Gustav_Shpet_i_sovremennaya_filosofia_gumanitarnogo_znania_2006

пришли экзаменоваться к Шпету. Он вызвал одну за другой деву­ шек, быстро их проэкзаменовал, поставив им “отлично". Потом позвал нас, мужчин (Н. И. Жинкина, Н. Н. Волкова, А. Г. Габричев­ ского, меня), в аудиторию и сказал: “Ну, теперь начнем работать". Беседа продолжалась 2—3 часа»1. Беседа как экзаменационная фор­ ма — была для Шпета делом привычным. И. Д. Левин, выпускник последнего — шпетовского —курса философов, писал: «27 июня 1921 года. Сдал экзамены Шпету по логике и по введению в фило­ софию. Но это были не экзамены, а философские беседы о Спи­ нозе и Риккерте. Шпет чудесный человек, никогда его не забуду. Быть может он не очень глубок, но тонкость мысли, субтильность и духовный аристократизм его —удивительны. Интересно, что и в отношении Спинозы и в отношении Риккерта как раз те же мысли, которые я высказал вчера и раньше... Кажется, я ему по­ нравился»*.

Мои «отрывочные» воспоминания дополняются содержани­ ем бесед В. Д. Дувакина с А. А. Реформатским. Шпет и Реформат­ ский некоторое время сотрудничали в издательстве «Академия» во время работы над переводом собрания сочинений Шекспи­ ра. В беседе с Дувакиным Реформатский вспоминал3: «В 1923 году мы с Надеждой Васильевной Вахмистровой (жена А. А. Реформатского. — М. Ш.) прошли два семинария Шпета в Институте слова, не в университете. Один назывался “От Декарта до наших дней", а другой был специальный по книге Гуссерля “Идеи I". И я до сих пор ношу в себе большую благодарность тому, что я почерпнул на этих семинариях. — В то время я также старательно штудиро­ вал “Логические исследования" Гуссерля, его же статью “Филосо­ фия как строгая наука”. Я помню, как-то раз (это уже было гораздо позднее) были мы на одном заседании в ЦК в отделе науки, где зашел разговор, и Виноградов Виктор Владимирович говорит: “Ну, я знаю, у Вас ведь это идет от Шпета, от его книги о Гумбольд­

1 Несмотря на то, что Шпет в этом воспоминании относится кженским интеллектуальнымспособностямнесколькоснисходительно,япомню, какотец хвалилЗою ИвановнуКриворотову.

*Левин И. Д. «Шестой план» // Историко-философский ежегодник. 1991. М., 1991. С. 282.

*Цит. отрывок из беседы В. Д. Дувакина с А А Реформатским. Кассета

№346. Магнитофонная запись от 20 ноября 1973 г.

те”. Я говорю: “Верно, что от Шпета, но нет, не от книги о Гум­ больдте, а от его “Эстетических фрагментов” 1922—1923 годов. Вот когда все это началось формироваться”». На вопрос Дувакина: «Считаете ли Вы, что Шпет как эстетик — самостоятельная фигу­ ра?» Реформатский ответил: «Совершенно исключительная фи­ гура, блестящая фигура и человек, который, к сожалению, не мог развернуть до конца себя, но он оставил очень много таких бес­ смертных трудов, что надо, и всем рекомендую, изучать и читать их медленно и аккуратно, потому что Шпет —один из моих очень важных учителей был». Дувакин продолжил беседу вопросом: «Вот мне очень важно, чтобы кто-нибудь сказал о Шпете, потому что это ученый, о котором, собственно, нигде, как-то...». «Во-пер- вых, — отвечал Реформатский, — он был очень колючий. Он был озорной. Он любил иногда всхулиганить, что называется. Какойнибудь афоризм такой выпустить или какой-нибудь такой эпи­ граммой запустить. Но это был человек исключительно ясного аналитического ума. И этому я у него учился. Вот. Но, конечно, о нем больше, чем кто-нибудь, может Николай Иванович Жинкин рассказать. Это его непосредственный ученик, который с ним вместе работал». Действительно, Н. И. Жинкин был отцу очень близок, часто приходил к нему, а после его смерти бывал на всех вечерах памяти Шпета. Он также с восторгом вспоминал лекции Шпета, необыкновенную эрудицию, ироничность высказываний.

Вот каким остался Шпет в памяти одной из его учениц по Московским Высшим женским курсам Веры Гайдуковой: «В мае текущего года Высшие курсы уже лишились Вас. Как ни тяжела была разлука с несравненным учителем, немалое количество курсисток вздохнуло облегченно: нет великого инквизитора с его ядовитыми замечаниями на экзаменах, — “от печки танцуете”, “стыдно так отвечать Марья Ивановна” и др. И целые вереницы неслись экзаменоваться по логике к Н. В. Самсонову с криком: “скорей, скорей, а то приедет, приедет... Он и после Рождества приедет и каждую сессию будет приезжать”... После столь тяже­ лой страды бедного Н. В. (Самсонова. — М. Ш.) еле живого извлека­ ли из аудиторий. (...) Да, чуть было не забыла самого главного. — На курсах вместе с Вашими лекциями издается сборник Ваших афоризмов; продается за 15 копеек. Всего — около 50 афоризмов; из них нельзя не упомянуть столь памятных: “Энергия — все то, что можно купить за деньги”; “Человек, занимающийся полити­

кой, — антикультурный человек”; “Теория познания —теория не­ знания” и др.»4.

Но за ироничностью Шпета скрывалось нетерпимость к ди­ летантизму, очень серьезное отношение к науке, к своей науч­ ной деятельности, которое он сумел передать и своим ученикам. Борис Горнунг вспоминал: «Объединение “научного”, “наукооб­ разного” и вовсе “ненаучного” было у нас очень органическим, хотя прав на существование дилетантизма мы, следуя в этом все Шпету, не признавали. Никто из нас не считал возможным всту­ пать в споры по научным, теоретическим вопросам с поэтом, художником и музыкантом: это было “non licet” для них, но для нас было “non licet” высказывать “профессиональные” сообра­ жения об искусстве, которым мы не владели. (...) Презрение к “дилетантизму” заставляло нас строго блюсти “чистоту” науки. “Наукообразие” допускалось только как форма изложения, но лишь при условии полного владения автором предметом науки. Такое “наукообразие” при данном условии мы даже любили —оно дава­ ло простор для парадоксальности и даже озорства»5.

Вот уж кого Шпет действительно “изводил”, так это тех, кто, по его мнению, был недостаточно профессионалом своего дела и имел при этом дерзость высказывать оценочные суждения. Мама, Наталия Константиновна Шпет (урожд. Гучкова) рассказы­ вала: «С Густавом спорить невозможно, он всегда окажется прав. Он посмеялся и сказал в ответ, что может тут же опровергнуть этот тезис, и сделал это с блеском». Но «колкость» Шпета, встре­ чающая в кругу его друзей и близких улыбку и понимание, не всегда вызывала одобрение в более широкой культурной среде. Так, А. Ф. Лосев писал: «Шпет любую теорию мог разрушить. И часто злоупотреблял этим. Поэтому когда он выступал в прени­ ях, то доводил свою критику до беспощадного смеха. И аудито­ рия считала: “Ну, какой же слабак — докладчик, против которого выступал Шпет”. Шпет был для меня отвратителен этим. Обладая незаурядным рассудочным развитием и большим остроумием, он

4Письмо В. Гайдуковой от 19.VIII.1912 г. вложено в письмо Г. Г. Шпета к

Н.К. Гучковой от 19 (6) августа 1912 г. Цит. по: ГуставШпет: жизнь вписьмах. Эпистолярное наследие / Отв. ред., сост., коммент. Т. Г. Щедрина. М., 2005.

С.542-543.

*ГорнунгБ. В. Поход времени: В2 кн. Кн. 2: Статьи и эссе. М., 2001. С, 375.

злоупотреблял этим для своего удовольствия. Был один такой случай. Начинающий ученый Владимир Эйгес выступал с фило­ софским сообщением. Оппонент — Шпет — буквально довел его до рыданий. Остроумнейшие и неопровержимые доводы, но выдавалось все это с омерзительным подтекстом. Это выглядело безобразно. Блеск остроумия, применяемый без меры, неумес­ тен и даже безнравственен»6.

Но были и другие оценки Шпета-педагога и ученого. Вот ка­ ким запомнился Шпет Сергею Михайловичу Голицыну —слуша­ телю Высших Литературных курсов: «Самым ярким среди наших профессоров 1920-х годов следовало бы считать Г. Г. Шпета, если бы мы были умнее. Он поражал нас своей рослой импозантной фигурой, крахмальностью ослепительно белого высокого ворот­ ничка над элегантным старинного покроя черным сюртуком. Чисто выбритым подбородком; благородной чопорной осанкой он напоминал английского лорда из пьес Оскара Уайльда. (...) Шпет читал нам эстетику... А говорил он бесстрастно, ровно, не повышая и не понижая голоса, говорил без запинки, без пауз, фразы строил длинные, со столькими придаточными и так обиль­ но начиняя их трудными философскими терминами, что как ни силился я постигнуть их смысл, никак не мог. Я вообще хорошо записывал лекции, но передать мысли Шпета был не в состоя­ нии. (...) Если студент XXI века разыщет сочинения Шпета, по­ стигнет его мудрую философию, поклонится перед нею и сумеет объяснить ее суть будущим поколениям, то, быть может, мои вос­ поминания помогут ему восстановить жизненный облик фило- софа-мученика»7,

Учеников у Шпета было много и причем в самых разных об­ ластях научного знания: в лингвистике и психологии, в семи­ отике и методологии истории. Борис Горнунг вспоминал: «С 1918—1920 годов Г. Г. Шпет (...) получил (по-видимому, даже не­ ожиданно для него) большую аудиторию молодежи. Слушали его языковеды, искусствоведы, историки, экономисты, многие есте­ ственники и математики (меньше всего литературоведы), и к осени 1920 года (после трех — для некоторых двух — учебных го­

• Алексей Лосев: Бороться со скукой. Беседа Ю. Ростовцева с А. Лосе­ вым// Студенческий меридиан. 1984. № 10. С. 34.

7 Галицын С. М. Записки уцелевшего. М., 1990. С. 299—300.

дов) в Московском университете (а не только на нашем факуль­ тете) создалась большая, но сплоченная группа, выступавшая с определенных позиций в бесчисленных студенческих кружках (...) Нельзя не отметить, что не одна только логичность аргумен­ тации, но и сама манера выступать (с заимствованным у учителя озорством, граничащим с цинизмом) почти всегда обеспечива­ ли победу последователям Шпета»8. Среди слушателей Шпета были такие известные ученые, как Тимофеев-Ресовский, который писал: «После того как я вернулся с фронта и осел в Москве (речь идет о Первой мировой войне. —М. Ш.), мы продолжали кружком заниматься. Небольшой группой уже в университетское время мы слушали логику Густава Густавовича Шпета, слушали матема­ тическую логику и алгебру понятий Лузина. Мы их привлекали в наш кружок. Я помню, Шпет заставлял нас заниматься феноме­ нологической логикой. Это, представляете себе три тома Гуссер­ ля по-немецки, все как следует!»9

В то же время, как совершенно справедливо заметил В. П. Зин­ ченко, поражает «почти полное отсутствие отклика со стороны его современников, работавших над проблемами искусства, эс­ тетики, психологии, сознания, языка, мышления»10. Конечно, это было «вынужденное молчание», и я думаю, что представленные здесь воспоминания — демонстрация мысли, высказанной А. А. Ре­ форматским в письме Р. Якобсону: «Но ведь мы оба учились у Густава, пророка Эдмунда на Руси. Об этом нельзя забывать!»11.

*ГорнуюБ. В. Поход времени: В2 кн. Кн. 2: Статьи и эссе. М., 2001. С 353.

•См.: Тимофеев-РесовскийН. В. Воспоминания. М., 1995. С. 100.

10ЗинченкоВ. П. МысльиСловоГуставаШпета (возвращениеизизгнания). М., 2000. С. 6.

11Письмо А А Реформатского Р. О. Якобсону от 15 декабря 1975 г. //

Семейный архив М. А Реформатской.

А А Биневский

РАЦИОНАЛИЗМ ФИЛОСОФИИ Г. ШПЕТА: МЕЖДУ ЕВРОПЕЙСКОЙ И ВОСТОЧНОЙ ТРАДИЦИЯМИ

I

Большинство русских философов во времена Г. Шпета инте­ ресовались в основном теми вопросами, которые были напря­ мую связаны с объектами философского познания. Это могли быть проблемы изучения природы, человека, общества, культуры, искусства и т. д. Шпета интересовали проблемы философии в ее относительной изолированности даже от этих проблем. Его интересовал сам образ философии в человеческом сознании, возможность философствовать в философском поле. Он часто говорит в своих работах о научной, теоретической философии как об особо ценном виде знания. Научная философия, по Шпету, —это не философия науки, хотя ее проблемы тоже по-своему интересны. Формулы эти необратимы. Возможно, он хотел отде­ лить теоретическую философию от прикладной философии. Но тогда в состав научной философии войдут и теоретическая эти­ ка, и теоретическая эстетика. Шпет писал: «Спора нет, бывают моменты, когда философия, выполняя свой гражданский долг, занимается “просвещением”, но видеть в этом существо филосо­ фии —такая же ошибка, как видеть существо математики или фи­ зики — в их технической приложимости»1.

Русская философия начала XX века —по преимуществу, пуб­ лицистическая философия, пророческая, поучительская и раз*

1 ШпетГ. Г. Мудрость или разум? // ШпетГ. Г. Философские этюды. М., 1994. С. 244.

говорно-журналистская. В противоположность этому Шпет утвер­ ждал: «Я, действительно, сторонник философии как знания, а не как морали, не как проповеди, не как мировоззрения. Я полагаю, что философия как знание есть высшая историческая и диалек­ тическая ступень философии, но этим не отрицаю, а, напротив, утверждаю наличность предварительной истории, в течение которой философия становится в знание»*. Однако журналисти­ кой грешили и марксисты, и религиозные мыслители. За ред­ ким исключением здесь появлялись работы, рассматривающие общефилософские, а не общественно-политические вопросы. Это дало даже повод говорить, что в России нет такой традиции, рассматривающей онтологические и гносеологические пробле­ мы, в отличие от западной философии, а, в основном, общество­ ведческие, политические и гуманитарные, например: о судьбах отечества.

Шпет писал: «Философия есть знание о знании, как первич­ ное знание о вторичном, —философия есть всегда “первая фило­ софия”, — уже у Аристотеля “вторая” философия выступает в виде теоретического знания наук»*. Значение философии как «пер­ вой философии» пытается сохранить Шпет в противовес расхо­ жим философским мнениям и общепризнанным убеждениям. В этом смысле позиция Шпета является полемичной и имеет зна­ чение для сегодняшнего дня. Показательно, что, возрождая фи­ лософию начала XX века, наши современники проявили ин­ терес к философской публицистике, а не к фундаментальным работам по философии этого периода. Сам Шпет много сделал в том направлении, о котором он говорил. И то, что сегодня стал проявляться интерес к работам Шпета, — свидетельство определен­ ных сдвигов в современном культурно-историческом сознании. Нам представляется влияние философии Шпета очень плодотвор­ ным для русской философии. Далеко не все свои установки он сумел реализовать, но важна здесь сама направленность на раз­ работку фундаментальных проблем философии. Поэтому сегодня, на фоне увлечения мистикой и мифотворчеством, философские

* ШпетГ. Г. ОчеркразвитиярусскойфилософииIIШпетГ. Г. Сочинения. М., 1989. С. 12.

9 ШпетГ. Г. История как проблема логики. Критические и методологи­ ческие исследования. М., 2002. С. 845.

идеи Шпета приобретают все большую значимость в гуманитар­ ной области. Можно проиллюстрировать эту мысль словами Шпета: «У философии есть свои алхимии, астрологии и магии; черным налетом налегли они на нее; философия как знание име­ ет прямой обязанностью очистить себя от этой копоти и пока­ зать прямо и честно свои истинные цели и намерения»4.

Современная философия как продукт длительного развития демонстрирует сложность своих вопросов и решений. По мере развития философии все более сложными становились ее про­ блемы, понятия и подходы. Шпет блестяще владел диалектичес­ ким методом, умело им пользовался. Характер современных под­ ходов был вполне ему доступен. Особенностью его мышления была неоднозначность. Он никогда не ограничивался одним смыслом, но искал все новые и новые варианты и неочевидные возможности интерпретаций. Так, например, обстояло дело с понятием «научная философия». Необходимо, считает Шпет, стро­ го различать «философию как чистое знание» и «научную фило­ софию». Научная философия противоположна метафизике, или псевдофилософии. Научная философия несостоятельна, так как она либо использует частное знание как всеобщее, либо выхо­ дит за пределы наук и попадает в область фантазии или метафи­ зики. Однако метафизика не может быть научной. Анализ этих понятий приводит Шпета к выводу, что метафизика имеет право на существование, но не как «научное» знание, а как синоним «чистого знания». Такая философия имеет положительные задачи и является серединой между метафизикой и житейской мудрос­ тью. Также он анализирует такое сложное явление, как критицизм, или скептицизм. Очищающее значение критицизма очевидно: философы прошлого, например Д. Юм и И. Кант, широко испольг зовали критические подходы к устаревшей метафизике. Скепсис нельзя возводить в принцип, так как он приводит к убеждению, что познание бесплодно, а это, в конце концов, разрушает душу скептика. Такую философию Шпет называл негативной, в отли­ чие от философии как чистого, положительного знания. Нега­ тивная философия небезнадежна, так как она дает материал для позитивной философии. В своей ранней работе 1914 года «Яв­

* ШпетГ. Г. Мудрость или разум? // ШпетГ. Г. Философские этюды. М., 1994. С. 226.

ление и смысл» Шпет писал: «Только своеобразие философско­ го метода, вытекающее из сущности самой философии, вечное в ней да и нет, вечный диалог, часто переходящий в сложную драму со многими действующими лицами, мешает иногда разглядеть в истории философской мысли ее единство, преемственность, философскую традицию. Между тем именно в искании основ она всегда была и остается»5.

Шпет четко различает феноменизм и феноменологию. Пер­ вый скользит по поверхности явлений, не углубляясь в их суще­ ство, вторая — проникает в суть вещей, рассматривает основы бытия. Вот как говорил об этом сам Шпет: «Фактическому респективно противостоит эйдетическое»6. Анализируя эти разли­ чия, он подвергает критике тех философов, которые развешива­ ют концепты как картинки на гвоздиках, устанавливая четкий и незыблимый порядок между ними. Шпет отстаивает концепцию динамического развития бытия. Сознание обнаруживает пред­ мет познания в самом себе, так только мысль может познать мысль, но это предмет трансцендентальный и тождественный мысленному предмету. Шпет критически относится ко всяким попыткам вывести мысль из «переживаний», потому что пере­ живания упираются в эмпирический субъект и не гарантируют логичной связности. Это логическая интуиция, которая усматри­ вает сущность непосредственно, через собственную интенцию.

Шпет подчеркивает: «Не может быть в полном смысле основ­ ной философской наукой и онтология, если философия не мо­ жет быть “формальной" и “отвлеченной", “односторонней"»7. Мысль идеальна, как это подчеркивал еще Парменид, но в то же время материальна, то есть содержательна и конкретна. При этом сознание не субъективно, оно проходит мимо субъекта, а коллек­ тивно. И еще одно высказывание Шпета: «Не нужно, однако, пред­ ставлять дело так, как если бы “логика” была изобретена филосо­ фией ad hoc, только для проверки себя и для контроля. Значе­ ние логики несравненно шире и (более) принципиально. Она

5 Шпет Г. Г Явление и смысл // Шпет Г. Г. Мысль и Слово. Избранные труды. М., 2005. С. 36.

• ШпетГ. Г. Мудрость или разум? // ШпетГ. Г. Философские этюды. М., 1994. С 271.

7 Там же. С. 283.

накладывает такую сильную печать на все наше знание, что для нас слова: знание и логическое знание существенно оказывают­ ся синонимами. Это — совершенно понятно, раз мы признали, что “логический слой” налегает на все наше познание. Все со­ держание знания от этого мы видим только сквозь этот слой; оно не может, следовательно, как знание, иначе быть, как в необходимо присущих ему логических формах. И так как эти формы имеют собственную закономерность, то и все знание устанавливается нами по законам логики»8.

Все сказанное характеризует философскую методологию Шпета как рационализм. Об этом пишет М.К. Поливанов в пре­ дисловии «Густав Шпет» к книге «Философские этюды»: «Общая философская позиция Шпета может быть определена как рацио­ нализм, ищущий уразумения действительности в ее конкретной данности и полноте»9. «Роковая ошибка новой философии в том и состояла, что при общей склонности ее к логицированию и рационализированию она покидала реально данное, а на его мес­ то творила абстрактные схемы узкой рассудочности... Где все бытие сводится к логическому бытию, там софистика»10.

II

Шпет считает, что мировая культура направляется двумя по­ токами: восточным и европейским. Европейская культура имеет средиземноморское происхождение. Уже ее дохристианская эпо­ ха испытывала влияние восточной мысли. Но основа была своя, самостоятельная. Граница между европейской и восточной куль­ турой относительна, если мы рассмотрим историю за последние двадцать веков. Отделить одно от другого сложно. Вместе с тем, можно попытаться выделить элементы и стороны восточного влияния в европейской культуре.

Восток — это стихия «мудрости», сказок, сказаний и мифов. Ей чужда рефлексия: умственная жизнь — нечто чуждое для нее. Европейская культура началась с перехода к рефлексии как радос­

• Тамже. С. 297. 9 Там же. С. 6.

10 ШпетГ. Г. Один путьпсихологии и кудаон ведетНШпетГ. Г. Психоло­ гия социального бытия. М.; Воронеж, 1996. С. 45.