– Стремление политика спасти лицо: скрыть свою некомпетентность или растерянность, нежелание обсуждать информацию, понижающую его статус;

– стратегия политической выгоды, требующая сохранения монополии на знание как проявление более высокого властного статуса.

Опытные публичные политики владеют целым арсеналом приемов ухода от ответа на «неудобный» вопрос. В числе наиболее распространенных приемов в литературе отмечаются следующие: проигнорировать вопрос; напрямую отказаться отвечать; признать релевантность вопроса, при этом не давая на него ответа; подвергнуть критике либо сам вопрос, либо того, кто его задал; обыграть вопрос (сделать его объектом языковой игры), переместив акценты; дать неполный ответ (ответить лишь на часть вопроса); повторить ответ на предыдущий вопрос; утверждать, что ответ на вопрос уже был дан; вместо ответа переадресовать вопрос или ответить вопросом на вопрос (Crystal 1995; Wilson 1990). В дополнение к приведенному списку можно выделить следующие приемы:

1) Уход от прямого ответа через намек:

1. – Ну неужели «Яблоко» тоже берет? И НДР? – Я прошу, не задавайте мне этот вопрос. “Яблоко” – как вам не стыдно: НДР – вы что? Зачем нам с вами суды? (К. Боровой // КП, 14.07.99).

В данном случае политик прибегает к намеку-инсинуации, интенцию которого составляет имплицитная диффамация отсутствующего противника (Bell 1997).

2) Уход от ответа через переформулирование вопроса:

2. – Кого вы будете поддерживать на выборах? – Все пытаются сейчас сделать упор на личность. Я бы по-другому ставил этот вопрос. Не кто подойдет, а кто не подойдет… Нужна такая власть, которая не создаст потрясений. Поэтому проще говорить о том, кто не подойдет. Не подойдет Зюганов. Не подойдет Лебедь. Не подойдет Лужков (Б. Березовский // АиФ, №6, 1998).

3. Уход от содержательного ответа через псевдо-ответ:

4. – Березовский – это проблема президента. С самого начала и до

самого конца. – В каком смысле? – В прямом (Б. Немцов // ИЗВ, 20.01.98).

4) Переключение темы за счет сочетания краткого ответа типа «да/нет» по существу вопроса с развернутым ответом «не по делу» (разновидность псевдо-ответа).

В следующем примере президенту Чехии В. Гавелу на совместной пресс-конференции с президентом США Б. Клинтоном был задан вопрос: Mr. President Havel, you said that President Clinton is your great friend. I wonder if the discovered misdeeds of President Clinton have anyhow influenced your approach to him, your relations with him. Ответ В. Гавела: I didn’t recognize any change. I was speaking some minutes ago about these faces of America, which I don’t understand. There are some faces, which I understand very well. In this connection, permit me to congratulate Mr. McGwire and to wish success to Mr. Sammy Sosa.

Мы видим, что В. Гавел поставлен в щекотливую ситуацию: он должен ответить на заданный вопрос и при этом избежать общения на тему, создающую угрозу общественному лицу второго участника пресс-конференции. Дав краткий, однозначно отрицательный ответ по существу вопроса, В. Гавел создает когнитивный диссонанс, образованный противоречием интересов адресанта и адресата: от него хотят услышать подробности, его оценку и т. д., тогда как он сам не желает развертывать эту тему. Для того чтобы сгладить создавшееся коммуникативное противоречие, он резко меняет тему, причем по объему высказывание «не по теме» в 3-4 раза превышает собственно ответ на вопрос.

Следует подчеркнуть, что, даже в прямом отказе отвечать, политики стремятся к некатегоричности, поскольку категоричность в беседе воспринималась бы как проявление агрессивности, а большинство политиков стремится маскировать свою агрессивность. Способом снижения категоричности является модальность предположительности (сослагательное наклонение, коммуникатив нет в сочетании с развернутой парафразой)

– Вы уже решили, кто войдет в вашу предвыборную команду? – Я бы не хотел сейчас об этом говорить. Еще рано (Б. Березовский // АиФ, №6, 1998).

– Будете ли вы участвовать в выборах-2000? – Нет, это нельзя так предполагать. Я буду заниматься организацией и все делать, чтобы организовать проведение выборов президента. А с кем это будет связано – время еще есть, не будем забегать вперед (В. Черномырдин // ИЗВ, 24.03.98).

В качестве способа снижения категоричности при отказе отвечать на вопрос используется также выдвижение мотива отказа:

4. Кто будет преемником Ельцина? – Такого вопроса я не понимаю. Разговоры о наследнике – симптом того, что кое-кто, особенно олигархи, полагает, будто голосование не при чем, а есть финансовые группировки, которые разберутся между собой и назначат преемника. Вот это действительно серьезная опасность. А что касается Ельцина, то, как вы себе это представляете? Он уходит и говорит: а вот вместо себя назначаю Пупкина?! (Г. Явлинский // КП, 17.03.98).

Мотивом отказа отвечать в данном случае служит ссылка на некорректность вопроса, поэтому вместо ответа предлагаются рассуждения по поводу вопроса. Кроме того, категоричность высказывания в какой-то мере снижается за счет риторического вопроса в финальной позиции, поскольку это, как уже отмечалось выше, усиливает состояние прогностичности.

В качестве мотивировки отказа может также предлагаться отсылка к первичному источнику информации. Следующий пример интересен тем, что подобного рода мотивировка выражается через эксплицитные маркеры прогностичности: Кого имел в виду Ельцин, говоря, что его преемником станет «молодой, энергичный демократ»? – Молодых, динамичных демократов в России хватает. Я никогда не спрашивал президента, кого он имеет в виду. Пусть это останется его секретом (Б. Немцов // КП, 22.01.98).

С уклонением от ответа коррелирует явление тематической редукции. В качестве примера рассмотрим слушания в Конгрессе США по вопросу объявления импичмента президенту в связи с «делом Левински» (по материалам газет The Washington Post, the New York Times, USA Today за ноябрь – декабрь 1998 г.). Политическая интрига сводится к противоборству Демократической партии, к которой принадлежит «провинившийся» президент, и Республиканской партии, жаждущей заработать на этом деле политические очки. Цель демократов, в отличие от республиканцев, – не допустить импичмента. В выступлениях конгрессменов с обеих сторон четко прослеживаются два инвариантных топоса: «личность президента» и «его поступок». Кроме того, в выступлениях демократов прослеживается еще одна тема, являющаяся сквозной для всех представителей «стороны Клинтона» и практически не встречающаяся в выступлениях республиканцев – «природа и сущность процедуры импичмента».

Тематическая редукция, порождающая такую асимметрию, не случайна. Дело в том, что две первых темы допускают двоякую интерпретацию, что ясно прослеживается в сопоставлении цепочек переименований данных референтов, осуществляемых представителями противоборствующих сторон. Так, демократы либо ограничиваются прямой нейтральной номинацией president, либо делают упор на привлекательные личные качества президента: a twice elected, popular and successful president; one with so much potential; someone so smart, so skilled, so admired by the American people for his intellect and his talents. Республиканцы же подчеркивают специфику служебного положения президента и его обязанности: (the leader of our country; our chief law enforcement officer and our chief magistrate; the chief executive), пытаясь тем самым усилить импликацию его виновности. В ряде случаев они даже прибегают к наименованиям тематической группы «преступление»: a known perjurer, a presidential perjurer. Таким образом, наблюдается смещение прагматического фокуса при подборе наименований, с явно выраженной прагматической мотивацией (групповые политические интересы).

Этим же обусловлено и единодушное уклонение от темы «импичмент как правовая процедура» у республиканцев, при стопроцентной представленности данной темы в выступлениях демократов. Дело в том, что импичмент – весьма серьезная процедура, для которой нужны гораздо более веские основания, чем те, что были представлены обвинением. Кроме того, сама идея импичмента ассоциируется с нестабильностью, правительственным кризисом, и именно этот аспект проблемы нашел отражение в многочисленных кореферентных наименованиях данного понятия, встречающихся во всех выступлениях представителей Демократической партии: the constitutional cliff; the constitutional crisis; the crucial question; fateful leap; a peaceful procedure for protecting the nation from despots; with great consequences to the nation; irreparable damage to our nation.

На наш взгляд, реализуемая республиканцами тактика замалчивания темы правовых оснований импичмента и его губительных последствий для страны (т. е. тематическая редукция) коррелирует с техникой изъятия сем прагматического фокуса из семантики табуируемого наименования при эвфемистическом переименовании (семантическая редукция).

К третьему звену категории прогностичности, как уже отмечалось выше, помимо ответов по существу и эксплицитных дескрипторов «разгадки», относится также специфический вид речевых актов – рефлексив, под которым, вслед за И.Т. Вепревой, будем понимать «метаязыковое комментирование актуальной для современного словоупотребления лексической единицы» (Вепрева 1999: 51).

Языковая рефлексия говорящего в политическом дискурсе связана не только с «обостренным личностным началом, присущим современной публичной речи», как считает И.Т. Вепрева (1999), но, прежде всего, с необходимостью преодолевать коммуникативные помехи, создаваемые смысловой неопределенностью. Дело в том, что в современном политическом дискурсе мы нередко сталкиваемся с ситуациями, когда проблемы семантики становятся политическими проблемами, и участники политического дискурса вынуждены прибегать к метаязыковыми операциями по толкованию значения того или иного выражения. «В эпоху перемен, когда рушится старое, а новое еще не устоялось, не определилось, многие рефлексивы отражают раздумья автора над точностью и адекватностью номинаций, используемых для обозначения положения дел» (Кормилицына 2000: 21).

Это особенно характерно для таких жанров политического дискурса, как интервью, дебаты, аналитический комментарий и т. п., где суть общения составляет прояснение взглядов и позиций. Приведем выдержки из интервью заместителя генерального прокурора РФ. На вопрос об успехах юристов в борьбе с коррупцией он отвечает: «А что вы понимаете под коррупцией? В Уголовном кодексе такого понятия нет. В приговорах судов это слово также отсутствует. <...> Мое мнение: коррупция – не самостоятельный состав преступления, а, скорее образ жизни, поведения чиновника. <...> Коррупция сегодня в России – инструмент политической демагогии. <...> Мы всегда указываем статьи УК, по которым возбуждено то или иное дело. Не за мифическую коррупцию, а за конкретные преступления. <...> А наличие комиссий по борьбе с коррупцией не доказывает ее существования? Ведь что-то же члены комиссий время от времени обсуждают? – Это вам лучше у них спросить. <...> Ю. Скуратов не раз подчеркивал, что ведет борьбу с коррупцией именно как с явлением. – В том-то и беда. А надо не с «явлением» бороться, а с конкретной преступностью» (ИЗВ, 31.07.99). Мы видим, что коррупция трактуется прокурором как политический фантом – смысловая неопределенность термина не позволяет достаточно точно идентифицировать денотат, подвергает сомнению реальность его существования и, следовательно, возможность осуществления политических действий по отношению к данному объекту.

Понятие «рефлексив» шире таких понятий, как «интерпретирующие речевые акты» (Кобозева, Лауфер 1994: 64) и «речевой акт уточнения» (Старикова 1991: 184), и выступает по отношению к ним как родовое. К интерпретирующим речевым актам И.М. Кобозева и Н.И. Лауфер относят реактивные реплики, выражающие понимание (интерпретацию) пропозиционального содержания предшествующей реплики собеседника. Речевой акт уточнения определяется Е.Н. Стариковой как ассертив, иллокутивное значение которого сводится к прагматической коррекции пропозиции предшествующего речевого акта. Под прагматической коррекцией понимается подтверждение, усиление или ослабление истинности высказывания.

Под рефлексивом мы понимаем любой акт метаязыкового комментирования фактов речи как самого говорящего, так и собеседника. В качестве метаязыковых операторов интерпретации в рефлексивах выступают слова и обороты на самом деле это означает; так называемый; то, что называют …; смысл в том, что …; трактовать как; то есть; точнее; фактически надо понимать как, а также противительная конструкция (не X, а Y).

Рассмотрим типологию рефлексивов в политическом дискурсе. По объекту метаязыковой рефлексии разграничиваются два основных типа рефлексивов: акты интерпретации фактов речи и акты интерпретации денотата, стоящего за фактами речи.