ордынский выход» были

прерваны.

32

Сообщение о выступлении ордынцев достигло Москвы в конце июля—начале августа 1380 г. Сразу же был объявлен сбор войска, а 5 августа разосланы грамоты «по все люди». Эти грамоты, содержавшие, очевидно, ссылку на союзные обязательства, были направлены и удельным князьям, и независимым федератам. Рати должны были сойтись в Коломне 15 августа; следова­тельно, на сбор войска отводилось не менее 10 дней.² Русское командование в тот период как бы примерива­лось к своему противнику, пытаясь предугадать после­дующие события.

Для Москвы разразившаяся война была справедли­вой, направленной против иноземного владычества. Осво­бодительные цели борьбы не могли не привлечь к ней широкие народные массы; уже в начальный период она для русских людей из оборонительной стала перерастать в наступательную. Это коренным образом отличало при­нятый в Москве замысел военной кампании от неприя­тельского.

Спешно собиравшиеся силы Руси готовились встре­тить подвижную татарскую конницу. Однако посланные в поле отряды разведчиков сообщили, что выступившее ордынское войско не спешит, «ждет осени», чтобы 1 сен­тября соединиться с литовцами и рязанцами на Оке. Стало ясным, что монголо-татары не отваживались совер­шить вторжение в одиночку. Подошедшая к южным гра­ницам Рязанского княжества Мамаева армия останови­лась в районе устья р. Воронежа. На бесполезное выжи­дание ушли три недели. Время для внезапного на­шествия было упущено. Русские же рати успели собраться.

Несмотря на то что в Восточной Европе в связи с уси­лением Руси сложилась новая расстановка сил, ордынцы были, по-видимому, уверены в привычной оборонитель­ной тактике своих данников, не выдвигавшихся южнее Оки, а то и вовсе под защитой своих городов избегавших крупного полевого сражения. Этим можно объяснить и необычно длительную, трехнедельную остановку Мамая «в поле у Дона», и бездействие его разведки, которая оказалась плохо осведомленной о приготовлениях другой стороны. То были явные просчеты наступающих, позво­лившие русской рати приготовиться к отпору. К тому же с приближением к Дону все действия Мамая находились

33

под наблюдением русской «сторожи», что позволило вое­водам разгадать намерения противника и навязать ему время и место сражения. Ордынцы, кроме того, переоце­нили военную мобильность своих союзников, в особен­ности Олега Рязанского. В попытке спасти от очередного разорения свою землю он готов был, по словам Сказания о Мамаевом побоище, примкнуть к сильнейшему: «Ко­торому их господь поможет, тому и аз приложуся».

Совершенно необычным для монголо-татар оказался русский план кампании: он предусматривал не пассив­ное выжидание, а решительное выступление войск на-встречу противнику для завязки генерального сражения. Очевидно, этот план был окончательно выработан в Мос­кве, после того как стало известно о намерении Мамая нанести удар монголо-литовскими силами (ожидаемый контингент рязанцев был, видимо, невелик) после их объединения 1 сентября на Оке. Целью русского коман­дования было, предприняв упреждающие действия, по­мешать соединению союзников на Оке и демонстрацией своей силы оказать давление на колеблющихся рязанцев, а возможно, и литовцев. Этот замысел, как показали раз­ворачивающиеся события, был успешно осуществлен.

Частично собранное в Москве войско «в борзе» дви­нулось в Коломну, которая была избрана главным местом сбора всех федеративных сил. Необычные действия рус­ских воевод как бы подчеркивали, что прошли те вре­мена, когда монголо-татары разбивали отряды княжеств порознь, грабя «в загонах» целые области. Армия Дмит­рия Донского готовилась не только встретить врага на границе Залесской земли, но и углубиться на территорию вражеской коалиции. Выдвижение русских войск в Ко­ломну и далее к устью р. Лопасни за неделю до назна­ченного Мамаем срока объединения его сил смешало планы наступающих. Позиция союзников Мамая стано­вилась все более выжидательной. Ордынцы, узнав о дви­жении русских к Дону и так и. не дождавшись войск Олега и Ягайлы, решились, наконец, выступить навстре­чу Дмитрию. Так в ходе начавшейся кампании монголо-татарская армия растеряла инициативу и пошла на по­воду навязанных ей действий.

Следовательно, следя за разворачивающейся войной.

можно обнаружить две противоположные военные пози­ции. Первая - ордынская исходила из традиционной

34

предпосылки пассивности русских вооруженных сил и неотразимости действии своей конницы; вторая — рус­ская — основывалась на встречной наступательной опе­рации. Нужен был стратегический талант, уверенность в собственных вооруженных силах, трезвая оценка против­ника, чтобы впервые за истекшие почти 150 лет монголо-татарского ига выдвинуть и осуществить столь смелый, не исключавший серьезного риска, военный план. Соот­ношение сил, сложившееся к 1380 г., показывало, что объединенные русские земли могущественнее Орды. Приблизился исторический момент, казалось, навсегда сбросить вековое угнетение, мешавшее поступательному развитию молодого государства. Выразителем прогрессив­ных чаяний этого государства был князь Дмитрий, кото­рый сочетал в себе незаурядные способности выдающе­гося полководца и расчетливого политика.

Князя Дмитрия поддержала церковь. Популярный церковный деятель того времени Сергей Радонежский предрек ему победу и, нарушив монастырский устав,³ отправил в поход двух «смысленых зело к воиньствен-ному делу»⁴ иноков — Пересвета и Ослабю. Присут­ствие этих людей, героически встретивших смерть на Куликовом поле, было глубоко символичным. Участие в военных делах «христовых воинов» придавало войне против «неверных» священный характер.

Выступление Дмитрия Донского опиралось на общий патриотический подъем народных масс и отличалось ка­чественно новым общерусским подходом к решению внешнеполитических задач. В известной мере эти дей­ствия были «рывком вперед», что, несмотря на последую­щие трудности и поражения, ускорило создание Москов­ского государства и его полное освобождение от вековой неволи. В данном отношении эпоха Дмитрия Донского была вершиной развития тогдашней Руси в период, пред­шествующий образованию единой России.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Согласно Никоновской летописи, известие о выступлении Мамая было получено в Москве в июле, а сбор поиска был на­значен на 31 июля в Коломне (Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1896, т. 11, с. 52). Предпочтение здесь отдается августов­ским датам, приведенным в Ермолинской, Львовской и других

З* 35

летописях (Черепнин Л. В. Образование Русского централизо­ванного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 604).

² В ряде редакций Сказания о Мамаевом побоище время сбора войск в Коломне определено «на мясопуст святыа Бого­родица», т. е. 1—14 августа. Более точной представляется дата 15 августа — успение святой Богородицы, — указанная в распро­страненной редакции Сказания (Повести о Куликовской битве. М.; Л., 1959, с. 50, 124—125, 174; Никоновская летопись, с. 52).

³ На это обстоятельство мое внимание обратил Д. С. Лихачев (см.: Лихачев Д. С. Мир Куликова поля. — Лит. газ., 1980, июль,

№ 28, с. 2).

⁴ Никоновская летопись, с. 60.

ПОХОД К ДОНУ

Источники Куликовского цикла позволяют с редкостной для русского средневековья, почти уникальной полнотой определить последовательность сбора войска, его состав, район мобилизации, построение и численность. По при­зыву разосланных во все концы страны гонцов с грамо­тами сбор войска, объявленный на 15 августа 1380 г. в Коломне, фактически начался еще раньше в Москве. В середине августа в дополнение к, по-видимому, уже съехавшимся московским «воям» туда прибыли во главе своих отрядов князья Белозерские (Федор Романович и Семен Михайлович),¹ Андрей Кемский (удел в районе р. Кеми к северу от Белого озера), Глеб Карголомский (с. Карголома в 3 км к юго-востоку от Белоозера), Ан-дожские (или Андомские; волость Андога на р. Суде к югу от Белого озера), Ярославские (Андрей Ярославский и Роман Прозоровский; с. Прозорово на р. Редьме, впа­дающей в р. Мологу), Лев Курбский (с. Курба в 25 км от Ярославля) ,² а также Дмитрий Ростовский. Никонов­ская летопись добавляет к этому списку посланца вели­кого тверского князя Ивана Всеволодовича Холмского, князя Владимира Андреевича Серпуховско-Боровского,³ устюжских князей и других не названных по именам военачальников.⁴

Карта первых мобилизованных контингентов обнару­живает характерную «звездчатую» систему их сбора. Вассальные дружины из городов и сел съезжались в стольный город под стяг своего князя. Из областных столиц собранные «вои» двигались в Москву. Белозерско-ярославские и ростовский отряды прибыли в столицу, пройдя расстояние 150—600 км. Учитывая короткие сроки сбора и то, что путь дальних «воев» занял не ме­нее 7—10 дней, они проходили в сутки 60—85 км, что в 2—3 раза превышало обычную норму дневного пере­хода.⁵ Такой темп марша соответствовал авральности сбора. Как сообщалось в мобилизационной грамоте: «Вы бы чяса того лезли воедин день и нощь, а других бы есте грамот не дожидалися».⁶

37

Был ясный тихий день,⁷ когда прибывшие в Москву отряды выступили из города тремя колоннами по трем дорогам, ведущим в Коломну, «яко не вместитися им единою дорогою».⁸ Впервые со времен «светлых» киев­ских князей в «поле незнаемое» выходило столь пред­ставительное войско. С особой теплотой древние книж­ники вспоминали о смелой белозерской дружине: «Велми бо доспешно и конно войско их».⁹ На поле брани эта рать, потеряв чуть ли не всех главных командиров, по­несет губительные потери. Движение армии в Коломну, где уже дожидались другие отряды, заняло, по-видимому, не менее четырех дней. Войско, нагруженное обозом, подбирая встретившиеся по дороге части, проходило при­мерно 25 км в день.

Общевойсковое походное построение армии произо­шло на Девичьем поле в Коломне. «Князь же великий, выехав на высоко место з братом своим, с князем Влади-мером Андреевичем, видяще множество людей урядных и възрадовашяся, и урядиша коемуждо плъку въе-воду».¹⁰ Для эпохи зрелого русского средневековья коло­менский «разряд» полков по его подробности — древней­ший документ своего рода. Он интересен в отношении организационного членения крупного войска, состоявшего из пяти полков (схема 1). Приведен перечень полковых командиров (два—семь), что позволяет судить о составе самих боевых подразделений. Дело в том, что каждому поименованному военачальнику соответствовал особый, так сказать, внутриполковой отряд.¹¹ Следовательно, число командиров отражало в данном случае число со­ставлявших полк «стягов».

В росписи полков, которую приводят источники, вкра­лась одна описка — выпало наименование «сторожевой полк». К счастью, данный пробел удается исправить. Наименование полка сохранилось в тексте Сказания о Мамаевом побоище по списку Михайловского.¹² Именно в этот полк, по своему положению авангардный, входили возглавляемые московскими воеводами отряды из Ко­ломны, Юрьева, Костромы, Переяславля и Владимира.¹³ Следующий за сторожевым полк, передовой, был пору­чен смоленским княжатам Всеволожам.¹⁴ В полку пра­вой руки под командованием князя Владимира Ан­дреевича находились его воеводы Данило Белоус¹⁵ и Константин Кононович, а также отряды из Ельца, Му-

38

Сторожевой полк

Микула Васильевич (Вельями­нов) Тимофей Волуевич (Тимофей

Васильевич Волуи) Иван Родионович Квашня Андрей Серкизович (Андреи

Иванович Серкизов)

Передовой полк

Кн. Дмитрий Всеволода Кн. Владимир Всеволода

Полк левой руки Большой полк Полк правой руки

Кн. Глеб Друц-кий

Новгородские по­садники

Белозерские

князья Вел. кн. Дмитрий

Иванович

Кн. Владимир Андре­евич

Данило Белоус Константин Кононович Кн. Федор Елецкий Кн. Юрий Мещерский Кн. Андрей Муромский Ярославские князья

Схема 1. Походное построение полков в Коломне

рома, Мещеры и Ярославского княжества. В большом (или великом) полку были отряды из Белоозера и Мос­квы под главенством самого Дмитрия Ивановича. Пол­ком левой руки руководил Глеб Брянский. Имя этого военачальника вызывает сомнения.¹⁶ В исправных спис­ках Сказания о Мамаевом побоище назван Глеб Друц-кий — личность вполне историческая.¹⁷ В целом состав воевод отражал доминирующее положение московской знати, включавшей и вельмож, перешедших на службу великого князя, вассальных княжат, представителей сто­личного боярства.

По данным распространенной редакции Сказания о Мамаевом побоище, в Коломне к армии Дмитрия при­соединились «мужи новгородцы». «Чюдно быша воинство их, и паче меры чюдно уряжено конми и портищем, и доспехом». В одном из вариантов Сказания снаряжение новгородцев описано более подробно: «Все люди наряд­ные, пансири, доспехи давали з города»,¹⁸ т. е. из государ­ственного арсенала. Это сообщение, на мои взгляд, вполне

39

достоверно и указывает, каким путем экипировались го­родовые отряды.¹⁹ Речь в данном случае идет о тяжело­вооруженных воинах, многим из которых оружие вруча­лось, видимо, лишь временно, на срок похода.

В коломенском походном построении «мужики новго­родские» занимали место в полку левой руки.²⁰ Участие новгородцев в Куликовской битве оспаривалось, но ныне убедительно доказано С. Н. Азбелевым.²¹ Он прояснил реальные подробности новгородской помощи. Так, новго­родский контингент, если верить распространенной редак­ции Сказания, возглавляли шесть командиров, что соот­ветствовало принятой во второй половине XIV в. практике отправки в поход новгородской рати, выставляемой пятью городскими концами, иногда под общим руководством степенного посадника. К тому же имена двух посланных на Дон военачальников удалось опознать как достовер­ные. Далее, новгородские посадники упомянуты в списке боярских потерь на Куликовом поле, воспроизведенном Сказанием и Задонщиной. Этот факт проверяется записью о павших в битве новгородцах, которая сохранилась в ру­кописном синодике XVI в. новгородской Борисоглебской церкви (в Плотниках).²²

Новгородская сила откликнулась на призыв Москвы о помощи не случайно. Как раз в год Куликовской битвы великий князь Дмитрий перезаключил с новгородцами союзный договор о совместной борьбе с врагами Москов­ской Руси. Эти обязательства северный союзник Москвы как в 1375, так и в 1380 г., видимо, точно выполнил. Ха­рактерно, что сообщение о битве на Дону приведено нов­городским летописцем в подчеркнуто торжественном тоне, как общерусское свершение. Именно в 1380 г. «по завету о победе на Мамая» была заложена на Славковой улице церковь Святого Дмитрия.²³

Возвращаясь к коломенскому «уряжению» полков, от­метим, что примененное там пятичастное построение ос­новных тактических подразделений в русском военном деле было известно с XII в. и удержалось четыре столе­тия спустя. В XIV—XV вв. такая разбивка постепенно вытеснила традиционное разделение войска на три полка;

она позволила усложнить бой, шире осуществлять глубо­кий маневр, выставлять значительное дальнее сторожевое охранение, создавать более эффективный, эшелонирован­ный в глубину и по фронту боевой порядок, лучшде при-

40

крывать главный полк — обычно ставку командующего. Увеличение числа основных боевых подразделений сверх шести-семи затрудняло единое руководство ими в бою, а малое число полков (один-два) снижало способность войска к маневру и, как правило, являлось показателем незначительности сил одной из враждующих сторон. Ко­личество полков, участвовавших в коломенском смотре, напротив, отражало многочисленность собранной армии.

Войско, разделенное на полки, согласло заслуживаю­щей доверия Летописной повести о Куликовской битве, выступило из Коломны 20 августа.²⁴ Оно было готово к внезапному нападению и встречному бою. В связи с этим понятно формирование передового полка сразу из четырех несущих боевое охранение отрядов. Вскоре после 20 августа войско достигло устья р. Лопасни. Тем самым оно вышло к месту предполагаемого соединения Мамая, литовцев и рязанцев и перерезало главный Муравский шлях, которым татары обычно ходили на Москву. Задача начального этапа похода, заключавшаяся в упреждающем выдвижении к месту объединения вражеских сил на Оке, была выполнена. Последующая переправа войска через Оку и его движение в глубь Рязанской земли произвели на участников антимосковской коалиции деморализующее действие.

Олег Рязанский, до последнего момента надеявшийся, что великий князь уйдет от ордынских полчищ на Двину или в Новгород Великий, «устрашися и возтрепета зело». А князь Ягайло, уже подошедший к Одоеву, «слышав, яко Олег убоася, и пребысть ту оттоле неподвижным».²⁵ Формулировки летописцев не вполне точны. Литовское войско продолжало свое движение для соединения с Ма­маем. Однако Ягайло, направив свою армию вместо Оки к Дону, явно не торопился. В литовском войске, как вы­яснил В. Т. Пашуто, кроме восточноаукштайских, не было надежных сил.²⁶ Характерно, что в составе этого воинства отсутствовали белорусы и украинцы.²⁷ Русское население Литвы поход явно не поддерживало; более того, отдельные литовские и славянские выходцы (из Полоцка, Друцка, Брянска), как мы увидим ниже, дрались на Куликовом поле на стороне Москвы.

После переправы через Оку пришла весть о том, что Мамай все еще «в поле стояща и ждуща к собе Ягайла на помочь рати литовскыя».²⁸ Русское командование тогда,

41

вероятно, приняло решение очередной раз упредить соединение частей противников и идти навстречу Мамаю к верховьям Дона. Во время кратковременной остановки у устья р. Лопасни к русскому войску присоединились «остаточные вои. После выступления армии на этом месте был оставлен Тимофей Васильевич Вельяминов, «да егда пешиа рати или конныа поидет за ним (князем Дмитрием. —А. К.), да проводит их безблазно (непоколе­бимо. — А. К.) ».²⁹ По словам Никоновской летописи, вели­кий князь в то время печалился, «яко мало пешиа рати». Эта рать, видимо, не поспевала за конницей и догнала

основные силы уже у Дона.

Войско, вступившее 25 августа в пределы Рязанской земли, вероятно, сошло с Муравского шляха и уклонилось в юго-восточном направлении. Очередная остановка была сделана у г. Березуя, находившегося в 23 поприщах (около 30 км) от истока Дона.³⁰ В Березуе к основным силам присоединились князья Ольгердовичи: Андрей с псковичами и Дмитрий с брянцами.³¹ Приведенная ими «кованая рать» (тяжеловооруженные воины) усилила армию как раз накануне решающей схватки. В Березуе она пробыла несколько дней,³² поджидая отставших и «перенимая вестей». Разведчики сообщили о движении Мамая, не знавшего о местонахождении русского войска, к верховьям Дона, «доколе приспеет нам Ягайло».³³ 6 сен­тября московская рать подошла к Дону в месте впадения в него р. Непрядвы. И на этой заключительной стадии похода соединения литовцев и татар так и не произошло. Инициативу прочно удерживало русское командование. На берегу Дона к армии присоединилась пехота. «И ту приидоша много пешаго воиньства, и житейстии мнози людие, и купци со всех земель и градов».³⁴ Это сообщение указывает на участие в войске «черного люда» и исполь­зование (кроме сохранявшей решающее значение кон­ницы) значительных масс пехоты, видимо необходимой в широком антитатарском походе. Не следует представ­лять пехотинцев как обязательно обездоленных, нищих людей. В их ряды рекрутировались состоятельные горо­жане: купцы и ремесленники. С XIII в. пехота оказалась родом войск, влиявшим на исход сражения, в том числе и с конными степняками.³⁵ Продемонстрировала она свои качества и на Куликовом поле. Пехотные части были, видимо, и в ордынском войске.

42

В русской рати сошлись люди разного социального положения. Источники Куликовского цикла — случай до­вольно редкий — отмечают «простых», «молодых» (в смы-. сле имущественного положения) людей,³⁶ но не обяза­тельно пехотинцев. Все эти факты раскрывают великий общенародный размах, который приняла во времена Дмит­рия Донского борьба русских людей за освобождение и независимость своей земли.

Итак, за 20 дней похода русская рать прошла 300 км. С учетом остановок в Коломне, у устья р. Лопасни, в Бе­резуе путь к Дону занял 12—13 дней. Движение русского войска можно назвать маршем-мобилизацией. На каждой остановке в его состав вливались новые пополнения. Сле­дование к Дону не отличалось особой быстротой. Зато оно позволило подтянуть отставших и осуществить пла­номерный сбор не только ближних, но и дальних «воев». История Руси XIV в. не знает столь широкой по масш­табу походной операции, характеризовавшейся наращива­нием вооруженных сил по мере их наступательного дви­жения навстречу противнику. Боевой дух подошедшего к Дону войска подняла грамота, полученная от Сергея Радонежского, еще ранее предсказавшего победу Дмит­рию. Приведенная в Летописной повести о Куликовской битве, она звучит с подкупающей достоверностью: «Чтобы еси господине таки пошел, а поможет ти бог и святая Бо­городица».³⁷ На военном совете после споров было при­нято бесповоротное мужественное решение начать пере­праву через Дон.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ В Сказании о Мамаевом побоище упомянуты князья Федор Семенович и Семен Михайлович. По мнению Ю. К. Бегунова, Фе­дор Семенович в данном тексте перепутан с Федором Романови­чем, который сражался и погиб на Куликовом поло вместе с сы­ном Иваном. Что касается Семена Михайловича, то он в дей­ствительности был убит еще в 1377 г. на р. Пьяне (Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.:

Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 493—494).

² Достоверность названных здесь мелких князей Белозер-ско-Ярославского края заподозрена на том основании, что обо­собление связанных с ними уделов, по сохранившимся данным, происходило будто бы не древнее начала XV в. (Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 495—497). «Историчность» приведенных имен от-

43

стаивают Л. А. Дмитриев и особенно И. Б. Греков, резонно ука­зывающие, что отсутствие сведений XIV в. о ряде мелких удель­ных владетелей еще не является доказательством появления их родов лишь в середине XV в. (подробнее см.: Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1975, с. 387—391).

³ Известие Летописной повести о Куликовской битве, что князь Владимир Андреевич присоединился к главным силам лишь на р. Лопасне, опровергается сообщениями других источников, в том числе росписью полков в Коломне, согласно которой он командовал правым крылом.

⁴ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 49, 52.

⁵ Дневной переход в начале похода равнялся обычно примерно 25 км (Иванин М. И. О военном искусстве и завоева­ниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингис-хане и Тамерлане. СПб., 1875, с. 165). Форсированная скорость суточ­ного марша, равная 68—78 км, отмечается в военных действиях русских войск в XIII и XIV вв. (Рыбаков Б. А. Военное искус­ство. — В кн.: Очерки русской культуры XIII—XV веков. М., 1969, ч. 1, с. 354, 384).

⁶ Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 124; Шамби-наго С. К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906, с. 89—90 (прил.).

⁷ Время выхода армии из Москвы разные источники приуро­чивают к 9, 18, 19, 22, 27 и 28 августа 1380 г. В попытке опре­делить дату выступления обратимся к более поздним календар­ным числам марша войск к Дону. Наиболее надежными здесь признаны показания Летописной повести о Куликовской битве, называющей 20 августа днем выступления армии из Коломны (Тихомиров М. Н. Куликовская битва.—В кн.: Повести..., с. 364—365). Учитывая протяженность пути Москва—Коломна и примерную скорость марша (см. с. 38), нужно думать, что войска вышли из Москвы или в середине августа, или в его четвертой пятидневке.

⁸ Повести..., с. 55. — В дальнейшем, продвигаясь к Коломне, рати соединились вместе.

⁹ Там же, с. 86.

¹⁰ Там же, с. 56.

^п Заметим, что полковой отряд мог быть сформирован из нескольких территориальных войсковых контингентов. Значит, отряд не всегда обязательно состоял из какого-либо одного опол­чения или городовой дружины.

¹² Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 492.

¹³ В составе полка, согласно Сказанию о Мамаевом побоище по списку Ми\айловского, помечены Микула Васильевич с ко-ломенцами, Тимофей Волуевич с владимирцами и Юрьевцами, Иван Родионович Квашня с костромичами. Судя по контексту, в этом же полку был и Андрей Серкизович с переяславцами. Приведенное в одном из списков Сказания упоминание о Романе Прозоровском как воеводе Владимирского полка в других источ­никах отсутствует (Моисеева Г. Н. К вопросу о датировке За-донщины. — ТОДРЛ, Л., 1979, т. 34, с. 235).

¹⁴ Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служи­лых землевладельцев. М., 1969, с. 331—333.

44

¹⁵ В большинстве текстов, за исключением Никоновской ле­тописи, Белоус заменен на Белеут. Однако такая замена оши­бочна и вкралась из-за созвучия двух фамилий, одна из кото­рых (Белеутовы) связана с московским боярским родом (Весе­ловский С. Б. Указ соч., с. 292—294, 490).

¹⁶ Бегунов Ю. К. Указ соч., с. 492—493.

¹⁷ Повести..., с. 90. — Глеб Друцкий погиб в 1411 г. (Древняя Российская вивлиофика. СПб., 1896, ч. 8, с. 23).

¹⁸ Азбелев С. Н. Сказание о помощи новгородцев Дмитрию Донскому.—В кн.: Русский фольклор. Л., 1972, т. 13, с. 87.

¹⁹ Вооружение горожан из княжеских арсеналов летописи отмечают с XI в. Оружие и конь давались также младшему фео­далу как служебное или наградное пожалование.

²⁰ Повести..., с. 134—135.

²¹ Азбелев С. Н. Указ. соч., с. 88 ел.—Выскажем одно до­полнение. Говоря о соединении против татар русского воинства, книжник упоминает «всю Русь и словены», разумея в послед­них несомненно новгородцев (Повести..., с. 58).

²² Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. М., 1977, с. 131.

²³ Новгородская 1-я летопись старшего и младшего изводов. М.-, Л., 1950, с. 377; Азбелев С. Н. Указ. соч., с. 96.

²⁴ В других источниках это выступление приурочено ко дню Моисея Мурина, т. е. к 28 августа.

²⁵ Повести..., с. 58; Никоновская летопись, с. 55.

²⁶ Пашуто В. Т. «И въскипе земля Руская...». — Ист. СССР, 1980, № 4, с. 86.

²⁷ Князь Ягайло «совокупил литвы много, и варяг, и жемоти, и прочаа» (Никоновская летопись, с. 55).

²⁸ Симеоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1913, т. 18, с. 129.

²⁹ Никоновская летопись, с. 54,

²⁰ Березуй (Береза, Березай, Берестей) находился в 4 км южнее г. Венева, на месте с. Березова, где сохранилось городище (Сахаров И. П. Памятники Тульской губернии. СПб., 1851, с. 12).

³¹ В 1379 г. Дмитрий Ольгердович лишился Трубчевска, пе­решел на сторону Москвы и получил «в кормлением Переяс-лавль-Залесский. Однако в 1380 г. переяславцамя командовал не он, а А. Серкизов. Возможно, что Дмитрий Ольгердович, вплоть до своей смерти в 1399 г. носивший титул князя Брянского, был связан с Брянском, оказавшимся в составе Литвы (ср.: Со­ловьев А. В. Автор Задонщины и его политические идеи. — ТОДРЛ, М.; Л., 1958, т. 14, с. 184—185).

³² Согласно В. Н. Татищеву, к Березую войска подошли 1 сентября (см.: Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 144). 5 сентября из этого места были направлены под Мамаеву орду «избранные свои» разведчики.

³³ Ермолинская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1910, т. 23, с. 125.

³⁴ Никоновская летопись, с. 56.

³⁵ Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, с. 7 ел.

³⁶ Повести..., с. 61, 75. ³⁷ Там же, с. 33.