№ 4. Эпштейн а. Тридцатилетняя война.

Изобретением огнестрельного оружия был вызван решительный переворот в военном деле. Появление пороха знаменовало гибель рыцарства. На полях сражений стали господствовать пехота, вооружённая огнестрельным оружием, регулярная конница и артиллерия. Все эти роды войска по своему вооружению и организации были разительно непохожи на современное войско.

Огромные литые пушки едва сдвигались усилиями многих коней или волов. Ядра летели на небольшое расстояние, и на противника оказывал воздействие не столько причинённый ему ущерб, сколько устрашающий грохот и дым, застилавший поле битвы. Громоздкие орудия не могли сопровождать пехоту в походе. Стремясь к созданию полевой артиллерии, шведский король Густав-Адольф ввёл в действие облегчённые, так называемые «кожаные пушки», утончённые металлические стволы которых во избежание перегрева снаружи охватывались плотным слоем кожи.

Наиболее распространённым оружием пехоты был мушкет, тяжёлое ружьё, кончавшееся у дула раструбом. Мушкет причинял своему хозяину-мушкетёру много неприятностей. Он был настолько тяжёлым, что дуло его при выстреле должно было покоиться на специальном приспособлении — «сошке», деревянной палке, сверху раздвоённой наподобие рогатки и втыкаемой острым концом в землю. Порох засыпался в дуло сверху и воспламенялся зажжённым фитилём. При ветре порох сдувался до воспламенения, в дождливую погоду он не загорался вовсе. Отдача при выстреле была очень сильной, а дальность стрельбы —незначительной. Операция заряжания тянулась томительно долго. Бесперебойность стрельбы обеспечивалась поэтому особым боевым порядком, — «караколе». Пока стреляла передняя шеренга, вторая заряжала мушкеты, затем обе шеренги менялись местами.

Позднее стали применять две смены стрелков по три шеренги в каждой. Выстрел одной смены производился одновременно: три шеренги палили залпом — одна лёжа, другая с колена, третья стоя. После этого место занимали три других шеренги воинов, успевших зарядить свои мушкеты. Всему этому противник часто успевал помешать, так как не ожидал, пока в него будут прицеливаться. Стрельба по движущейся цели подчас становилась невозможной. Ещё хуже было то, что мушкет никуда не годился в качестве оборонительного оружия. При натиске кавалерии некогда было заряжать мушкеты, и роль защитника стрелков брал на себя «пикинер» — пеший боец, вооружённый 18-футовой пикой. Когда сомкнутый строй пикинеров, образуя замкнутый квадрат, ощетинивался ежом, выставляя со всех сторон навстречу коннице лес копий, — такое построение оказывалось неприступным, но разрозненные пикинеры плохо орудовали своими длинными громоздкими пиками, а тяжесть этого оружия замедляла походное движение.

Многочисленные недостатки тогдашней пехоты и артиллерии ограничивали её применение, и поэтому главной ударной силой становилась кавалерия. Кавалерия XVII в. резко отличалась от рыцарской конницы. Средневековый рыцарь был воином-одиночкой, подвижной крепостью, самостоятельной боевой единицей. Новая кавалерия состояла из одинаково вооружённых всадников, сражающихся в определённом боевом порядке под командой своих начальников. (…)

Огнестрельное оружие сделало сражения более кровопролитными. Маршал Таванн замечал: «Прежде сражались 3—4 часа и из 500 человек не было 10 убитых. Теперь за час всё кончается!..»

Можно ли было от наёмников-рейтаров ждать отваги и самоотверженности? Опыт убеждал в том, что сражавшиеся под чужим знаменем и за чужие интересы рейтары отнюдь не склонны рисковать собой. Недаром тот же Таванн писал: «Капитан, который проскачет 15 шагов, не обращая внимания на своих солдат, рискует тем, что атакует противника в единственном числе и похоронит себя среди неприятелей...» О том же писал и другой автор: «Часто из 100 всадников едва 25 действительно дорвутся до неприятельского фронта, а заметив, что их никто не поддерживает, они, переломав свои копья, нанесут 2—3 удара мечом и повернут назад, если их ещё не успели сразить».

Полководцы конца XVI — начала XVII в. видели выход в том, чтобы решающая кавалерийская атака производилась не цепью, а глубокой колонной, с тем, чтобы задние ряды атакующих, напирая на передних бойцов, не давали им возможности остановиться, уйти в сторону или отступить.

При этом действовать пистолетом могли лишь находившиеся в переднем ряду атакующих, и, соответственно этому, создавался тот же порядок «караколирования», что и в пехоте. Первая шеренга, оказавшись перед противником, стреляла, затем сворачивала влево, открывая дорогу второй шеренге, которая, в свою очередь оказавшись перед противником, стреляла и, подобно первой, затем также сворачивала влево, уступая место третьей шеренге...

Уходившие влево бойцы, если они не оказывались подстреленными противником, объезжали строй своего эскадрона, на ходу перезаряжая пистолеты или заменяя их запасными, а затем, совершив круговой объезд, пристраивались в хвост собственной атакующей колонны.

Такой боевой порядок казался полководцам самым надёжным, так как они не доверяли своим бойцам и не считали наёмников способными вломиться в ряды врагов и, опрокинув их, в рукопашной схватке холодным оружием решить исход боя. Располагая наёмниками, всегда подозреваемыми в готовности к отступлению и бегству, полководцы считали наиболее целесообразным вести в атаку свои эскадроны не галопом и не широкой рысью, а лишь самым медленным аллюром, так как только при таком замедленном темпе атаки наиболее надёжным образом сохранялась связь между идущими вперёд шеренгами и тем самым предотвращалась опасность бегства или «отставания» отдельных шеренг. (…)

С тех пор как последовал коренной переворот в военном деле, основной фигурой вместо рыцаря стал наёмный солдат. Война требовала новых армий, которые в сравнении с современными армиями кажутся нам ничтожными, но которые людям XVII в. представлялись чудовищно большими. В XVII столетии численность армии редко превышала 40 тыс. человек, и только Валленштейн собрал почти 100-тысячную армию. Наёмная армия обходилась очень дорого. Подсчитано, что содержание пехотного полка в 3 тыс. человек обходилось в 540 тыс. гульденов в год — сумма по тому времени огромная.

В 1619 г . даже курфюрст Саксонский, финансы которого находились в более или менее благоприятном состоянии, оказался всё же не в состоянии оплачивать свою полуторатысячную армию. Чтобы составить сколько-нибудь значительное войско, приходилось делать займы. Когда католической лиге удалось получить 1200 тыс. гульденов взаймы у генуэзских купцов, это было сочтено за необычайную удачу.

Скудные финансы государей XVII в. и их потребность в значительной армии оказывались в неразрешимом противоречии. Из этого тупика тщетно искали выхода. Его усматривали прежде всего в отказе от постоянной армии. Действительно, в мирное время армии фактически не существовало. На пороге предстоящей войны генералам давали «поручения» набрать армию. Генералы давали такие же поручения полковникам, полковники — капитанам. Все эти офицеры на время превращались в вербовщиков, разъезжавших с места на место в поисках добровольцев, готовых стать в ряды их рот и батальонов.

Наспех собранная, не прошедшая длительного обучения армия была не всегда боеспособной. Она быстро таяла, не столько от боевых потерь, сколько от болезней и дезертирства. Люди, составлявшие эту наёмную армию, большей частью не знали, за что они должны сражаться, а потому не проявляли никакого героизма.

Даже вынужденный отказ от постоянной армии не избавлял тогдашних государей от безвыходных финансовых трудностей.