1.2. «Отставание» теорий мо в осмыслении глобальных политических тенденций

Теоретические позиции политического реализма относительно глобальных перемен подвергаются серьезной критике. Вопреки постулату классического подхода об автономности международной политики по отношению к внутриполитической жизни все более широкое распространение получает противоположная точка зрения. Парадокс состоит в том, что, как справедливо отмечают некоторые авторы, исследования, проводимые на ее основе, зачастую не проясняют изучаемого предмета, а еще больше затемняют его. Это касается прежде всего явно поспешного вывода об исчезновении границ между внутренней и внешней политикой. Несмотря на длительное господство политического реализма в исследовании международных отношений, теоретические усилия, направленные на поиски взаимосвязи между внутри- и внешнеполитическими факторами в политике государства, имеют давнюю традицию. Так, например, стало уже общим местом положение о поиске государем внешнего врага для разрешения внутренних проблем. Теоретические изыскания, опиравшиеся на это положение, были, как правило, обречены на успех. Тем более удивительным и впечатляющим является вывод П. Джеймса и А. Христуласа: проанализировав наиболее крупные эмпирические исследования за последние 30 лет, посвященные анализу соотношения между внутренним и внешним конфликтами, они не обнаружили убедительных подтверждений указанного положения. Данный результат важен не только тем, что демонстрирует существование различий между внутренней и внешней политикой, их относительную автономность по отношению друг к другу, но и тем, что заставляет усомниться в обоснованности любых априорных детерминистских схем в исследовании политических процессов.

Критическое отношение к детерминизму сегодня нередко отождествляется с постмодернизмом, который интерпретируется как глубокий тупик в изучении международных отношений по причине своего безграничного релятивизма, приверженности тезису о безраздельном господстве случайности и деструктивных тенденций. Между тем, уже упоминавшаяся выше работа Дж. Розенау несет на себе явный отпечаток постмодернизма (несмотря на то, что ее автор решительно заявляет о важной роли индивидов в эволюции постмеждународных отношений), хотя автор и настаивает на том, что «проблемы, для разрешения которых мы применяем наши знания, неслучайны по происхождению» (Розенау). В свою очередь П. Аллан, напротив, считает индивида источником «абсолютной случайности» в мировой политике и полагает, что именно случайность, а не иллюзорный основополагающий порядок становится лучшим инструментом ее объяснения. Это означает, в частности, что ни одна из глобальных тенденций не может рассматриваться как закономерная или как предопределенная: сомнению может быть подвергнута любая из них, так же как любая сопровождается контртенденциями.

Так, например, и демократизация, и упадок роли государства в мировой политике, занимающие столь значительное место в работах представителей транснационализма, далеко не столь очевидны и необратимы, как это нередко в них представляется. «Национальные государства, - пишет, например, Н. Элиас, - уже передали наднациональным структурам функцию обеспечения физической безопасности своих граждан и, следовательно, не являются больше единицами выживания» (Элиас).

Подобные утверждения в свете убежденности их автора в том, что «любая социальная эволюция подчинена необходимости» (Элиас), выглядят не только как изгнание всякой случайности из теории, но и как уверенность в необратимости наблюдаемых сегодня глобальных тенденций. Однако в действительности уменьшение роли государств в мировой политике оценить довольно трудно. Во всяком случае, как верно замечает Г. Девен, многие авторы блестяще доказывают противоположное: с их точки зрения, в долгосрочной исторической перспективе современное состояние международных взаимодействий не может рассматриваться как показательное и в глобальном плане свидетельствует, скорее, о консолидации национально-государственного суверенитета. Действительно, «всемирный триумф капитализма» (Литтл) и победа рыночных идеалов не спешат проявиться в повсеместном торжестве демократии. Как показывают, например, исследования процессов миграции в современном мире, изменения в международной системе в связи с созданием зон свободного обмена, общих рынков и политических союзов влекут за собой переход государств к более жесткой политике в данном вопросе - политике, направленной на сдерживание потоков беженцев и создание барьеров на пути эмиграции. Так, страны с развитой демократией, входящие в Шенгенское пространство, вместо столь необходимой сегодня политики новой международной солидарности проводят принудительную политику по отношению к беженцам и иммигрантам: «Государство сопротивляется изменениям, отказываясь актуализировать понятия границы, суверенитета и гражданства» (Перрас). Европейское сообщество не только испытывает «дефицит демократии», но и порождает интеллектуальные споры в эпоху нового оживления демократии, что является предвестником куда более серьезного общественного конфликта, связанного с высокой мобильностью экономических ресурсов и усилением транснациональных потоков миграции.

Далеко не бесспорен и тезис о преодолевающем национальные границы процессе становления самоидентификации индивида в рамках всего человечества. Как показывает Ж. Эрман, в нынешний переходный период речь идет скорее о формировании глобального плюриномичного пространства, в котором индивид разрывается между отмирающей местной и распадающейся глобальной идентификациями, между националистическим отчуждением и космополитической аномией. Поэтому необратимое движение глобализации, окончательно устанавливающее космополитический характер индивида, выглядит весьма проблематичным.

Что же касается проблемы безопасности, то и здесь теория явно не поспевает за происходящими в мире глобальными переменами. В целом в этой области сегодня уже является очевидным и общепризнанным то, что стратегические исследования - как находящееся под влиянием политического реализма теоретическое направление, содержанием которого является изучение вооруженных конфликтов и кризисов, - уже не могут существовать автономно, концентрируясь исключительно на военных аспектах безопасности, они должны как можно более тесно увязываться с анализом всей совокупности международных отношений. Но если все эти отношения изучаются лишь под углом зрения безопасности, возникает вопрос, не чреват ли такой подход опасностью «гегемонии стратегических исследований» или же, наоборот, утратой самого предмета исследования.

Транснационалисты справедливо настаивают на необходимости «открыть» изучение безопасности, расширить его поле, включив в него анализ невоенных аспектов проблемы: «Доминирование силовых теорий национальной безопасности не способствует плодотворному анализу проблем экономической и экологической взаимозависимостей, - пишут Дж. Най и Р. Кохэн. - В своей традиционной трактовке безопасность явно не является тем главным вопросом, с которым сталкиваются правительства» (Кохэн, Най). Учет этого обстоятельства предполагает концептуальное переосмысление и переформулирование парадигм исследования проблемы безопасности, оказавшихся неадекватными новой ситуации, возникшей после окончания холодной войны. Анализ экономических, социальных, экологических, или социокультурных аспектов безопасности требует прежде всего преодоления классического разделения между «high politics» и «low politics». Однако современное состояние исследования проблем безопасности не дает оснований для оптимизма в этом отношении: здесь по-прежнему наблюдается доминирование «силовых» и геополитических подходов, недооценка негативной роли транснациональных и субнациональных факторов как источников или генераторов конфликтов.

Наконец, в современных условиях глобальная тенденция демократизации действительно создает возможности построения системы коллективной международной безопасности, подтверждая тем самым аналогичный тезис траснационалистов. Однако на практике, как показывают аналитические исследования, этому противостоит ревностное отстаивание государствами своего национального суверенитета, оценка ими как агрессии всякого вмешательства в их внутренние дела, опора на национальные интересы, а не на абстрактные принципы общечеловеческой нравственности и даже не на международно-правовые нормы.

Таким образом, крупномасштабные политические перемены плохо поддаются адекватному описанию языком наиболее авторитетных теорий международных отношений, ни одна из которых не может поэтому претендовать на роль теоретической базы долгосрочного прогнозирования и планирования политической деятельности. Следует признать и безуспешность попыток создания новых парадигм - о наступлении новой эры во взаимодействии между государствами и их союзами, в котором баланс сил уступает место «балансу интересов»; о «конце истории», когда ценности и идеалы Запада будут восприняты всем остальным человечеством, и многообразие мира вступит в стадию своего исчезновения; о «всемирном триумфе капитализма», ставшего идеологией и практикой современного развития; о «столкновении цивилизаций», которое приходит на смену противоборству между капитализмом и социализмом (в другой терминологии,

между свободным миром и тоталитаризмом), или же, наконец, о необходимости «транссистемного» подхода к исследованию глобальных политических проблем (в частности, проблемы международной безопасности).

Разумеется, признание неадекватности современных теорий новым политическим реалиям не означает признания их полной несостоятельности, равно как оно не означает и согласия с постмодернистскими выводами о полном исчезновении всякой преемственности между прошлым, настоящим и будущим. Вместе с тем в обстановке переходного периода, когда происходит процесс «реидентификации» самого исследуемого объекта и его теоретическое переосмысление, наблюдается достаточно очевидное разочарование в теории(ях) международных отношений и возрастание интереса к их анализу в терминах и методами социологической науки.