Настоящая жизнь? „ vwttt „

что до первой половины XV1I1 в. «русская

провинция еще не просыпалась от своего ве­кового исторического сна», а с другой — не разделял взгляды тех, кто считал, «что русская история скучна и однообразна. Как будто древнерусские люди не жили настоящей жизнью, а полу­сонно тянули какую-то никому не нужную канитель».

В конкретно-историческом анализе Кизеветтер стремил­ся выявить субъективные и объективные, глубинные и вне­шние факторы, найти и проанализировать систему взаимо­связей между ними. Эпоху дворцовых переворотов он рассматривал как следствие петровских преобразований, оп­ределивших сословные интересы конкретных групп дворян­ства, которые вели бескомпромиссную борьбу за власть. На этом фоне Кизеветтер рассматривал конкретные жизненные катастрофы, составлявшие историческое полотно дворцовых переворотов. Он исследовал «наследственные правитель­ственные привычки, навыки и стремления, характерные для XVII — начала XIX в., проанализировал сословную структу­ру дворянства и его основные категории.

В отличие ни- Милюкова, которому :wMen-общая _{ты те0}р_ИИ евразийства представлялись ви-

Концепция исто- т, г

рии и отношение тересными. Кнзеиетгер не принимал г у mhi-

к евразийству цепцию по пршщпппады | мм соображениям.

В критике евразийства (в основном воззре­ний П.Н. Савицкого) Кизеветтер сформулировал общую кон­цепцию истории. Он не считал европейскую культуру врагом русской культуры, которому надо объявлять войну во имя луч­шего будущего России. Кизеветтер писал об общей судьбе че­ловечества: «Неизбежность в наше время войны и те ужасы, которыми современные войны сопровождаются вследствие го­ловокружительных успехов военной техники, указывают лишь на то, что культурное развитие современного человечества все еще не может перешагнуть за какой-то предел, обрекающий со­временные народы на службу звериным инстинктам». Ученый полагал, что современная ему научно-историческая мысль шла дальше евразийцев в расчленении исторического процесса.

А.А. Корнилов (1862-1925)

На вопрос «В чем состоит научное изучение истории?» Александр Александрович Корнилов отвечал следующим об­разом: «Научное изучение есть изучение сообразно требова­ниям науки. Каковы же требования науки? Достоверность, точность (основанная на критической проверке излагаемых фактов и выводов) и принятие в расчет всех существенных данных, добытых до настоящего времени научными исследо­ваниями в излагаемой области знания.

Научное изучение истории не равнозначно и научным ис­следованиям истории. Оно основывается главным образом на данных чужих научных исследований. Научное исследование предполагает всегда самостоятельные и непосредственные ис­следования и разыскания в исследуемой области — работу над источниками, над сырым материалом и построение из данных этой работы и сопоставления их с результатами ранее установ­ленных данных и выводов — самостоятельных научных выводов, обобщений, теорий и т. д.» Так Корнилов определил вопросы ме­тодологии и методики истории для своего курса истории России. В чем же заключалась самостоятельность работы научной мыс­ли для А.А. Корнилова? Каким человеком и историком он был?

Отец и сын Корниловы были тезками. Род-Моменты ственник героя Севастополя адмирала

биографии В.А. Корнилова, отец историка Александр Александрович и сам был человеком неза­урядным. Современники видели в нем деятельного админист­ратора школы НА. Милютина. Только денежные затруднения заставили «писателя по морским вопросам» расстаться с ра­ботой в любимом «Морском сборнике». Вершиной карьеры отца стала должность управляющего канцелярией варшавского генерал-губернатора И.В. Гурко в 1880-е гг.

Корниловы происходили из старинного дворянского рода, но уже отец, разорившийся и беспоместный помещик Твер­ской губернии, жил на жалованье от государственной служ­бы. Мать — Елизавета Николаевна, урожденная Супонева (ее родственниками были Новосильцевы, Шиповы, Бологовские), была из дворян Ярославской губернии. Она не принесла бо­гатства мужу, но их брак был счастливым.

Будущий русский историк учился в первой варшавской гимназии (ее называли «русской»). Директором гимназии был противник «классической» системы Д.А. Толстого Е.М. Кры-жановский. Там не было возможности приобрести глубокие знания классических языков, о чем ученики вспоминали без сожаления. Окончив гимназию, в 1880 г. Корнилов поступил на физико-математический факультет Петербургского универ­ситета. Но через год он перевелся на юридический факультет. В 1886 г. после защиты диссертации «О значении общинного землевладения в аграрном быту народов» Корнилов стал кан­дидатом права.

Именно в Петербургском университете Корнилов окунул­ся в атмосферу идейных исканий. Он считал, что «всем своим

мировоззрением» был обязан студенческому кружку Ф.Ф. Оль-денбурга. В 1881—1882 гг. его участниками были В.И. Вернад­ский и С.Ф. Ольденбург (в будущем академики), кн. Д.И. Ша­ховской и СЕ. Крыжановский (последний был одноклассником Корнилова по варшавской гимназии, а позднее одним из ближай­ших сотрудников П. А. Столыпина). Впоследствии к кружку были близки И.М. Гревс, АА. Кауфман, В.В. Водовозов, Б.Б. Глинс­кий. Другом Корнилова стал Владимир Иванович Вернадский, ученый, далекий от религиозных увлечений братьев Ольден-бургов и Д.И. Шаховского.

Первое время члены кружка провозглашали как принцип воздержание от политики во имя накопления сил и знаний. Этой позицией активного аполитизма они рассчитывали про­тивопоставить себя одновременно и революционным, и реак­ционным тенденциям русской жизни. Студентов особенно ин­тересовали морально-этические проблемы. Их обсуждение обострило в душе Корнилова потребность активного действия. Он занялся политэкономией, вступил на слабо изведанный тогда путь изучения социально-экономических проблем.

Теоретические основы свопы сочинениям

Мировоззрением Корнилов черпал в трудах ученых-ппм-пт i н:, кие основания ^ ^{rv J}

стон, Проводи аналогию между органическим

и неорганическим миром, он почти отожде­ствлял законы природы с историческими законами. Говоря о силах, «управляющих развитием общества», Корнилов придер­живался теории множества факторов. Свои рассуждения о пред­мете политэкономии Корнилов «конструировал» по Д.С. Мил-лю. В размышлениях о происхождении общины опирался на наблюдения и выводы М.М. Ковалевского, широко использо­вал работы Г. Спенсера, был знаком с «Капиталом» К. Маркса.

Размышляя о борьбе в «экономической политике» между двумя направлениями — либеральным и социалистическим (марксизмом), Корнилов к середине 1880-х гт. пришел к выво­ду о единстве их основной цели, которую увидел в «достиже­нии народного благосостояния». Водораздел между ними, по мнению историка, заключался в выборе средств. Если либера­лы пытаются достичь цели путем «возможно большего осво­бождения личности», то социалисты все свои надежды возла­гают на преобразования, совершаемые сильным государством.

При сравнении различных форм землевладения ранний Корнилов, исповедовавший либерально-народнические пред­ставления, отдавал предпочтение общинной форме.

В 1893 г. вышла первая серьезная научная работа Корнилова «Крестьянская реформа 1864 годав Царстве Польском». Об этой реформе автор знал не понаслышке. Чиновничья служба в Вар­шаве и постигшее Корнилова разочарование в реформаторских способностях и возможностях самодержавия нашли свое кон­цептуальное отражение в исследовании. На вопрос о полити­ческих взглядах в середине 1890-х гг. Корнилов отвечал: «Мой идеал, скорее всего, подходит к идеалу анархистов». Это поло­жение в корне противоречило прежним мыслям Корнилова о примате государства над личностью и предполагало широкое самоуправление, свободу личности и вообще «полную свобо­ду». Он понимал, что для достижения нового анархического идеала надо пройти ряд переходных стадий от бюрократичес-ко-самодержавного к конституционно-демократическому прав­лению. Средством такого перехода Корнилов считал подъем народного просвещения, которое только и сможет обеспечить сознательное участие народа в государственных делах. Историк Корнилов был противником любого насилия. Считая себя со­циалистом «в идеале», Корнилов выдвигал вполне либеральную программу.

Разрабатывая историю крестьянской реформы, Корнилов бережно отнесся к историографии. Он опирался на работы И. Иванюкова «Падение крепостного права в России» (1882) и Г. Джаншиева «Эпоха великих реформ» (1892), анализиро­вал «Материалы для истории упразднения крепостного со­стояния помещичьих крестьян в России», «Материалы Ре­дакционных комиссий», «Крестьянское дело в царствование императора Александра II» А. Скребицкого. Иванюков пер­вым предложил концепцию освобождения крестьян, поста­вив во главу угла силу просвещения, пришел к выводу об «установлении гражданского равноправия» в результате ре­формы, однако социально-экономические процессы остались вне поля его зрения. В отличие от критически настроенного по отношению к Манифесту 19 февраля 1861 г. Иванюкова Джаншиев увидел в нем осуществление дум и чаяний наро­да. Корнилов отметил привлечение Джаншиевым новых ис­точников: «Освобождение крестьян в царствование импера­тора Александра II» Н.П. Семенова; записку А.И. Левшина; дневник П.А. Валуева и другие публикации, в основном ме­муарного и эпистолярного характера, материалы о деятель­ности либеральных помещиков.

Путь в науке Статья Корнилова «Судьбы крестьянской реформы» во многом определила его науч­ную судьбу. В лице Корнилова В.И. Семевский увидел едино­мышленника. Их знакомство состоялось в 1894 г. Спустя три года Семевский предложил Корнилову разобрать архив Вик­тора Антоновича Арцммонпча. просвещенного калужского гу­бернатора, реформатора (еемсйстш Лршшовича обратилось сэтой просьбойк R.II. Омеискому, ни, будучи занятым, он от­казался). Арцимович был единственным из губернаторов, кто поручил «объявление воли» крестьянам не помещикам, а спе­циальным чиновникам. Он не доверял помещикам. При Ар-цимовиче «Калужские губернские ведомости» стали содержа­тельной газетой. Под его руководством действовал губернский статистический комитет и калужское сельскохозяйственное об­щество.

Так в тему реформ вошли новый сюжет и новый персонаж, олицетворявший борьбу, развернувшуюся внутри бюрократии. Если Вачуен был шшлощснием зла й произвола, то Арцпмо-нич - добра, которому 6w.ni суждено испытать ни ©fife* горечь победы сил ала. Крушение замыедон НА Милютина Корни­лов объяснял объективной действительностью, засильем бю­рократии. В очерке «Крестьянская реформа в Калужской гу­бернии при В.А. Арцимовиче» Корнилов поставил вопрос о зависимости материальных интересов помещиков и их воззре­ний на крестьянскую реформу. Доброжелательные рецензии написали В.И. Семевский и М.М. Стасюлевич.

Уже в ранних работах Корнилов размышлял о путях прове­дения реформы, анализируя причины успеха или неудачи, рас­становку сил и мотивов, движущих этими силами. Зрелые рабо­ты по аграрной проблематике Корнилов написал накануне революции 1905 г. Они имели прямую связь с современностью, поскольку именно аграрный вопрос тогда находился в центре внимания всех политических партий и группировок.

Для Корнилова связь 1861 и 1905 гг. была несомненна. Ре­форма 1861 г. «укрепила крестьянское землевладение и рас­шатала помещичье, подготовляя неизбежную будущую его экспроприацию путем экономического разорения помещичь­их хозяйств; но при этом обусловила и нищету крестьянских хозяйств. Она подготовила образование в будущем демокра­тической структуры поземельных отношений в России; она обусловила трудный и горестный путь для осуществления это­го результата».

В 1912—1914 гг. вышел в свет «Курс истории России XIX века» Корнилова. Второе издание курса появилось уже при со­ветской власти в 1918 г. Он стал первым авторским трудом, по­священным систематическому обзору истории России в XIX в.

До этого русская публика имела возможность познакомить­ся с коллективным трудом, посвященным XIX в., в подготовке которого для братьев Гранат приняли участие М.Н. Покров­ский, А.А. Кизеветтер, П.Н. Сакулин. Так, Корнилов и Кизевет­тер оказались оппонентами. Кизеветтер, в рецензии на «Курс...» Корнилова подчеркнул преимущества жанра авторской рабо­ты. Коллективный труд в его глазах был лишен «той система­тической законченности, которая дается лишь единством науч­ного воззрения».

Между двумя учеными были принципиальные концептуаль­ные расхождения. Корнилов трактовал русскую историю как про­цесс постепенного «раскрепощения сословий и смягчения дес­потизма верховной власти». Кизеветтер увидел в «Курсе...» Корнилова преимущественное внимание автора к явлениям двух категорий: «Он следит за ходом правительственных мероприя­тий в связи с общими переменами в направлении правительствен­ной политики и за развитием общественных идеалов в связи с историей литературных течений и политических движений». Не был согласен Кизеветтер и с тем, что свой «Курс истории России в XIX веке» Корнилов начал с царствования Екатерины II. Кизе­веттер считал такой подход необоснованным, поскольку в его гла­зах «екатерининская» Россия есть русская вариация того самого «ancien regime», который на Западе привел к бурному кризису в виде Великой французской революции, а у нас стал разлагаться в форме тягучего «лизиса», который и растянулся на весь XIX в., да не закончился еще и в первом десятилетии XX в. Этот «ста­рый порядок» окончательно оформившийся и закрепившийся у нас именно под скипетром Екатерины II, состоял, как и на Запа­де, в соединении политического абсолютизма с социальными при­вилегиями землевладельческого дворянства». Такой взгляд на значение екатерининской эпохи представлялся Корнилову «со­вершенно поверхностным и неверным»: «В нем важную роль иг­рает, я думаю, увлечение критикой деяний и роли самой великой императрицы с предвзятой народнической точкой зрения столь же тенденциозной, как и точка зрения марксистов».

В юности отец познакомил Корнилова с братьями знаме­нитого анархиста Михаила Бакунина помещиками Тверской губернии П.А. и А.А. Бакуниными. С 1904 г. Корнилов разби-

рал их семейный архив, насыщенный обширной документаци­ей о духовной жизни дворянской интеллигенции первой по­ловины XIX в. Станкевича, Белинского, Боткина, Тургенева. Изучая документы, историк задумал написание биографии М.А. Бакунина. Однако но ходу работы ее жанр претерпел из­менения. В итоге появилось оригинальное культурно-истори­ческое исследование, в котором архивный материал служил концептуальным целям. Анализ конспектов Бакунина позво­лил Корнилову сделать вывод о том, что в 1837 г. Бакунин, впервые обратившись к Гегелю, «выхватил» из этой филосо­фии наиболее оптимистические положения. Публикация до­кументов усиливала звучание концепции автора. Однако ра­бота была прервана в годы Первой мировой войны, поскольку историк активно занялся политической жизнью. Соображени­ями о тактических расхождениях кадетов с Прогрессивным блоком Корнилов поделился в брошюре « Парламентский блок», опубликованной в 1915 г.