Экзистенциальный аспект ранней лирики б. Пастернака
Поскольку Бориса Пастернака по праву называют певцом материальной жизни, поэтом торжествующей телесности, пространственно-временной код данных им «определений» души, кроме религиозного смысла, заключает в себе и смысл экзистенциальный. Душа – одна из важнейших категориальных составляющих его ранней лирики и поэтического мира в целом. Пути спецификации этого понятия интересны тем, что всегда выводят за пределы умозрения:
«Здесь пересеклись рельсы городских трамваев.
Дальше служат сосны. Дальше им нельзя.
Дальше – воскресенье, ветки отрывая,
Разбежится просека, по траве скользя».
Тем не менее, художественное воплощение концепта «прочитывается» (находит свои телесные и речевые образы) в его метафорической системе. Нас будет интересовать, каковы способы репрезентации данного концепта в ранних поэтических текстах Пастернака. Известны четыре стихотворения, в названиях которых душа воспроизведена как субъект и объект лирического переживания: «Душа» (1915); «Определение души» (1917); «Голос души» (1920); «Душа» (1956). Такого рода работа с концептом продолжилась в составе разного рода автоцитат на страницах книги «Сестра моя – жизнь». Это показывает и группировка материала (по первой строке одного из стихотворений – «Попытка душу разлучить» – назван один из разделов книги), и инварианты подачи темы. Стихотворение «Мучкап», открывающее цикл «Попытка душу разлучить», начинается строчками: «Душа – душна и даль табачного / Такого же, как мысли цвета». С метафорой-каламбуром «душная душа» паронимически связаны названия стихотворений: «Душная ночь», «Еще более душный рассвет». Располагаясь в непосредственной близости с текстом стихотворения «Мучкап», они тоже читаются как стихотворения о душе. Обратим внимание на индивидуальный пространственно-временной код концепта душа в названных стихотворениях. В стихотворении «Душа» (1915), включенном в сборник «Поверх барьеров», пространство принудительно ограничено: его метафорой является не названное слово «тюрьма» – по ассоциации с известным живописным полотном («Ты бьешься, как билась княжна Тараканова…»). Тот же расклад составляющих концепта явлен в следующих стихотворных пьесах книги «Сестра моя – жизнь»: «Девочка» («Кто это, – гадает, – глаза мне рюмит / Тюремной людской дремой?»). В фоносемантическом ряду: рюмка – рюмит – трюмо отчасти смягчен трагический смысл концепта тюрьма. Его позитивные оттенки возникают в связи с концептом зеркало (как известно, начальное название стихотворения «Зеркало» – «Я сам» – касается мира души лирического субъекта). О персонификации различных отвлеченных понятий в поэзии Пастернака в свое время писали Р. О. Якобсон и А. К. Жолковский. Последний акцентировал внимание на пространственных параметрах поэтики Пастернака и перевел из музыковедческой сферы в литературоведческую понятие «спациализация». Жолковский подчеркнул: для Пастернака «в высшей степени характерна спациализация абстрактных сущностей». В нашем случае мы имеем дело со спациализацией философско–религиозных смыслов категории душа. По проложенной названными исследователями стезе идут другие ученые. Н. А. Фатеева установила зрительно-ассоциативные «очертания» концепта душа у Пастернака: «Душа существует только в концептуальной сфере и не закреплена ни за одним объектом действительности, или, точнее, может быть “вложена” в любые». В качестве «вместилищ» исследовательница перечисляет концепты груша, лист, птенчик, щегол, шелк, песнь. Комбинаторная память позволила ей также установить интертекстуальные связи со словом «бьешься» в стихотворении Ф. И. Тютчева «О, вещая душа моя!..». По признаку аналогии форм возникают связи концептов душа – сердце, груша – лист – сердце. Метафора «душа – лист» подчеркивает соприродность смыcлового ряда «поэт – растение – стихи». Значимым оказывается также и звуковое соответствие груша – грудь (3, Фатеева. 62–63). Душа семантизируется в едином смысловом поле определений творчества. Поэтому в семантической паре душа – лист (`растение`) важен и аспект душа – лист (`материал, на котором пишут стихи`). Душу, озаренную божественным огнем поэзии, естественно обозначает ряд коррелятов из более поздних стихотворений, где встречаем соответствие душа – свеча. Метафора «душа – птица» (птенчик, щегол) восходит к семантике «поэт – поющая птица». Душа в лирике Пастернака, как зеркало, отражает весь вещный мир («Мир – это ты сам»). Ряд выделенных инвариантов концепта можно продолжить так: душа–грудь–песнь–птица–дыхание–духота–запах–пыль–музыка. Эти значения нашли свои пространственные метафорические репрезентации, которые объединяются по смысловым цепочкам:
предмет (груша, плод, лист);
замкнутое вместилище: тюрьма (`каменный мешок`), мешок, шкаф(п);
незамкнутые полости: лодка, дупло; (грудь в некотором смысле тоже – полость, но замкнутая);
одежда (фуфайка);
агрегат, перемалывающий муку: мельница;
купа насаждений: сад;
незамкнутое пространство: степь;
отражающий предмет: зеркало;
водный поток и отражающая поверхность: река.
Комбинаторная память слова «душа» активизирует связи с концептуально значимыми фрагментами: воздух, дыхание, духота, запах, пыль, пепел, тлен, частицы, мусор.
Душа имплицитно присутствует в стихотворениях о музыке и сама способна звучать: например, стихотворение «Все утро с девяти до двух…» содержит парадигму метафор:
«сад – музыка – болезнь (смерть) – духота – дыхание – запах – пыль». Душе близко горение. Жара, сушь, духота часто гасятся водной стихией, ветром. Душа в мире Пастернака женственна, отчего возникают литературно-художественные параллели: княжна Тараканова, Офелия, Дездемона, Елена, Маргарита. Стихотворение «Уроки английского» располагается в книге «Сестра моя – жизнь» перед циклом «Занятье философией», в котором соположены важнейшие категории поэтического мира раннего Пастернака:
душа – болезнь /смерть – поэзия / песнь – творчество – любовь / страсть. Категория «болезнь» в стихотворении «Голос души» (1920) заменена на «смерть». Хотелось бы подчеркнуть, что смерть – один из важнейших элементов в комбинаторной памяти слова душа. Именно так она проявляет себя в строках, упоминающих о гибели княжны Таракановой или о предсмертном пении:
«Когда случилось петь Дездемоне,
А жить так мало оставалось».
Душа, канув в стих, становится песнью. В этом смысле верно замечание о том, что Пастернак трактует творчество как витальный процесс. С. Г. Исаев пишет: «Подчеркнем, речь идет не о стирании границы между физическим и духовным, а о переходе одного в другое. В этом аспекте текст становится метафорой авторского тела». Он ссылается на высказывание Пастернака: «Я не протяну и года, если в течение его не будет жить и расти это мое перевоплощение, в которое с почти физической определенностью переселились какие-то мои внутренности и частицы нервов» и напоминает о том, что «евангельская концепция творчества предполагает преобразование “неживой материи” в живую картину мироустройства». Образ смерти (падающей спелой груши) в стихотворении «Определение души» (1917) строится на ассоциативных скрещениях: – с более ранним стихотворением «Баллада» (1915):
«Я – Плодовая падаль, отдавшая саду
Все счеты по службе»;
– с метафорой преждевременного старения:
«Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты – его паденья час!» (М. Ю. Лермонтов, «Дума»).
Что касается опосредующей роли тютческого «О, вещая душа моя…», то глагол «биться» в строке «Что ты бьешься, о шелк мой застенчивый?» отзывается экзистенциальным эхом. Кроме принадлежности к сердцу («сердце бьется»), существенны два кода:
биться над загадкой смысла жизни.
Проблематика важна для философской парадигмы книги «Сестра моя – жизнь»:
«Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной».
В цикле «Занятье философией» особо выделена онтологическая перспектива Нового времени. Подобная чуме болезнь пришла к «нешатким титанам»,
«Но откуда?
С тучи, с поля с Клязьмы
Или с сардонической сосны?»
биться в предсмертных муках. Таков смысл и других строк:
«Ты бьешься, как билась княжна Тараканова,
Когда февралем залило равелин».
Пограничную ситуацию (жизнь/смерть) предполагают через философскую лирику В. А. Жуковского связанные с темой двоемирия, последние строки «Определения души»:
«Ах, наречье смертельное “здесь”
Невдомек содроганью сращенному».
Слово «содроганье» указывает границу, за которой смерть, тогда как в «Темах и вариациях» («Соловьи… заводят глаза с содроганьем»), это «творческое, экстатическое состояние».
В ранней лирике Пастернака возможна контаминация указанных кодов: «И самки, скорей, умертвят, чем умрут / Рулады» («Импровизация», 1915). Но наречье смертельное «здесь» – антипод наречия «там». Выясняя, насколько эта грань существенна, нельзя обойтись без других контекстов. Лист в тексте «Определения души» имеет, кроме семантики «душа – сердце – песнь», аллюзии на творчество Лермонтова (весьма актуальные для периода работы над книгой «Сестра моя – жизнь»).
Сопоставим:
1. Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя… 2. Спелой грушею в бурю слететь Об одном безраздельном листе. Как он предан – расстался с суком! Сумасброд – задохнется в сухом!... Нашу родину буря сожгла.
Параллели довольно прозрачны. Лист у Пастернака один; слово «Родина» с фоновыми смыслами «родственники», «листья» (выражаясь более общо – «летняя жизнь растений» = «родина листа»). Каков же смысл «странствия», «путешествия в иное»? «Грушею в бурю слететь…». Дубовый листок Лермонтова оторвался от ветки родимой, чтоб улететь в другие страны; лист Пастернака покидает родину-жизнь (сук = пространство смертельного наречия «здесь»). О возможности существовать «там» лирический субъект произносит: «И куда порываться еще нам?» Порываться, таким образом, некуда. Означает ли это смерть, исчезновение? Здесь нам видится спор с другим лермонтовским источником – этюдом «Смерть», возможно, без прямых отсылок, в соотношении более отдаленном. Стихотворение Лермонтова рассказывает, как душа лирического героя путешествует после смерти в «новом мире»:
«Не часто сердце билося, но крепко,
С болезненным каким-то содроганьем,
И тело, видя свой конец, старалось
Вновь удержать души нетерпеливой
Порывы, но товарищу былому
С досадою душа внимала…»
Не «биение сердца» и «болезненное содроганье» (Пастернак), а инаковость тела и души подчеркивает Лермонтов. Тело – товарищ души только «здесь». После смерти они отчуждены друг от друга, несмотря на то, что все усилия души направлены на то, чтобы оживить тело. Скорбь души об омертвении и разложении друга-тела выглядят вполне в духе экзистенциальных картин «болезней земли» у Пастернака. Лермонтовский этюд заканчивается ропотом души на Творца за скоротечность телесной жизни. Цикл Пастернака «Занятье философией», кроме категорий «душа» / «смерть» содержит концепты любовь, творчество. В трех заключительных его вещах происходит катарсическое синтез проблемы: что есть душа, тело, жизнь, смерть? «Мирозданье – лишь страсти разряды, / Человеческим сердцем накопленной» («Определение творчества»). Стихотворение «Наша гроза» наполнено ритуальным экстазом. Он разлит во всей природе:
«Гроза, как жрец, сожгла сирень<…>
В канаве бьется сто сердец <…>
Даже зяблик не спешит
Стряхнуть алмазный хмель с души».
Это утверждение бытия, благодарность за счастье («хмель» существования). «Куда мне радость деть мою? / В стихи, в графленую осьмину?» (аналог вопроса: «И куда порываться еще нам?»). О сухих книжниках читаем: «У них растрескались уста / От ядов псисчего листа» (вариация на тему «Великий Инквизитор» у Достоевского). Но когда душа в камне стиха… канула (обрела неизменные очертания и вечную жизнь), алмазный хмель души, переходя в стихи, становится бессмертным. Остается уточнить еще одну деталь: идет ли при этом речь о теле? Фатеева утверждает, что Пастернак склонен к нейтрализации всех оппозиций. Иную точку зрения отстаивает Исаев на основании того, что в письме к О. М. Фрейденберг Б. Л. Пастернак рассказывал о работе над романом «Доктор Живаго». При этом было проведено взаимное уподобление творчества и витального процесса (мы уже привели цитату: «Я не протяну и года…»), «Подчеркнем, – продолжает Исаев, – речь идет не о стирании границы между физическим и духовным. А о переходе одного в другое» [2, 7]. Лирическая героиня «Заместительницы» (финальное стихотворение цикла «Занятье философией») воплощает порывистую страстность, отчаянную смелость души, преодолевающей смерть (смерч) и ограниченность пространства “здесь”. Беспредельная сущность души оказывается всепобеждающей:
«И только то, что тюль и ток,
Душа, кушак и в такт
Смерчу умчавшийся носок
Несут, шумя в мечтах.
Им, им – и от души смеша,
И до упаду, в лоск, на зависть мчащимся мешкам,
До слез, – до слез!»
Заключение
Творческий путь Пастернака сложен и тернист. Его поэзия вызывала разноречивые оценки. Но его глубокое проникновение в тайны человеческой души, природы, Вселенной, а также свежий, взволнованный стих всегда поражали и поражают ценителей поэтического искусства. Трудно читать Пастернака, сложен рисунок творческого пути его, но его вклад в нашу поэзию весьма значителен. Его долгое время от нас прятали. Теперь мы знаем почему. Поэтому с каждым новым прочтением его стихов мы будем любить его больше и больше. Всегда трудно говорить о каком-то одном стихотворении в творчестве любого поэта: он выразил себя во всем, что написал.
Список литературы
Жолковский А.К. Избранные статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, стратегии, интртексты / Отв. ред. Л. Г. Панова.– М.:– 2005.
Исаев С.Г. Композиция текста в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» // Филологические науки. – 2005. – № 3.
Фатеева Н.А. Поэт и проза: Книга о Пастернаке / Предисл. И. П. Смирнова. – М., 2003.
Альфонсов В. Поэзия Бориса Пастернака. - Л., 1990
Баевский В.Б. Пастернак-лирик: Основы поэтической системы. - Смоленск, 1993.
Баевский В.С. Пастернак. М., 1997
Гинзбург Л. О лирической поэзии. М., 1993
Воспоминания о Борисе Пастернаке. - М., 1993.
Лихачев Д.С. Борис Леонидович Пастернак. М., 1989., Т.1
Пастернак Е. Борис Пастернак: Материалы для биографии. - М., 1989.
Пинаев С.М. Над бездонным провалом в вечность… М., 2001
Русская литература 19-20 веков. М., 2004. т.2