№ 13. Записка Екатерины II «о мерах к восстановлению во Франции королевского правительства» (1792 г.)

Дело французского короля есть дело всех государей.

Для Европы важно, чтобы Франция снова заняла положение, подобающее великому государству.

В настоящее время достаточно десяти тысяч человек войска, чтобы пройти во Францию от одного конца до другого.

Иметь такое войско, для этого нужно около полумиллиона денег, — сумма небольшая, которую можно достать в Генуе. Со временем Франция выплатила бы этот долг.

Кажется, что набрать это войско было бы всего удобнее в землях прирейнских, принадлежащих к епископствам Шпейерскому и Страсбургскому, или во владениях других угрожаемых князей. Пословица говорит, что будут деньги, будут и Швейцары. К набранному войску неминуемо присоединятся все оставившие родину французские дворяне, а, может быть, также и полки немецких государей. Посредством этого войска можно освободить Францию от разбойников, восстановить монархию или монарха, разогнать самозванцев, наказать злодеев, избавить государство от угнетения, тотчас же объявить прощение и забвение всем, изъявляющим покорность и признающим законного государя. — На первых порах, быть может, понадобится укрепленное место: самое незначительное послужило бы точкою опоры. Французское духовенство получит назад, что останется не распроданного его имущества, дворянство — свои права сословные, государственные области — то, чего они потребуют.

Нужна твердость относительно порядка и повиновения, а силу употреблять следует лишь в случае сопротивления. Коль скоро такие меры объявлены будут в Национальном собрании за оскорбление народа, — объявить, в свою очередь, что его действия, пагубные для государства, разрушающие монархию, противные законам и основаниям монархии, суть оскорбление божеского и человеческого величества. Такое объявление без затруднения будет подтверждено Парламентами. …

На первых порах кажется, что иностранные войска могут лучше подействовать, нежели природные французские. Однако многого можно ожидать и от многочисленного дворянства, которое сядет на коней и, со шпагою в руках, провозгласит себя Дружиною Короля, действующей для освобождения его и королевства, угнетенных, разоренных и ограбленных тиранами и разбойниками. Генералы примут над нею начальство по мере того, как она соберется. Такую Королевскую Дружину не следует распускать и на будущее время; кажется, что если бы она существовала прежде, то королевская власть не потерпела бы урона. Дело правое как нельзя больше; обстоятельства так важны, что сами собою воодушевляют к мужеству и усердию. …

Разумеется, что вышеизложенное еще неполно. Прежде всего следует обратить внимание на два важные обстоятельства. Во-первых, многие, по-видимому, желают уничтожения Парламентов, и можно уронить их, предлагая, чтобы тот или другой Парламент уполномочил кого-либо из выехавших принцев крови блюсти за безопасностью своей области, и действовать всевозможными, какие только знаете, средствами к освобождению королевского семейства от заточения, а королевства от анархии. Во-вторых, повсюду раздаются крики о свободе, противные восстановлению монархии. В обоих этих случаях не следует оставаться глухим к общему крику народа; но, с другой стороны, невозможно отрицать, что установление Парламентов одновременно с монархиею и составляет как бы ее существенную часть. Парламенты — это великий рычаг, могущий принести огромную пользу, когда умеют направлять его и мудро распорядиться его действиями. Так как очень многие фамилии и лица связаны по своему положению с Парламентами, то вот и средство образовать из них многочисленную партию для поддержки монархии. Ради той же причины и говорено было о восстановлении самостоятельности государственных областей. Желанию свободы можно также удовлетворить добрыми и мудрыми законами. …

Что касается до восстановления королевской власти, то мне кажется, что всего лучше было бы не уступать из нее, ни подымать ее больше, чем сколько потребуется благоразумием, отнюдь не слабостью. Следуя по пути среднему и умеренностью сопровождая меры сильные, может статься и удалось бы удовлетворить и подчинить все партии, тем более, что они утомлены и расстроены трехлетними раздорами и бедствиями. …

По-видимому, переворот неизбежен, так как дела не могут оставаться в таком положении, в какое они приведены. Переворот этот, без сомнения должен состоять ни в чем ином, как в восстановлении монархического правления, которое существует со времени прихода франков. Уравновешенные власти, каковы дворянства, духовенства и судебного сословия, не соединятся ли между собою вокруг вождей одушевленным желанием столь законным, столь справедливым, столь умеренным? Дворянство, духовенство, судьи, принцы, войска, неужели они не соединятся вновь для дела самого существенного, т. е. для освобождения короля и королевского семейства из рук парижской черни? Неужели это так трудно? Если нет, то стоит только уговориться в наиболее благоразумных и надежных способах. С тех пор, как стоит мир, порядок всегда торжествовал над беспорядком.

Нетрудно предвидеть, что тот, кто внесет во Францию порядок и послушание, тот возобладает над беспорядком; стало быть, порядок и дисциплина десятитысячной армии предпишут ей законы. Вступая во Францию, эта армия может содержаться денежными средствами, собираемыми с покорившихся областей; а что до кровопролития, то, конечно, крови прольется меньше, чем в последние три года. Пример Бельгии засвидетельствовал, каково бывает сопротивление анархии. Из всех сопротивлений анархическое, конечно, слабейшее. Национальное собрание само почитает обязанностью возмущаться, как скоро общественные дела в опасности; поэтому ни один Француз не откажется присоединиться к вождю, стоящему за самое справедливое дело, так как семейство королевское заключено в темницу, а королевство французское близко к совершенному распадению. Никогда не было опасности более грозной и очевидной.

В манифестах непременно нужно провозгласить с решимостью: что так называемое Национальное Собрание превысило полномочия, данные ему его доверителями, которые предписывали своим депутатам сохранять монархическое правление; что вместо того, чтобы держаться мудрых и полезных предписаний, составленных в провинциях, выборные самовольно и в противность выбиравшим их, объявили себя бессменным Национальным Собранием; что все их действия имеют целью уничтожить монархический образ правления, установленный во Франции уже тысячу лет; что они дерзают даже помышлять об отмене христианской религии, и для того приступили к изменениям в обрядах римско-католического закона, установленных вселенскими соборами; что на месте древнего правительства, даровавшего Франции блеск и твердость, страшные для ее завистников, они предают государство разрушительной анархии; что само Национальное Собрание поступает по внушению разбойников, коими наполнен Париж; что, заключив короля своего в темницу, они насильно заставляют его соглашаться на все, что им угодно, действуя смутою и мятежом…

Изо всего вышесказанного следует, что отнюдь не имеется в виду нанести ущерб разумной свободе отдельных лиц, а только уничтожить правительство, несовместимое с существованием большого государства в виде республики, тем паче, что оно противоречит желаниям народа, выраженным в наказах, где говорится об охранении монархического правления и римско-католической религии.

Конечно, самое трудное дело — это достигнуть освобождения короля и королевского семейства. Ужас берет, когда об этом станешь думать. При вступлении упомянутых войск во Францию, опаснейшим местом, по всему вероятию, будет столица; напрасно было бы ожидать благоразумия от этого преступного города. Он образумится последний.

Тем не менее, есть довольно вероятности, что из опасения усилить сторону принцев, станут обходиться лучше прежнего с королем, королевою и дофином. Как именно произвести освобождение, это можно определить только на самом месте. Способов представляется несколько: 1) благоразумием или мудростью, 2) переговорами, 3) открытою силою, 4) внезапностью, 5) случайно. Конечно, по отношению к особам столь любезным и дорогим надлежит предпочесть способ, наиболее надежный. Как скоро принцы открытою силою пойдут во Францию, тотчас произойдет раздвоение и, может, даже прямая междоусобная война. Станут упрекать, но ведь, в сущности, она уже и без того идет во всех частях государства. Мир и тишина должны возродиться из провинций; своим согласием они вынудят столицу пристать к их мнению. …

В деле этом — скажу еще — есть, кажется, одно общее начало, коего необходимо держаться. Я разумею крайнюю осторожность относительно легкомыслия, ветрености и природной нескромности французского народа, усилившихся в это несчастное время. Но с ними легко сладить, лишь только им не поддаваться, ибо, конечно, управление большими делами несовместимо с легкими эпиграммами, болтливостью и безрассудством.

По всем известиям нет двух французов, из наиболее желающих восстановления монархии, которые бы согласны были между собой во мнениях. Посему придумали, что нужно бы составить акт, который послужил бы им точкою соединения. Подписавшиеся под этим актом соединения согласятся: 1) поддерживать римско-католическую религию в ее неприкосновенности, 2) хранить верность королю, 3) освободить его, 4) восстановить правительство по единодушному желанию народа, выраженному в областных наказах, следовательно, в поддержании трех сословий касательно их сущности, собственности и безопасности, 5) всякую другую присягу объявить недействительною, 6) оказывать повиновение главе союза как центру разрозненных волей, 7) стараться о восстановлении мира и общественного спокойствия, 8) хранить порядок и военную дисциплину. В этот формальный и единственный акт, предлагаемый для подписания, не следует вносить таких статей, по отношению к которым трудно достигнуть соглашения, но никто не может быть допущен в службу короля или принцев, не обязавшись честью соблюдать постановлений акта. …

Все вышеописанное внушено намерениями самыми правдивыми, самыми искренними и самыми чистыми. Мысли могут быть несовершенны, но они вызваны полным желанием торжества благому и справедливому делу.