Kultura_Vizantii_XIII_-_pervaya_polovina_XV_vv

чавшихся от государства и не утрачивавших с ним связи» 39. Османы превращались в грозную

иорганизованную силу, ставившую задачей завоевание новых земель. Византийцы в полной мере осознали реальность нависшей над ними угрозы, когда в 1352—1354 гг. османы овладели первым клочком земли в Европе, на Галлиполийском полуострове, и начали его заселение. В Кантакузине видели виновника новых бедствий. В 1351 г. Иоанн V вступил в Константинополь

иКантакузин был вынужден отречься от престола и постричься в монахи.

Возвращение к власти Палеологов мало что изменило. Казна была пуста, дробление империи на уделы продолжалось. Близилась «агония» Византии. При преемнике Душана Уроше (1355—1377) в эпоху стремительного феодального распада вступила Сербия 40. «Сербогреческое царство» Душана распалось на множество частей. Сходным было и положение в Болгарии. В 1359 г. османы впервые появились у стен византийской столи-{216}цы. Мурад I (1362—1389) приступил к завоеванию прежде всего владений Византии, или «Румелии» — «страны румов». В 1362 г. был взят Адрианополь, куда в 1365 г. была перенесена столица завоевателей. Это была заявка на окончательное утверждение власти османов на Балканах. Турки осваивали и заселяли Фракию.

В условиях хозяйственного упадка и растущего бессилия власти, усугублявшегося незатихавшими внутренними распрями, в стране усиливались настроения пессимизма, разочарования, фатализма. Они выражались теперь не только в укреплении эсхатологических представлений о закономерности упадка и смены мировых держав — этими представлениями еще недавно оправдывалась потеря Византией ее «мирового значения». Одновременно стала распространяться идея неизбежной «гибели ойкумены» как достойного наказания за грехи православных. Алексей Макремволит усматривал в поражениях Византии проявление божественной воли, карающей византийцев за неправедную жизнь 41. Идея обреченности Византии начала шествие по стране в условиях растущего обнищания населения, всевластия феодалов и не утихавших феодальных распрей. Исихастская проповедь смирения и веротерпимости постепенно перерождалась в идеологию капитуляции перед турецкими завоевателями и принятия мусульманского владычества. Примирению с такой позицией способствовал тот факт, что реально все более значительная часть греческого населения оказывалась под властью османских завоевателей. Туркофильские настроения играли парализующую роль, сковывали силы сопротивления.

Иоанн V возложил все надежды на помощь Запада. Впервые в истории Византии ее император в 1369 г. сам отправился за рубеж, к дворам западных государей, предлагая унию церквей. Его миссия, однако, по существу провалилась. Тем временем турки в 1371 г. разбили на реке Марице ополчение правителей македонских земель. Путь в Македонию и Сербию был открыт. Сербия признала себя вассалом османов. То же сделала и Византия. «Властвуют нечестивые,— писал современник,— и нам приходится служить варварам во всем, что они предписывают». В 1382 г. турки овладели Софией, а в 1389 г. на Косовом поле разбили ополчение сербо-боснийских феодалов. Участь Балканского полуострова была предрешена.

Вступив на престол, Мануил II (1391—1425) направил все усилия на то, чтобы сохранить то, что имел 42. К концу XIV в. турки овладели всей территорией Болгарии. Византийцы принялись укреплять Константинополь, уже испытавший первые попытки османов блокировать столицу империи.

Организованный еще в 1396 г. европейскими католическими державами крупный антитурецкий поход закончился полным их разгромом под Никополем на Дунае. Константинополь был обречен. Реальной помощи не могла оказать ему и православная Русь, которая переживала тяжелый период объединения русских земель 43. По сути дела, главными владениями Византии к началу XV в. оставались Константинополь с ближайшими {217} предместьями и Мистра,

Файл byz3_218.jpg

39Орешкова С. Ф. Указ. соч. С. 18.

40Наумов Е.П. Господствующий класс и государственная власть в Сербии XIII—XV вв. М., 1975.

41Поляковская М. А. Указ. соч. С. 60.

42Barker J. W. Manuel II Palaeologus (1391—1425): A study in late byzantine statesmanship. New Brunswick (N. J.), 1969.

43Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV—XV вв.). М., 1975.

Мистра. Митрополия. Северный дворик

владетелям которой удалось объединить под своей властью весь Пелопоннес и часть близлежащих островов.

Однако Константинополь по-прежнему продолжал оставаться крупнейшим международным экономическим и культурным центром. В XIV в. его культурно-историческое значение в восточнохристианском мире падало значительно медленнее, чем экономическое и военнополитическое 44. Несмотря на острые политические конфликты, религиозно-культурное влияние на балканские страны и Русь Константинополя и Афона оставалось в этом столетии весьма сильным, в особенности в православном мире, именно в тех странах, где общественное и культурное развитие шло аналогичным с Византией путем 45. Более того, с успехами османских завоевателей значение Константинополя и Константинопольского патриархата как центра, связующего христианское население захваченных турками земель на Балканах и сохранявших независимость владений Византии, возросло еще более.

Нельзя не отметить, что, несмотря на упадок, Византия этого времени жила напряженнейшей духовной жизнью. Может быть, кризис византийского общества и придал особые черты тому, что принято связывать с Палеологовским возрождением. Это время острой антилатинской полеми-{218}ки, проблем отношений с мусульманским миром, мусульманством,

Файл byz3_219.jpg

Мистра. Митрополия. Экзонартекс {219}

необычайно усилившегося взаимообмена и столкновения идей, первых результатов симбиоза части византийцев с латинянами, время, когда не только аристократия, небольшие группы интеллектуалов, но и народ Византии, тысячи безвестных ремесленников, мастеров, художников, строителей продолжали вносить свой вклад, элементы своего видения и восприятия в сокровищницу ее культуры, художественного творчества. Исследователи справедливо отмечают, что «двойственность византийской культуры, наличие и противоборство аристократической и народной струи не стираются даже в период наивысшего господства догматизированной церковной идеологии» 46. Эта струя, отражавшая страдания и бедствия, обостренные чаяния и надежды византийцев, создавала широкую основу восприятия их произведений, распространения изделий византийского художественного ремесла, религиозного искусства во многих странах, в том числе и на Руси. Именно высокохудожественные изделия византийского ремесла — плод индивидуального труда ремесленников и монахов,— прежде всего связанные с религиозными потребностями, продолжали в палеологовскую эпоху цениться и пользоваться огромным спросом на Западе и в православном мире, сохраняя прежнюю славу Византии.

Отсрочка гибели пришла неожиданно. Армия османского султана Баязида была разгромлена повелителем монголо-татар Тимуром в 1402 г. в битве под Анкарой, которая на два десятилетия ввергла державу османов в острые внутренние смуты. Мануил прилагал отчаянные усилия для укрепления оборонительных сооружений столицы. Но на помощь никто не спешил. Поглощенные ожесточенной борьбой друг с другом за господство на проливах, ведущих в Черное море, Генуя и Венеция, как и другие страны Запада и папство, не помышляли об оказании сколько-нибудь существенной поддержки Византии в тот момент, когда, казалось, появилась реальная надежда на спасение. Фактически империи не удалось извлечь значительных выгод из предоставленной ей судьбой передышки 47. Внутренние распри не утихали. Идея регионального «выживания» все более подрывала волю к сохранению политического единства остатков империи. Раздоры между латинофильской, ортодоксально-православной и туркофильской партиями усиливались.

Преодоление внутренних противоречий и окончательная консолидация османского раннефеодального государства открыли новый этап его экспансии. Предпоследний византийский император Иоанн VIII Палеолог (1425—1448) не мог противопоставить османам ничего

44Meyendorff J. Byzantium and the rise of Russia. Cambridge, 1981.

45История Византии. Т. 3. С. 339.

46Там же. С. 330.

47Matschke К.-Р. Die Schlaht bei Ankara und das Schicksal von Byzanz. Studien zur spätbyzantinischen Geschichte zwischen 1402 und 1422. Weimar, 1981.

существенного 48. В 1430 г. султан Мурад II (1421—1451) овладел Фессалоникой. Город усиленно заселялся турками. Борьба религиозно-политических партий в Византии еще более обострилась. Иоанн VIII метался по Европе в поисках союзников и помощи. Он добился подписания на Ферраро-Флорентийском соборе 1438—1439 гг. унии в обмен на осторожные обещания оказания незначительной военной поддержки. Византийские представители были вынуждены признать католическое вероучение по всем основным пунктам {220} догматических расхождений. Весть об этом вызвала бурю негодования в стране.

Общая обстановка в Европе складывалась все более неблагоприятно для Византии. Несмотря на растущее осознание турецкой угрозы не только для Византии, европейские государства все более глубоко втягивались в собственные конфликты. Папство, а равно и итальянские республики до конца так и не заняли последовательной позиции по отношению к Византии 49. Запад колебался: от идеи возрождения Латинской империи он приходил к мысли о необходимости поддержки Византии, а от этих соображений — к мечте об интеграции оставшихся владений империи в состав западных государственных образований. Ставивший цель не столько помочь Константинополю, сколько предотвратить дальнейшее продвижение турок в Венгрию, к Австрии и Польше, крестовый поход 1444 г. закончился позорным разгромом крестоносцев под Варной 50. Путь туркам в Европу был открыт. Овладение византийской столицей становилось важнейшей задачей османов. Константинополь был серьезной помехой на пути к более тесному объединению их балканских и малоазийских владений, город мог служить плацдармом возможных военных действий Запада. Турки перешли в решительное наступление на остатки византийских владений. В 1446 г. они опустошили Морею — последнюю византийскую область, еще не затронутую до тех пор их вторжениями, область, где еще теплились надежды на «выживание» и возрождение если не прежней Ромейской, то «эллинской» империи, область последнего расцвета поздневизантийской культуры и образованности, где мысль последних крупнейших византийских ученых мучительно билась над проектами возможных реформ, способных спасти Византию 51.

Однако утопическим проектам, в частности проектам Плифона, не суждено было сбыться. Хотя Морея на время сохранила независимость и после 1446 г., неумолимые тенденции в ее развитии погружали и этот осколок империи в бездну ожесточенных междоусобных конфликтов. Морея не могла оказать существенной помощи Константинополю. Раскол в недрах ее господствующего класса усиливался. Одни из византийских владетелей все более смирялись с вассальной зависимостью от султана, другие продавали свои владения или переходили в подданство итальянских республик. Росла эмиграция на Запад и на Русь, а также в незанятые турками области Балкан. Между тем в захваченных османами районах постепенно утверждались формы сосуществования бывшего византийского православного населения с завоевателями, причем не только феодалов и купечества, но и широких слоев населения. Гнет и безысходность положения крестьян под властью «отечественных» господ еще до нападения турок парализовали силы к сопротивлению. В сходной ситуации оказалось и торговоремесленное население, не видевшее возможности избавиться от разорительного иноземного засилья и всевластия собственных угнетателей, и большая часть рядового духовенства, отвергавшего унию, принятую правящими верхами. {221}

И все-таки жители Константинополя сохранили до конца верность традиционному византийскому патриотизму, что и проявилось в полной мере в последние месяцы и дни жизни византийской столицы, несмотря на то что не переставали действовать и указанные выше негативные факторы: разобщенность знати, ее колебания и разная идейная ориентация, боязнь опереться на массы недовольного ею трудового населения.

Развязка наступила, когда византийский престол занял последний император — Константин XI Палеолог (1449—1453), человек незаурядной личной энергии и храбрости, а власть над османами получил один из самых выдающихся правителей — Мехмед II Фатих («Завоеватель») (1451—1481), сочетавший природный ум и образованность, беспощадную решитель-

48Бурић. И. Сумрак Византије: (Време Јована VIII Палеолога), 1392—1448. Београд, 1984.

49Рансимен С. Указ. соч. С. 9.

50Цветкова Б. Паметна битва на народите. С., 1974.

51Медведев И. П. Византийский гуманизм: Удальцова З. В. Некоторые нерешенные проблемы истории византийской культуры // ВВ. 1980. Т. 41.

ность и талант организатора. В качестве своей главной цели он поставил овладение Константинополем. К этому времени византийская территория ограничивалась фактически пределами предместий столицы. Мехмед вел решительную подготовку к штурму, вооружал армию и флот, стягивал осадную артиллерию. В 1452 г. на европейском берегу Босфора, против малоазийской крепости Анадолу-Хиссар, за несколько месяцев была построена Румели-Хиссар. Оказались окончательно перекрытыми пути подвоза в столицу морем продовольствия с севера. 7 апреля 1453 г. началась осада города, и к концу месяца он оказался в плотном кольце окружения. Защитники Константинополя готовились встретить врага на стенах. Генуя прислала две галеры с 700 воинами, две галеры — Венеция. Для обороны города были собраны 5 тыс. пригодных к военной службе константинопольцев, 2 тыс. иноземцев и 25 боевых судов. Турецкая армия насчитывала 150—200 тыс. человек, 400 боевых судов и большое число пушек. Морской опыт генуэзцев и византийцев позволил им долгое время сдерживать попытки полного окружения города. Постепенно, однако, стал сказываться перевес сил турок. Венеция и в особенности Генуя, боявшаяся потери Галаты и своих торговых позиций на Босфоре, вели себя непоследовательно. Их двойственная политика облегчала османам осаду и захват города. Несмотря на мужественное сопротивление защитников и их смелые вылазки, в конечном счете прорыв турецкого флота в Золотой Рог и действия осадной артиллерии решили дело. 29 мая на рассвете начался последний штурм и столица тысячелетней империи пала. Константинополь стал новой столицей Османской державы — Стамбулом. Византийское государство перестало существовать. Началась ликвидация последних владений империи. В 1460 г. турки овладели Мореей, а через год — Трапезундом. До середины XVI в. жалкие остатки независимости сохранило лишь несколько островов.

Падение Византии — одно из важнейших событий европейской истории. Оно обозначало новый этап в истории греческого народа. Ход развития Византии в последний период ее существования обусловил усиление «национальной» консолидации греков. Мощное наследие оставила Византия и в истории тех стран и народов, которые некогда находились под ее властью. Эта эпоха стала частью их собственной истории. Было бы ошибкой полагать, что влияние Византии на соседей слабело вместе с ее упадком. Это влияние оставалось сильным и плодотворным вплоть до падения Константинополя, оно продолжалось даже после крушения империи, так как высокообразованные представители греческой эмиграции благотворно влияли на культуру и общественную жизнь стран, где обрели прибежище. {222} Византия и в XIV— XV вв. внесла крупный вклад в развитие культуры балканских народов. Воздействие византийской культуры ощущалось здесь и после завоевания империи османами. Именно поэтому понятие «Византия после Византии» обрело реальный исторический смысл и содержание.

Не исчезла с падением византийского государства его церковная организация. Опираясь на нее, духовенство включилось в борьбу за сохранение культурно-исторической самобытности христиан, оказавшихся под властью османов. По мере расширения османской экспансии эта борьба приобретала все большее значение. Происходила определенная консолидация вос- точно-христианского мира на религиозной основе в сопротивлении османам, что содействовало подъему освободительного движения завоеванных турками народов. Падение Константинополя, имевшее огромный резонанс и породившее громадную литературу, прозвучало набатным колоколом для всех народов, которым угрожало турецкое завоевание 52. Историю Византии стали впервые воспринимать как историю не только некогда могущественной империи, но и форпоста Европы в многовековой борьбе против кочевников-завоевателей. История Византии стала поучительным примером того, как внутренние распри явились причиной гибели некогда процветавшей мировой державы. Этой идее была суждена долгая жизнь и позитивная роль в истории многих народов и бывших соседей Византии, в том числе и Московской Руси, преодолевавшей последствия феодальной раздробленности.

Византийское наследие в истории и культуре многих народов осталось живо прежде всего потому, что эти народы воспринимали культурные достижения палеологовской Византии самостоятельно и избирательно, сделав многие из них органичными элементами собственной культуры. Именно поэтому вероятно, столь долго сохранялись и сохраняются уважение к византийскому культурному наследию и высокий авторитет византийской цивилизации в целом. Скорее всего, не роль «библиотекаря рода человеческого», хранителя великих завоеваний

52 См.: La caduta di Costantinopoli / Testi a cura di A. Pertusi. Milano, 1976. Vol. 1—2.

античной культуры, а именно живая связь собственно культурного гения византийцев с культурным творчеством народов многих стран Европы и Азии предопределила место Византии в истории. {223}

8

Ренессансные тенденции поздневизантийской культуры

В известном диалоге «Флорентий, или О мудрости» крупнейшего деятеля поздневизантийской культуры, выдающегося историка и эпистолографа, автора многочисленных риторических, поэтических и философских сочинений Никифора Григоры есть одно замечательное место. «О! — восклицает один из персонажей диалога, Критовул, обращаясь к своему собеседнику, — сколь великой и тяжкой скорбью ты, любезный Флорентий, наполнил мою душу, изложив сведения, достойные обильных слез, о том, что город (имеется в виду Константинополь, выведенный под именем Афин. — И. М.), столь великий и известный во всей вселенной своей наукой и воинской доблестью и столь долгое время владычествовавший на море, ныне переживает несчастья, будучи изолирован на земле и на море и лишившись, так сказать, целиком всякой морской и сухопутной мощи. Однако расскажи мне, о друг, о занятиях и ученых беседах, посвященных литературе и философии; неужели и в них он немощен, или хоть в этом он силен? И что же, снова шумят театры, процветает возвышенный Перипатос, справляет празднества Стоя? Снова регулярно, через каждые четыре года празднуются Панафинеи и обходят площади агораномы?» На это Флорентий отвечает полными глубокого смысла словами: «Еще несколько лет назад, любезный Критовул, все это было увядшим и, так сказать, умершим, а сейчас снова расцветает и оживает, и позволяет надеяться на лучшее, если только какойнибудь посторонний досадный случай, подобно бурному приливу, вызванному обратным ветром, не отклонит и не приведет в расстройство это движение и не повернет его в противоположную сторону» 1.

Все в этом отрывке значительно — и выведение Константинополя под именем Афин (это относится ко всему диалогу), и подчеркивание контраста между бедственным положением империи в XIV в. и напряженной духовной деятельностью византийской интеллигенции, и убеждение в том, что именно ученым-интеллектуалам суждено изменить обстановку в стране к лучшему, но самое главное с точки зрения нашей темы — представление человека того времени о культурном расцвете в палеологовскую эпоху как о возрождении (’αναβίωσις) античных культурных традиций после длительного периода их упадка и омертвения (τω;˜ν λόγων νέκρωσις και;` παρευδόκίμησις). Конечно, вполне закономерен вопрос о том, насколько объективен Григора, нарисовавший столь мрачную картину упадка куль-{224}туры, не сгустил ли он здесь краски, не допустил ли риторического преувеличения. Но если даже это в какой-то степени и так, сама возможность появления подобного рода оценки кажется символичной. Впрочем, это представление было свойственно отнюдь не одному только Никифору Григоре. Характеризуя вклад Никеи XIII в. в византийскую культуру, его учитель, тоже выдающийся ученый-гуманист и государственный деятель, Феодор Метохит (1260/1 — 1332) говорит, что Никея «посеяла семена будущего возрождения» (тот же термин — α;’ναβίωσις!) — оценка необычайно емкая и точная 2.

Таким образом, византийцы сами ставят проблему «византийского возрождения» и своим авторитетом усиливают позицию тех современных исследователей, которые считают, что Византийская империя тоже пережила собственный Ренессанс — Палеологовское возрождение, хотя бы в форме «оживления» или «интенсификации» общей культурной активности 3,

1Niceforo Gregora. Fiorenzo о intorno alla sapienza / A cura di p. L. Μ. Leone. Napoli, 1975. Ρ. 58—59.

2Hunger Η. Von Wissenschaft und Kunst der frühen Palaiologenzeit // Hunger H. Byzantinische Grundlagenforschung. L, 1973. N XX. S. 135.

3Ševčenko I. The Palaeologan Renaissance // Renaissances before the Renaissance: Cultural Revivals of late Antiquity

но, как кажется, и в более существенных своих проявлениях, которые отличают культуру поздней Византии от предшествующих эпох. В сущности, все или многое из того в поздневизантийской культуре, что определяется как «классицистические тенденции» или «гуманистические тенденции», может быть названо также и «ренессанснымн тенденциями» именно на том основании, что является порождением эпохи Ренессанса с ее общей идейной атмосферой прогресса человеческой мысли и отрицания схоластики 4.

Конечно, ренессансной и гуманистической страной по образцу Италии Византия не станет никогда, но и в ее недрах в эпоху позднего средневековья нарождались новые явления, происходили весьма важные качественные изменения. Нелегко определить социальную основу этих явлений, которым тяжелое в целом экономическое и внешнеполитическое положение страны, казалось бы, не давало достаточных стимулов для развития. Очевидно, сказалось действие целого ряда причин и исторических условий, не в последнюю очередь исторической общности судеб Византии и Италии в рамках единого политического, религиозного и экономического итало-греческого комплекса, сложившегося в бассейне Центрального и Восточного Средиземноморья в XIV—XV вв.

Отметим прежде всего необычайно возросшую интенсивность интеллектуальнодуховной деятельности византийцев, выразившуюся даже в количественных показателях: из 435 ставших нам известными деятелей византийской культуры на протяжении всей истории империи только на XIV в. приходится 91 человек, а в XV в. их число увеличивается до 200. С конца XIII в. крупнейшим центром византийской культуры снова становится Константинополь, вобравший в себя все лучшие научные силы провинций. В Константинополь возвращаются теперь поэты, прозаики, философы, историки. Из Никеи приезжает ее уроженец, блестяще обра-{225}зованный в области риторики и философии, автор «Истории» и многих других сочинений Георгий Пахимер (1242—ок. 1310), занявший здесь высокие государственные и церковные должности; из Гераклеи Понтийской — уже известный нам Никифор Григора (1293—1361), которого в столице ожидали и громкая слава ученого, и бурная общественная деятельность, и весьма драматические жизненные перипетии 5; из итальянской Калабрии — «возмутитель спокойствия» Варлаам (ок. 1290—1348), развязавший исихастские споры; с «маленькой и каменистой» Итаки — «мудрейший и ученейший» монах Иосиф по прозвищу Ракендит, т. е. «одетый в рубище» (1280—ок. 1330), который, по его собственным словам, «вступил на самую землю наук, в Константинополь, чтобы жить здесь в общении с духовными и мудрыми мужами»; (Памятники. IX—XIV. С. 343); из Эфеса — поэт, автор многочисленных поэм о животных Мануил Фил (ок. 1275—1345), известный также тем, что посетил с дипломатическими миссиями Русь и страны Востока; из Фессалоники — выдающийся византийский писатель, публицист и эпистолограф, сторонник унии и ярый пропагандист творчества латинских философов и богословов (в частности, Фомы Аквинского) в Византии Димитрий Кидонис (ок. 1324—1397/8), первым посетивший Западную Европу с целью ознакомления с ее культурой; из Трапезунда — знаменитый Виссарион (1403— 1472), которому, напротив, предстояло стать выдающимся пропагандистом греко-византийской культуры на Западе, и др.

В Константинополе же развивают активную деятельность его уроженцы Максим Плануд (ок. 1255—1305) — ученый, ритор, собиратель и издатель античных эпиграмм, переводчик латинской литературы и педагог, преподававший в своей школе при монастыре Акаталептос; его ученик, автор работ по классической филологии Мануил Мосхопул, а также такие выдающиеся деятели византийской культуры, как Мануил Вриенний, Никифор Хумн, Мануил Хрисолора, Алексей Макремволит, Иоанн Хортасмен, молодой Георгий Гемист Плифон и др. Группируясь вокруг покровительствовавшего ученым императора Андроника II Палеолога, многие из них сумели войти в сановную иерархию, добились занятия крупных государственных постов.

Особенно блестящую карьеру при дворе сделал наиболее авторитетный из всех византийских гуманистов — Феодор Метохит. С 1290 по 1298 г. он — логофет войска, с 1289 по

and the Middle Ages / Ed. by W. Treadgold. Stanford (California). 1984. Ρ. 144—223.

4Medvedev I. P. Tendances vers une Renaissance dans la culture byzantine tardive // Byzantiaka. 1984. Τ. 4. P. 115— 136; Oikonomides Ν. ‛Η ’αναγέννηση και;` το;` Βυζάντιο // Byzantium and Europe: First Intemational Byzantine Conference. Athens, 1987. Ρ. 247—253.

5Хронология жизни Никифора Григоры детально описана в ст.: Beyer H.-V. Eine Chronologie der Lebensgeschichte des Nikephoros Gregoras // JÖB. 1978. Bd. 27. S. 127—155.

1305 г.— логофет частной (императорской) казны (именно в этом качестве он, очевидно, и совершил свои знаменитые посольские поездки в Армению и Сербию), с 1305 по 1321 г. — логофет государственной казны и, наконец, с марта—апреля 1321 до конца мая 1328 г.— великий логофет и «месадзон» (глава правительства). В лице Феодора Метохита воплотился новый тип византийского деятеля, утверждающего идеалы личной порядочности (проявившейся, в частности, и в его поражавшей современников верности Андронику II даже после падения императора, несмотря на репрессии), глубокой ответственности за судьбу отечества, от которой он не отделял собственную судьбу, видя свою задачу именно в том, чтобы на высоком посту всеми силами помогать с трудом отбивающемуся от врагов государству. Но в то же время {226} Ме-

Файл byz3_227.jpg

Мистра. Св. София. Вид с востока

тохит — носитель ярко выраженного «гуманистического эгоцентризма», постоянно занятый собственной персоной, без конца пишущий о самом себе и о своих интимных переживаниях, причем «без тени смущения и маскировки» 6.

Другими культурными центрами поздней Византии были Фессалоника, где творили Димитрий Триклиний, Фома Магистр, Матфей Властарь, Константин Арменопул и т. д., Трапезунд, ставший одним из очагов активного изучения естественных наук, и прежде всего астрономии (здесь, в частности, творили Константин Лукит, поддерживавший тесные связи с кружком Никифора Григоры, а также оригинальный мыслитель и поэт Георгий Амируци), Кипр, на котором действовал антиисихастский кружок Георгия Лапита. Позднее, когда с конца XIV в. стал наблюдаться обратный процесс перемещения культурных центров из столицы в провинцию, Мистра на Пелопоннесе стала оспаривать у Константинополя лавры интеллектуальной столицы империи. Этот средневековый греческий город близ Спарты, административный центр византийской Мореи, стал одним из крупнейших очагов поздневизантийской духовной и художественной куль-{227}туры. Ныне «мертвый город», музей под открытым небом, Мистра послужила прообразом фаустовского замка в сцене с Еленой третьего акта второй части «классико-романтической фантасмагории» Гёте. Город возник как крепость, построенная в 1248/49 г. ахейским князем Вильгельмом II Виллардуэном и завоеванная Византией в 1261 г. С 1348 г. Мистра становится резиденцией младших членов царствующих императорских династий — Кантакузинов и Палеологов, местом жительства плеяды знаменитых византийских ученых, философов, историков и писателей — Иоанна Кантакузина, Георгия Сфрандзи, Георгия Гемиста Плифона, Виссариона Никейского, Лаоника Халкокондила и др. Здесь сохранились замечательные памятники зодчества и фресковой живописи (церкви св. Димитрия, свв. Феодоров — обе XIII в., Перивлепта — XIV в., Пантанасса — XV в. и др.) — яркие образцы так называемого Палеологовского возрождения 7.

Даже живя в разных местах, византийские ученые, литераторы и философы были тесно связаны друг с другом. Объединенные общностью научных и идеологических устремлений, они образовывали полузамкнутое, сравнительно немногочисленное, оторванное от народа сообщество ученых, своеобразную «ученую республику», жившую по своим особым законам, которые весьма напоминают формы интеллектуального общения, характерные для итальянской гуманистической среды эпохи Ренессанса. Так, наиболее характерной формой несословной, некорпоративной организации светской византийской интеллигенции стали так называемые «театры» — небольшие вольные литературно-философские и ученые объединения, кружки, которые получили широкое распространение в Византии в ту эпоху. Под театром в то время понимали аудиторию как таковую, т. е. само помещение, в котором происходило то или иное литературное или философское действо, и участников собрания. Его предметом могло быть обсуждение какого-то нового сочинения, выступления того или иного автора с речью, панегириком или другим риторическим сочинением, просто беседа на философские и литературные темы, наконец, публичный диспут, перераставший зачастую в шумную дискуссию. Прекрасно передана атмосфера такого «театра» в уже упоминавшемся диалоге Никифора Григоры «Флорентий...», выдержанном в сатирическом тоне. В основе диалога лежит, возможно,

6Ševčenko I. Ор. cit. Р. 149.

7Медведев И. П. Мистра: Очерки истории и культуры поздневизантийского города. Л., 1973;

Runciman S. Mistra: Byzantine Capital ot the Peloponnese. L., 1980.

реальный факт — публичный диспут между Варлаамом Калабрийским и Никифором Григорой. Автором хорошо переданы чуткая реакция аудитории на перипетии спора, почтительное внимание, с которым ею встречались предложенные Никифором Григорой Варлааму вопросы по астрономии, грамматике и риторике, аристотелевским силлогизмам, единодушный хохот, сопровождавший неуклюжие ответы Варлаама, и, наконец, финал диспута, когда председательствующий (им был Иоанн Кантакузин, выведенный под именем Димарата) увенчивает победителя.

Всочинениях и письмах Феодора Метохита, Григория Акиндина, Михаила Гавры, Никифора Григоры, Димитрия Кидониса, Никифора Хумна, Иоанна Хортасмена, Мануила II Палеолога и др. можно найти массу интересных сведений об этих «театрах», свидетельствовавших о складыва-{228}ющемся новом стиле жизни византийских интеллектуалов — носителей ренессансных тенденций в поздневизантийской культуре. Само название — «театр» — объяснялось тем, что литературное действо понималось и протекало как театральное зрелище; нередко оно проводилось, судя по одному из писем Димитрия Кидониса, с участием певцов и музыкантов, которые сопровождали произнесение речей пением и музыкой (Cydon. Corresp. II. Р. 170. Ер. 262.82—83). Любопытно также отметить, что византийские авторы с большим юмо-

ром и иронией описывают свои литературно-философские сборища, уподобляя их оргиям куретов и корибантов, т. е. представителей древних экстатических культов Востока 8. Все это характеризует византийские «театры» как несомненный аналог сходкам (convegni, symposia) итальянских гуманистов, а может быть, и прообраз тех «академий» с потешными и бурлескными самоназваниями («мокрые», «гневные», «темные», «бессмысленные», «бесстрастные», «юмористы», «праздные», «проснувшиеся» и др.), которые позднее не без участия греков распространились по всей Италии.

Вписьмах византийских ученых, в их философских и литературных трактатах ясно выражен гуманистический идеал человека-гражданина, основанный на интеллектуальной культуре, т. е. просвещенной, всесторонне образованной личности, наделенной именно той цивилизующей силой, которая необходима, чтобы преобразовать человека «естественного»

(’άνθρωπος φυσικός) в человека культурного (’άνθρωπος πεπαιδευμένος) и повести его к добродетели и блаженству 9. Подобно итальянцу Альберти, считавшему, что «сущность humanitas состоит в том, чтобы сделать людей более образованными», византиец Метохит заявляет:

«Дальнейшее совершенствование интеллекта есть самое главное для тех людей, которые ищут наслаждение в области образования и науки» 10. Претерпела изменение сама традиционная византийская концепция истинной человеческой жизни как жизни созерцательной. Обосновывая необходимость вести также жизнь деятельную (βίος πρακτικός как параллель доктрине vita activa et politica итальянских гуманистов), некоторые византийские авторы вкладывают новое содержание в понятие βίος θεωρητικός. Так, у Феодора Метохита это уже отнюдь не vita contemplativa с ее мистическим созерцанием монашеского толка, но vita intellectualis, идеал жизни философа, погруженного в научно-теоретическое и философское познание действительности, а уединение метохитовского монаха, наполненное размышлениями и научными занятиями, это не что иное, как otium intellectuale, ozio alle lettere, заполненный высокими заня-

тиями отрадный и сладостный досуг, спокойствие кабинета и библиотеки, высший идеал жизни философа, излюбленный многими итальянскими гуманистами 11. Выделить умственный труд, занятие наукой в специфическую сферу деятельности — вот задача, которую ставят перед собой византийские авторы. В своем трактате «Этикос, или О воспитании» Феодор Метохит восхваляет красоту жизни {229} в науке, определяет умственный труд как высшую форму наслаждения — η;’δονή, составляет даже кодекс жизни ученого, согласно которому (совсем как у итальянского гуманиста Верджерио) ученый во имя науки (но не во имя бога!) должен отказаться от мирских забот и от семейной жизни, ибо мещанская семейная жизнь с женой и детьми отвлекает ученого от поставленной цели; у ученого не должно быть зависти к своим

8Fatouros G. Die Briefe des Michael Gabras (ca. 1290 — nach 1350). Wien, 1973. Teil. 2. S. 560, 26—27.

9Leone Р. L. Μ. II Φιλομαθής η;’; ` περι;` υ;‛βριστω;˜ν di Nicephoro Gregoras // RSBN. 1971—1972. Ν. 5, 8, 9 (XVIII—XIX). Ρ. 189. 62—69.

10Hunger Η. Der Ethikos des Theodoros Metochites // ‛Ελληνικά: παράρτημα. 1957. Τ. 9. S. 149.

11Paparelli С. Ceritas, Humanitas, Divinitas: Ľessenza umanistica del Rinascimento. Napoli, 1973.

собратьям по науке, он должен вести жизнь не только созерцательную, но и деятельную и т.

д. 12

Говоря о складывающемся новом стиле жизни с ясно выраженным ренессансным оттенком, нельзя не отметить такие характерные для умонастроения той культурной среды идеи

ивкусы, как забота о литературной славе, честолюбие, любовь к своим творениям, бессмертие, обретенное литературной славой. Например, Метохит, Хумн, Григора, Магистр и другие в письмах и трактатах часто высказывали жгучее желание написать такое сочинение, которое

обессмертило бы их навеки. Никифор Хумн в одном из писем подчеркивал: «Нет ничего в мире, что я предпочел бы литературной славе» 13. Никифор Григора, побуждая философа Иосифа к написанию комментария к Аристотелю, добавляет: «Чтобы известность, как большой корабль, пронесла твою славу через века целой и нетронутой», а в письме к Севасту Калоидасу, подробно сообщая о своих научных трудах по астрономии, через которые надеется добиться

славы, он напоследок высказывает заветную мечту написать в будущем такое сочинение, которое бы увековечило память о нем в умах потомков 14. По мнению Феодора Метохита, пайдейа

обеспечила бессмертную славу художникам Фидию, Полигноту, Зевксиппу, Лисиппу, а также знаменитым писателям прошлого 15. Именно о славе, которая пересекла бы границы византийского мира, мечтает Мануил II Палеолог (этот, по выражению Димитрия Кидониса, «философ на троне»), когда посылает один из собственных риторических опусов известному итальянскому гуманисту Гварино Веронскому с просьбой перевести его на латинский или итальянский язык (Man. Palaeol. N 60. Р. 169.16). Многие письма византийских гуманистов проникнуты заботой о сохранении и распространении своих сочинений, этих «детей, дорогих тем, кто их сотворил», — метафора, которой часто пользовались византийские писатели того времени. Сравнив, например, литературные сочинения с детьми, Никифор Хумн добавляет, что, подобно тому как отцу приятно видеть телесную красоту своих детей, писателю приятно видеть свои со-

чинения каллиграфически переписанными на пергамене, ибо совершенство формы делает их еще более дорогими сердцу 16.

Вкругах византийских гуманистов широко практиковался обмен книгами, в письмах то

идело высказывались просьбы о присылке сочинений адресата и сообщалось о посылке своих. Например, у Михаила Гавры среди рукописей, полученных им в порядке книгообмена от друзей, упоминаются рукописи с сочинениями Демосфена, Евсевия, Геродота, {230} Гомера, Пла-

тона, Плутарха, Аристида (особой известностью пользовалась роскошная рукопись с сочинениями Аристида, писцом которой был Аргиропул, а владельцем — Никифор Ксанфопул) 17.

Книга, которая, по мнению Михаила Гавры, призвана была воспитывать у людей вкус к свободе 18, вообще играла в литературном мире поздней Византии огромную роль. Византийские библиофилы буквально охотились за хорошими рукописями, сами переписывали их, обсуждали технологию изготовления новой рукописи, тратили много усилий на то, чтобы раздобыть хороший пергамен для рукописи. В одном из писем того же Михаила Гавры содержатся цен-

ные сведения о том, как поврежденные места рукописи с сочинениями Плутарха заменялись новым пергаменом и заново переписывались 19. Византийские филологи были незаурядными знатоками палеографии и кодикологии. Считается, например, что творчество константино-

польцев Максима Плануда и его ученика Димитрия Триклиния, которые заложили основы критики текста, было первоклассным даже по нашим стандартам 20,— мнение, думается, несколько преувеличенное, так как их конъектуры доставляют немало беспокойств нынешним

12Hunger H. Der Ethikos des Theodoros Metochites. S. 149 ff.

13Ševčenko I. Études sur la polémique entre Théodore Métochite et Nicéphore Choumnos. Bruxelles, 1962.

Р. 18.

14Greg. Ep.Vol. 2, N. 22. Р. 76, 1. 124—125; N 114. Р. 302, 1. 103—107.

15Hunger H. Der Ethikos des Theodoros Metochites. S. 149—150.

16Verpeaux J. Nicéphore Choumnos: Honime ďEtat et Humaniste byzantin (ca. 1250/1255—1327). Р. 1959.

Р. 78.

17Fatouros G. Op. cit. Ep. 269. S. 427.

18Ibid. Ep. 404. S. 630.

19Ibid. Ep. 252. S. 409.

20Ševčenko I. Theodoros Metochites, the Chora and intellectual trends of this time // The Kariye Djami. Historical Introduction and Description of the Mosaics and Frescoes / Ed. Р. A. Underwood. Princeton, 1975. Vol. 4. Р. 19.

филологам-классикам (не всегда их можно обнаружить, а посему они в состоянии ввести в заблуждение современного исследователя, зачастую они не необходимы и тем самым излишни, не исправляют действительно трудные места и т. д.).

Поразительно современно звучат, правда, принципы внутренней критики текстов и их цитирования, сформулированные Никифором Григорой в ходе его полемики с Григорием Паламой. По его мнению, при цитировании каких-либо сочинений всегда нужно помнить хорошее филологическое правило: сперва установить правильность текста, а уж потом сравнивать толкования отрывков; текст должен представляться целиком, а не обрываться при цитировании в тех местах, которые могли бы изменить смысл высказывания; всегда следует иметь в виду контекст, в котором содержатся те или иные положения цитируемого автора, и т. д. 21 Общий высокий уровень развития византийской филологической науки был продемонстрирован позднее на Флорентийском соборе в ходе проведения экспертизы подлинности некоторых патристических текстов. В качестве экспертов при рассмотрении рукописей, содержащих эти тексты, были привлечены именно ученые-филологи 22.

Верно, что «византийские ученые не делали попыток стать художниками или скульпторами»23. Но, собственно говоря, почему они должны были становиться ими? Гораздо важнее для нас констатировать, что византийские живописцы и архитекторы, которые действительно всегда считались простыми ремесленниками, представителями ручного труда и не могли

{231}

Файл byz3_232.jpg

Мистра. Церковь Одигитрии. Вид с севера

претендовать на равное положение с homines litterati, в последние века существования империи постепенно начинают осознавать себя частью интеллигенции, причем «ренессансной» интеллигенции. Именно в палеологовский период все чаще становятся известными имена отдельных художников: в Веррии работал «лучший живописец всей Фессалии» Калиергис 24, в Цаленджихе — Кир Мануил Евгеник, в Убиси — Дамиан, в Руденице — Феодор, в Дечанах — Сергий, в Нагоричино — Михаил и Евтихий, в Раванице — Константин, на Афоне — Мануил Панселин и Феофан Критский, в Москве и Новгороде — знаменитый Феофан Грек 25. Не за горами было время, когда «последний выразитель византийской художественной формы» Доменикос Теотокопулос прославится в Испании под именем Эль Греко. Все это говорит о возросшем уровне самосознания представителей византийской художественной интеллигенции, которые не желали, больше пребывать в безвестности и которым также не чужда была «жажда славы». {232}

Вместе с тем и сообщество византийских гуманистов — «интеллектуалов», носителей ренессансных тенденций — начинает по-иному относиться к художественной интеллигенции, явно допуская ее в свое лоно. В источниках можно встретить немало сведений о контактах византийских ученых и писателей с живописцами. Из писем Михаила Гавры можно составить некоторое представление о заказах византийских интеллектуалов живописцам на изготовление той или иной иконы (особенно интересны письма 263 и 264, адресованные иконописцу монаху Георгию, в которых обсуждаются достоинства изготовленной Георгием для автора писем иконы Богородицы с младенцем) 26. О том, сколько небезразлично относились византийские гуманисты к церковной живописи, свидетельствует позиция Никифора Григоры, обвинявшего Григория Паламу в «иконоборчестве» 27, а во время заточения в монастыре Хора отказавшегося принять участие в богослужении по случаю освящения росписи, представляющей один эпизод

21Paparozzi M. Appunti per lo studio degli inediti «Antirrhetici posteriores» di Niceforo Gregoras // Atti della Accademia Nazionale dei Lincei. Classe di Scienze morali, storiche e filologiche. 1974. Vol. 28, N7—12. Р. 947.

22Медведев И. П. Экспертиза подлинности патристических текстов на Флорентийском соборе // ВИД. 1976. Т. 8. С. 274—285.

24Πελεκανίδης Στ. Καλλιέργης ο;‛; ´λης Θετταλίας α;’; ´ριστος ζωγράφος. ’Αθη;˜ναι, 1973.

25Лазарев В. Н. История византийской живописи. М., 1986. С. 157.

26Fatouros G. Ор. cit. S. 420—422.

27Nikephoros Gregoras. Antirrhetika Ι / Einleitung, Textausgabe, Übersetzung und Anmerkungen von

H.-V. Beyer. Wten, 1976, s. Wortregister; Letters of Gregory Akindynos / Ed. A. Constantinides-Hero. Wash. 1983. N 52. Ρ. 222, l. 60.