2. Эвфемизация и дисфемизация как стратегии уклонения от истины

Эвфемизм и дисфемизм являются двумя сторонами одного явления, противоположными полюсами на оси оценочного варьирования денотата: эвфемизм «работает» на улучшение денотата, а дисфемизм – на его ухудшение. Некоторые лингвисты, исходя из того, что оба эти явления можно определить в терминах номинативного варьирования, предлагают использовать термин-гипероним «икс-фемизм» (X-Phemism) (Allan, Burridge 1991). Дисфемизм – это инвектива, основанная на гиперболизации отрицательного признака или замене положительного оценочного знака на отрицательный. Эвфемизм – анти-инвектива, он основан на преуменьшении степени отрицательного признака или на переключении оценочного знака с отрицательного на положительный.

Метафорически суть их противопоставления можно определить как «щит и меч». Говорить эвфемистично – значит использовать язык в качестве щита против объекта, вызывающего страх, неприязнь, гнев и презрение. Эвфемизмы применяются для сокрытия правды об отрицательных сторонах денотата. Говорить дисфемистично – значит употреблять язык в качестве оружия для атаки на «врага». Дисфемизмы мотивируются стремлением принизить денотат, их цель – сформировать восприятие объекта как подозрительного и нежелательного, квалифицировать его так, чтобы, вызвать неприязнь, отвращение или ненависть. Цель эвфемизма, наоборот, – снять или нейтрализовать такого рода восприятие.

Эвфемизмы, также как и дисфемизмы, относятся к функциональному классу агональных знаков. Агональность как базовая функция политического дискурса, имеет два аспекта проявления: это «борьба против» (против «врага», с целью низвержение противника) и «борьба за» (за сохранение своего статуса, за сохранение существующего положения вещей). Первый аспект реализуется в знаках вербальной агрессии – инвективах, к которым относятся и дисфемизмы. Эвфемизмы, в силу своей прагматической специфики, воплощают второй аспект агональности; их можно считать специализированными знаками, выполняющими функцию гомеостаза. В дисфемизмах находит свое проявление дискредитирующая ложь, а в эвфемизмах – ложь политической выгоды.

Эвфемизмы и дисфемизмы коррелируют с двумя особыми риторическими стратегиями, характерными для идеологических текстов – стратегиями мобилизации и демобилизации общественного мнения. Стратегия мобилизации употребляется теми политиками, целью которых является изменение существующего положения дел. «При этой стратегии политические события представляются в драматическом виде, а положение – как ужасное, требующее решительных действий. Эта стратегия «ищет виновных», используя отрицательно-оценочные номинации» (Михальская 1996: 151). При стратегии демобилизации «ситуация подается как нормальная, хотя и сложная, а события как естественно идущие своим чередом, требующие терпения от членов общества. Эта стратегия применяет эвфемизмы и избегает указания в речи на конкретных виновников или ответственных за происходящее» (Там же: 152).

По мнению Д. Кристала, именно политический дискурс, наряду с рекламным, в наибольшей степени приспособлен для того, чтобы приукрашивать действительность и скрывать истинное положение дел (Crystal 1995). Есть все основания считать тенденцию к эвфемизации одной из прагматических закономерностей функционирования политического языка.

Какими мотивами руководствуются создатели эвфемизмов?

1) Стремление скрыть остроту социальных проблем, преуменьшить их, благодаря чему возможно снятие общественной напряженности и социального конфликта.

Так, например, начало экономических реформ 1990-х гг. в России ознаменовалось появлением эвфемистических номинаций либерализация (упорядочивание, освобождение) цен, свободные цены вместо рост цен.

К числу социальных проблем, в наибольшей степени тревожащих общество, относится все, что связано с экономическим кризисом и ухудшением условий жизни, например redundancy (unemployment), optimize the labor structure, downsize, select out, dislocate (to fire workers), contribution (tax), а также проявления социального неравенства, несправедливости, различного рода дискриминации, например, substandard housing (slums), plural relations (apartheid in South Africa).

Иллюзорный характер «эвфемистического» способа решения серьезных социальных проблем высмеивается в ироническом комментарии Д. Грейбер: «Depressions» sound less serious when they are called «recessions». «Poverty», by U. S. Census bureau magic, has been transformed into the more affluent sounding «low-income level». «Poor children» have disappeared, if not from the slums, then at least from the language. First they become «deprived», then «disadvantaged», and finally «culturally disadvantaged», as though they lack nothing more serious than a free pass to Lincoln Center (Graber 1976: 307).

Психологический аспект анализируемой функции эвфемии заключается в «нейтрализации защитной реакции аудитории по отношению к возможной угрозе» (Wodak 1989: 143) – символическом отведении угрозы, представлении объекта как менее опасного и, в связи с этим, создание чувства уверенности и безопасности, снижение уровня тревожности, что, в свою очередь, способствует стабилизации общества.

Приведем пример, в котором данный мотив эксплицируется, становясь объектом метаязыковой рефлексии: Первоначальные ежедневные попытки властей «успокаивать» общество с помощью обмана сменились пристрастием к эвфемизмам. Говорят, мы там стреляем не по чеченцам – мы «даем адекватный ответ». Говорят, это не война – это «военная операция по разоружению» (ИЗВ, 20.12.99).

2) Попытка закамуфлировать совершение неправовых и аморальных действий, чтобы избежать их общественного осуждения.

Министр проявил то ли некомпетентность, то ли беспредельный цинизм, называя обмен журналиста на солдат «изменением меры пресечения» (ИЗВ, 8.02.00).

Что значат сегодня слова «процесс реформ», «приватизация», «капитализация»? Все равно, что эвфемизм «останки императорской семьи» – как именуют расстрелянную семью Николая Романова (ИЗВ, 15.09.98).

Наибольшее общественное осуждение, вызывает насильственная смерть. Не случайно эвфемизмы, связанные с обозначением военных действий и вооруженных конфликтов составляют одну из наиболее значимых групп политических эвфемизмов:

анти-террористическая операция (война в Чечне);

спецоперация (штурм Грозного)

издержки (о жертвах среди мирного населения в Косово);

executive action (assasination, esp. of foreign political leaders);

discriminate deterrence (pinpoint bombing);

active air defense (air bombing raid);

pacification (punitive operation);

collateral damage (unintended killing of civilians).

Если говорить о позиции самих исполнителей подобных акций, то в какой-то степени именно язык помогает им преодолеть психологический барьер, дает основания для самооправдания. Так, деперсонификация врага, лишение его каких бы то ни было человеческих черт превращает войну в обычную работу и психологически облегчает задачу убивать людей. Приведем свидетельство американского солдата, воевавшего во Вьетнаме, для которого врагом, подлежащим уничтожению, был безликий коммунизм: «I was ordered to go in there and destroy the enemy. That was my job on that day. I didn’t sit down and think in terms of men, women and children. They were all classified the same, and that was the classification that we dealt with, just as enemy soldiers. Nobody in the military system ever described them as anything other than communism. They didn’t give it a race, they didn’t give it a sex, they didn’t give it an age. … The enemy was «communism» (пример заимствован из: (Graber 1976: 306)).

3) Эвфемизм для субъекта политики служит средством избежать потери лица. Потеря лица неизбежна при необходимости обнародовать факты, унизительные для престижа страны (потеря союзников, утрата территорий, международные санкции). Членство этих стран в договоре о коллективной безопасности СНГ на сегодняшний день считается всего лишь «приостановленным». Впрочем, если не прибегать к эвфемизмам, рано или поздно придется признать, что союзников у России на постсоветском пространстве стало меньше. В конце концов, высшее руководство Узбекистана, Грузии и Азербайджана не скрывает своих намерений окончательно порвать с ДКБ и переориентироваться в обеспечении своей безопасности на другие военные союзы – в первую очередь НАТО (ИЗВ, 20.05.99).

Необходимость идти на уступки также снижает политический статус лидера. В целях сближения позиций «друг Рю» предложил «другу Борису» такой вариант: не будем говорить о «возвращении» территорий, об «уступке» территорий, будем говорить о «демаркации границы». Своего рода политическая анестезия. Чтобы не слишком больно было отдавать (ИЗВ, 3.06.98).

Потеря лица неизбежна, когда приходится публично говорить о тех или иных человеческих слабостях политических лидеров. Так, россияне, привыкшие к частому отсутствию президента Ельцина на телеэкранах по причине болезни, понимали, о чем идет речь, когда пресс-секретарь сообщал, что президент работает с документами.

Б. Клинтон в своих публичных выступлениях о нашумевшей интрижке с Моникой Левински говорил не иначе, как неподобающие отношения (improper relations), а на вопрос о нарушения Конституции (ложь под присягой) признавал, что совершил некоторые неправильные действия:

– Mr. President, do you still maintain that you didn’t lie under oath?

– I have said for a month now that I did something that was wrong.

4) Эвфемия является способом спасти лицо адресата (прямого или косвенного) – политического субъекта с более низким статусом. Например, developing countires (underdeveloped countries), undocumented persons, ранее noncitizens (illegal aliens – о мексиканских иммигрантах).

Эвфемия в данном случае выступает как своеобразная реализация принципа вежливости в политическом дискурсе. Не случайно Р. Бахем подобного рода переименования (Gastarbeiter вместо Fremdarbeiter) квалифицирует как эвфемизмы, направленные на гуманизацию общества (Bachem 1979: 60).

Межнациональные отношения являются одной из болевых точек современной политической жизни. В мире постоянно вспыхивают межнациональные конфликты, которые, в частности, могут быть спровоцированы необдуманными высказываниями политических деятелей. Поэтому, вступая в коммуникацию в данной сфере, говорящие должны быть предельно осторожными в своих характеристиках тех или иных национальных образований.

Удачным примером такого подхода, на наш взгляд, является использование эвфемизма entity в значении «государственное образование». Данный эвфемизм был введен в международный обиход дипломатами на мирных переговорах в Боснии. Они были вынуждены прибегнуть к такому предельно расплывчатому наименованию для характеристики весьма неопределенного денотата – неких промежуточных образований между нацией и государством (этнических групп, претендующих на статус государственной автономии).These new «entities» – it’s significant that the Bosnian peace negotiators were driven to adopt such a fuzzy word – hover in a sort of limbo between nation and state. … And so, in Bosnia the diplomats have awkwardly introduced a new polity (государственное образование) – the entity – onto the world stage (Newsweek, Nov.1995).

5) Разновидностью принципа вежливости как мотива эвфемизации является необходимость соблюдать дипломатический этикет:

В ходе нынешней поездки избранного президента России (на Украину – Е. Ш.) тема воровства газа, или – как это называют на языке дипломатии – «несанкционированного отбора», также обсуждалась (ИЗВ, 19.04.00).

6) Политики могут прибегать к эвфемии как к средству завоевать поддержку тех или иных политических сил.

Например, коммунисты предпочитают эвфемизм патриотический пояс вместо красный пояс (о регионах центра и юга России, в которых сильны позиции КПРФ), поскольку такая характеристика отпугивает зарубежных инвесторов.

Использование эвфемизма позволяет избежать ясного и недвусмысленного обозначения своей политической позиции, создать видимость идеологического компромисса и благодаря этому привлечь на свою сторону. Рассмотрим пример из предвыборной экономической программы Г. Зюганова «земля должна быть закреплена за теми, кто живет и работает на ней». Что значит закреплена? Неясно, о чем идет речь – о купле-продаже, долгосрочной аренде, праве бесплатного бессрочного пользования землей? И даже, если речь идет о получении крестьянами земли в собственность, предполагает ли это возможность ее последующей продажи или передачи по наследству? Для коммунистов вопрос о частной собственности на землю – один из самых принципиальных, они категорически против нее. Тем не менее, апеллируя к традиционному коммунистическому электорату, лидер КПРФ пытается привлечь на свою сторону и избирателей с более либеральными взглядами, не отпугнув при этом «своих». Анализируемый эвфемизм – явная попытка угодить «и нашим, и вашим».

Избирательная репрезентация событий сквозь призму эвфемизма (или дисфемизма) нередко мотивируется необходимостью заручиться поддержкой разных слоев общества при проведении определенной государственной политики. Приведем рассуждения по этому поводу К. Берка: «Представьте себе, что Вы, будучи президентом, собираетесь провести через Конгресс некие меры, которые вызовут сильную негативную реакцию влиятельных кругов общества. Каким образом было бы наиболее естественно представить этот вопрос на суд общественности? Наверно, с точки зрения стилистического оформления Вы бы попытались максимально смягчить удар? <…> Теперь представьте, что общество настоятельно требует от президента принятия неких очень жестких мер, а Вы предпочитаете действовать более умеренно. Вероятно, Вы попытаетесь компенсировать это расхождение стилистически, создавая впечатление мощи гигантских масштабов. И такой подход вряд ли можно считать лицемерным …» (цит. по: (Denton, Woodward 1985: 331)).

7) Эвфемизация позволяет снять ответственности за счет перераспределения вины. Рассмотрим одно из многочисленных эвфемистических обозначений понятия «бедный» – culturally deprived (poor). Здесь происходит переакцентирование: если в свой бедности человек может быть виноват сам, то в случае «культурного лишения» виновником становится некая внешняя сила, которая лишает человека доступа к культуре и прочим благам (правительство? общество в целом? имущие классы?)

Таких поселков, населенных 270 тысячами потомственных сынов и дочерей великой Таврии, в Крыму сегодня около трехсот. «Резервация, «гетто» – ну, нет, это грубо. «Компактное проживание». Официальная речь, как всегда щедра на эвфемизмы, власть привычно чурается сущностных слов (ИЗВ, 15.06.99). Благодаря эвфемизму снимается компонент насильственного ограничения возможности выбирать место жительства для людей определенной этнической группы. Ситуация представляется так, как будто это самое «компактное проживание» – не результат воздействия внешней силы (государственной машины), а просто результат естественного развития событий или даже волеизъявления самих проживающих.

*

Проблема онтологии политической эвфемии (как и эвфемии в целом) – это часть общей проблемы онтологии языка: как знаки конструируют реальность и тем самым влияют на поведение носителей языка.

Эвфемистическое переименование в политическом дискурсе является проявлением магической функции языка. Эвфемизм как разновидность референциальной манипуляции мотивируется предположением о том, что изменение имени может придать новые свойства денотату, т. е. как бы меняет его природу. Эвфемизацию можно рассматривать как прием устранения неприятного факта путем изменения способа его констатировать. Перефразируя известный афоризм, можно сказать: «Есть имя – есть проблема, нет имени – нет проблемы».

В политической эвфемии проявляется сознательное воздействие на язык, которое характерно не только для тоталитарных режимов – оно может осуществляться и в условиях парламентской демократии. В качестве примера успешного воздействия политического руководства на язык в ФРГ В. Бергсдорф приводит замену термина unterentwickelte Länder (слаборазвитые страны) на Entwicklungsländer (развивающиеся страны) или Länder der Dritten Welt (страны третьего мира). Так же политически обусловленными и сознательно внедряемыми властями были использовавшиеся в 50-е годы в ФРГ такие наименования ГДР, как Mitteldeutschland «Средняя Германия», Ostdeitschland «Восточная Германия» (Bergsdorf 1978).

В результате эвфемистического переименования общество получает новые мифологемы, создающие и поддерживающие желаемый для власти образ действительности. Следует, однако, подчеркнуть, что характер сознательного воздействия на образ мира, формируемый через эвфемию, не является абсолютно произвольным, основанным лишь на воле отдельного политического лидера и его субъективных устремлениях. Исходной позицией в этом процессе является принятая в обществе система ценностей, несоответствие которой и заставляет говорящих испытывать определенный этический дискомфорт и пытаться преодолевать его с помощью эвфемистического переименования.

Употребление политического эвфемизма позволяет высветить «антиценности», обозначить координаты социального зла. Эвфемизируются наименования явлений, о которых напрямую говорить неудобно или стыдно, так как они представляют собой отход от кодекса ценностей, воплощение социально неприемлемого, стигматичного. Расшифровывая эвфемистическое высказывание и восстанавливая истинный денотат, мы одновременно расшифровываем и содержащуюся в нем импликатуру (выводим констатацию подразумеваемых ценностей). Таким образом, в эвфемизме, по сравнению с исходным, «табуируемым» (в широком смысле) наименованием снимается коннотация социальной неприемлемости.

Основываясь на приведенных выше примерах, можно вывести формулировки некоторых отраженных в них ценностных доминант: страна должна быть сильной, пользоваться уважением в международных кругах; лидер должен быть сильным, здоровым, дееспособным, порядочным, честным; в обществе не должно быть бедных и безработных; у всех должно быть достойное жилище, налоги не должны быть чрезмерными; война – это зло; никто не имеет права распоряжаться жизнью другого человека.

Любопытно отметить, что в американской лингвокультуре эвфемизации подвергается не только понятие бедности, но и обозначения противоположного полюса: в обществе, где есть очень бедные, стыдно быть очень богатым. Наличие в языке подобной антонимической парадигмы эвфемизмов свидетельствует о стремлении к социальной гармонии:

rich – poor

the socially advantaged – the socially disadvantaged

the privileged – the unprivileged

the more fortunate citizens – the less fortunate citizens

the high-income brackets – the low-income brackets

Перечисленные выше ценности имеют явно межкультурный характер. Однако образование эвфемистического наименования может быть также мотивировано и ценностями, специфическими для определенной национальной культуры.

Так, например, одной из актуальных тем, обсуждаемых американским обществом в последние годы, является борьба сторонников и противников аборта, выраженная в противопоставлении ключевых лозунговых слов pro-life и pro-choice (вместо pro-abortion). И хотя по сравнению с термином pro-life, внутренняя форма которого акцентирует право на жизнь (общечеловеческая ценность), термин pro-choice проигрывает в силе воздействия, однако содержащийся в его внутренней форме акцент на свободе индивидуального выбора (одна из важнейших культурных доминант американского общества) нейтрализует привлекательность лозунга оппонентов (Elder, Cobb 1983: 61). Именно удачным выбором лозунга сторонников абортов объясняется то, что этот вопрос еще не снят с повестки дня и продолжает дискутироваться. Если бы они предпочли прямое наименование pro-abortion, то борьба была бы уже давно проиграна.

Одной из наиболее значимых специфических характеристик эвфемистического и дисфемистического переименования в политическом дискурсе является его ориентация на базовую семиотическую оппозицию «свой – чужой». Это обусловлено преимущественно групповым характером политических ценностей. В литературе неоднократно комментировалась идеологически обусловленная замена оценочных прагмем с компонентом «свой – чужой»: One man’s guerilla is another man’s freedom fighter (Neaman, Silver 1995: 341); «Когда нападают на нас – это терроризм, а когда нападаем мы – это партизанское, освободительное движение» (А. Солженицын, статья «Мир и насилие», цит. по: (Крейдлин 1995)).

Т. ван Дейк, много занимавшийся исследованием расистского дискурса, выделяет две основные взаимодополняющие стратегии, которые, на наш взгляд, можно распространить на любой тип дискурса, организованный вокруг противостояния МЫ – ОНИ: это стратегии положительной самопрезентации и негативной презентации чужих. Среди прочих средств реализации этой поляризованной модели – риторические фигуры гиперболизация и эвфемизм (ван Дейк 1994). Негативная презентация чужих – это линия на дисфемизацию (гиперболизацию) ИХ отрицательных характеристик (того, что представляет угрозу для НАС и НАШИХ ценностей) и преуменьшение, затушевывание ИХ положительных характеристик («чужие» не могут быть такими же хорошими, как мы). Положительная самопрезентация, наоборот, заключается в гиперболизации своих положительных действий и эвфемизация своих плохих действий и характеристик («свои» не могут быть очень плохими).

Н. Хомский подчеркивает двойной стандарт в характере политической оценки действий противоборствующих сторон в зависимости от политической позиции говорящего – кого он считает «своими», а кого – «чужими». Инцидент с угоном автобуса в секторе Газа безоружными палестинцами, в результате которого была одна случайная жертва, квалифицировался американцами как «акт палестинского терроризма». В то же время бомбардировка Израилем ливийской территории, приведшая к гибели около 500 людей, была названа «неблагоразумным ответным ударом» (unwise retaliatory strike), поскольку Израиль является союзником США и использовал в этой акции американские самолеты (Chomsky 1988: 618). В данном случае действия «чужих» характеризуются при помощи прямого дисфемизма, а аналогичным действиям «своих», приводящим к даже более трагическим последствиям, дается весьма мягкая эвфемистическая квалификация.

В прагматическом плане эвфемия связывается с нарушением максимы образа действия (четкости и ясности изложения) (Lacoff 1995: 6). Эвфемизация представляет собой стратегию вуалирования, затушевывания нежелательной информации, которая позволяет приглушить, сделать менее очевидными неприятные факты. Не случайно в работе Р. Дентона и Г.Вудварда политическая эвфемистика связывается с понятием мистификации. Мистификация через передефинирование (mystification by redefinition) представляет собой использование номинаций, «затрудняющих нашу способность схватывать суть политических событий», «погружая описание событий в словесный туман» (Denton, Woodward 1985: 336).

Многие политические эвфемизмы являются лозунговыми словами (политическими аффективами). Привлекательность для широкой публики терминов типа strategic interests, national interests состоит в том, что они апеллируют к безусловным, высшим ценностям. В то же время они представляют собой очень удобный инструмент манипулирования, поскольку обладают настолько широким объемом значения, что ими можно замаскировать любое, самое неприглядное деяние. Мощная аффективная составляющая подобных наименований блокирует рационально-критическое восприятие действительности и препятствует ее адекватному пониманию. Подобного рода «магия слов» относится к приемам речевой демагогии, поскольку отвлекает адресата от сути сообщения (Булыгина, Шмелев 1997: 475).

Диалектическая природа эвфемистического переименования заключается в том, что результатом данного процесса должна выступать номинация, которая, с одной стороны, вуалировала бы суть явления, а с другой – узнавалась бы коллективом носителей языка как обозначение того же референта. Поэтому эвфемизм должен изыскивать пути затемнения нежелательных смысловых составляющих, не выходя в то же время из референциальной сферы исходного значения.

Тем не менее, в политической коммуникации имеют место и случаи полного выхода за рамки исходного значения, вследствие чего результирующая номинация обозначает нечто, прямо противоположное сути денотата. Например, Р. Рейган предпочитал называть орудие массового поражения – ракету МХ с ядерной боеголовкой – «Миротворец» (MX Peacekeeper), что является явным искажением реальности. Классическим примером искажения семантики языка в идеологических целях является переименование в 1947 г. Пентагона из военного министерства (War Department) в Министерство обороны (Defense Department). Н. Хомский иронически комментирует этот факт: «Как только это произошло, всякий здравомыслящий человек должен был понять, что США больше не будет заниматься обороной, а будет участвовать в агрессивных военных действиях» (Chomsky 1988: 615).

Подобного рода феномен эвфемистической мистификации (War is peace. Freedom is slavery) является объектом исследования в знаменитой книге Дж. Оруэлла «1984», которая с лингвистической точки зрения представляет интерес как доведенное до гротеска разоблачение негативных сторон политической эвфемистики.

Эвфемистическое переименование представляет собой результат своеобразного компромисса между семантикой (отражение сущности денотата) и прагматикой (отражение интересов говорящего). Эвфемизмом обозначается нечто, что по логике вещей следовало бы оценить отрицательно, но интересы говорящего (политическая выгода) заставляют оценить это положительно, и в то же время требование максимы качества не позволяет выдавать явно черное за белое. Выход из данной ситуации один: признать черное черным, но при этом сделать вид, что оно все-таки не очень черное, а, скорее, лишь слегка черное.

Будучи непрямым, косвенным обозначением стигматизируемого предмета или явления, эвфемизм связан с денотатом опосредованно, через первичное наименование, известное как отправителю сообщения, так и адресату. Значению эвфемизма свойственна семантическая двуплановость, т. е. одновременная реализация признаков первичного и вторичного денотатов. Обязательным условием эвфемии является установление в сознании говорящего ассоциативных связей между денотатом, прямое обозначение которого табуируется, и денотатом, с которым создается ассоциация (Кацев, 1981).

Представляется, что мостиком, который связывает косвенное наименование с первичным, служит имплицитная пропозиция, входящая в прагматическую зону значения эвфемизма, и выражающая отказ говорящего от прямой номинации: «Я не хотел бы заходить слишком далеко и называть вещи своими именами». При расшифровке эвфемизма эта импликация «прочитывается» и осознается адресатом, что делает его смысловую структуру относительно прозрачной. На эту особенность эвфемистики указывает и Р. Лакофф: «Because the forms of euphemisms are shared by members of a culture, such superficially opaque utterances are, as they are intended to be, perfectly well understood, though violations of the maxim of manner» (Lakoff 1995: 6).

В когнитивном аспекте отказ от прямой номинации означает направление категоризации в сторону удаления от прототипа и размывания референтной соотнесенности (Асеева 1999). Если значение прямого наименования считать соответствующим прототипу, то значение эвфемизмов соотносится с периферийным членами категории и представляет собой результат трансформаций значения центрального члена. Суть этих трансформаций сводится к референциальному сдвигу и смещению прагматического фокуса.

Под прагматическим фокусом исходного (табуируемого) наименования будем понимать сему (или группу сем), мотивирующую отрицательную оценку. Например, в значении слова bribery прагматический фокус составляют семы «незаконность» и «принуждение» (giving anything, esp. money to induce a person to do something illegal or wrong), а в номинации capital punishment – «смерть» и «преступление» (penalty of death for a crime).

В процессе эвфемистического переименования происходит референциальный сдвиг, связанный с редукцией (изъятием) этих сем или изменением их статуса – сдвигом на периферию значения, переходом из интенсионала в сильный, слабый или отрицательный импликационал (термины М.В. Никитина (Никитин 1988)). Это влечет за собой снятие негативной коннотации (переключение оценочного знака) или снижение интенсивности отрицательной оценки. Другими словами, как пишет Е. Чайка, при использовании эвфемизма в пропаганде «все знают, о чем идет речь, но значение как бы уводится в тень (is backgrounded) и тем самым смягчается» (Chaika 1989: 266).

В результате замены bribery  money politics ( денежная тактика, тактика использования денег) из исходного наименования сохраняется только компонент «деньги», редуцируются компоненты «принуждение», «незаконность цели». Смысловая неопределенность результирующей номинации (цель может быть любой, вполне законной, субъект действует по своей воле) полностью нейтрализует отрицательную оценку.

В случае capital punishment  retribution (= severe deserved punishment) происходит сдвиг фокуса с самого действия насильственного лишения жизни на его мотивировку: отрицательность сохраняется (наказание за зло /преступление), редуцируется сема «смерть» (переводится в импликационал как одна из возможных разновидностей наказания), из импликационала вводится сема «справедливость» («заслуженное наказание»), благодаря которой эвфемистическая номинация получает коннотацию общественного одобрения. Выступая в палате общин по вопросу об отмене смертной казни, премьер-министр Канады П. Трюдо сказал: «Убить человека в наказание есть акт мести и ничего более. Некоторые предпочли бы назвать это возмездием, поскольку это слово воспринимается как более приятное, однако значение остается тем же самым». Анализируя это высказывание, Д. Болинджер пишет, что «само существование таких слов, как возмездие (retribution) позволяет нам воспринимать убийство как нечто положительное» (Bolinger 1980: 73).

При дисфемизации действует аналогичный механизм референциального сдвига, используются те же типы семных трансформаций. Основным отличием является направление оценочного варьирования: от нейтрально-объективной констатации факта к пейоративу или от умеренно-негативной квалификации к гиперболическому пейоративу, как, например, в случае роспуск  разгон (парламента). Обе номинации сохраняют сему «политический кризис», которая является их прагматическим фокусом, мотивирующим отрицательную оценку (для членов парламента одинаково плохи и роспуск, и разгон). Кроме того, из импликационала исходной номинации в интенсионал дисфемизма переводятся компоненты «насильственность» и «чрезвычайность политической ситуации», которые и провоцирует интенсификацию отрицательной оценки. Те, кто ищет разгадку постоянно возобновляющихся слухов о разгоне (характерно, что это слово применяется и вместо конституционного термина «роспуск»), могут смело искать первичный сигнал в нижней палате (НВ, №41, 1997). Выбор дисфемизма (намек на возможность насильственных, и, следовательно, неконституционных, действий президента) обусловлен стремлением застраховаться: упредить политического оппонента и нейтрализовать возможность его активных действий.

В.М. Савицкий рассматривает подобного рода семантические сдвиги как результат недостаточно достоверной (недостаточно обоснованной) классификационной аналогии, служащей демагогическим целям. «Уподобление объектов, в действительности не обладающих существенным сходством, приводит к сдвигу в словоупотреблении, вводящему слушателей в заблуждение» (Савицкий 1994: 48).

Крайним случаем референциального сдвига на базе недостоверной аналогии является полная подмена понятия, что связано с взаимодействием интенсионала и отрицательного импликационала исходного наименования, например, интервенция  братская помощь. Прагматический фокус исходной номинации составляют практически все составляющие интенсионала значения («вооруженное вмешательство», «вмешательство во внутренние дела», «насилие», «незаконность»). В результирующей номинации эти компоненты полностью изымаются и заменяются на положительные: сема «помощь» переводится в ядро значения из слабого импликационала, а сема «дружественность» – из негимпликационала.

Рассмотрим еще один пример – эвфемизм из нашего недавнего социалистического прошлого некоторое снижение темпов роста развития в отдельных районах (вместо катастрофическое падение жизненного уровня в стране). В данном случае, наряду с градацией и введением квантора неопределенности, происходит подмена основного понятия: «снижение темпов роста» все-таки не отрицает наличие роста (в пресуппозицию этого выражения входит утверждение, что «рост происходит»), тогда как в действительности имеет место не рост, а, наоборот, падение.

Итак, смещение прагматического фокуса в процессе эвфемистического переименования приводит к «улучшению» денотата, что и является основной задачей эвфемии. В самом общем виде модель «улучшения» (плохое  хорошее) для политического дискурса можно представить следующим образом: социальная проблема  решение проблемы или социальный конфликт  гармонизация (хотя на самом деле это лишь создание видимости гармонизации, уход от проблемы, с помощью ее избирательного освещения).

Обобщая варианты конкретизации этой общей модели, получаем наиболее распространенные модели смещения прагматического фокуса:

аморальное действие  благородный мотив (достойная цель);

неблагоприятные последствия  уважительная причина;

принуждение  свободный выбор;

насильственность  естественный ход событий;

глобальный характер проблемы  частный случай проблемы;

незаконность  законность действий;

потеря для объекта  выгода для объекта действия;

неравный статус  равный статус;

мы-ответственность  они-ответственность;

намеренность  случайность нарушения социальных норм;

уничтожение человека  уничтожение неживого объекта,

Что касается языковой техники эвфемизации, то этот вопрос подробно рассматривался в ряде работ (Крысин 1996; Москвин 1998; Заботкина 1989; Allan & Burridge 1991; Neaman & Silver 1995; Warren 1996), авторы которых представляют довольно подробный перечень средств эвфемизации. Если составить сводный список, то он охватит практически все разновидности лексических инноваций, включая способы словообразовательной и семантической деривации. Поскольку к этому списку вряд ли можно добавить что-то новое, нам хотелось бы посмотреть на эту классификацию, во-первых, применительно к политическим эвфемизмам и, во-вторых, под некоторым углом обобщения

Важно отметить, что эвфемистичность (как и дисфемистичность) не является собственной характеристикой слова, поэтому вряд ли можно говорить об эвфемизмах и дисфемизмах как об особых лексических пластах. Точнее было бы сказать, что эвфемия и дисфемия – это способы или особые стратегии использования слова, которые составляют часть более широкой коммуникативной стратегии косвенности. Было бы логично, вслед за С. Обенгом, рассматривать косвенность как коммуникативную стратегию, позволяющую обходить коммуникативные трудности и кризисные ситуации: «Косвенность играет важную роль в политическом дискурсе, особенно в управлении вербальным конфликтом и конфронтацией, позволяет избежать кризисных ситуаций и коммуникативных трудностей» (Obeng 1997: 53).

С ономасиологической точки зрения суть эвфемии заключается в том, что это – непрямое наименование нежелательного денотата. Используемые при этом различные языковые средства, позволяющие уклониться от прямой номинации, могут быть классифицированы по формальным и содержательным характеристикам.

С формальной точки зрения, исходя из количественного соотношения единиц, составляющих исходное и результирующее наименование, все разновидности эвфемистических замен можно свести к трем типам:

 развертывание: слово  словосочетание

(immigrants  people from abroad);

 свертывание: словосочетание  слово

(unilateral embargo  quarantine);

 эквивалентная замена: количество составляющих не меняется

(kill  neutralize; враг народа  противник режима).

С содержательной точки зрения, по характеру семантических преобразований и результирующему смысловому эффекту разграничиваются два типа замен: 1) замены, без увеличения смысловой неопределенности (примерно эквивалентные по объему значения) и 2) замены, приводящие к увеличению смысловой неопределенности.

Первая группа замен представляет собой перекодирование с переключением оценочного знака (отрицательного на нулевой или положительный): pacification (destruction), scenario (scheme or plot), guest workers (migrant workers)

Характеризуя эвфемистические замены, основанные на увеличении смысловой неопределенности, следует иметь в виду, что существует два типа неопределенности: размытость пропозиционального содержания и расплывчатость в отношении между пропозициональным содержанием и говорящим (Markkanen, Schröder 1997). Соответственно, будем различать неопределенность, вызванную семантической редукцией и расширением референциального объема и неопределенность, вызванную снижением категоричности констатации факта.

I. Снижение категоричности констатации факта достигается следующими способами:

1. Описательный перифраз (circumlocution), суть которого состоит в распределении значения на несколько слов.

Нередко такой перифраз выглядит как словарная дефиниция, т. е. практически имеет тот же семный состав (management and application of controlled violence = war, low income level = poverty), однако нельзя не согласиться с учеными, утверждающими, что однословное наименование всегда выразительнее, семантически сильнее развернутого перифраза (Chaika 1989; Bolinger 1980). Табуируемое однословное наименование является не только более прямой номинацией по сравнению описательным, но и более мощным по воздействию, поскольку значение сконцентрировано в одном слове, тогда как описательная парафраза ослабляет «концентрацию» значения, как бы распыляет его. Это ослабляет значение и служит средством избежать прямой конфронтации с неприятной проблемой.

2. Градация как способ эвфемизации в политическом дискурсе

всегда связана с сужением объема референции:

а) преуменьшение степени признака (полноты действия), что позволяет как бы снять ответственность за слишком резкую номинацию, приводящую к потере лица: приостановить членство (прекратить), некоторое снижение (катастрофические падение), этническая чистка (уничтожение представителей нацменьшинства), to discourage the growing number of people from abroad…(to impose severe restrictions on immigration), incursion (invasion). Говорят, президент Ельцин не лучшим образом отозвался о нынешних политических предпочтениях коммунистов (ИЗВ, 19.11.97);

б) сужение объема значения и тем самым преуменьшение масштабов плохого: ограниченный контингент (регулярные войска), неполная занятость (безработица), отдельные регионы (вся страна).

II. Увеличение референциальной неопределенности обеспечивается следующими средствами:

1. Синтаксический эллипсис (безобъектное употребление переходных глаголов). Д. Болинджер приводит следующие примеры эвфемистического пассива: the respected president Leopold Senghor (respected by whom?); undesirable discharge (not desired by whom?) (Bolinger 1980: 122). Снятие семы участника позволяет избежать ответственности

2. Семантический эллипсис – редукция семы, входящей в прагматический фокус, например, collateral damage (изъятие сем «человек», «убийство»), opposition research = Watergate (изъятие сем «кража со взломом». «нелегальное прослушивание» и др.), implementation force (изъятие сем «войска НАТО», «межправительственное соглашение»).

Рассмотрим еще один пример из книги Д. Болинджера, в котором речь идет о расстреле студенческой демонстрации: Most newspapers avoided calling the shooting of students at Kent State University in 1970 a crime; the accepted euphemism is tragedy which implies no blame (Bolinger 1980: 118). В данном случае, благодаря эвфемизму (изъятие компонентов «преступник», «нарушение закона»), в фокусе внимания оказываются последствия, а не участники преступного события, с которых, тем самым, как бы снимается вина.

3. Генерализация, размывание смыслового содержания:

а) Замена нежелательного наименования родовым термином, в значении которого отсутствуют компоненты прагматического фокуса, мотивирующие отрицательную оценку: contribution (tax), conflict (war), беспорядки (массовые акции протеста), electronic surveillance (illegal wiretapping), visual surveillance (spying on a person’s activity), contain situations (cover up, lie, bribe).

б) Замена словом широкой семантики, например, action, effort, mission, operation ( aggression, invasion, war, etc.), явления, процессы, события, действия ( инфляция, обнищание, дестабилизация и т. п.): У меня отношение к Гайдару как к человеку вполне нормальное. Еще когда я был генсеком, он готовил ряд серьезных аналитических документов и работал хорошо. Но после того, как именно с Егором Тимуровичем и его командой связаны слишком многие процессы нынешней России, я бы не стал его втягивать в реальное управление (М. Горбачев // МК, 30.03.96).

Крайним случаем такой замены является прономинализации, к которой можно отнести слово thing ( это), использованное Р. Никсоном в качестве эвфемизма для обозначения Уотергейтского дела. В дальнейшем, по мере развития скандала, вынужденный публично обсуждать события, предшествовавшие проникновению в штаб-квартиру демократической партии и последовавшие непосредственно за ними, Р. Никсон использовал эвфемистические дериваты prething и postthing ( до этого, после этого).

в) Введение квантора неопределенности, в частности, слов-определителей с диффузной семантикой (некоторый, известный, определенный, соответствующий, надлежащий и др. (Крысин 1996: 401), которые в сочетании с существительными широкой семантики превращаются в штампы политического дискурса (определенные шаги в этом направлении сделаны, соответствующие указания были даны, некоторые деструктивные силы, это привело страну к известным результатам). Подобного рода речевые штампы практически лишены информативности и выполняют сугубо прагматические функции: Егор Строев обсуждает с египетскими парламентариями перспективы совместного сотрудничества. Это традиционная формулировка, за которой может стоять что угодно (ТВ).

Адекватная расшифровка подобных номинаций вне контекста практически невозможна, например, ничто во внутренней форме эвфемизма special areas не подсказывает, что он обозначает районы с высоким уровнем безработицы.

Высокий уровень смысловой неопределенности ключевых номинаций предоставляет политикам определенную свободу действий, связанную с широким диапазоном их возможных интерпретаций. Естественно, каждый видит в таких наименованиях то, что ему выгодно видеть. Парламентарии рекомендовали президенту и правительству «приступить к рассмотрению международных, политических, экономических, правовых и иных вопросов, связанных с указанным постановлением Скупщины Союзной Республики Югославии». Однако это не помешало некоторым парламентариям интерпретировать «иные вопросы» как военное сотрудничество (ИЗВ, 17.04.99).

4. Затемнение внутренней формы эвфемистического наименования, затрудняющее его расшифровку и соотнесение с исходной номинацией.

Функцию «напускания тумана» выполняют малопонятные, малоизвестные широкой публике юридические, экономические, военно-технические термины, в основном построенные на латинских заимствованиях: nutritionally deficient (starving), non-contributory invalidity benefits (welfare disability payment), an instance of plausible deniability (a lie), energetic disassembly (nuclear plant explosion).

Дополнительным фактором камуфлирования денотата в подобных случаях является их стилистическая маркированность – книжность, высокий стиль. Очень точно в этой связи высказался Дж. Оруэлл: «The inflated style is itself a kind of euphemism. A mass of Latin words falls upon the facts like soft snow, blurring the outlines and covering up all the details» (Orwell 1966: 14).

Обобщим результаты анализа на схеме 9.

Схема 9. Способы эвфемизации в политическом дискурсе

Перекодировка Снижение категоричности Увеличение референциальной

с заменой констатации факта неопределенности

оценочного

знака

Расширение объема Затемнение референции внутренней формы

Описательная Градация

парафраза (сужение объема

референции) Редукция Генерализация

синтаксическая

семантическая

Родовой термин Слово широкой семантики

Преуменьшение Преуменьшение Квантор неопределенности

степени полноты масштабов охвата Штамп

Будучи разновидностями прагматически обусловленного номинативного варьирования, эвфемизмы и дисфемизмы в политическом дискурсе являются индикаторами идеологического дейксиса, поскольку отсылают к идеологической позиции говорящего и позволяют судить о том, что он считает плохим и хорошим с точки зрения «своих».

Приведем пример, который интересен тем, что в нем развертывается сразу вся парадигма кореферентных наименований, а именно триада: нейтральная (объективная) прямая номинация, эвфемизм и дисфемизм. В Зимбабве с молчаливого согласия властей ветераны партизанской борьбы с английскими колонизаторами продолжают насильственный захват ферм, принадлежащих белым гражданам страны. Захватчики вывешивают плакаты с выдвигаемыми ими требованиями: немедленная национализация хозяйств без выплаты компенсации хозяевам и распределение земель среди бедных крестьян. <…> От чувства безнаказанности ветераны ломают изгороди, жгут дома, избивают хозяев и их работников…Бывший «кровавый диктатор» Ян Смит, имя которого сегодня даже не упоминается в школьных учебниках, решил тряхнуть стариной и помочь «здоровым силам» восстановить порядок и демократию в Зимбабве (ИЗВ, 14.03.00). Характер варьирования номинаций зависит от позиции говорящего: ветераны партизанской борьбы – объективная, нейтральная номинация, захватчики – дисфемизм, отражающие точку зрения российского репортера, «здоровые силы» – эвфемизм, отражающий точку зрения антиправительственной оппозиции. Обратим внимание на то, что в последнем случае кавычки употреблены журналистом для дистанцирования от номинации, выражающей неприемлемую для него точку зрения

Такая позиция дистанцирования от эвфемизма особенно характерна для политического дискурса в сфере масс-медиа. Эвфемизм, появившийся в речи политика или принятый в официальных текстах правительственных сообщений, становится объектом метаязыковой рефлексии журналиста или политика. Суть подобного рода речевых актов заключается в расшифровке эвфемизма «вслух», причем, как правило, это происходит в ироническом ключе. Основным маркером иронии являются кавычки, одной из функций которых, как известно, является предупреждение читателя о том, что слово или высказывание имеют дополнительную смысловую плоскость, что имеет место контекстуальный смысловой сдвиг.

Disqualifying factors include «environmental abuse», such as toxic waste dumping by a foreign dictator on the CIA payroll ( Newsweek, Nov. 1995). Federal investigators charged seven top politicians <…> with accepting «illegal gratifications», otherwise known as bribes (Newsweek, Jan. 1996).

And even the Chinese government admits that most of the children there are not «orphans» at all; they’re abandoned children, victims of the draconian policy of allowing one child per family …(Newsweek, Jan. 1996).

Основной вопрос сегодняшнего дня заключается в том, будут ли «рыночные силы», а на деле – несколько банковских группировок, определять движение нашей экономики (Материалы IV съезда КПРФ – М., 1997).

Безусловно, в подобного рода контекстах, благодаря параллельному употреблению с прямым, резко негативным наименованием, эвфемизм расшифровывается, утрачивает свою камуфлирующую функцию, и тем самым разоблачается попытка его автора как-то облагородить отрицательный феномен. Эвфемизм в ироническом контексте служит не столько средством отвлечения, сколько привлечения внимания к негативным явлениям действительности по принципу «от противного».

Намеренное снижение точности номинации с целью искажения или маскировки подлинной сущности денотата (негативных политических явлений) приводит к нарушению основных прагматических правил, вытекающих из принципа кооперативного общения П. Грайса: максимы качества и ясности выражения. Употребление эвфемизма с разоблачающим комментарием и в кавычках, сигнализирующих о семантическом сдвиге, служит своеобразным средством восстановления коммуникативной справедливости.