Хитрость Разума
Гегель ввел понятие «List der Vernunft» (хитрость разума — прим. T&P), но все его примеры трактовали наоборот. «Хитрость разума» не значит, что что-то пошло не так, но есть скрытая высшая причина, которая гарантирует, что все закончится хорошо, и даже то, что кажется нам катастрофой, служит какой-то высшей цели. Гегель имел в виду, что, когда у вас есть намерение что-то сделать, вы не можете быть уверены, что все пойдет хорошо. Любой проект может быть подорван противоречиями.
Гегель не говорит: «Итак, пора делать выбор в сторону высшего». Он подразумевает, что к «высшему» можно прийти только через «низшее», через радикальное противоречие «низшего». Это основа временного характера диалектики. Причем, выбор должен повторяться, вот почему у Гегеля есть подчеркнутая структура шуток такого типа, когда ты проходишь через непонимание и ошибки, думаешь, что сделал что-то не так, а, в то же время, в этой неправильности и есть решение.
Эстетика: причина конца искусства
Гегель и проблема «конца искусства»
О «конце искусства» в начале XIX века в своей «Эстетике» заговорил Гегель. Скорее можно было бы сказать, что он в очередной раз упомянул конец искусства: по меткой мысли А.Данто «нарративы конца искусства» – регулярно повторяющийся мыслительный ход, имеющий отношение более к концептуальной сфере, чем к сфере самого искусства. Действительно, всякий раз мы наблюдаем лишь какой-то условный конец – конец эпохи, стиля, способа видеть и мыслить, и можем сказать, что этот ушедший способ никогда уже не вернется – однако искусство, сам творческий порыв, продолжает жить и порождать все новые восхитительные и оригинальные формы. Так некоторая рефлексия, осмысление помысленного и прожитого, сама является источником для нового действия и новой мысли.
Впрочем, и высказывание Гегеля: «Искусство со стороны его высших возможностей остается для нас чем-то отошедшим в прошлое», – не говорит напрямую о конце. Оно говорит о чем-то ином, о «прошедшем» характере – о некоей сути искусства скорее, чем об исторической вехе. И хотя это высказывание много раз подвергалось отчаянной критике со стороны приверженцев новых художественных форм, мы можем увидеть, что и сам Гегель не отрицал возможности дальнейшего этих форм развития. Он говорил о современном ему немецком искусстве как о становящемся и относил возможность высших его достижений в будущее. Конец искусства, согласно Гегелю, был лишь обозначением возможности развития философии искусства, эстетики, рефлексии об искусстве, в тот момент когда само искусство – не перестало существовать, нет! – но лишь перестало являться высшим, на что способен человеческий дух. Потому что тогда, когда оно было высшим, оно не осознавалось как искусство: оно вызывало божественный трепет, поклонение, идолопоклонство. Теперь лишь, когда дух продвинулся вперед, мы можем отстраниться от искусства так, чтобы отнестись к нему именно как к искусству, эстетически, осознать его как искусство.
Но наступившее осознание, движение вперед, по мысли Гегеля, не могло не вести все же к некоему распаду, некоему перманентному кризису, отныне встроенному в суть искусства, в котором содержание начинает превалировать над формой, а внутренний мир предельно сложного субъекта-художника не способен больше найти адекватное выражение в грубой материи.
Здесь, возможно, кроется причина произведенного этим тезисом эффекта, его отчаянно отвергаемого и все же неустранимого влияния, повторения из раза в раз, и ставшей навязчивой для последующих двух столетий идеи о завершении, о конце: конце искусства, конце истории. Тезис не был лишь частью философской модели, он отражал внутреннее состояние самого искусства, как и, шире, внутреннее состояние мышления на данном этапе развития.
Можно сказать, что мышление новоевропейского типа дошло в этот момент до того пункта своего «саморазвертывания», когда, при непрерывном движении, любой шаг вперед есть завершение, и любой проходимый пункт есть конечный. Бесконечно критическая мысль: непрерывное завершение без возможности завершиться.