6.5. Озарение
При всей биологической неэффективности была у сапиенсов одна замечательная особенность. У них существовало фактически две разные модели поведения: одна для волчьего стада, вторая – для стада таких же сапиенсов. В разные моменты своей жизни сапиенс выглядел очень по-разному. Когда он был волком, все его повадки соответствовали хищнику, кровожадному и беспощадному99. Когда он был гоминидом, камень в его руке вовсе не был камнем за пазухой, по травоядности он ничем не отличался от коровы. Переход от одной модели к другой («перевоплощение из гоминида в волка и обратно») обеспечивался работой префронтальных долей коры мозга (функционированием модели среды). Появление некоторых сигналов в среде, связанных с волками, преобразовывало сапиенса в хищника, появление других сигналов (связанных с такими же, как они) «возвращало им гоминидный облик».
Соответствие между моделями поведения и моделями сигналов среды (в модели среды) задавалось в ходе эволюции – при смене поколений каждое следующее усложняло модель поведения, начинало более адекватно реагировать на сигналы для модели среды. Момент «озверения» и «успокоения» у сапиенса всё более тесно связывался с определёнными взаимодействиями волков между собойи, соответственно,других сапиенсов между собой.
Каждая из моделей поведения, осуществляемая постоянно, в исполнении сапиенсов была весьма неэффективна. Поочерёдное использование этих моделей в адекватной ситуации, при взаимодействии с волками и себе подобными соответственно, значительно снижало неэффективность. Хотя она и оставалась неэффективностью: сапиенс заведомо проигрывал соревнование с волками и неандертальцами. Любые эволюционные попытки более тонко моделировать среду, более точно определять момент включения и выключения моделей поведения были обречены на провал. Как бы точно сапиенс не начинал осуществление модели, его поведение рядом с поведением «хозяев жизни» было недостаточно эффективным.
Подчеркнём ещё раз – такими особенностями на протяжении всей эволюции биосферы обладал один-единственный биологический вид (почему – см. всё предыдущее). Громоздкость конструкции, созданной для повышения эффективности поведения, лишь усугубляла бесполезность попыток это сделать.
Но система эта создавала одну возможность, уникальную для всей биологической эволюции. Эта возможность отнюдь не вытекает из хода эволюции. Наоборот, она нарушает этот ход. Она оказывается противоположной всем вариантам, существовавшим в эволюции. Хотя, конечно, сейчас, когда эта возможность реализовалась, она представляется вполне естественной. На первый взгляд, даже неясно, в чём её противозаконность. Однако тщательный анализ позволяет предположить, что до этого она ни разу не реализовывалась. Отсюда вытекает, что до этого её просто не существовало. Законный вопрос: откуда она тогда взялась? – можно оставить без ответа. Такой ответ ничего не добавит к нашему обсуждению, но может отвлечь в сторону от центральной проблемы.
Эта возможность заключалась в следующем: использовать волчью модель поведения, когда рядомне было волков.
Сделать это можно было одним-единственным способом. Во время совместной охоты с волками в тот момент, когда они прекратилипреследование добычи100,продолжать преследование. В этой ситуации сапиенс превращался из падальщика (пусть даже сопровождающего хищника) в охотника. С точки зрения обыденного здравого смысла, такое превращение не требует особых усилий. Но в экологии такие фокусы невозможны. Они требуют нереальных физиологических процессов.
Для этого необходимо было не переключать модель поведения при исчезновении сигнала в среде (волки исчезли, а осуществление волчьей модели продолжается). Это, в свою очередь, требовалоизменить взаимосвязь между моделью среды и моделью поведения. Причём это изменение должно было произойти не при смене поколений (как это было до сих пор), а немедленно, сейчас. Это требовало на какое-то время (довольно небольшое) «отключить» префронтальные доли мозга, чтобы «включить» их снова, но уже с другими связями. Однако этого маленького промежутка времени уже было достаточно, чтобы резкая активация миндалевидных ядер, «вырвавшихся на свободу» из-под гнёта префронтальных долей коры, запустила необратимые процессы и привела к гибели организма.
Ситуация критическая в крайней степени: жизнь и смерть зависят от того, чтобы удержать миндалевидные ядра от возбуждения, пока префронтальные доли внутри себя что-то изменят. Никакие физиологические процессы сделать этого не могут – а значит, это выше сил любого животного.
Вот тут-то оно и произошло.
Некоему сапиенсу однажды удалось ПЕРЕЖИТЬэтот смертоносный момент. ТакоеПЕРЕЖИВАНИЕстало особым процессом, которого не существовало до этого в эволюции, и нет у сегодняшних животных. Этот процесс невозможно отнести к физиологическим – он антифизиологичен по своей природе.
Переживание было проявлением особой активности, которая до этого во Вселенной никак не проявлялась, поскольку в ней не было необходимости. Эта АКТИВНОСТЬобозначается терминомПСИХИЧЕСКАЯ.
Именно в момент возникновения психической активности во Вселенной появляется ЧЕЛОВЕК.
