1900-Е годы

Литература и первая русская революция. Самые важные исторические события 1900-х годов — русско-японская война и последовавшая за ней революция 1905-1907 гг. Ее влияние сказывается на всех событиях культурной жизни этого времени. Очень важно, что, благодаря царскому манифесту 17 октября 1905 г. Россия получает невиданную доселе свободу слова и печати: периодика и художественные издания освобождаются от предварительной цензуры, один за другим возникают новые журналы (в том числе множество сатирических), газеты, альманахи. Литература реагирует на революционные катаклизмы многообразно. Во-первых, появляются прямые отражения происходящего в художественных произведениях: роман М. Горького “Мать”, рассказы Леонида Андреева “Губернатор”, “Рассказ о семи повешенных”, стихи Н. Минского “Гимн рабочих”, А. Блока “Митинг”, “Все ли спокойно в народе?..”, “Политические сказочки” Ф. Сологуба. Почти все русские писатели поначалу отнеслись к революционным событиям с единодушным сочувствием, сотрудничали в радикальной прессе, даже в большевистской легальной газете “Новая жизнь”. И лишь позднее пришло понимание, что революция почти не затронула широкие народные массы или что народные выступления могли носить характер бессмысленных разрушений, самосудов, а то и черносотенных погромов.

Но, кроме прямых отражений революционных событий в литературе, были и более сложные, опосредованные воздействия революции на литературу. Русская революция сделала особенно очевидным, что основа и природного, и исторического национального бытия — стихия, не подчиняющаяся законам рассудка и логики. Отсюда — важнейшая роль мотивов огня, пожара, метели, ветра в поэзии этого времени (сборник “Будем как Солнце” К. Бальмонта, стихотворные циклы “Снежная Маска” и “Заклятие огнем и мраком” Блока, “симфония” Андрея Белого “Кубок метелей”). Революция заставила писателей задуматься о глубинных законах русской истории (романы Д. Мережковского “Петр и Алексей”, “14 декабря”, “Александр I”, цикл Блока “На поле Куликовом”), вновь обратиться к изучению русского фольклора — ключа к пониманию национального характера (сборники Сергея Городецкого “Ярь” и “Перун”, сборник Алексея Ремизова “Посолонь” и др.).

Еще важнее, что приближение революционных катаклизмов осмыслялось многими художниками этого времени как знак апокалиптических, эсхатологических событий: революция представлялась прежде всего как “революция духа”, как будущее радикальное обновление не только социального, но и вселенского бытия. Это мироощущение влекло за собой новое отношение к жизни и искусству. Вместо характерного для 1890-х годов ухода от грубой и жестокой жизни в Красоту, в искусство, художники 1900-х годов стремятся активно воздействовать на жизнь, перенести законы художественного творчества на творчество жизни в целом.

Крестьянские поэты в литературе 1910-х гг.. Еще в годы первой русской революции интеллигенция потянулась к сектантам, видя в них воплощение подлинного народного религиозного сознания. В конце 1900-х – 1910-е гг. начался встречный процесс. В 1908-1909 г. появляется ряд «народных» газет и журналов в провинции, в частности, в Ростове-на-Дону, Царицыне (ж. «Пойдем за ним», «К свету», «Слушай, земля!»). Большей частью эти периодические органы оказались в руках сектантских лидеров. Один из них, поэт и публицист Иона Брихничев, в 1912 г. сначала стал выпускать в Москве газету «Новая земля», а затем, когда ее закрыли, - журнал «Новое вино». К сотрудничеству в этих журналах и газетах они стремились привлечь известных писателей – Горького, Мережковского, Блока. Брюсова и др.

В столицах появились «люди из народа», желающие, с одной стороны, сыграть роль новых вероучителей, с другой – утвердиться в современной литературе в качестве признанных писателей и поэтов. Среди них наиболее заметны фигуры Н.А. Клюева, Пимена Карпова, Михаила Сивачева, позднее – С.А. Есенина. Обычно появление «человека из народа» начиналось с его писем известным писателям, где содержался рассказ о жизни писавшего (с непременным рассказом о нищете, трудном самообразовании, участии в революционном движении, преследованиях со стороны помещика или полиции). Непременно указывались старообрядческие корни или говорилось о связи с той или иной сектой. Далее следовали поучения интеллигенту от лица неведомого ему народа (скажем, раздарить все, отказаться от собственности, от интеллигентской жизни и «пойти за плугом», жить физическим трудом), а затем – просьбы помочь напечатать их литературные опыты или выступить в печати с рецензией на уже опубликованные произведения.

Зачастую их биографии оказывались в значительной степени мистифицированными. Таковы биографии Н. Клюева, С. Есенина, П. Карпова. По тонкому наблюдению М.Л. Гаспарова, тип скромной биографии писателя-самоучки, вроде И. Белоусова или С. Дрожжина, мало кого мог заинтересовать. «Притязательные же Клюев и Есенин прежде всего высматривали в модернистской литературе ее представление о поэтах из народа, а потом выступали, старательно вписываясь в ожидаемый образ, и делали громкую литературную карьеру»⁴. Так, Клюев, поначалу вступивший в переписку с Блоком, Ремизовым и Мережковским, называл себя крестьянином-сектантом Олонецкой губернии, выступал как бы от имени всего народа, предрекал будущее его освобождение от духовного рабства. В то же время Клюев обвинял интеллигенцию, людей «не нуждающихся и ученых», в их чуждости природе и физическому труду. Его первую книгу – «Сосен перезвон» - приветствовали Городецкий и Гумилев, его высоко оценили Блок и Иванов-Разумник. Приехав в Петербург, Клюев появлялся в салонах в крестьянской одежде, говорил, подчеркнуто «окая» и стремился убедить слушателей в том, что ему доподлинно известны нужды и чаяния народных низов, что его песни – это, в сущности, сектантские песнопения и т.п.

Между тем, как показываются современные разыскания, в частности, К.М. Азадовского, Клюев был по рождению приписан к крестьянскому сословию, но крестьянским трудом ни он сам, ни даже его родители не занимались: отец был сидельцем в винной лавке, все дети, в том числе он сам, учились в гимназии в Вытегре, сестра учительствовала, брат служил телеграфистом: фактически семья приближалась к сельской интеллигенции.

Столь же «стилизованной» является биография Пимена Карпова, автора романа «Пламень», на который в 1913 г. откликнулся А. Блок. Так, он сообщил, что происходит из старообрядческой семьи, а позднейшие разыскания показали, что это было не так. Даже дату своего рождения он в разных автобиографиях неоднократно варьировал. Он указывал на ряд журналов, в которых публиковались его первые опыты, но после фронтального просмотра этих журналов выяснилось, что попал он в них гораздо позднее, уже по рекомендации известных писателей. Мистификацией оказался и якобы выпущенный из печати сборник стихов «Знойная лилия» - такого сборника просто не существовало в природе (он постоянно указывал разные годы его публикации).

Такой же мистифицированной была и биография Есенина, с которой он явился в Петербург. Он нанес визит Мережковским, Блоку, Сологубу, неизменно выдавая себя за крестьянина «от сохи», - после того, как успел не только закончить учительскую школу, но и два года проучиться в университете Шанявского у П. Сакулина, Ю. Айхенвальда и других столь же знаменитых филологов. При этом он работал в издательстве Сытина подчитчиком – корректором, а вовсе не рабочим. Достаточно взглянуть на его до-петербургские фотографии: хорошие костюмы, бархатный сюртук, шляпа, галстук-бабочка. Ясно, что никаких поддевок и валенок он в Москве не носил. Блок угадал поэтическое дарование, но сам заниматься его ангажированием не стал и сразу же отправил его к Городецкому. А. Мариенгоф в воспоминаниях о Есенине («Роман без вранья») приводит выразительный рассказ самого поэта о его втором, разыгранном дебюте в литературе: «Тут, брат, дело надо было вести хитро. Пусть, думаю, каждый считает: Я его в русскую литературу ввел. Им приятно, а мне наплевать. Городецкий ввел? – Ввел. Клюев ввел? – Ввел. Сологуб с Чеботаревской ввели? – Ввели. Одним словом: и Мережковский с Гиппиусихой, и Блок, и Рюрик Ивнев… <…> Сам же я скромного, можно сказать, скромнее. От каждой похвалы краснею, как девушка, и в глаза никому от робости не гляжу. Потеха!».

Известно, что после визита к С.М. Городецкому Есенин стал выступать вместе с ним и Клюевым на авторских поэтических вечерах общества «Краса» с чтением своих стихов и пением частушек и народных песен под гармошку. На этих вечерах они неизменно появлялись в крестьянской одежде: сапоги, яркие рубахи, поддевки. Театральность этих вечеров особенно хорошо понимали те, кто сам пришел в литературу из «кухаркиных детей». Так, Федор Сологуб ядовито спрашивал у устроителей вечера: «Лапти-то <…> напрокат брали?». Любопытно, что многие вспоминали об «оканье» Есенина, хотя он был родом из Рязанской губернии, где «якали» («оканье» и «яканье» несовместимы). Действительно ли Есенин в своем «поэтическом театре» доходил даже до речевой маски, подражая Клюеву (тот был северянин и окал вполне натурально), или это какие-то аберрации мемуаристов, уже не выяснить.

В этом «пришествии мужика» в литературу в 1910-е гг. была одна черта, радикально отличающая это поколение от прежних «самоучек» 19 века (Кольцова, Сурикова, Дрожжина, Никитина). Те всячески пытались учиться у образованных людей и видели в интеллигенции свою опору и защиту, своих старших учителей и единомышленников. Новое поколение, напротив, претендовало именно на духовное руководство (Карпов даже заявлял: «Я не нахожу нужным учиться в школах. Я сам себя учу») и в то же время не скрывало своей анти-интеллигентской настроенности. На некоторое время стало нарицательным имя Михаила Сивачева («сивачевщина»), выпустившего в 1910 г. роман «Прокрустово ложе. Записки литературного Макара», где, устами своих героев – людей из народа, тщетно рвущихся из низов, - обличал высокомерие и недоброжелательность интеллигенции, называя и конкретные имена (к интеллигентам попал даже М. Горький, отказавший Сивачеву в поддержке). К. Чуковский в статье «Мы и они» (1911) иронизировал: «Стоит только «человеку из народа» дорваться до пера и чернильницы, как он непременно, фатально выведет на клочке бумаги: «Интеллигенту анафема!» - и часто с такою экспрессией, точно удар кулака».