Массовая прозаическаялитература конца XVIII в.

Классицистическая, по преимуществу стихотворная, литература 30 —50х годов XVIII в. была достоянием сравнительно узкого круга образованных читателей, прежде всего немногочисленной дворянской интеллигенции. Между тем распространение грамотности вызвало потребность в книге у более широкой массы читателей, куда входили и малообразованные дворяне, и купцы, и мещане, и даже отдельные крестьяне. Воспитанные на народной сказке, на литературе типа повестей о Фроле Скобееве, Савве Грудцыне, «гисториях» петровского времени, они ждали от книги не поучений, не рассуждений о высоких государственных материях, а занимательности; ответом на их запросы стала литературная деятельность таких писателей-прозаиков, как, Ф. А. Эмин, M. Д. Чулков, В.А. Левшин, М. И. Попов, Н. Г. Курганов и рад других.

Бросается в глаза незавидное положение этих авторов в русском обществе. Это разночинцы, которым приходилось кормиться трудами рук своих. Каждый из них вынужден был обращаться к покровителям-меценатам. Их зависимое положение чувствуется и по смиренно-просительным посвящениям, которыми они начинали свои книги. Эмин посвящает роман «Непостоянная Фортуна, или Похождения Мирамонда» графу Г. Г. Орлову, Чулков первую часть своего «Пересмешника» — графу К. Е. Сиверсу. Писатели демократического лагеря настойчиво подчеркивают свою необеспеченность. «Вергалий и Гораций, — пишет Ф. А. Эмин, — сами о себе сказывали, что бедность научила их стихотворству... И я, хотя меж умных поставить себя не могу, однако, как бедность меня прижала, принялся к сему моему сочинению...»¹³⁶ Человеком «легче бездушного пуху» называет себя Чулков. «Господин читатель! — заявляет он в самом начале книги. — Прошу, чтобы Вы не старалися узнать меня, потому что я не из тех людей, которые стучат по городу четырьмя колесами».¹³⁷ В отличие от писателейклассицистов, культивировавших стихотворные жанры, эти авторы ориентировались на прозу — роман, сказку, повесть, которые вызывали осуждение у приверженцев классицизма. Так, например, Сумароков считал для себя верхом унижения сделаться сочинителем романов и в сердцах угрожал этим самой Екатерине II. «Не лишайте, государыня, — писал он ей, — меня оставшей охоты к театральному сочинению... Мне ли романы писать пристойно, а особливо во дни царствования премудрыя Екатерины, у которой, я чаю, ни единого романа во всей ее библиотеке не сыщется».¹³⁸ «Из романов в пуд весом спирту одного фунта не выйдет, — продолжает он свои издевки над ненавистным жанром в журнале «Трудолюбивая пчела», — Я исключаю «Телемака», «Дон Кихота» и еще самое малое число достойных романов».¹³⁹ «Телемака» Сумароков выделяет за его назидательный пафос, а в «Дон Кихоте» видит сатиру на романы. И все-таки, несмотря на яростные протесты Сумарокова и его единомышленников, романы находили широкий спрос у самой широкой публики. Переводная литература уже была представлена такими книгами, как повесть Вольтера «Задиг», роман Дефо «Молль Флендерс», «Похождения ЖильБлаза из Сантильяны» Лесажа, «Манон Леско» Прево и др. Наряду с иностранными появлялись и русские авторы с переводными и оригинальными произведениями. Среди них особенно известны были Ф. А. Эмин и его сын Н. Ф. Эмин.

Другим жанром, пользовавшимся еще более широким спросом, были сказки и сказочные сборники, тоже как переводные, так и оригинальные. Этот жанр решительно отвергался классицистами, чуждавшимися всего фантастического, развлекательного, простонародного. На первом месте стояли сборники «Тысячи и одной ночи». Так, Ф. Ф. Вигель, вспоминая свое детство, рассказывал о жене гарнизонного прапорщика, Василисе Тихоновне, которая пленялась «Тысячью и одной ночью», знала сказки наизусть и рассказывала их. Одним из вольных подражаний «Тысяче и одной ночи» был «Пересмешник» М. Д. Чулкова.

Третьим источником развлекательного чтения была многообразная рукописная литература, истоки которой начинались в конце XVII — начале XVIII в. В нее входили сатирические повести «О куре и лисице», «О попе Савве», «О шемякином суде», маленькие стихотворные повестушки («фацеции»), бытовые повести «О Фроле Скобееве», «О Карпе Сутулове», «О Савве Грудцыне». Часть из них проникала и в печатную литературу, например «Повесть о Фроле Скобееве».