Ранние восточно-славянские грамматики

Первой печатной восточнославянской грамматикой латинского языка была «Latina grammatica» И.Ф. Копиевича (Амстердам, 1700). Илья Федорович Копиевич (1651-1714), по-видимому, родом из Беларуси, не был ученым. Предприимчивый издатель Петровской поры, он купил в Голландии небольшую типографию и пытался наладить выпуск практических руководств по математике, навигации, военному делу, а также грамматик и словарей для «славянороссийского» народа. В выпущенном вместе с латинской грамматикой списке имеющихся и готовящихся изданий («Рядовый чинъ имже книги именуются писаны и изданы автором Елиа Федоровымъ Копиевскимъ, иже по указу Великаго Государя въ Амстердаме писалъ и въ печать издалъ»; кстати, это первая русская печатная библиография и первый книжный анонс) Копиевич сообщал о 21 книге. В его другом аналогичном списке 1706 г. речь идет о 25 книгах, однако многие из них до сих пор неизвестны (см. Описание 1958 г.). Зато известно, что русские купцы отказались принять его «Краткое и полезное руковедение во аритметыку» (Амстердам, 1699) из-за чрезмерной элементарности пособия, как думают историки. Однако это не помешало Копиевичу добиться от голландских Генеральных штатов «Привилегии» на право в течение 15 лет «делать, печатать и продавать в Голландии» свою латинскую грамматику.

Эта грамматика состоит из традиционных четырех частей – ортографии, этимологии, синтаксиса и просодии. Латинский текст грамматики сопровождается полным русским переводом (тексты на обоих языках или чередуются или напечатаны параллельно в два столбца). Часть грамматики построена в вопросно-ответной форме.

И.Ф. Копиевич издал также два небольших словаря: «Номенклатор на русскомъ, латинскомъ и голландскомъ языках» (Амстердам, 1700) и «Номенклятор на рускомъ, латинскомъ и немецкомъ языке», почти одинаковые по русскому и латинскому словнику. Словари строились по тематическому принципу (47 разделов); затем следовали некоторые образцы спряжения.

Среди филологических изданий И.Ф. Копиевича наибольший интерес представляет «Руковедение въ грамматику во славяноросийскую, или Московскую. Ко употреблению учащыхся языка Московскаго», напечатанное в Штольценберге (предместье Гданьска). В теоретическом отношении эта небольшая грамматика (40 листов) целиком зависит от классификаций и определений Смотрицкого. Однако в самом сокращении классической грамматики Копиевичу недостает должного понимания дела.

Представляя незначительный интерес с точки зрения истории грамматической мысли, «Руковедение въ грамматыку» И.Ф. Копиевича весьма показательно для языковой ситуации и общественно-языковой практики в Петровские времена. Знаменательно заглавие грамматики, в котором снимается многовековая оппозиция «славенский» -- «русский»: они объединяются, и новый термин – «славяноросийский» -- перифразируется как «московский» (язык). В морфологической части «Руковедения», наряду с примерами из грамматики Смотрицкого, приводится русский языковой материал (лобъ, жолобъ и т.п.). Вслед за морфологией Копиевич помещает небывалый прежде в словенских грамматиках раздел: «Изображения разговоровъ на русском языке», содержащий приветствия, вопросы и ответы (например: «Егда змеркнетъ… Имеи себе добрую ночь») и различные бытовые диалоги, как, например, «Отвори глаза. – Прошу тебе не докучай мне. – Спать весь день… Тотчасъ батогомъ тебе пробужу» и т.п. В разговоре «Когда столъ накрывают» после реплик вроде «Парень а где ты? Я здесь чево хочешь?» и т.п. в диалогизированной форме сообщаются правила поведения за столом, которые дословно предвосхищают некоторые наставления «Юности честного зерцала: А теперь учися обычаевъ… Еству…не спрятываи въ жменю. Не пии съ похотию. Не ежь лакомо. Перстовъ не лижи и т.д. Так Копиевич объединяет грамматику с правилами хорошего тона.

Копиевич предусматривает еще один возможный адрес грамматики – иностранцы, которым нужно знание русского языка. В расчете на них он начинает «Руковедение» обращением к читателям на латыни, приводит латинскую (польскую) транскрипцию кириллических названий букв (as, buki, wiedi и т.д.), транскрипцию и переводы некоторых русских слов и фраз. В целом получилась макароническая и гибридная книга: адресованная сразу и русским и иностранцам смешанная русско-церковнославянская грамматика, объединенная с русско-латинско-немецкими разговорником и словарем, а также с правилами «хорошего тона».

Торопливое и путаное, но чуткое к конъюнктуре «Руковедение» Копиевича сумело уловить общественную потребность в грамматике светского языка. В языковой ситуации Московской Руси грамматика Копиевича была той первой ласточкой, которая не делает весны, но предвещает ее, -- в ней отразилось укрепление общественных позиций русского языка в государстве.

Филологам-современникам И.Ф.Копиевича позиции церковнославянского языка представлялись вполне неколебимыми. Еще в 1721 г., т.е. 15 лет спустя после «славяноросийской или московской» грамматики Копиевича, Поликарпов перепечатает церковнославянскую грамматику Смотрицкого в качестве вполне актуальной грамматики для русских. В 1723 г. в Петербурге в том же качестве издается церковнославянская грамматика Федора Максимова, восходящая к грамматике Смотрицкого. Но вместе с тем именно в это время русский литературный язык вступает в новый период своей истории – начинает преодолеваться церковнославянско-русский дуализм, происходит расширение социальных функций русского языка. Эти процессы со временем создадут необходимость в кодификации русского литературного языка и в создании первых русских грамматик для русских.

До «Российской грамматики» М.В. Ломоносова существовало шесть печатных грамматик русского языка. Но все они слишком кратки и элементарны и были написаны с учебными целями.

Первая попытка описать в связном виде грамматические особенности русского языка принадлежит дипломату Генриху Лудольфу, который в 1693-1694 годах жил в России и хорошо изучил русский язык.

1. В 1696 году он издает в Англии (в Оксфорде) «Grammatica Russica» (русскую грамматику) на латинском языке.

2. В 1706 году, в Штольценберге, близ Данцига (теперь Гданьск) известный деятель русской культуры начала ХVIII века, издатель, лексикограф и грамматист И.Ф. Копиевич (он описан Пушкиным в «Арапе Петра Великого» под именем Копиевского) печатает по распоряжению Петра I «Руковедение в грамматику во славяно-российскую, или московскую» с параллельными латинскими, немецкими и русскими текстами.

3. В 1723 году в Санкт-Петербурге преподаватель Славяно-греко-латинской школы в Великом Новгороде Федор Максимов издает «Грамматику славянскую», построенную на сопоставлении грамматических и лексических особенностей книжнославянского и живого русского языка.

4. В Санкт-петербурге в 1730 году переводчик Академии наук и лексикограф И.С. Горлицкий, один из составителей русской части «Немецко-латинско-русского лексикона» Э. Вейсмана, печатает «Грамматику русскую нынешняго языка» на французском языке.

5. В приложении к «Немецко-латинско-русскому лексикону» Э.Вейсмана (СПб., 1731) переводчик Академии наук и грамматист В.Е. Адодуров помещает свои «Начальные основы русского языка», написанные по-немецки.

6. Наконец, в 1750 году в Стокгольме шведский славист М. Грёнинг, долго живший в России и хорошо знавший русский язык, издает на шведском языке «Российскую грамматику».

То, что все грамматики русского языка доломоносовской поры написаны на иностранных языках, следует объяснить двумя причинами.

Первая из них заключена в методологических принципах европейского языкознания второй половины ХVII – середины ХVIII веков. В основу грамматик той поры положены идеи логической универсальной грамматики. Сторонники ее считали, что всем языкам свойственно общее логическое содержание и различие между ними проявляется в формах, в грамматических конструкциях, звуках. Поэтому составители разных языков обращают внимание на общие принципы искусства речи, встречающиеся в них, и лишь потом анализируют специфику их грамматических различий.

Вторая причина заключается в историко-культурных особенностях языковой ситуации в древней России. Ученым той поры хорошо известно противоречие, которое обнаруживалось при составлении грамматик русского языка: в описании форм склонения и спряжения и в отборе лексико-грамматического иллюстративного материала отражались живые нормы словоупотребления, а в авторской речи самого грамматиста недифференцированно использовались то русские, то «славянские» формы.

Так возникло противоречие между языком грамматического описания в самом учебнике и лексико-грамматическими особенностями его иллюстративного материала. Подобное противоречие было свойственно, например, «Славенской грамматике» Федора Максимова. Единственным выходом из этого затруднительного положения было создание русской грамматики на иностранном языке. Так, в частности, поступают Лудольф, Горлицкий, Адодуров. Иностранный текст, в котором излагаются грамматические правила, являет собой язык-посредник, метаязык описания живой русской речи, представленный в формах склонения и спряжения и в иллюстративном материале.

Перейти от несовершенных грамматических опытов изучения русского языка к «Российской грамматике» значило, как правильно заметил академик С.П. Обнорский, «от схоластических рассуждений по предмету грамматического художества перейти к подлинной области самостоятельного научного знания языка» (Обнорский С.П. Избранные работы по русскому языку. М., 1960, с. 163).

Проблема правильного и точного описания норм нового литературного языка приобретает в 30-40-х гг. XVIII в. большое общественное значение. Над разрешением этого важнейшего вопроса русского языкознания работают многие выдающиеся филологи этого времени – А.Д. Кантемир, В.Е. Адодуров, В.К. Тредиаковский, но решить эту научную задачу удается только Ломоносову, общепризнанному авторитету в области общего и русского языкознания, ученому, положившему начало описательному и сравнительно-историческому изучению русского языка.

Первой грамматикой русского языка на родном языке принято считать «Российскую грамматику» М.В. Ломоносова (1755 г.). Тем самым фактически признается, что описание русского языка появилось на родном языке только 60 лет спустя после появления первой грамматики русского языка, т.е. грамматики Лудольфа.

Это мнение в известной мере поддерживается заявлением самого М.В. Ломоносова, который и сам считал, по-видимому, свою грамматику первой. Понятно, что данный вопрос имеет принципиальное значение: появление грамматики на родном языке знаменует кодификацию норм живой речи и представляет собой тем самым кардинальный этап в истории литературного языка.

Представляется возможным утверждать, что это мнение не соответствует действительности: у Ломоносова были предшественники. Грамматическое описание на родно языке было составлено более чем на 15 лет до появления грамматики Ломоносова.

С другой стороны, обнаружение этого описания, как это ни парадоксально, не увеличивает списка доломоносовских грамматик в силу того обстоятельства, что одна из перечисленных ранее иноязычных грамматик русского языка неожиданно оказалась переводом этой неизвестной доселе русской грамматики.

В отделе рукописей Библиотеки Академии наук под шифром 16.7.3 хранится анонимное грамматическое сочинение, писанное (разным почерком) скорописью, по большей части довольно небрежной. На титульном листе рукописи значится надпись: «Сия книга Ивана Сердюкова. 1738-го года»; запись эта, конечно, владельческая. Иван Михайлович Сердюков, инженерный деятель середины XVIII в., являлся учеником при академической гимназии с 1735 г.

Уже первое знакомство с этой рукописью показало, что дело идет о грамматике именно русского языка, совершенно оригинальной и во многом революционной. Достаточно отметить хотя бы необычайно смелое по тому времени предложение упразднить букву «ер» -- предложение, почти на 200 лет опередившее его практическую реализацию; четкое провозглашение фонетического принципа в орфографии; довольно последовательное различение звука (глас) и буквы (литер), о чем специально говорится в § 3, и т.п.

Эта грамматика характеризуется отчетливым противопоставлением церковнославянских и русских форм и явной ориентацией на собственно русскую языковую стихию.

Ближайшее рассмотрение данного сочинения привело к еще более неожиданному выводу: оказалось, что данная грамматика дословно совпадает с одной из известных науке иноязычных доломоносовских грамматик русского языка – а именно, с упоминавшейся грамматикой Михаила Грёнинга, изданной в Стокгольме в 1750 г. Иными словами говоря, грамматика Грёнинга оказывается не оригинальным сочинением, как это до 1977 г. считалось, а переводом на шведский язык неизвестного русского источника. Автором этой грамматики был В.Е. Адодуров – основной предшественник Ломоносова в деле описания и фиксации русского литературного языка. Замечательно, что так же как и у Ломоносова, научные интересы Адодурова лежали прежде всего в области точных знаний (Адодуров был адъюнктом по кафедре высшей математики; уже в 1728 г. Бернулли в письме к Гольбаху отмечал его математические способности). В обоих случаях это способствовало самостоятельному взгляду на языковые факты, отказу от слепого следования славянской грамматической традиции. С другой стороны, и непосредственный контакт с западноевропейскими языками, несомненно, способствовал научному описанию родного языка.

В вопросах кодификации русского языка Адодуров занимал гораздо более радикальные позиции, чем Ломоносов. Такие его предложения, как устранение из алфавита букв ер, фиты, ижицы, i десятеричного (с оставлением восьмеричного и в качестве общего обозначения), намного опередили свое время и могли быть осуществлены без малого 200 лет спустя.

Адодуров последовательно отстаивал самостоятельные права русского языка. Уже в очерке 1731 г. он провозгласил что «ныне всякий славянизм, особливо в склонениях, изгоняется из русского языка и жесток современным ушам слышится…»; тем же духом проникнута и его рассмотренная грамматика.

Грамматика Адодурова в силу ряда обстоятельств внешнего характера не получила той известности, которую она заслужила, хотя сами идеи этой грамматики не остались неизвестными современникам и в значительной мере стимулировали последующие труды в этом направлении. Вместе с тем данная грамматика представляется замечательным для своего времени явлением. Нельзя не согласиться с Б.А. Успенским, что «наследие этого выдающегося деятеля русской культуры первой половины XVIII в. не должно быть забыто».