Налоговые споры
Наличие дебиторской задолженности не говорит о платежеспособности должника
Если у судебных приставов на исполнении находятся производства, по которым взыскателем выступает предприятие-должник, то это не значит, что предприятие располагает денежными средствами. Невозможно определить, когда эти денежные средства будут взысканы. Само по себе наличие дебиторской задолженности не говорит о платежеспособности должника.
Налоговая инспекция провела выездную проверку предприятия по налогам и сборам и привлекла его к ответственности за совершение правонарушения. Она вынесла решение о взыскании задолженности за счет имущества предприятия. Тем не менее судебный пристав-исполнитель отказал в возбуждении исполнительного производства, так как в отношении должника введена процедура ликвидации. Инспекция направила в адрес ликвидационной комиссии письма с просьбой включить в реестр требований задолженность по налогам и погасить ее за счет имущества. Председатель ликвидационной комиссии отказал инспекции и указал, что у предприятия нет ни имущества, ни денежных средств. Тогда налоговый орган обратился в суд с иском о взыскании задолженности по налогам и пени в порядке субсидиарной ответственности с собственника имущества — муниципального образования. Также инспекции стало известно о том, что на исполнении у судебных приставов находится ряд дел, взыскателем по которым проходит предприятие. Однако суды отклонили довод инспекции о том, что на основании этого факта предприятие обладает денежными средствами. Рассмотрев материалы дела, они указали, что налогоплательщик должен самостоятельно исполнить обязанность по уплате налога (п. 1 ст. 45 НК РФ). Ликвидационная комиссия должна погасить задолженность по налогам и сборам за счет денежных средств предприятия, в том числе полученных от реализации его имущества. Если этих денежных средств недостаточно, то оставшуюся задолженность по налогам и сборам должны погасить учредители предприятия (п. п. 1, 2 ст. 49 НК РФ). Суд подчеркнул, что муниципальные образования несут субсидиарную ответственность по обязательствам своих казенных предприятий при недостаточности их имущества (п. 3 ст. 7 Федерального закона от 14.02.2002 № 161- ФЗ «О государственных и муниципальных унитарных предприятиях»). Правом на привлечение к субсидиарной ответственности собственника имущества обладают кредиторы, которые заявили ликвидационной комиссии свои требования до ликвидации предприятия (ст. 64 ГК РФ). Таким образом, суды удовлетворили требования инспекции частично и взыскали в доход бюджета с муниципального образования задолженность по налогам в порядке субсидиарной ответственности.
Источник: постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 05.02.2014 по делу № А45-637/2013.
НОВОСТИ
Прецедент месяца
Президиум ВАС РФ разъяснил, что для всех случаев строительства с предварительным согласованием места размещения объектов установлен предельный размер арендной платы ( постановление от 17.12.2013 по делу № А47-11260/2012 ).
Суть дела
Между обществом и министерством природных ресурсов был заключен договор аренды земельного участка. Министерство предоставило земельный участок обществу на основании распоряжения, без торгов, под строительство административного здания. Государственная собственность на этот участок не была разграничена. Позже стороны расторгли договор из-за выкупа земельного участка обществом. В соглашении о расторжении стороны указали, что общество обязано выплачивать арендную плату до даты государственной регистрации перехода права собственности на участок. Однако за обществом образовался долг по арендной плате. Министерство направило в адрес общества претензии, но общество оставило их без ответа. Тогда министерство обратилось в суд. Общество в свою очередь заявило встречное исковое требование об уплате неосновательного обогащения.
Позиция суда первой инстанции: размер арендной платы можно определять на основании рыночной оценки
Суд удовлетворил иск министерства и отказал обществу в удовлетворении встречных исковых требований. Закон устанавливает две формы платы за землю: земельный налог и арендную плату. Собственник уплачивает земельный налог с момента госрегистрации права собственности, а до этого момента вносит арендную плату ( ст. 65 ЗК РФ ). На момент заключения договора аренды, размер оплаты был определен на основании рыночной оценки. Суд не принял во внимание довод общества о том, что такое установление оплаты необоснованно. Он указал, что встречные исковые требования общества направлены на изменение условий договора, которым установлен механизм определения размера арендной платы и который расторгнут по соглашению сторон. Размер арендной платы при аренде земельных участков, находящихся в собственности РФ и расположенных на территории РФ, может определяться на основании рыночной стоимости таких участков ( п. 2 постановления Правительства РФ от 16.07.2009 № 582 «Об основных принципах определения арендной платы при аренде земельных участков, находящихся в государственной или муниципальной собственности, и о правилах определения размера арендной платы, а также порядка, условий и сроков внесения арендной платы за земли, находящиеся в собственности Российской Федерации»; далее — Постановление № 582). Из-за того, что общество не исполнило обязательства по уплате арендной платы и не предоставило доказательств обратного, суд признал обоснованными требования министерства об уплате просрочки по арендной плате и взыскании пеней за просрочку платежа.
Позиция апелляции и кассации: при исполнении договорного условия можно изменять цену договора
Апелляционный и кассационный суды поддержали позицию суда первой инстанции и оставили жалобу общества без удовлетворения. Они указали, что стороны закрепили в договоре условие, согласно которому размер арендной платы должен ежегодно изменяться путем корректировки на индекс инфляции. В этом случае оплата должна производиться на основании дополнительных соглашений к договору аренды. Арендная плата может быть согласована сторонами в договоре путем указания на порядок ее определения ( п. 2 ст. 614 ГК РФ ). Порядок определения размера арендной платы, а также порядок, условия и сроки внесения арендной платы за использование земельных участков, государственная собственность на которые не разграничена, устанавливаются органами государственной власти субъектов РФ ( п. 10 ст. 3 Федерального закона от 25.10.2011 № 137-ФЗ «О введении в действие Земельного кодекса Российской Федерации»). В договоре первоначальный размер арендной платы был определен по результатам рыночной оценки, на основании отчета независимого оценщика. В течение спорного периода он изменялся на основании заключенных сторонами дополнительных соглашений к договору с учетом порядка изменения арендной платы. При таких обстоятельствах суды, учитывая принцип нормативного регулирования ставок арендной платы, признали, что размер платы за аренду земельного участка определен в соответствии с действующим законодательством. Размер платы и порядок ее оплаты были включены в текст договора в качестве одного из его условий. Поэтому последующее изменение цены договора происходило в порядке исполнения этого договорного условия.
Позиция ВАС РФ:
арендная плата не может превышать предельную ставку
Президиум ВАС РФ отменил акты нижестоящих судов и направил дело на новое рассмотрение в суд первой инстанции.
Суды не учли, что принципы, закрепленные в Постановлении № 582, общеобязательны при определении арендной платы за землю, которая находится в публичной собственности. Поскольку договор аренды заключен после вступления в силу Земельного кодекса РФ, арендная плата по нему должна быть регулируемой ( постановление Пленума ВАС РФ от 17.11.2011 № 73 «Об отдельных вопросах практики применения правил Гражданского кодекса Российской Федерации о договоре аренды»). Для некоторых конкретных случаев использования земельных участков Постановление № 582 установило предельные размеры арендной платы, которые определяются в процентах от кадастровой стоимости участка. В таких случаях размер платы за аренду земельных участков не может быть выше ставок. Для земельных участков, предоставленных в аренду для строительства с предварительным согласованием места размещения объектов, установлен предельный размер арендной платы — 2% от кадастровой стоимости (подп. «д» п. 3 Постановления № 582). Если договор заключен с предварительным согласованием места размещения объекта, то это правило распространяется на любые случаи аренды для строительства. Размер арендной платы, которую министерство взымало с общества в рамках договора аренды, значительно превышал 2% от кадастровой стоимости участка. Следовательно, у общества отсутствует задолженность по арендной плате, и суды необоснованно удовлетворили иск министерства, отказав обществу во встречных требованиях. В постановлении Президиума ВАС РФ есть оговорка о возможности пересмотра дела по новым обстоятельствам.
ИНТЕРВЬЮ
«МКАС конкурирует не с внутренними третейскими судами, а с мировыми арбитражными центрами»
Антон Владимирович Асосков д.ю.н., доцентом кафедры гражданского права МГУ им. М.В. Ломоносова, профессором Российской школы частного права, арбитром МКАС при ТПП РФ
Доктор юридических наук, магистр частного права
Доцент кафедры гражданского права юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносов
Профессор кафедры международного частного права Российской школы частного прав
Арбитр МКАС при ТПП РФ, член Королевского Института Арбитров (MCIArb)
Член рабочей группы по совершенствованию гражданского законодательства РФ (раздел «Международное частное право»)
— Антон Владимирович, давайте начнем разговор с наших перспектив. Как говорится, кадры решают все. Поскольку Вы преподаватель со стажем, расскажите, чем сейчас живет юрфак МГУ, растет ли уровень студентов и какое молодое поколение вскоре придет в нашу профессию. — По моим наблюдениям, процентное соотношение тех, кто пришел за знаниями, и тех, кто пришел за дипломом, практически не меняется. Основное отличие по сравнению с началом 90-х годов прошлого столетия и даже началом XXI века в том, что теперь у них есть доступ к гораздо большему объему информации, чем был когда-то у нас. Может быть, имеется даже ее переизбыток и сложно ориентироваться. Но в любом случае есть доступ практически ко всем источникам на русском языке, в этом плане им можно только позавидовать. Да и литература на иностранном языке стала гораздо более доступна. И те, кто пожелает воспользоваться всеми этими возможностями, получат необходимые знания быстрее, чем когда-то наше поколение. Другое дело, что ничто не стоит на месте и удельный объем знаний, необходимых практику, тоже возрос: появились новые правовые институты, новые теории, новые проблемы. Поэтому и задача преподавателя сегодня состоит в основном не в том, чтобы вложить в голову студента тот или иной объем знаний, а в том, чтобы научить его правильно разбираться в источниках информации и уметь ее правильно систематизировать.
— Как обстоит дело со знанием иностранных языков? Английский все знают? — Да, знают многие. Но, к сожалению, это не решает проблемы. Основные правопорядки, к которым исторически тяготеет российская система, — германское и французское право, а людей со знанием этих языков катастрофически мало. Да и книг на иностранных языках, к сожалению, не хватает, даже в ведущих библиотеках. Если сравнить с тем, что имеют зарубежные университеты. И, как следствие, российская правовая наука до сих пор еще не вписалась в мировую канву, она живет своими внутренними проблемами и оторвана по большей части от зарубежного опыта. Если посмотреть публикации любого серьезного ученого из Европы, то там непременно будет сравнение с иностранным опытом, анализ того, как рассматриваемый вопрос решается у ближайших, да и у отдаленных соседей. Европейские юристы спорят между собой и считается некорректным вести дискуссию без описания подходов зарубежных стран.
— Я не раз слышал от своих коллег, в том числе на заседаниях Президиума ВАС, примерно такую фразу: «Мало ли что там в Германии, что вы нам про нее рассказываете? Мы не в Германии и сами с усами…». Как вы к этому относитесь? — Это одна из главных проблем сравнительного правоведения — проблема так называемых «правовых трансплантов», поскольку далеко не гарантировано, что если какой-то правопорядок, будь то германский или английский, выработал какое-то решение правовой проблемы, то это решение приживется в другом правопорядке. Но, разрабатывая собственное решение этой же проблемы, как минимум необходимо знать, как она решается в ключевых мировых правопорядках. Можно знать, но не согласиться с этим решением. Но если не знать, то велика вероятность очередного упорного изобретения велосипеда, причем в условиях, когда за рубежом в ходу уже реактивные двигатели и космические корабли.
— Давайте обратимся к иной ипостаси Вашей деятельности — взаимоотношениям государственных арбитражных и частных третейских судов. — На мой взгляд, следует отдельно разбирать проблемы внутреннего третейского разбирательства и международного коммерческого арбитража. Действительно, во внутреннем обороте третейские суды часто используются для всевозможных злоупотреблений: для увода имущества из-под обращения взыскания кредиторов, внесения незаконных записей в ЕГРП, вывода активов в нарушение прав миноритарных акционеров и т. п. Но мы должны понимать, что вряд ли будут эффективными в чистом виде запретительные меры. Что касается международного коммерческого арбитража, я так понимаю, что здесь злоупотреблений значительно меньше…
— Но Вы сейчас говорите про наш МКАС. А для нас любой третейский суд ad hoc, созданный, допустим, на Украине, будет международным коммерческим арбитражем, чьи решения мы обязаны признавать и приводить в исполнение. И кто мешает людям, склонным к злоупотреблениям, переместиться в ближнее зарубежье? Вот поставь передо мной задачу навести порядок в этой сфере, я закручу гайки внутри страны, а все, с кем я буду бороться, создадут дочерние структуры, допустим, в Узбекистане… — В этом-то и проблема. Изначально предполагалось ввести жесткие ограничения на создание и деятельность третейских судов на территории России. Но все эти ограничения легко обойти именно так, как Вы сказали, то есть просто переместив место разбирательства за границу или создав за границей арбитражный институт, ориентированный на российский бизнес. Тогда, сказав «а», нужно говорить «б» и следующим ходом запрещать российским предпринимателям обращаться в какие-либо третейские суды, за исключением тех, которые функционируют на территории России. Но это будет похоже на попытки возвести новый «железный занавес». Такой способ борьбы с злоупотреблениями в сфере третейского разбирательства не известен ни одной цивилизованной стране. Описанный сценарий приведет лишь к тому, что у отечественных предпринимателей появится дополнительный стимул выстраивать владение активами через юридических лиц в офшорных зонах или просто в иностранных юрисдикциях. Мне казалось, что политика руководства страны сейчас несколько иная. Поэтому единственный перспективный вариант — это встраивать наше регулирование в мировую канву и точечно бороться с злоупотреблениями. Здесь огромную роль играют российские государственные суды, у которых есть возможность контроля за третейскими решениями, выносимыми на территории России. На мой взгляд, последние несколько лет государственные суды демонстрировали движение в правильном направлении, пресекая очевидные злоупотребления.
— Я слышал такие доводы: а почему нужно отдельно выделять МКАС? Чем этот институт лучше других? Создадим для всех равные условия и пусть победит сильнейший… — Крупный арбитражный центр, у которого есть более чем 80-летняя история, превращается в своего рода национальное достояние. Специфика арбитражного разбирательства заключается в том, что ни один новый институт не способен войти на рынок третейского разбирательства быстро и, допустим, за 2-3 года завоевать себе авторитет. Должны пройти десятилетия, прежде чем бизнес начнет доверять ему и включать в свои договоры арбитражные оговорки в пользу этого института. Коммерсанты должны быть уверены, что новый арбитражный институт не исчезнет бесследно, после чего арбитражные оговорки станут неисполнимыми. Надо понимать, что МКАС конкурирует в основном не с внутренними третейскими судами и не с государственными судами. МКАС конкурирует с ведущими международными арбитражными центрами — в Стокгольме, Париже, Лондоне и т. п. И, следовательно, если мы установим какие-то необоснованно жесткие требования, которые будут обязательны для МКАС наряду с внутренними третейскими судами, то мы уменьшим конкурентные преимущества МКАС. Что же касается конкуренции, то она должна быть, и это нормально. Например, недавно группой юридических фирм была создана Российская арбитражная ассоциация, которая в качестве одной из своих целей заявляет администрирование третейского разбирательства по зарубежным стандартам. Я не вижу ничего плохого в такой конкуренции среди российских арбитражных институтов, если игроки не начинают поливать друг друга грязью.
— И правильно ли я понимаю, что одним из способов борьбы с хулиганством третейских судов может быть изменение отношения к юридической силе их решений? — Да, во многом проблема злоупотреблений со стороны третейских судов преувеличена. Если разумно подходить к тому, в отношении кого имеет юридическую силу решение третейского суда, то есть ограничивать ее только сторонами процесса, то острота проблемы существенно сглаживается. Это сугубо российская проблема и порождена она тем, что в советское время стали неправильно понимать пределы обязательной силы судебного акта, проповедуя принцип всеобщей обязательности судебных решений для любых третьих лиц. Мы об этом написали большую совместную статью с германской коллегой из Института Макса Планка Е. Курзински-Сингер (Вестник ВАС РФ. 2012. № 2).
— Давайте теперь перейдем к обсуждению некоторых готовящихся разъяснений ВАС РФ. В разработке, например, постановление Пленума, посвященное свободе договора. Оно вызвало много неоднозначных реакций, фактически поделило юридическое сообщество на красных и белых, или революционеров и консерваторов. Вы за кого? — Я думаю, что многие юристы до сих пор не могут свыкнуться с мыслью о возможности так называемого судебного правотворчества в случае, когда имеет место пробел в праве, и о том, что у суда имеется возможность не только буквального, но и целевого (телеологического) толкования имеющихся норм. Интересно, что когда мы обсуждаем эту проблему со студентами, то им на первом курсе вбивают в головы специфическое понимание идеи о том, что право и закон — это не одно и то же…
— Я прошу прощения, недавно читал одну студенческую работу в магистратуре, которой была предпослана в качестве эпиграфа цитата К. И. Скловского, гласившая примерно следующее: «С годами и не ко всем приходит понимание того, что право и закон — это не одно и то же…». Мне очень понравилось. — Да, я именно об этом. Так вот, студенты приходят с пониманием того, что у нас несовершенное законодательство, но, как говорится, dura lex sed lex, и надо нам с этим законодательством жить. И принцип разделения властей важнее всего, поэтому не дай бог судам хоть как-то вторгаться в компетенцию законодателя. Поэтому уходит несколько месяцев, если не семестров, на то, чтобы объяснить, что этот зазор между законом и правом должны ликвидировать сами суды, и им следует выносить решения в защиту добросовестного лица, даже если это не совпадает с буквой закона. Как это происходит во всех современных развитых правопорядках. В проекте постановления о свободе договора ВАС РФ попытался честно рассказать то, какой он видит роль высшей судебной инстанции, да и судебной власти в целом, в правовой системе. И надо понимать, что ничего кардинально нового ВАС РФ в этом проекте не предложил, он сам же ранее пользовался этой методологией. Просто теперь эти идеи прозвучали столь явно и, кроме того, нижестоящим судам во многом предлагается исходить из тех же методологических позиций, на которые ранее встала надзорная инстанция. Поэтому этот документ многие расценивают как покушение на базовые постулаты и ценности, особенно если брать старшее поколение. Но сделаю оговорку о том, что судам можно давать такие полномочия только в том случае, если мы им доверяем и полагаем, что они справятся с грузом ответственности, связанным с ростом судебного усмотрения.
— Еще один документ, который, как мне кажется, стоит сегодня обсудить, — это проект постановления Пленума ВАС о крупных сделках и сделках с заинтересованностью. Вы стали одним из главных его критиков на прошедшем открытом обсуждении, поэтому давайте поговорим, что за сомнения у Вас возникли. — Основное сомнение заключается в том, удачен ли этот институт сам по себе, для того чтобы его так развивать в судебной практике, как это предлагают сделать разработчики постановления. Если мы проанализируем законодательство западно-европейских стран, то не увидим ни одной страны, в которой институт существовал бы в том широком виде, как у нас. Я думаю, что возможность разрушения сделок — не самый лучший вариант того, каким образом следует защищать права миноритарных акционеров. Вместо того, чтобы сужать применение данного института, повышая стабильность гражданского оборота, в проекте постановления последовательно проводится идея о его расширительном толковании. Это вызывает недоумение и с точки зрения стыковки этих норм с новыми составами недействительности сделок по ГК РФ, например, с п. 2 ст. 174 о возможности оспаривания сделок, совершенных с явным нарушением интересов юридического лица. Ведь в проекте предлагается наделить акционеров правом оспаривания сделок и по этому основанию. Кроме того, вспомним, что явно невыгодную сделку судебная практика позволяет оспаривать и со ссылкой на ст. ст. 10 и 168 ГК РФ. Таким образом, у акционеров целый набор средств, которыми можно разрушить сделку. А ведь не нужно забывать о том, что в реальной жизни акционеры часто действуют в сговоре с менеджментом общества, который оказывается заинтересованным в «опрокидывании» сделки и уходе от ответственности за неисполнение договорных обязательств.
— Но, может быть, причина в том, что нигде так не воруют, как у нас? Ведь то дело, в котором Президиум ВАС впервые высказался о возможности применения ст. 10 ГК РФ как основания ничтожности сделки в связке со ст. 168, было вопиющим. Там просто нельзя было молчать, нельзя было сохранять сделку в силе. Иначе могла пошатнуться вера в справедливость. А без нее некоторым непонятно, зачем они избрали профессию юриста. К тому же, защищая моих коллег – разработчиков документа, скажу, что в проекте постановления о крупных сделках и сделках с заинтересованностью установлен целый ряд балансирующих механизмов, не позволяющих признавать такие сделки недействительными направо и налево: это и доказанность ущерба для юридического лица, и знание контрагента об этом ущербе, и многое другое. — Да, я понимаю – хотя большинство этих балансирующих механизмов прямо предусмотрено в тексте законов об АО и ООО. Я также помню аргумент, который несколько раз прозвучал в мой адрес на публичном обсуждении, о том, что я защищаю жуликов, которые выводят активы из юридического лица или работают «за откаты», причиняя тем самым ущерб миноритарным участникам (а иногда не только миноритарным, но и крупным). Однако, на мой взгляд, все не так просто. Откуда можно понять в большинстве случаев, что сделка совершена не на рыночных условиях, а с нарушением интересов юридического лица? Мы же не можем требовать, чтобы участники оборота каждый раз прибегали к услугам оценщика, тем более что два оценщика нередко показывают диаметрально разные цифры. И вот какая-нибудь крупная организация закупает товар. В ходе исследования рынка она находит продавца, который готов предложить свой товар по цене на 20–30% ниже предложенной своими конкурентами. Или в ходе переговоров кто-то готов сделать существенную скидку…
— Да, мотивы скидки могут быть разными. Живо вспоминается последняя скидка в цене на газ, предоставленная Газпромом Украине. А у Газпрома ведь есть и миноритарные акционеры, которые могут быть недовольны такой политикой… Искренне надеюсь, что мы не дождемся таких споров в арбитражных судах. — Поэтому-то я и говорю, что красивый тезис, что пострадают от расширенного понимания крупных сделок и сделок с заинтересованностью только жулики, на поверку оказывается неточным. Расширительное толкование этих правил провоцирует огромный рост транзакционных издержек (издержек, связанных с процедурой заключения договоров) – ни один мало-мальски серьезный договор невозможно заключить без анализа целого вороха документов, включая бухгалтерскую отчетность, списки аффилированных лиц и т. п. Причем участник оборота, не осуществивший такого всестороннего анализа, презюмируется недобросовестным. Хотя даже армия юристов, финансистов и оценщиков не сможет гарантировать, что сделка не будет впоследствии успешно оспорена.
— Но мы в каком-то смысле заложники системы защиты миноритарных акционеров, которая появилась в нашем законодательстве в начале 90-х. Тем более что и за рубежом людям понятно, что кто-то должен иметь возможность оспаривать невыгодные сделки, совершенные директором. Просто в Германии, например, таким правом наделены не акционеры, а члены наблюдательного совета, основная функция которых – присматривать за тем, насколько чистоплотно директор ведет дела общества. У нас же зачем-то законодатель выбрал иной путь. Может быть, он не знал о зарубежных способах защиты, может быть, наделение самих акционеров правом на иск об оспаривании сделки показалось более простым решением. Теперь надо с этим как-то жить. Тем более если мы заинтересованы в привлечении инвестиций из-за рубежа в корпоративный сектор посредством продажи долей участия в компаниях (а не облигаций, предположим), нашей стране надо предлагать инвесторам какую-то защиту. Давайте добавим конкретики. Какие именно проблемы крупные сделки и сделки с заинтересованностью создают на практике? — Для меня одна из основных болевых точек — это иски акционеров о признании недействительными сделок, по которым предусмотрена третейская оговорка. Как только сделка признается государственным судом недействительной, очень сложно привести в исполнение решение третейского суда, компетенция которого установлена данной оговоркой, если третейский суд при вынесении своего решения (например, о взыскании неустойки за нарушение договорных обязательств) исходил из действительности упомянутой сделки. Очень остро эта проблема стоит в сфере международного коммерческого арбитража: например, российское общество договорилось с иностранным контрагентом о рассмотрении всех споров в арбитраже в Лондоне, но при возникновении спора российские акционеры начинают заваливать российские суды исками о недействительности заключенного международного контракта. А английский арбитраж или суд принимает обеспечительные меры (так называемые anti-suit injunctions), запрещающие российской стороне ведение параллельных процессов в российских судах.
— На обсуждении проекта предлагалась идея о том, чтобы считать иски, заявленные участниками АО или ООО, производными исками, заявленными от имени этих обществ. Это открыло бы возможность считать участников связанными соответствующей третейской оговоркой. Только здесь вопрос, будут ли сами третейские суды принимать иски от акционеров (участников)? — Конечно, это будет очень необычно, особенно для иностранного контрагента, который предполагал, что он может быть в будущем втянут только в спор с участием самого общества, но не его акционеров. Но какие-то решения этого вопроса предложить можно, в том числе с помощью творческого осмысления зарубежного опыта. Например, в Германии ребром стоял вопрос о том, можно ли оспаривать решение общего собрания ООО в третейском суде, если третейская оговорка, например, включена в устав ООО. При разрешении спора по конкретному делу ВС ФРГ сказал, что это возможно, если будут соблюдены процессуальные права всех участников, им всем будет предложено принять участие в деле. По всей видимости, такой же механизм можно было бы использовать не только во внутренних спорах юридического лица, но и во внешних его спорах с третьими лицами.
— Раз мы затронули вопрос арбитрабельности корпоративных споров, не могу не спросить. Мне кажется, правильно говорить, что некоторые корпоративные споры арбитрабельны, а некоторые нет. Мы попали в ловушку, поскольку часто обобщают и говорят в целом, что либо они все арбитрабельны, либо ни один не арбитрабелен. При любом решении легко находится пример, показывающий его неправильность. — Я совершенно согласен с тем, что единого решения быть не может. Понятие корпоративного спора в ст. 225.1 АПК РФ сформулировано очень широко и для других целей. Я недавно опубликовал об этом статью в сборнике, посвященном 80-летию МКАС1. Мы должны различать три категории споров: а) внешние споры (например, купля-продажа или залог акций или долей) – они арбитрабельны; б) публично-правовые споры (например, оспаривание решения госоргана об утверждении проспекта эмиссии акций) – никогда не арбитрабельны; в) самая сложная промежуточная категория внутренних гражданско-правовых споров, когда спор может попасть в третейский суд, если будут придуманы процессуальные механизмы защиты акционеров, поскольку действие решения третейского суда будет распространяться на всех акционеров.
— Какие воспоминания у Вас о работе над изменениями части третьей ГК РФ о международном частном праве? — Нашей рабочей группе, можно сказать, повезло, поскольку в нашем проекте не было существенных изменений по сравнению с первоначальной редакцией. Мне кажется, получилось неплохо. Как раз в последнее время появилось много интересных новых подходов за рубежом (Регламенты ЕС: Рим I — о праве, применимом к договорным обязательствам; Рим II — о праве, применимом к внедоговорным обязательствам), и мы постарались заимствовать оттуда лучшие наработки. Также мы попытались скорректировать те нормы, которые вызывали наибольшие проблемы в практике. В качестве актуального примера можно привести новую редакцию ст. 1214 ГК РФ о праве, применимом к договорам в корпоративной сфере. Также огромное значение имеет отказ от правила об обязательной письменной форме любой внешнеэкономической сделки.
— Но судьба МЧП бывает печальна в конкретных делах, поскольку суды избегают применения иностранного права, и, мне кажется, не только в России, но и за рубежом. И тогда искусственно отыскивается норма, которая привяжет стороны к тому правопорядку, в котором рассматривается спор. — Это известный факт. И есть один очень хороший пример, как решают эту проблему за рубежом. Я говорю об институте им. Макса Планка в Германии (Гамбург), в котором мне довелось проходить годичную стажировку. Это специальное научное учреждение, с хорошо подготовленными кадрами, обладающими глубокими знаниями практически по всем юрисдикциям и владеющими основными языками мира, а также с восхитительной библиотекой. Германские суды, которым надо установить содержание иностранного права, регулярно обращаются в данное учреждение с запросами. И перспектива применения иностранного права не вгоняет судей в глубокий ступор. Альтернативным является английский подход, в соответствии с которым бремя доказывания содержания зарубежного права возлагается на сами стороны, а если стороны с этим не справляются, то английский суд исходит из презумпции того, что за рубежом право такое же, как в Англии. Наше же государство пытается усидеть на двух стульях: с одной стороны формально декларируется, что мы придерживаемся континентального (германского) подхода, но с другой стороны, государство серьезно не вкладывается в развитие научных институтов, специализирующихся на изучении иностранного частного права. У нас много споров с участием компаний из ближнего зарубежья, поэтому было бы правильным задуматься над созданием аналитического центра, который помогал бы отечественным судам устанавливать содержание права наших соседей, а также способствовал бы информационному обмену с ними и сохранению того влияния, которое российское право пока еще оказывает на законодательство многих стран СНГ. Это задача государственного уровня. Найти сотрудников в такой центр, знающих помимо родного еще и русский язык, пока не так сложно, но из-за смены поколений сделать это с каждым годом будет все сложнее и сложнее.
— Да, об этом было бы хорошо задуматься нашему государству. Давайте на этом и завершим наш разговор. Редакция благодарит Вас за уделенное нам время и интересный рассказ.
Беседовал Андрей Владимирович Егоров, главный редактор «АП».
1Допустимость разрешения корпоративных споров в международном коммерческом арбитраже // Международный коммерческий арбитраж: современные проблемы и решения / Под ред. А. А. Костина; МКАС при ТПП РФ. М.: Статут, 2012. С. 6–23.
ГЛАВНАЯ ТЕМА
Последствия расторжения договора. Какие сложности могут возникнуть при возврате исполненного сторонами
Екатерина Александровна Папченкова специалист ВАС РФ
Чем отличается потребление вещи от пользования ею, и как это влияет на возврат полученного по расторгнутому договору
Как рассчитать стоимость вещи при невозможности вернуть полученное в натуре
Имеет ли значение вина в расторжении договора при возврате неосновательного обогащения
К наиболее сложным и давно дискутируемым в литературе вопросам относится вопрос о последствиях расторжения договора, в частности о судьбе осуществленных сторонами предоставлений, о порядке их возврата сторонами, о рисках гибели вещи и проч. Несмотря на продолжающуюся в литературе дискуссию, на практике по-прежнему остается неясность в указанном вопросе.
Камнем преткновения изначально стал п. 4 ст. 453 ГК РФ, согласно которому если иное не установлено законом или соглашением сторон, стороны расторгнутого договора не вправе требовать возвращения того, что было исполнено ими по обязательству до момента расторжения договора. Сегодня п. 4 проекта постановления Пленума ВАС РФ «О последствиях расторжения договора» (далее — Проект) прямо предлагает ограничить сферу применения данной нормы только теми ситуациями, когда встречные имущественные предоставления по расторгнутому впоследствии договору к моменту расторжения осуществлены надлежащим образом либо при делимости предмета обязательства размеры произведенных сторонами имущественных предоставлений эквивалентны, в связи с чем интересы сторон договора не нарушены.
В иных случаях, в частности при неэквивалентном предоставлении, Проектом предлагается исходить из обязанности сторон вернуть полученное имущество как неосновательное обогащение (ст. ст. 1102, 1104 ГК РФ). При этом специальные нормы, регулирующие возврат имущества, переданного по договору, впоследствии расторгнутому, предоставляющие право отчуждателю требовать возврата этого имущества (п. 3 ст. 488, п. 2 ст. 489 ГК РФ), имеют приоритет перед правилами о неосновательном обогащении. Еще большим приоритетом в регулировании спорных отношений пользуется соглашение сторон в том случае, если в нем содержится специальный порядок возврата имущества, переданного по расторгнутому договору.
В Германии вопросу о последствиях расторжения договора посвящена отдельная норма — § 346 Германского гражданского уложения (ГГУ), закрепляющая общую обязанность сторон возвратить в натуре все полученное по расторгнутому договору имущество, а при невозможности такого возврата — возместить его стоимость в деньгах. Доктринально такая взаимная обязанность сторон по возврату предоставлений обосновывается тем, что в результате расторжения договора последний не теряет свою силу ex tunс, но лишь преобразует свое содержание: прежнее обязательство из договора преобразует в реверсивное по сути обязательство по обратному предоставлению (Ruck- gewаhrschuldverhаltnisses)1. Генеральная цель § 346 ГГУ — вернуть стороны в то положение, в котором они находились уже после заключения договора, но до его исполнения2. Такая обязанность сторон по восстановлению прежнего положения сама по себе уже следует из обоюдной воли сторон или по крайней мере из восполняющей их волю законодательной нормы — § 346 ГГУ3.
В российском праве аналогичной «восполняющей волю сторон» нормы не предусмотрено, поэтому такую роль на себя берет п. 1 ст. 1102 ГК РФ, по умолчанию подтягивающий за собой всю совокупность правил, содержащихся в нормах о неосновательном обогащении. Проект в этом плане только продолжает подход, отраженный в п. 65 постановления Пленума ВС РФ № 10 и Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010, и в целом господствующую судебную практику. В настоящей статье будут проаннотированы те подходы, которые сегодня предлагает гл. 60 ГК РФ (в частности к вопросу о распределении рисков между сторонами) с точки зрения адекватности их применения по смыслу абз. 1 ст. 1103 ГК РФ к отношениям, возникающим в связи с расторжением договора. Кроме того, интерес представляет то, насколько эти подходы отклоняются от тех, что заложены в специальной норме § 346 ГГУ, изначально написанной с ориентировкой на специфику рассматриваемых отношений.
Содержание обязанностей сторон в ликвидационном правоотношении
Пункт 1 ст. 1102 и п. 1 ст. 1104 ГК РФ исходит из приоритетной обязанности возвратить все полученное в натуре. При невозможности такого возврата должна быть возмещена стоимость полученного. Та же логика отражена в § 346 ГГУ, при этом, как и обязанность из неосновательного обогащения, такая обязанность имеет обязательственную, но не вещную природу. Обязанность по возврату полученного по своему содержанию является обязанностью по передаче индивидуально-определенного (Stuckschuld) имущества. Однако она также имеет место, когда первоначально обязанность по договору состояла в исполнении родового обязательства (Gattungsschuld), при условии сохранения возможности индивидуализации переданного имущества. Исключение составляет возврат денежных предоставлений в рамках денежного обязательства, который сводится к возмещению стороне всей полученной по договору денежной суммы (Ruckerstattung des Geldwerts), но не конкретных денежных знаков4.
Интерес представляют ситуации, когда изначально имел место так называемый «суррогат» исполнения (например, зачет должником своего встречного денежного требования). Предположим, что автодилер продает лицу, у которого арендует помещение, автомобиль, засчитывая против покупной цены часть арендной платы за определенный период. В случае если арендодатель расторгнет договор по причине недостатков в поставленном автомобиле, требование по уплате арендной платы само по себе, будучи прекращенным зачетом, не восстановится, его необходимо «воссоздать» посредством соглашения с должником. В то же время самостоятельного иска о восстановлении прекращенного зачетом требования практика не признает, сторона — в данном случае арендодатель — может обратиться в суд с прямым иском об уплате арендной платы5.
Аналогичный подход мог бы быть и в российском праве. При этом как законные проценты, так и договорная неустойка на такое восстановленное денежное требование, по всей видимости, должны начисляться по общим правилам п. 2 ст. 1107 ГК РФ, то есть с того момента когда сторона узнала о неосновательности своего обогащения. Например, с момента направленного в ее адрес уведомления о поставке товара ненадлежащего качества.
Наряду с обратной передачей всего полученного по расторгнутому договору подлежат также возврату фактически полученные стороной выгоды, под которыми по смыслу § 100 ГГУ понимаются не только плоды, но также любые иные преимущества, получаемые при использовании вещи или права в соответствии с их назначением.
Обязанность сторон, наряду с возвратом исполненного в натуре возвратить также все фактически полученные от его пользования выгоды, обусловлена следующим. Правила § 346 ГГУ изначально нацелены на полное восстановление между сторонами status quo ante, то есть того положения, в котором они находились бы, если бы договор в целом никогда бы не исполнялся6. В этой связи недостаточно просто обратно передать полученное по договору имущество, необходимо также возместить все те выгоды от его пользования, которые приобрела бы сторона, если бы не исполняла договор7.
При этом учитываются любые выгоды от пользования вещью. Так, например, преимущество от использования автомобиля покупателем может выражаться уже в том, что тем самым для него облегчается передвижение в его повседневной жизни. По факту же речь чаще всего идет о потере стоимости вследствие естественного износа, то есть пропорциональном снижении стоимости имущества в процессе его использования. При этом практика вырабатывает различные методики расчета таких выгод в зависимости от вида имущества.
К примеру, в практике принят поход, согласно которому автомобиль в среднем теряет 0,67 % в стоимости при каждой тысяче километров пробега. В этой связи при возврате автотранспортного средства расчет извлеченных из его пользования выгод производится по километражу на спидометре. Для движимого имущества, согласно практике Верховного суда Германии, используется следующая формула: цена покупки (скорректированная в случае поставки товара ненадлежащего качества) делится на ожидаемый общий срок полезного использования (для новой вещи) или срок оставшегося полезного использования (для подержанной вещи) и умножается на фактическое время пользования вещью стороной8.
Наиболее близким аналогом данный категории, таким образом, является не ст. 1107 ГК РФ или п. 2 ст. 1105 ГК РФ, как может показаться на первый взгляд, а общие положения п. 2 ст. 1104 ГК РФ.
Цитата: «Приобретатель отвечает перед потерпевшим за всякие, в том числе и за всякие случайные, недостачу или ухудшение неосновательно приобретенного или сбереженного имущества, происшедшие после того, как он узнал или должен был узнать о неосновательности обогащения. До этого момента он отвечает лишь за умысел и грубую неосторожность» (п. 2 ст. 1104 ГК РФ).
Однако практика часто толкует положение п. 2 ст. 1104 ГК РФ применительно к отношениям по расторжению договора в другом смысле: покупатель отвечает за всякие, в том числе и случайные, недостачу или ухудшение товара только после того, как продавец заявил требование о его возврате. До указанного момента он несет ответственность только на принципах вины, доказать которую практически невозможно. Так, истцом (продавцом по расторгнутому договору) был заявлен иск к покупателю о возмещении убытков в связи с наличием повреждений и неисправности в переданном автомобиле, носящих эксплуатационный характер и приобретенных в процессе эксплуатации автомобиля за определенный срок и пробег 99 386 км. Суд, посчитал, что истцом не представлено доказательств, с достоверностью подтверждающих, что выявленные недостатки автомобиля возникли по вине ответчика (апелляционное определение Вологодского областного суда от 23.05.2012 по делу № 33-1992/2012).
Дополнительно к фактически извлеченным выгодам § 347 ГГУ также предоставляет кредитору право на выгоды, которые, вопреки правилам надлежащего хозяйствования, не были извлечены должником, хотя это и было возможно (то есть не были извлечены в результате проявленной небрежности). В то же время если вещь по договору передавалась стороне, расторгнувшей договор по основаниям, установленным законом (например, по причине недостатков в переданном товаре), последняя будет обязана отвечать только в пределах тех неизвлеченных выгод, которые она могла бы извлечь в рамках заботливости, свойственной ей в собственных делах.
В российском праве в таком случае можно обратиться к потенциально применимым положениям ст. 1107 ГК РФ: лицо неосновательно получившее или сберегшее имущество, обязано возвратить или возместить потерпевшему все доходы, которые оно извлекло или должно было извлечь из этого имущества с того времени, когда узнало или должно было узнать о неосновательности обогащения. Здесь также центральным критерием является наличие у лица знания о том, что оно неосновательно обогатилось, при этом такой дополнительный определяющий фактор, как вина стороны в расторжении договора, не учитывается.
В случае невозможности возврата полученного в натуре стороны должны компенсировать его стоимость
Наиболее сложной представляется ситуация, когда на место первоначальной обязанности произвести компенсацию в натуре приходит обязанность возместить ее стоимость в деньгах. В данном случае, в сущности, речь идет о распределении рисков гибели (порчи, ухудшения) вещи между сторонами.
В российской практике еще в п. 3 информационного письма Президиума ВАС РФ от 11.01.2000 № 49 «Обзор практики рассмотрения споров, связанных с применением норм о неосновательном обогащении» (далее — Информационное письмо № 49) было указано на необходимость неформального толкования п. 1 ст. 1105 ГК РФ. По смыслу этой нормы невозможность возврата имущества в натуре может иметь место не только в случаях, когда имущество физически отсутствует у неосновательно приобретшего его лица, но также в иных случаях. Так, в одном из дел, приведенных в обзоре, суд пришел к выводу о том, что потерпевший вправе требовать возмещения стоимости неосновательного обогащения в соответствии с п. 1 ст. 1105 ГК РФ и в том случае, когда неосновательно приобретенное имущество не может быть использовано по назначению ввиду его полного износа.
Подпункт 2 абз. 2 § 346 ГГУ указывает конкретный (неисчерпывающий) перечень ситуаций, при которых должник, взамен возврата вещи в натуре, обязан будет возместить стоимость полученного и доходов. Такая обязанность возникает в трех ситуациях:
Возврат или передача исключаются в силу природы того, что было получено (правило данного пункта применяется прежде всего к предоставленным невещественным благам — работам и услугам, например, организация концертов, туристических поездок и т. д.9).
Полученное имущество было потреблено, отчуждено, обременено, переработано или преобразовано.
Полученное имущество подверглось ухудшению либо погибло. Если первая ситуация теоретически подпадает под правила п. 2 ст. 1105 ГК РФ, то две другие ситуации, в сущности, конкретизируют, что можно понимать под указанной в п. 1 ст. 1105 ГК РФ невозможностью возврата вещи в натуре.
В комментариях к ГГУ, так же как и в п. 3 Информационного письма № 49, предлагается отличать потребление (Verbrauch) вещи, под которым понимается полное исчерпание полезных свойств вещи, приравниваемое к ее уничтожению, и простое пользование ею (Gerbrauch). В первом случае должник принуждается к компенсации полной стоимости вещи, освобождаясь при этом от необходимости компенсации извлеченных в связи с этим выгод. Во втором случае, наоборот, должник обязан компенсировать только полученные от надлежащего пользования вещью выгоды, к обязанности компенсировать всю стоимость вещи он присужден быть не может10.
В том же ключе проводится различие для случаев, когда полученное имущество подверглось ухудшению либо погибло. Естественный износ, наступивший в результате использования вещи по назначению, не ведет к невозможности возврата вещи в натуре — к последнему приводят только те ухудшения вещи, которые наступили вследствие ее ненадлежащего либо чрезмерного использования. Возникшее при надлежащем использовании вещи естественное снижение ее стоимости может также охватываться требованием стороны о передаче фактически извлеченных из ее пользования выгод.
Из аналогичной логики исходят и российские суды, которые отказывают в иске о возмещении стоимости неосновательного обогащения в том случае, если отсутствуют признаки полного износа. Так, по одному из дел суды установили, что переданные по договору театральные кресла могут быть использованы по своему первоначальному назначению ввиду отсутствия доказательств их полного износа. В этой связи суды пришли к выводу о наличии возможности возврата неосновательного обогащения в натуре, что не дает потерпевшему право на взыскание стоимости спорного имущества в деньгах в полном объеме (постановление ФАС Дальневосточного округа от 28.09.2011 по делу № А73-13430/2010).
Обременение вещи сохраняется, если оно не было установлено недобросовестно
Помимо физической гибели вещи возможна также ее утрата или снижение ее стоимости в сугубо юридическом смысле — отчуждение или обременение.
Под отчуждением (Veräußerung) понимается, как правило, совершение в отношении вещи распорядительной, то есть непосредственно переносящей право сделки. В то же время положение абз. 2 § 346 ГГУ применяется и том случае, когда само отчуждение в техническом смысле, то есть сама передача права еще не произошла, однако заключенный обязательственный договор уже создает препятствия для возврата переданной по расторгнутому договору вещи11. Такой подход мог бы быть воспринят в российском праве. Например, если сторона, получившая вещь, успела до момента расторжения договора заключить договор купли-продажи полученной вещи, очевидно, что возникает конкурирующее требование второго лица о передаче имущества по аналогии со ст. 398 ГК РФ.
Под обременением (Belastung) понимаетcя как установление в отношении подлежащей возврату вещи вещного права (например, залога), так и заключение в отношении нее обязательственного договора аренды. Кроме того, положения абз. 2 § 346 ГГУ (несмотря на указание в нем на должника как активного субъекта) применяются также в случаях, когда отчуждение или обременение вещи происходит не по воле должника, но в результате действия третьих лиц. Например, в случае обращения взыскания на вещь в рамках исполнительного производства, наложения на нее ареста либо установления принудительной обеспечительной ипотеки12.
При этом, по мнению Д. Кайзера, установление стороной обременения в отношении вещи — например, поземельного долга (Grundschuld) в отношении земельного участка — в целом не создает препятствие для его обратной передачи, а только пропорционально снижает ее стоимость. Как пишет автор комментария, формулировка абз. 2 § 346 ГГУ очевидно указывает на то, что в данном случае компенсация осуществляется только в той степени, в какой в связи с установлением обременения пропорционально уменьшилась стоимость земельного участка13.
При этом также важно отметить, что расторжение договора, имеющее только обязательственную силу, но не вещную, то есть не затрагивающее право собственности сторон в отношении переданного им имущества, не способно, по общему правилу, каким-либо образом затронуть права третьих лиц14.
Из этой логики исходит также п. 7 Проекта, закрепляющий, что все обременения (например, ипотека), установленные собственником в отношении этого имущества до момента передачи его обратно в собственность лицу, заявившему требование о расторжении договора, сохраняются. Сторона может только зачесть подлежащую возврату ею денежную сумму против тех убытков, которые вызваны пропорциональным снижением стоимости обремененной вещи.
В Проекте также говорится о важном исключении: если суд принял решение о расторжении договора и обязал приобретателя возвратить имущество отчуждателю, а приобретатель после вступления в силу данного решения установил обременение на имущество и лицо, в пользу которого было установлено соответствующее обременение, знало о наличии оснований для расторжения договора, обременения не считаются возникшими (п. 4 ст. 1, ст. 10 ГК РФ). Упоминание о доброй совести контрагента как об определяющем критерии для сохранения обременения было в практике и ранее (постановление Президиума ВАС РФ от 21.11.2013 № 16513/11). Суд в данном деле пришел к выводу об отсутствии каких-либо доказательств недобросовестности банка при заключении кредитного договора и договора о залоге, а также о его осведомленности в отношении обстоятельств, послуживших основанием для выводов арбитражного суда по другому делу о договоре купли-продажи как расторгнутом по соглашению сторон. Обращение к нормам о доброй совести в данном случае фактически к «овеществлению» сугубо обязательственного отношения сторон за счет придания ему силы в отношении третьих лиц. Германское право такую возможность не признает и воспринимает негативно подобные исключения из принципа относительности обязательственного отношения15. Проект же предлагает отойти от этого постулата без достаточно, на наш взгляд, глубокой проработки вопроса.
Расчет стоимости вещи при невозможности возврата полученного в натуре
Ключевой вопрос, возникающий при невозможности возврата вещи в натуре и появлении на стороне лица обязанности компенсировать ее стоимость в деньгах, связан с вопросом о цене, по которой данная компенсация должна производиться.
Неосновательно обогатившееся лицо обязано возвратить потерпевшему действительную стоимость этого имущества на момент его приобретения (п. 1 ст. 1105 ГК РФ). Применим ли данный подход при определении стоимости подлежащей возврату по расторгнутому договору вещи, в случае невозможности ее передачи в натуре, или по смыслу п. 1 ст. 1103 ГК РФ подлежащая возмещению сумма рассчитывается исходя из других критериев?
В некоторых европейских странах придерживаются подхода, согласно которому условие о цене встречных предоставлений по договору должно сохранять свою силу и после его расторжения. Такая логика исходит из того, что расторжение не уничтожает договор полностью, а только «преобразует» его содержание, придавая ему обратное направление. Так, например, согласно § 346 ГГУ при расчете стоимости имущества, в случае его невозможности возврата в натуре, за основу берется размер предусмотренного в договоре встречного предоставления и только при отсутствии в договоре положения о встречном предоставлении — объективная стоимость полученного в деньгах.
Причем договорная цена встречного предоставления берется за основу расчета вне зависимости от ее соответствия реальной рыночной стоимости переданного имущества. Так, вещь может продаваться по цене, изначально ниже ее объективной стоимости (со скидкой или по специальному предложению). Однако и в данном случае расчет ее стоимости исходя из договорной цены не будет ущемлять интересы продавца, так как последний уже на момент продажи достаточно ясно выразил, что стоимость продаваемой вещи для него ровно такая, какая указана в договоре16. В швейцарском праве также расчет суммы возмещения производится исходя из субъективной оценки предоставлений, устанавливаемой сторонами при заключении договора17.
Принципиально иной подход прослеживается в проектe Свода норм общеевропейского права купли-продажи в ст. 173, где расчет подлежащего возврату имущества осуществляется исходя из объективной (то есть рыночной), но не оговоренной в договоре цены. Объясняется это тем, что установленная в договоре цена может искажаться в силу разных переговорных позиций и способностей контрагентов, в силу крайней нужды одной из сторон, а также иных посторонних факторов.
Очевидно, что закрепленная в договоре цена предоставлений может существенно отклоняться от их реальной (рыночной) стоимости. Вопрос в том, в каких ситуациях правопорядок может допускать корректировку договора. Думается, за отсутствием специальных правил, он должен решаться исходя из общего подхода. Могут ли стороны согласовать цену, не соответствующую действительной стоимости продаваемого имущества? Безусловно, потому что именно так стороны договорились (ст. 421 ГК РФ) и нет смысла отступать от уже выраженной сторонами воли, навязывать иную, гипотетически более верную волю, тогда как соответствующего волеизъявления от сторон не следовало. Другое дело, что сторона договора должна иметь право оспорить договор, в случае если он совершен под влиянием обмана или заблуждения, равно как при наличии иных пороков (в том числе кабальности), причем как до, так и после его расторжения.
Указанную ситуацию следует отличать от ситуации, когда осуществляется передача товара, качество которого не соответствует изначально согласованному в договоре. В комментариях к § 346 ГГУ подчеркивается, что в случаях, когда причиной расторжения договора послужило ненадлежащее качество вещи, несправедливо брать за основу указанную в договоре покупную цену. В этой ситуации изначально присутствует повлекшее аннулирование договора нарушение эквивалентности между осуществленным с недостатками предоставлением и свободным от недостатков встречным предоставлением, изначально ориентированным на надлежащее исполнение договора.
Размер встречного предоставления является, таким образом, лишь отправным для расчета пунктом, в отношении него всегда возможна осмысленная корректировка. Так, в рассматриваемом случае возмещение будет осуществляться по той скорректированной покупной цене, которая в соответствии с положениями о договоре купли-продажи ГГУ может быть снижена по требованию покупателя вследствие недостатков проданного ему товара18. Возможны и иные методы расчета. Например, в основу может быть положена объективная стоимость вещи или установленная в договоре цена может быть снижена с учетом затрат, понесенных покупателем с целью устранения недостатков в поставленном товаре19.
Анализ российской практики показывает, что суды чаще всего исходят из цены, согласованной в договоре как предполагаемо рыночной. То есть согласованная в договоре цена не вытесняет рыночную цену, но создает соответствующую презумпцию, которая может быть опровергнута сторонами. При этом бремя доказывания ложится на ответчика.
Так, по одному из дел заказчик и подрядчик заключили договор строительного подряда, по условиям которого подрядчик обязался выполнить работы по ремонту наружных сетей теплоснабжения и системы ГВС. Стоимость работ была согласована в локальном сметном расчете, из которого следовало, что для выполнения данного вида работ необходимо приобретение стальной трубы. Для ремонта теплотрассы подрядчиком была приобретена труба у третьего лица и передана заказчику. Позже права по данному договору были переданы от третьего лица подрядчику. В ходе последующей эксплуатации сетей теплоснабжения заказчик обнаружил существенные недостатки в качестве поставленной трубы (неоднократные протечки в местах сварного соединения швов трубы). После осуществления за свой счет с привлечением третьего лица работ по замене ранее установленной трубы, истец обратился в арбитражный суд с требованием о взыскании с ответчика стоимости товара ненадлежащего качества, а также причиненных в связи с этим убытков. Суд иск удовлетворил.
Подрядчик в свою очередь обратился в суд с иском к заказчику о возврате части трубы, которая не была полностью заменена в результате ремонта и продолжала в оставшейся части эксплуатироваться заказчиком. Но поскольку спорная труба эксплуатировалась в течение 1,5 лет, она не могла быть возвращена подрядчику в том виде, в котором она передавалась заказчику, и возврат имущества в натуре в данном случае экономически нецелесообразен. Суд пришел к выводу, что в силу п. 1 ст. 1105 ГК РФ заказчик обязан компенсировать подрядчику стоимость переданной трубы.
При этом в качестве основы для расчета суд взял указанную в товарной накладной цену за один метр поставленной трубы. Ответчик, возражая против размера исковых требований и представив собственный контррасчет, указал, что поскольку труба является некачественной, то и размер неосновательного обогащения должен определяться исходя из стоимости металлолома. Суд, однако, признал правомерным определение истцом подлежащей возмещению компенсации за поставленную некачественную трубу исходя из цены, за которую товар был изначально отпущен ответчику, то есть действительной стоимости имущества на момент его передачи ответчику (постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 07.02.2012 по делу № А46-8108/2011).
Такой подход вызывает сомнения, учитывая, что общие правила п. 1 ст. 1105 ГК РФ, напротив, ориентируют суды на необходимость установления всякий раз действительной, то есть объективной стоимости неосновательно полученного имущества при невозможности его возврата в натуре. Можно предположить, что суд в данном случае стремился к максимальному сохранению изначальной, согласованной сторонами, цены. Однако в германском праве, где такое правило прямо установлено законом, практика, тем не менее, допускает в определенных случаях (прежде всего в описанной ситуации поставки товара ненадлежащего качества) отступления от него.
1Подробнее о преобразовательной теории см.: Егоров А. В. Ликвидационная стадия обязательства // Вестник ВАС РФ. 2011. № 9. С. 6–27. 2Schmidt H. Beck Online-Kommentar zum BGB. § 346. Rn. 50–51. 3Kaiser D., Staudinger . BGB. Neubearbeitung, 2012. § 346 BGB. Rn. 71. 4Исключение — передача конкретных, индивидуально-определенных монет в коллекционных целях (Sammler- munzen). Kaiser/Staudinger. Op. cit. S. 94. Rn. 75. 5Kaiser/Staudinger. Op. cit. S. 94. Rn. 76, 77. 6«…den Zustand wiederherzustellen, der ohne den Austausch der vertraglich geschuldeten Leistungen bestanden hatte». 7Kaiser/Staudinger. Op. cit. Rn. 242. 8Reiner Schulze. Op. cit. Rn.15; Palandt/Gruneberg. Burgerliches Gesetzbuch: BGB, Aufl. 2011, Buch, Kommentar § 346 BGB. Rn. 10. 9Reiner Schulze. Op. cit. Rn. 14. 10Kaiser/Staudinger. Op. cit. S. 128. Rn. 138. 11Palandt/Gruneberg. Rn. 8a. 12Kaiser/Staudinger. Op. cit. S. 136. Rn. 150. 13Kaiser/Staudinger. Op. cit. S. 129 Rn. 140; Kaiser /Staudinger. Op. cit. S. 114. Rn. 105. 14MunchKomm/Gaier 5 vor § 346 Rn. 30. 15См., напр.: Picker E. Der deliktische Schutz der Forderung als Beispiel fur das Zusammenspiel von Rechtszuweisung und Rechtsschutz/Festschrift fur Claus-Wilhelm Canaris zum 70. Geburtstag. S. 1001–1036. 16Kaiser/Staudinger. Op. cit. S. 144. Rn. 164. 17Furrer А., Wey R. Handkommentar zum Schweizer Privatrecht – Obligationenrecht Allgemeine Bestimmungen Auflage 2. 2012. Rn. 21–23; Gauch/Schluep/Emmenegger, № 807; Schenker, № 737 f; Weber, BK OR 109 № 8. 18Reiner Schulze. Op. cit. Rn.15. 19Gaier Munchener Kommentar zum ГГУ 6. Auflage 2012. ГГУ. § 346. Rn. 45.
