3. Категория прогностичности в политическом дискурсе

Обладание тайной (эксклюзивное право на информацию) является одной из сил, составляющих власть; некоторый налет таинственности всегда идет на пользу имиджу власти. «Тайна лежит в сокровеннейшем ядре власти» (Канетти 1999: 130). В то же время политическая власть в современном открытом обществе осуществляется в процессе массовой коммуникации, что по большому счету с тайной несовместимо: «Политика является сферой, которой тайна противопоказана, и одновременно сферой, где создается тайна (an anti-secret and secret-constructing sphere)» (Szabó 1997: 23–25).

Как уже отмечалось выше, одним из свойств политического дискурса является его специфическая эзотеричность, обратной стороной которой является гадательность. Этот принцип, сформулированный Ю.В. Рождественским (1977) для массовой коммуникации, в политическом дискурсе является, на наш взгляд, с одной стороны, следствием нарушения коммуникативных максим качества, количества и манеры, а, с другой – реализацией прагматического принципа интереса (Leech 1983).

Гадательность или, далее, прогностичность – это содержательная категория политического дискурса, которая вытекает из свойства его смысловой неопределенности и обусловлена тем, что адресант стремится в своих интересах манипулировать языковым сознанием адресата и совершает «зашифровывающие» действия, а адресат вынужден проводить толковательную и прогноститическую деятельность вследствие манипулятивных действий адресанта. Собственно содержание и форма этих шифровательных и толковательных прогностических речевых действий и составляет суть категории прогностичности.

Говоря о взаимодействии голосов в сложной партитуре художественного текста, Р. Барт особо подчеркивает роль герменевтического кода, или кода загадки. Функция герменевтического кода заключается в том, чтобы сформулировать, ретардировать и разгадать загадку, или сформулировать вопрос и дать на него ответ. Р. Барт отмечает, что «всякое повествование заинтересовано в том, чтобы оттянуть разрешение выдвинутой загадки, поскольку это разрешение будет означать конец самого повествования, его смерть» (Барт 1994: 459).

В политическом дискурсе, герменевтический код особенно значим в той его части, которая опосредована дискурсом масс-медиа. Помимо привлечения внимания адресата к сообщению, т. е. стимулирования эмоции любознательности, герменевтический код выполняет функцию вовлечения в события политической жизни и поддержания политической игры. В роли «держателя» герменевтического кода, как правило, выступает коммуникативный посредник – журналист, политик, политолог (человек, облеченный правом и возможностью толкования текстов). Адресант-медиатор либо, реже, сам автор текста, формулирует «загадку» и предлагает свой вариант отгадки, либо предоставляет возможность ее решения адресату. Медиатор осуществляет толковательные операции или провоцирует на них говорящего по ходу коммуникации.

Исходя из вышесказанного, представим содержание категории прогностичности в виде шкалы с полюсами «загадка» (тайна) и «разгадка» (снятие тайны). Шкала прогностичности коррелирует со шкалой достоверности (степени истинности сообщаемого). Полюс «загадки» соотносится с движением в сторону уклонения от истины (снижения точности обозначения и деформации образа действительности, камуфлированием намерений). Полюс разгадки коррелирует с движением в сторону приближения к истине, увеличения точности обозначения (коррекция высказывания через метаязыковую рефлексию).

В качестве эксплицитных маркеров прогностичности выступают номинативные единицы семантической группы «тайна»: тайна, секрет, мистификация, загадочная фраза, туманный ответ, гадать, и пр. Эксплицитные маркеры прогностичности реализуется, как правило, в речи коммуникативных посредников – журналистов, политиков, политологов, выступающих в качестве толкователей, комментаторов первичного текста политика: Н. Аксененко обратился к залу с вопросом, все ли понимают его в этом вопросе, и, уловив положительную реакцию, произнес загадочную фразу: «Какой же атаман без золотого запаса?!» (ИЗВ, 1.06.99).

К эксплицитным маркерам прогностичности могут прибегать и авторы первичного текста через интродукцию – обещание раскрыть важный секрет: «Открою одну правительственную тайну: почему мы требуем отплаты услуг естественных монополий рублями? Не только потому, что бартер завышает цены, создает криминальную среду …» (Б. Немцов // ИЗВ, 20.01.98). Прямая констатация тайны в данном случае служит для вовлечения адресата в интригу, а, кроме того, благодаря ей, достигается интимизация общения, устанавливается определенный уровень доверительности, что позволяет адресату чувствовать себя допущенным в круг посвященных.

Фактор адресата играет существенную роль в актуализации категории прогностичности. Обратимся к примеру: Вновь поднимаются силы вчерашнего дня. К власти рвутся люди, стоявшие у истоков разграбления страны. Реванш берут сатаровы, шахраи, бурбулисы. Чьи это люди и чей заказ они выполняют, ясно каждому, если от имени президента выступает Чубайс (Г. Зюганов // ПР, 22.06.96). Почему в данном случае политик предпочитает вместо прямой констатации (типа «Это люди Чубайса и прочих олигархов») прибегнуть к маркерам категории прогностичности? На наш взгляд, это – популистский реверанс в сторону адресата: вместо лобового навязывания мнения адресату (простому человеку), его вовлекают в процесс разгадывания, дают понять, что его здравому смыслу доверяют и не сомневаются в его способности сделать правильный вывод, хотя, по сути дела, это псевдо-разгадывание: разгадывать здесь нечего – все уже и так сказано.

В качестве имплицитного маркера прогностичности нередко выступает квантор неопределенности – распространенное средство, которое в политическом дискурсе, помимо эвфемистического камуфлирования, выполняет функцию вовлечения в сюжетную интригу. Имена с неопределенной референцией требуют уточнения, и, тем самым, имплицируют вопрос, на который не дается ответ: Ярлыком «коммунистическое – некоммунистическое правительство» прикрываются совсем другие ( какие?) вещи (М. Задорнов). Анатолий Чубайс подал в суд на журналистов Минкина и Доренко. Однако их устами говорили другие люди ( кто?) (НВ, № 42, 1997). Из поколения в поколение люди моей страны верили, что настанет день, когда британцы будут играть особую ( какую?) роль на Кавказе (А. Масхадов).

Имплицируя вопрос, квантор неопределенности одновременно, содержит и намек, выступающий как неконвенциональная импликатура, поскольку его расшифровка зависит не от общих знаний о мире, а от знания конкретной политической ситуации. Намеки, так же, как инсинуации, слухи, подсказки и другие косвенные речевые акты, небезосновательно могут трактоваться как прагматические, а не речевые акты. Согласно этой точке зрения, выдвинутой в работе Дж. Мея, специфика прагматических актов заключается в том, что они, в отличие от речевых актов, не поддаются определению в терминах кодифицированных языковых формул (Mey 1993: 5). Прагматические акты достигают своей цели (влияние на участников взаимодействия), не обнаруживая коммуникативную интенцию явно, но при этом делая возможным ее вывод как импликатуры, нередко в форме подозрения, стимулирующего прогностическую деятельность адресата.

В российском политическом дискурсе сложились специфические речевые клише намека, содержащие редукцию рематического компонента сообщения. Относительная прозрачность подобных клише усиливает их конвенциональность, а высокий индекс повторяемости и прогнозируемости в дискурсе того или иного группового субъекта политики придает им характер ритуальности, сводя к минимуму усилия по расшифровке.

Рассмотрим примеры: Кому-то очень нужно, чтобы в этом зале в понедельник собрались чужие депутаты (В. Жириновский // СГД, 2.09.98).

Я бы хотел, пользуясь случаем, обратиться и к средствам массовой информации, представители которых сейчас находятся на балконе: прекратите, пожалуйста, переводить стрелки, обвинять Государственную Думу за все, что происходит у нас, внутри России. Мы знаем, отчего это происходит, и вы лучше нас знаете. Это просто клевета на законодательный орган (Г. Селезнев // СГД, 2.09.98).

Нас все время обвиняют в том, что мы оставляем страну без правительства, якобы мы оставляем страну без правительства. Сегодня уже совершенно ясно, кто это делает (Е. Панина // 7.09.98).

Объектом имплицитной отсылки – косвенного порицания – во всех трех случаях является президент и его администрация. Неконвенциональный характер данной импликатуры обусловлен тем, что она выводится из знания текущей политической ситуации (противостояние Думы и Кремля), однако это противостояние за последние годы приобрело характер постоянного, инвариантного признака российской внутриполитической ситуации. Общеизвестность данного факта приближает импликатуру к конвенциональному типу.

Интенсификация полюса загадки в речи коммуникативных посредников осуществляется за счет комбинации двух коммуникативных ходов: 1) признание того, что факт обсуждения интересующей общество проблемы имел место; 2) ссылки на категорический отказ раскрыть суть обсуждения:

Главной загадкой второй «встречи без галстуков» лидеров России и Японии стали инициативы по поводу содержания мирного договора и разрешения спора о Южных Курилах <…> На заключительной пресс-конференции глава российского государства сообщил, что получил от японского премьера «интересные дополнительные предложения, которые требуют с нашей стороны серьезных размышлений». …Стоявший рядом Хасимото подтвердил наличие «серьезных предложений», однако категорически отказался раскрыть их содержание (ИЗВ, 21.04.98).

Виктор Степанович признал, что только что обсуждал с Ельциным возможные кандидатуры, но называть имена наотрез отказался (ИЗВ, 24.03.98).

Подобный метод закручивания повествовательной интриги напоминает игру в «поддавки» («скажу – не скажу»). В речи политика, передаваемой напрямую, без посредника, интенсификация полюса загадки реализуется через обещание открыть тайну в комбинации с псевдо-ответом, сохраняющим высокий уровень смысловой неопределенности. Таким образом, вся конкретика оставляется для прогностической деятельности адресата. Проиллюстрируем сказанное отрывком из интервью Б. Ельцина (КП, 1.04.98):

– Но вы же сами ему [Черномырдину] поручили заняться подготовкой к выборам?

– Я вам отвечу на этот вопрос обстоятельнее в другой раз. Но подсказку дам. Новым президентом России будет человек уже другой, послевоенной эпохи по году рождения и, скорее всего, другой по воспитанию, по биографии. Думайте.

• Стало быть, точно не Борис Ельцин?

• Я сказал то, что я сказал.

• Если не секрет, кому готовите какие портфели?

• Для «Комсомолки» открою часть секретов. В правительство придет много молодых талантливых людей, на которых не лежит груз работы в коммунистический и посткоммунистический период.

• Этот груз лежит почти на всех действующих вице-премьерах и министрах.

• Я сказал, а вы делайте выводы.

Средством актуализации категории прогностичности (создания и поддержания смысловой неопределенности) в политическом дискурсе являются, как видим, не только специфические номинативные единицы, но и определенные речевые акты, в частности, намеки и ссылки на слухи. Полюс «загадки» активизируется также за счет применения разнообразных средств манипулирования, о которых речь шла выше (референциальное и аргументативное манипулирование).

Шаг в сторону разгадки осуществляется через вопрос. Вопрос на шкале прогностичности занимает промежуточное положение между загадкой и разгадкой, поскольку, с одной стороны, представляет собой отсылку к тайне, а, с другой – нередко содержит ключ к разгадке. Попытка разгадки осуществляется также в таких речевых актах, как прогноз, предположение, обещание раскрыть тайну. За загадкой (маркированной как эксплицитно, так и имплицитно) нередко следуют попытки разгадки, представляющие собой варианты интерпретации.

Более чем туманной выглядела и реакция главы российского государства на ядерные испытания, проведенные накануне на индийском полигоне. «Индия подвела нас своим взрывом, но думаю, что, работая дипломатическим путем, визитом, мы должны добиться поворота в их позиции». Что кроется за этой загадочной фразой, остается только гадать. Не исключено, что речь идет о готовящемся визите в Дели. Но это лишь предположение. Расшифровать, что именно имел в виду президент, в МИД пока не готовы (ИЗВ, 13.05.98).

В следующем примере прогностический комплекс «загадка + попытка разгадки» реализуется в виде комбинации речевых актов «ссылка на слухи» (с импликацией вопроса) и «прогноз»: Ходят упорные слухи, что вице-премьер О. Сысуев, курирующий блок социальных вопросов, может попасть под сокращение ( попадет ли О. Сысуев под сокращение?) <…> В этом случае социальную вотчину могут повесить на Немцова (КП 10.01.98).

Интенцией вопроса является уменьшение информационной энтропии. Вместе с тем, базисный элемент вопроса – компонент «незнание» – относит его к категории психологических препятствий (Рябцева 1991), создавая тем самым когнитивное напряжение, которое снимается при движении к полюсу разгадки, когда незнание превращается в знание (от предположительного до достоверного), либо создается видимость знания.

Ответ на вопрос может выполнять двойственную роль в реализации категории прогностичности: а) ответ по существу содержит разгадку; б) ответ в косвенной форме, содержащий намек, уклончивый ответ, наоборот, имеет интенцию увеличения энтропии, сохранения загадки и, соответственно, способствует поддержанию повествовательной интриги.

Собственно «разгадка» осуществляется через эксплицитные маркеры прогностичности: разгадка, подоплека, дать подсказку, расшифровать, иметь в виду, трактовать, открывать (козырные) карты и др., а также специфические речевые акты – метаязыковые рефлексивы. Целью рефлексива является снятие информационной энтропии, коррекция сообщения в сторону уточнения, приближения к истине.

Покажем на схеме 10 соотношение между основными звеньями категории прогностичности и реализующими их лингвопрагматическими средствами:

Схема 10. Шкала категории прогностичности

загадка попытка разгадки разгадка

незнание частичное/вероятностное знание знание

поддержание энтропии уменьшение энтропии снятие энтропии

 x

уход от ответа вопрос ответ

маркеры загадки предположение маркеры разгадки

намеки, ссылка на слухи обещание раскрыть тайну рефлексивы

квантор неопределенности прогноз

Рассмотрим лингвопрагматическую специфику некоторых средств реализации основных звеньев категории прогностичности.

Начнем с речевого акта вопроса, который, по мнению Дж. Уилсона, играет центральную роль в политическом процессе (Wilson 1990). Будем исходить из того, что прототипное значение или интенция вопроса – получить информацию, т. е. перейти от незнания к знанию. Это прототипное значение варьируется в зависимости от типа дискурса и характера речевого события, в рамках которого они задаются. Так, в политическом дискурсе типичными коммуникативными событиями для вопросных речевых актов являются пресс-конференция, интервью, парламентские дебаты. В процессе варьирования происходит наложение интенций, и прототипная интенция может взаимодействовать с другими интенциями или уходить на задний план.

Д. Кристал справедливо полагает, что в парламентских дебатах достаточно редко задаются «настоящие» (т. е. прототипные – Е. Ш.) вопросы, на которые говорящие стремятся получить «настоящие» ответы. Мотив вопроса, будучи обусловленным политической конфронтацией или иными факторами, может никак не вытекать из его пропозиционального содержания. Вопрос для того, кто его задает, – это шанс «сфокусировать общественное мнение на проблеме, выразить солидарность с партийной линией, причинить неприятности оппоненту. Это также шанс привлечь внимание к собственной персоне, свести старые счеты, отдать долг своим избирателям» (Crystal 1995: 379).

В целом, все функции непрототипных вопросов в политической коммуникации можно свести к четырем основным типам:

1. Гармонизация общения – поддержание интеракции в рамках принципа сотрудничества. К этому типу относятся следующие функции вопросов, которые Дж. Уилсон характеризует как интеракциональные: контролировать взаимодействие, вызвать интерес к определенной проблеме, выяснить возможные трудности собеседника, выразить интерес к личности собеседника, оценить его объем знаний и стимулировать активное участие в диалоге и т. п. (Wilson 1990).

2. Агональность – использование вопросов с негативными целями. Это вопросы, представляющие собой акты угрозы общественному лицу (face threatening acts) оппонента. Такие вопросы носят манипулятивный характер и могут рассматриваться как инструмент вербальной агрессии. В числе функций данного типа вопроса, выделяемых в работе Дж. Уилсона, отметим следующие: принизить достоинство собеседника, заставить взять на себя ответственность за непопулярные действия, принять нежелательные обязательства, признать расхождение между своими словами и делами и пр. (Wilson 1990).

3. Аргументация – использование вопросов как стимула рефлектирующей активности. Нельзя не согласиться с З.Я. Кармановой в том, что «весь процесс убеждения пронизан интеррогативной логикой» (Карманова 1999: 66). Аргументативные функции в максимальной степени присущи риторическому вопросу. Будучи имплицитным выражением отрицания или утверждения, риторический вопрос выступает в качестве маркера дискурсной ремы – отправной точки в цепочке рассуждений, средства постановки актуальной проблемы и ее прагматической фокусировки.

В литературе традиционно отмечаются такие фасцинативные свойства риторического вопроса, как повышенная эмоциональность и выразительность, способность служить средством привлечения внимания (Мороховский и др. 1991). Нам представляется, что фасцинативность риторического вопроса в публичной политической речи заключается, прежде всего, в том, что он позволяет включить адресата в процесс рефлексии говорящего, сделать его «со-участником» внутренней логики аргументирования и, тем самым, способствует большей эффективности убеждения. Именно в этом смысле можно утверждать, что «риторические вопросы являются известным способом утверждения власти над аудиторией» (Волкова 2000).

4. Прогностичность вопроса заключаются в том, чтобы стимулировать адресата к мыслительным действиям по «раскрытию некой политической тайны» или, в случае риторического вопроса, направить эти действия по предложенной адресантом версии разгадки. В исследованном материале выделяются следующие варианты реализации данного типа функций:

а) Вопрос-заголовок как предвосхищение ответа, предложенного в аналитической статье, дает читателю возможность выдвинуть собственную версию разгадки: Нужна ли Ельцину новая Дума? Почему Чубайс не отвечает? Что замышляет «умный Чубайс»? Кому достанется Лебедь?

б) Вопрос как выражение сомнения (имплицируется, но не навязывается отрицательный ответ): Опуская риторический вопрос, на чем они основывались до этого, стоит задать более прагматический: поменяются ли действительно методы управления отраслями?; Хватит ли первому вице-премьеру дипломатической сноровки, чтобы защитить Кабинет министров от президентского гнева?; Разве можно вести переговоры с террористами?; А тогда возникает вопрос: зачем он нам вообще нужен в качестве переговорщика?; Если ценой этих отношений является распад нашего государства, то зачем такие отношения? (из разных источников). В качестве специфических маркеров сомнения в приведенных примерах используются частицы ли и разве, наречия действительно и зачем.

в) Вопрос-предположение: в вопросе, по сути дела, содержится версия ответа, но вопросительная форма снимает модальность категоричности в предлагаемой подсказке: Не устанавливают ли первые руководители, по хорошей партийной традиции, новый баланс? Но не внутри страны, а внутри собственной администрации? Не идет ли игра – приопустить Березовского, а потом еще и Чубайса? И создать «новые противовесы»? (НВ, № 41, 1997).

г) Вопрос-ретардация (по аналогии со стилистическим приемом suspense): риторический вопрос в сильной, завершающей позиции позволяет зафиксировать в сознании адресата актуальную информацию к размышлению. Поскольку текст завершен, и адресат не находится в непосредственном диалоге с автором, то высока вероятность пролонгированного действия «вброшенной» информации как стимула прогностической деятельности. Правда, останется без ответа другой вопрос – что дает очередная перетасовка правительственной колоды российской экономике? (КП, 10.01.98).

Одним из наиболее распространенных средств реализации звена загадки (поддержания состояния прогностичности) является уклонение от ответа. Будучи инструментом аргументативного манипулирования, уклонение от ответа базируется на следующих основных интенциях: