Kultura_Vizantii_XIII_-_pervaya_polovina_XV_vv

перничавшей с итальянскими предпринимателями и патрициатом в борьбе за политическую власть на островах Эгейского моря.

Однако не только социально-политические мотивы, но и особенности исторического мышления определили туркофильство писателя. Будучи широко образованным знатоком греческой культуры и философии, он рассматривал историю как диалектический процесс потерь и приобретений. В истории нет ничего неизменного: меняются государства, одни народы приходят на смену другим, ни один народ не может дважды править миром: сегодня власть была у ассирийцев, завтра она перейдет к мидянам и персам, затем к грекам и римлянам, наконец, к тюркам и т. п. (Ibid. Р. 37). Историк решительно возражает тем, кто, подобно Дуке, возлагал вину за гибель империи на народ: дурными и испорченными могут быть правители, но не народ. Критовул подчеркивал ответственность правителей за судьбу государства (Ibid. Р. 39), однако цикличность исторической эволюции снимала идею политической и моральной ответственности кого бы то ни было за катастрофу 1453 г. По мнению писателя, необходимо оставить упреки в адрес ромеев за падение империи, ибо оно было обусловлено объективным ходом дел, естественной закономерностью исторического процесса. Согласно Критовулу, правит миром Судьба (Тихи). Но понятие судьбы у автора ближе к ренессансному представлению о Фортуне, нежели к средневековому детерминизму. Так, прославляя Мехмеда, он среди черт его характера (мужество, стратегический талант, военный опыт) называет доблесть и судьбу (Ibid. Р. 35— 37), что прямо ассоциируется с терминами вирту и фортуны у итальянских гуманистов того времени. Судьба — воплощение непостоянства и непредсказуемости хода истории, его стабильности и индетерминизма 45.

К жанру исторических мемуаров можно отнести известное сочинение византийского сановника Георгия Сфрандзи (1401 — после 1477). Под этим именем фигурируют два произведения — так называемые «Большая» и «Малая» хроники Сфрандзи. Однако учеными XX в. доказано, что «Большая хроника», известная также, как «Хроника Псевдосфрандзи», представляет собой фальсификацию XVI в., искусно выполненную митро-{293}политом Монемвасии Макарием Мелиссином 46. Что касается «Малой хроники», то она охватывает события 1413— 1477 гг., свидетелем которых был сам историк. Автор чрезвычайно точен в датировке фактов, указывает год, месяц, день, а иногда и время суток. Скорее всего, он вел дневниковые записи и использовал их при работе над мемуарами. Написаны они были уже в глубокой старости, больным человеком, спешившим увековечить события, в которых ему довелось принять участие. Язык сочинения почти разговорный, без всяких следов обработки. Факты, известные и памятные современникам, даются бегло и нечетко. Мемуары обрываются неожиданно на неудачном походе османов на Навпакт и остров Святой Мавры летом 1477 г.

Георгий Сфрандзи всю сознательную жизнь провел при императорском дворе. Он воспитывался вместе с будущим императором Константином XI Палеологом, поскольку дядя историка служил придворным воспитателем. Пользуясь исключительным расположением императора Мануила II, он с 17 лет успешно продвигался по службе, выполнял весьма ответственные поручения. Но особое доверие оказывал ему последний император Константин XI. Еще до коронации деспота Мореи Константина Драгаша Палеолога в качестве императора Сфрандзи занимал при его дворе крупные должности, получил титул протовестиария, принимал участие в ряде посольств. Во время осады Константинополя он находился в числе людей, наиболее близких императору, составлял в строжайшей тайне списки защитников города, вместе со всей семьей попал в плен и, пережив гибель детей в турецком плену, сумел выкупиться и поступить на службу к деспоту Мореи Фоме Палеологу. Последние годы жизни Сфрандзи провел в скитаниях, вымаливая скудные пособия у детей деспота Фомы, страдая от болезней и бедности.

Мемуары Сфрандзи — живой и яркий документ эпохи. Полная превратностей судьба писателя — свидетельство печальной участи того поколения, которому довелось пережить па-

ния // ВВ. 1953. Т. 7. С. 108—115.

45Turner С. J. G. Op. cit. S. 362.

46Loenertz R. J. Autour du Chronicon Majus attribué à G. Phrantzès // Miscellanea G. Mercati. Città del Vaticano, 1946. Vol. 3. (Biblioteca apostolica vaticana. Studi e testi; Vol. 123). Р. 273—311; Красавина С. К.

Квопросу византийской историографии XV в. // Из истории балканских стран; Краснодар, 1975.

С. 111—113.

дение Константинополя, потерю близких людей, бедствия плена, невзгоды скитаний на чужбине.

На первый взгляд мировосприятие Сфрандзи традиционно для средневековой историографии: он заверяет читателя в своей ортодоксальности (Sphr. XXIII. 2), излагает православный символ веры, критикует еретические учения (Ibid. XLV. 4), возносит молитвы к Богу. Чувствуется, однако, что религиозность автора во многом показная. Едва писатель переходит к интерпретации земных дел, он обнаруживает расчетливый рационализм, прагматизм мышления. Так, рассуждая о целесообразности заключения унии с католической церковью, историк приводит аргументы чисто политического характера 47. Он заявляет, что не имеет ничего ни против католиков, ни против унии с ними, но союз с Западом привел к обострению отношений с османами, которые усмотрели в нем угрозу для себя: уния, по его мнению, спровоцировала конфликт империи с османами. Трезвый практический расчет демонстрирует Сфрандзи и при обосно-{294}вании своего проекта бракосочетания императора Константина Палеолога со вдовой султана Мурада II сербской княжной Марой; он полностью пренебрегает соображениями морального и религиозного свойства, замечая, что помехи со стороны церкви легко устранимы, если дать деньги духовенству (Ibid. XXXI. 5). Даже свои отношения с Богом он пытается поставить на деловую почву: он умоляет Всевышнего продлить ему земные муки, чтобы при жизни очистить душу во имя спасения на Страшном суде. Сфрандзи рассматривает, как видно, житейские страдания в качестве своеобразной страховой платы за грядущее спасение 48. То же стремление строить отношения с Богом на «договорных началах» проявилось и в ноте разочарования автора тем, что, несмотря на обеты, посты и молитвы константинопольцев во время осады и штурма города, Всевышний не спас Константинополь — «по какой причине, я не знаю и люди не ведают» (Ibid. XXXVI. 14).

Совсем иной характер носит творчество Лаоника Халкокондила (ок. 1423 — после 1487) 49, наиболее популярного историка XV в. Его сочинение сохранилось в 26 списках, из которых 5 рукописей датируются концом XV в. 50 История Халкокондила написана между 1466 и 1480 гг., состоит из 10 книг и охватывает время с 1298 по 1463 г., дополнения к истории касаются событий 1484—1487 гг.

Историк происходил из знатной афинской семьи. Его отец, проиграв в политической борьбе, эмигрировал в Морею, брат Димитрий был известен как гуманист, имевший связи с Виссарионом Никейским. Сам Лаоник с молодых лет отличался высокой образованностью. Чириако из Анконы, встретившись с ним в 1447 г. в Мистре, считал юношу очень сведущим в латинской и греческой словесности. Молодые годы Лаоник провел в Морее, возможно путешествуя с целью изучения разных стран и народов. Особенно усердно вплоть до глубокой старости Лаоник занимался филологией. Он, вероятно, преподавал ее. Когда в 1460 г. Пелопоннес захватили османы, Халкокондил либо вернулся в Афины, либо, как многие византийские интеллектуалы, перебрался в Италию или на Крит.

Главное содержание труда историка сформулировано в заглавии более поздних списков XVI в.— «Летопись Николая Халкокондила о том, откуда пришли властители турок, об их делах и подвигах вплоть до подвигов великого властителя Мехмеда». Автор использовал сочинения своих предшественников, возможно, и тюркские источники, рассказы купцов и дипломатов, письма и документы. Географический ареал его истории весьма широк, охватывая почти все государства Европы, и содержит информацию о крупных европейских городах, упоминания о странах Ближнего Востока и Индии. История не закончена. Имеются лакуны, почти отсутствует хронология. Композиция сочинения чрезвычайно свободна, автор постоянно отклоняется от основной линии изложения, отсюда неизбежные повторы. Спокойное повествование часто прерывают вставные {295} эпизоды в виде законченных рассказов. Иногда они сходны по тематике с итальянской новеллистикой Возрождения (сатиры на трусость и алчность монахов, семейные истории об изменах и наказаниях жен). В них осуждаются человече-

47Красавина С. К.. Византийские историки Дука и Сфрандзи об унии православной и католической церкви // ВВ. 1965. Т. 27. С. 147—150.

48Turner C. J. G. Op. cit. S. 346.

49Существуют более 23 транскрипций родового имени (или прозвища) историка, см.: Греку В. К вопросу о биографии и историческом труде Лаоника Халкокондила // ВВ. 1958. Т. 13. С. 198—199; Веселаго Е. Б. Еще раз о Лаонике Халкокондиле и его историческом труде // ВВ. 1958. Т. 14. С. 190—192.

50Веселаго Е. Б. Историческое сочинение Лаоника Халкокондила // ВВ. 1957. Т. 12. С. 201—205.

ские слабости и превозносятся добродетели. Порой это повести об исключительных случаях, пророчествах и чудесах, приключенческие рассказы в рыцарском стиле, идеализированные портреты исторических личностей (например, Тамерлана) или же экскурсы этнографического и естественнонаучного характера (о причинах приливов и отливов, о проблемах движения), которые демонстрируют разносторонность интересов автора. Во вставных эпизодах также встречаются отголоски исторических событий: Реконкисты в Испании (рассказ об арабах, откупивших у испанцев Гренаду с помощью «винных ягод», в которых были спрятаны монеты), антиосманской борьбы (рассказы о Яноше Хуньяди и Скандербеге) и др. Историческое описание в понимании Халкокондила принадлежит к категории искусства, и усилия автора направлены не столько на достоверную передачу подлинных фактов, сколько на то, чтобы доставить читателям эстетическое удовольствие. Художественные задачи порой явно превалируют над логикой изложения.

Халкокондил был типичным представителем поздневизантийского культурного эллинофильства (данью этой моде было само изменение писателем своего христианского имени Николай на Лаоник). Преклоняясь перед культурой древних, он верил в конечное торжество греческой свободы и образованности. Подражая античной историографии, он архаизирует географические понятия и этнонимы, стремится очистить от поздних наслоений древнегреческий язык, возродить лингвистические, синтаксические и стилистические формы классики, что делало его язык искусственным и труднодоступным для современников.

Хотя Халкокондил считал византийцев наследниками культуры эллинов, он четко разграничивал понятия ромеи и римляне. Подобно Пахимеру и Критовулу, он разделял теорию последовательной смены мировых держав: ассирийской, мидийской, персидской, эллинской, римской, османской. Как Григора и Дука, он полагал, что некая трансцендентальная сила управляет всем ходом истории. Иногда это — сам Бог, иногда — судьба или рок 51. Он весьма склонен к фатализму, верит предсказаниям оракулов (PG. Т. 159. II. 127—130), т. е. близок по мировосприятию как к античным, так и к средневековым историкам.

Вместе с тем Халкокондил абсолютно равнодушен к религиозным вопросам. Церковную унию он целиком отождествляет с политическим союзом, имевшим целью организацию антиосманского крестового похода. Конфессиональные споры вокруг унии его не интересуют. Рассказывая о еретических учениях, он проявляет большую веротерпимость. Ислам и христианство для Лаоника — равноценные религии 52. Имеются у него и зачатки исторической критики: подобно Дуке, он излагает иногда разные версии одного и того же события, пытается критически проверить доступные данные. Можно говорить и об идее прогресса в развитии истории у Лаоника, и о его ярко выраженном историческом оптимизме, который, в частности, проявлялся в твердом убеждении автора, что наступит время, {296} когда греки обретут свободу и независимость 53. В целом Халкокондил относился к истории как к сокровищнице иллюстративного материала, способного воспитывать читателя на исторических примерах, что сближает его с представителями риторического направления итальянской гуманистической историографии XV в.

Для культурной жизни Византийской империи в эпоху Палеологов было характерно интенсивное развитие исторического мышления. Исторической литературе Византии всегда были присущи сознание родства с культурой античности и преемственности с ней, преклонение перед ней, подражание античным образцам. Греческим историкам в отличие от ренессансной гуманистической историографии не понадобилось открывать для себя заново античное понимание истории как особого искусства. Многие черты ренессансного историзма — такие, как дидактические задачи исторического сочинения, диалогичность мышления, христианскоязыческий культурный синтез, мифологические реминисценции, архаизация топонимов и этнонимов,— для византийских писателей, даже весьма далеких от столичной интеллектуальной среды, являлись традиционными элементами историографии. Однако тогда как итальянская гуманистическая историография сумела в XIV—XV вв. внести заметный вклад в процесс превращения исторических знаний в научные, введя принципы критического анализа источников,

51Turner C. J. G. Ор. cit. S. 360—361.

52Turner C. J. G. Op. cit. S. 359.

53Веселого Е. Б. К вопросу об общественно-политических взглядах и мировоззрении византийского историка XV в. Лаоника Халкокондила // Вестн. МГУ. Сер. 8, История. 1960. Т. IX. С. 43—49.

вырабатывая «научный аппарат» сносок и примечаний, предприняв попытку периодизации истории (на древнюю, среднюю и новую), византийская историческая мысль этого времени была еще далека от рассмотрения содержания исторического развития с рационалистических позиций. {297}

12

Византийское право на заключительном этапе своего развития.

Византийская юриспруденция на заключительном этапе своей истории несомненно отставала от темпов общего культурного развития, лишь в незначительной мере внеся свой вклад

вдело Палеологовского ренессанса. Более того, среди специалистов по византийскому праву преобладает мнение о полном его упадке: навсегда ушли в прошлое времена грандиозных кодификаций и лавры Юстиниана не тревожили больше воображение ни византийских василевсов, ни их энкомиастов; эпизодическими стали издания распоряжений нормативного характера

вразвитие тех или иных положений из области гражданского или канонического права. Нет никаких сведений и о том, как велись преподавание и подготовка юристов, нужда в которых, казалось бы, должна была ощущаться всегда. Очевидно, с реставрацией империи в 1261 г. так и не возродилась знаменитая юридическая школа, учрежденная в середине XI в. Константином IX Мономахом, а во вновь основанных «высших учебных заведениях» поздней Византии (таких, как «Академия» Георгия Акрополита и Βασιλικόν σκολείον, учрежденное Андроником II Палеологом) юридический факультет не упоминается среди факультетов, входивших в их

структуру. «Впервые в государстве ромеев право рассматривается как не заслуживающая внимания область знаний»,— говорит по этому поводу греческий историк византийского права 1.

Возникает вопрос: действительно ли в умах византийцев совершился столь важный переворот, что они уже не считали для себя обязательным теоретический постулат, высказанный знаменитым византийским канонистом Феодором Вальсамоном: «Ведь написано: нельзя ромею не знать законов (а то же самое сказать — и канонов)»?

Вряд ли, однако, следует оценивать положение дел столь пессимистически. Прежде всего, именно от этой эпохи дошло большое число всевозможных документов (частных актов, завещаний, дарений, судебных решений и т. п.), которые свидетельствуют о хорошем знании законов и умении практически их применять. Сохранился подлинный патриарший регистр (Cod. Vindob. 47 et 48), содержащий около 700 актов с 1315 по 1402 г., значительная часть которых относится к судейской деятельности патриархата и синода и дает любопытные образцы трактовки вопросов семейного, наследственного и брачного права. Широкий отзвук получила «новелла» патриарха Афанасия I от 1304 г. и подтверждающая ее новелла {298} Андроника II Палеолога от 1306 г., в которых вопреки прежней практике узаконивается трехчастное разделение имущества умершего бездетного парика (или жены парика): одну часть получает госпо-

дин умершего или умершей, вторая идет на поминовение их душ, а последняя (третья) достается оставшемуся в живых супругу 2. Не может, наконец, остаться неотмеченным и тот факт, что от XIV—XV вв. дошло огромное количество греческих рукописей юридического содержания, т. е. юридических сборников, включающих памятники как церковного, так и официального гражданского права.

1Πιτσάκης К. Г. Тο;` δίκαιο στο;` Βυζάντιο τοΰ 14οΰ αι;’ώνα // Κωνσταντίνού ’Αρμενούπούλου Πρόχειρον Νόμων η;’ ; ´ ‛Εξάβιβλοϊ. ’Αθη;˜ναι, 1971. Σ. ζ.

2Отметим только недавнюю обстоятельную работу Накоса, в которой приведена и вся обширная библиография: Νάκος Γ. Προβλήματα βυζαντίοΰ κληρονομικοΰ δικαίου ε;’πι;` Παλαιολόγων // Χριστιανική Θεσσαλονίκη: Παλαίολόγειος ε;’ποχή. Θεσσαλονίκη, 1989. Σ. 259—337.

Но дело даже не в количестве и доступности юридического материала, а в том, что развитие права в это время пошло по несколько иному пути по сравнению с предыдущими периодами. Ощутимый толчок в этом направлении дала знаменитая судебная реформа, осуществленная Андроником II и Андроником III Палеологами и приведшая к образованию института «вселенских судей ромеев» (οι;‛ καθολικοι;` κριται;` τω;˜ν ‛Ρωμαίων). Поскольку почти все наиболее значительные достижения византийской юриспруденции XIV в. так или иначе связаны с этой реформой, представляется необходимым подробнее познакомиться с ее содержанием, принципами и историей.

Из рассказа Пахимера следует, что в 1296 г. Андроник II, выступив на Ипподроме столицы перед народным собранием с большой и пространной речью, в частности, сообщил о намерении издать хрисовул о суде и «избрать судей из архиереев и вообще из посвященных и из членов синклита, так чтобы всех было числом 12, и они, давши клятву, должны были неподкупно и нелицеприятно выносить судебные решения (обо всех), начиная от самой матери его [императора] и императрицы и вплоть до него самого, если представится случай,— и тогда он будет иметь верных судей во дворце». Спустя несколько дней хрисовул был составлен и оглашен на специальном заседании во дворце императрицы. Была принесена присяга судьями, избранными из членов сената и отличавшимися опытностью в законах. «И суд,— заключает Пахимер свой рассказ,— сделался страшным, вынося равные приговоры великому и малому»

(Pachym. Hist. II. Р. 236—237).

Дошли до нас и фрагменты текста этого пространного хрисовула Андроника II (Dölger. Reg. N 2188). Целью реформы провозглашалось благосостояние государства, достижение справедливости, ибо, «хотя царь стоит выше закона и всякого принуждения и ему было позволительно все делать, подобно тому, как цари предшествующего времени лишь свою волю считали единственным и самым сильным законом», Андроник «презрел такое властительство, признававшееся справедливым как в силу обычая, так и по многочисленности примеров... и поставил правду выше своей власти». «Стремясь к торжеству правды во всех делах и к возбуждению ревности о правде среди народа, причем не путем принуждения, но посредством образцов и примеров», император пришел к мысли «учредить суд, поставить судей, покровителей правды, и дать силу законам, прекрас-{299}но установленным в древности». Характерны фундаментальные принципы, провозглашенные основой суда: равенство сторон перед законом, ибо «этот суд во всем имеет силу и к нему будут обращаться все, даже против своей воли, малые и великие, более высокие по своему положению и низшие, находящиеся на самой высокой и первой ступени, и все вообще, причем все имеют равное основание с доверием относиться к царским повелениям и никто не должен оставлять без внимания ни одного из постановлений судей о выступающих в судебных процессах»; компетентность судей, ибо император «избрал судьями лиц, прекрасно понимающих начала справедливости, так что подлежащие суду не должны беспокоиться относительно причинения им какой-либо несправедливости, как это бывает с несведущими судьями»; беспристрастность и неподкупность судей, ибо «они в равной мере будут судить как великого, так и малого, не должны принимать дара, невзирая на лица, не угождать дружбе и ничего не ставить выше справедливости,— это они прекрасно гарантируют своей клятвой».

Разумеется, такого рода принципы отнюдь не были новшеством в византийском законодательстве и судопроизводстве, и император сознавал это, неоднократно подчеркивая, что он «не создает ничего нового», а только «возобновляет древний обычай». Однако в целом институт «вселенских судей ромеев», сосредоточивший в своих руках функции императорского суда высшей и низшей инстанции (с резиденцией в императорском дворце), был новым учреждением, сменившим существовавший со времен Юстиниана по началу XIII в. императорский суд на Ипподроме, состоявший (правда, по не вполне достоверным сведениям) из 12 «божественных судей», которые имели свои «камеры» на Ипподроме и составляли высший правительственный трибунал (с XI в. они стали называться «судьями вила на Ипподроме»). Другое дело, что, по свидетельству того же Георгия Пахимера, вновь созданное учреждение просуществовало недолго, ибо этот суд, назначенный рассматривать гражданские процессы в пределах всей Византийской империи, не справился со своей задачей и «мало-помалу, подобно звукам музыкальных струн, стал слабеть и замер» (Pachym. Hist. II. Р. 237).

Более жизнеспособным оказалось детище строптивого внука Андроника II, столь непочтительно обошедшегося со своим дедом,— императора Андроника III (1328—1341). Из сообщения Никифора Григоры, а также из сохранившегося текста «клятвенного указа» импера-

тора (1329 г.) и двух его дополнительных простагм (1334 г.) (Dölger. Reg. N 2747, 2805, 2806) известно, что в 1329 г. Андроник III учредил новый состав «вселенского суда» — института, которому предстояло стать гарантом правопорядка в империи вплоть до ее заката. Во время официальной церемонии назначения судей, состоявшейся после торжественного патриаршего богослужения в храме св. Софии, император, «избравши четырех мужей (о которых он сам рассудил, что они будут достойно служить гражданским судам), из которых один был епископом, среди божественного храма вручил им власть судить, передав им божественное и священное Евангелие 3, а также царский меч (βασιλικη;` σπάθη — символ полученных от {300} императора полномочий и права наказания — Авт.) и вместе с тем потребовав от них самых страшных клятв относительно того, чтобы они производили суды нелицеприятно и неподкупно; он поставил их в положение бесспорного осуждения, если бы они были уличены в этом (неисполнении клятв.— Авт.), так как дал им поместья, вполне достаточные для годового со-

держания» (Greg. I. Р. 436—438).

О широте полномочий нового органа свидетельствуют те места названных указов Андроника, в которых говорится о подсудности «вселенским судьям» ромеев самого императора («если уличат и обвинят в неправде»), близких к нему лиц, находящихся на службе при императорском дворе, правителей областей, прочих архонтов, высших и низших, стратиотов и вообще лиц любого другого сословия. «А если кто-либо из них осмелится не повиноваться вселенским судьям ромеев и нисколько не будет защищать то дело, о котором они скажут,— кто бы ни были осужденные ими, какой бы степени ни достигли, хотя бы находились в родстве и свойстве с императором,— то если оказавший неповиновение будет правителем области или окажется облеченным другой должностью, вселенские судьи должны посредством предъявления настоящего указа тотчас отстранить его от должности. Если же у того, кто осмелится не повиноваться (будет ли он из приближенных архонтов, или из прочих высших и низших архонтов империи, или другого какого-либо сословия), не окажется административной должности, то судьи имеют полное право захватить дом и его хозяйство и подвергнуть его другому наказанию и осуждению, какое очи назначат» 4. Судьи также обязаны судить и тех лиц, которые находятся во главе управления и против которых будут со стороны подчиненных возбуждены жалобы, и принимать то решение, какое признают справедливым, а равно они должны совершать и исполнять и относительно всех прочих ромеев то, что на них возложено и опреде-

лено» (IGR/Zepos. I. Р. 581—582)

Таким образом, юрисдикция вселенских судей распространялась на всех ромеев без различия звания и общественного положения, а также на всю территорию империи — и это отнюдь не было пустой фразой: источники довольно подробно информируют о последующей деятельности вселенских судей не только в Константинополе, но и в провинции (в Фессалонике, Мистре, Серрах, Трапезунде, на Лемносе и т. д.). Известен даже самый первый состав суда 1329 г., в который вошли четыре человека: митрополит Апроса Иосиф, дикеофилак и диакон Григорий Клида, великий диикит Глава и Николай Матаранг. Сохранился также и подлинный документ, составленный ими (Esph. N 19. Р. 133—134. Pl. XXV).

Важной особенностью института «вселенских судей», делавшей его «страшным» для всех, было декларирование права суппликации (δέησις) византийских граждан, когда любой византиец, добивавшийся правды, мог непосредственно обращаться к суду «вселенских судей», минуя все инстанции ординарного суда. Разумеется, при этом возникает вопрос о позиции самого императора. По мнению некоторых ученых, она заключалась в том, чтобы покончить с коррупцией и (что для социальной структуры империи {301} еще важнее) нанести удар по иммунитетным правам крупных феодалов; фразеологизмы простагм не оставляют в этом сомнения и не могут скрыть антиаристократическую тенденцию 5. Думается, что речь должна

3 Акт вручения судье Евангелия, по свидетельству Симеона, архиепископа Фессалоникского (ум. 1429 г.), указывает на его долг судить по справедливости и без лицеприятия, «помня страшное слово Господа: каким судом судите, таким будете судимы» (Матф. 7, 2) — PG. Т. 155. Col. 465. На этот же обычай указано и в «Synopsis Minor» ( , ογ′).

4О том, что это непустая угроза, мы знаем из социальной практики Византии. В одном из своих писем, например, Михаил Гавра сообщает, что его дом, подобно крепости, осажденной врагами, подвергся нашествию солдат, присланных правителем Вифинии с целью выколачивания неуплаченных налогов.

См.: Fatouros G. Die Briefe des Michael Gabras (ca. 1290—nach 1350). Wien, 1973. Т. 2, Ν 295. 5—15.

5Bosch U. V. Kaiser Andronikos III. Palaiologos: Versuch einer Darstellung der byzantinischen Geschichte

идти в более широком плане о борьбе с феодальной раздробленностью, о попытках правительства ограничить политическую независимость провинциальной аристократии, о централизации (которая столь характерна для внутренней политики не только Андроника III Палеолога, но и его деда, а затем и Иоанна Кантакузина), о попытках противодействовать усиливающимся центробежным тенденциям. Последовательной такая политика не могла быть уже вследствие дуалистического характера императорской власти: как βασιλευ;`ς τω;˜ν ‛Ρωμοίων он был обязан заботиться о централизации, о борьбе с проявлениями сепаратистских тенденций; вместе с тем, однако, император являлся представителем класса феодалов, крупнейшим из них и не мог поэтому не проводить в жизнь их политику, не выражать их интересы. В этом отношении реформа вряд ли оправдала те надежды, которые возлагались на нее: все ее прекрасные декларации остались на бумаге.

Есть еще один чрезвычайно существенный аспект рассмотренной выше судебной реформы: институт «вселенских судей» учреждался при совместном участии церкви и императорской власти, о чем свидетельствуют как смешанный состав «вселенских судей», так и прямое указание одной из простагм Андроника III, в которой сказано, что «вселенские судьи ромеев избраны и поставлены святою Церковью Божией и моей царственностью». По мнению некоторых исследователей, это «обусловливалось традиционными взаимоотношениями церкви и государства в Византии, опиравшимися на принцип симфонии» 6. Следует, однако, подчеркнуть, что именно в последние века существования империи эта «симфония» достигает наивысшего развития, приводя, по существу, даже к слиянию, «сращиванию» функций императорской и патриаршей администрации, к переносу функций императорской канцелярии, которая фактически сворачивает свою работу, на патриаршию и т. д. Объясняется это, очевидно, все более возрастающим бессилием, капитуляцией императорской администрации перед лицом жгучих проблем современности и усилением роли церкви в общественно-политической жизни государства. И хотя в данном случае позицию императора можно расценить как его субъективное желание заручиться санкцией церкви для усиления действенности реформы, объективно это означало, что церковь, сохраняя все значение своего духовного суда (audientia episcopalis), «прибирает к рукам» и бывший доселе исключительно светским орган верховной судебной власти в империи. Недаром и местом заседаний нового суда стал храм Божий — св. София.

Все большее слияние двух самостоятельных властей в Византии, гражданской и церковной, отразилось и в праве данного времени, в юриспруденции как таковой, в активизации деятельности византийских юристов по составлению юридических сборников, в которых вперемешку представлены (в эксцерптах и полностью) памятники гражданского и церковного законодательства. Тенденция состояла именно в том, чтобы объединить {302} в пределах одного сборника источники гражданского и канонического права. И хотя составители подобных сборников никогда механически не копировали тексты, а подбирали их с определенной целью, неизбежное при этом сосредоточение разнородных правовых источников в рамках таких сборников не всегда удовлетворяло византийских юристов. Некоторые из них задавались целью (поскольку центральная власть отказалась от мысли взять на себя бремя такой работы) создать такие юридические сборники, в которых оба законодательства — гражданское и церковное — должны были получить свое гармоничное и по возможности органичное соединение.

Указанная тенденция проявилась уже в работе анонимного автора малоизученной компиляции, известной под названием Пространного Прохирона (Prochiron auctum), хотя она возникла, по-видимому, еще до судебной реформы Палеологов на рубеже XIII и XIV вв. 7 В основание Пространного Прохирона был положен, естественно, Прохирон Льва VI (те же 40 титулов, в общем та же система, те же рубрики, то же предисловие, хотя и в несколько сокращенном виде), однако текст памятника «обогащен» множеством смысловых изменений, которые еще подлежат изучению, и заимствований из других источников как гражданского, так и канонического права. К заимствованиям гражданского права относятся многочисленные фрагменты из Василик, из Исагоги со схолиями, из Эпитомы 920 г., из юридического сочинения Михаила Атталиата (XI в.), наконец, рассеянные по всем 40 титулам фрагменты новелл императо-

in den Jahren 1321—1341. Amsterdam, 1965. S. 168.

6Соколов И. И. Вселенские судьи в Византии. Казань, 1915. С. 26.

7Τρωιάνος Σπ. Οι;‛ πη;˜γες τοΰ Βυζαντινοΰ δικαίου. Ει;‛σαγωγικο;` βοήθημα. ’Αθη;˜ναι, 1986.

ров Ираклия и Константина, Льва VI, Романа Старшего, Константина Багрянородного, Василия II, Никифора Вотаниата, Алексея и Мануила Комнинов. Что же касается канонического права, то в титулах о браках автор Пространного Прохирона много заимствовал из комментария Феодора Вальсамона к синтагме канонов и Номоканону Фотия, а также из канонических суждений других церковных писателей, например архиепископа Диррахия Константина Кавасилы, епископа китрского Иоанна 8, митрополита критского Ильи и т. д. В компиляции имеются также заимствования из исаврийской Эклоги и Большого Синопсиса Василик, но оба эти сочинения, по всей вероятности, попали в руки автору Пространного Прохирона после оформления всех 40 титулов, поэтому фрагменты из этих титулов вошли не в титулы Прохирона, а в так называемые παράτιτλα, составившие приложение к этим титулам 9.

Важно при этом отметить, что многие рукописи, содержащие Пространный Прохирон, включают императорские «клятвенные указы», относящиеся к учреждению института вселенских судей: парижские рукописи 1343 (XVI в.), 1351 А (XIV в.) и 1356 (XIV в.) помещают их после паратитлов; {303} ватиканская 856 и марцианская 180 (XV в.) — в качестве паратитлов 34 и 35; парижская 1368 (XV в.) и туринская 300 (XV в.), например, помещают их в начале текста Пространного Прохирона. По мнению Мортрейля, который и приводит эти данные в своем труде, «из этой неупорядоченности вытекает, что указы никогда не были частью данного сборника и что они являются позднейшим добавлением, сделанным, без сомнения, во времена Андроника Палеолога» 10. Но даже если это и так, даже если Пространный Прохирон действительно был создан ранее судебной реформы Палеологов, то и тогда данный факт (наличие большого количества рукописей XIV— XV вв., содержащих текст Пространного Прохирона, а также включение в их состав императорских простагм, касающихся вселенских судей) свидетельствует о том, что этот сборник интенсивно использовался вселенскими судьями в их судейской практике.

Богатая практика составления подборок юридических источников («рукописей юридического содержания»), сопровождавшаяся иногда переделкой некоторых юридических памятников, приспособлением их к новым историческим условиям (например, Земледельческого закона, который в рукописях XIV—XV вв. часто фигурирует в переработанном по сравнению с древнейшей редакцией виде, с измененным порядком статей, с предисловием и заглавиями групп статей, с рядом дополнений и т. д.), наконец, опыт составления Пространного Прохирона позволили перейти к разработке более совершенного и более отвечающего потребностям византийских юристов правового пособия. Так появилось в 1345 г. знаменитое арменопуловское «Шестикнижие» (η;‛ ‛Εξάβιβλος), т. е. «Ручная книга законов (Πρόχειρον Νόμων), выборочно собранная отовсюду и сокращенно составленная достопочтенным номофилаком и судьей Фессалоники господином Константином Арменопулом» — юридическая компиляция, получившая широчайшее распространение как в оригинальном виде, так и в переводах на латинский, немецкий, русский, румынский, болгарский, английский, новогреческий языки, на протяжении 500 лет сохранявшая на Балканах значение основного правового источника и судебного руководства, а после провозглашения независимости Греции получившая там силу закона. С введением в новой Греции «Шестикнижия» в качестве официального законодательства отпала необходимость планировавшейся сначала кодификации гражданского права путем перевода на греческий язык французского наполеоновского кодекса или германского уложения.

Теперь об авторе «Шестикнижия». Если отбросить подробнейшую, но могущую представить интерес лишь для специалиста по психологии фальсификаторства псевдобиографию Арменопула, принадлежащую перу известного историка, уроженца Крита и позднее греческого эмигранта в Италии Николая Комнина Пападопулоса (1655—1740), то окажется, что мы мало что знаем о жизни знаменитого византийского компилятора. Нам не известны ни точные

8Долгое время после статьи А. С. Павлова «Кому принадлежат канонические ответы, автором которых считался Иоанн, епископ Китрский?» (ВВ. 1894. Т. 1 С 493—502) сочинения Иоанна Китрского приписывались архиепископу охридскому Димитрию Хоматиану, но в последнее время предпринята серьезная попытка восстановить авторство Иоанна Китрского, а самого его отождествить с упомянутым среди патриарших чиновников логофетом Иоанном Хоматианом, который, возможно, был родственни-

ком Димитрия Хоматиана. См.: Darrouzès J. Recherches sur les ΟΦΦΙΚΙΑ de ľEglise byzantine Ρ. 1970. P. 172—174, Idem. Les réponses canoniques de Jean de Kitros // REB. 1973. Τ. 31. Ρ. 319—334.

9Mortreuil J. А. В. Histoire du droit byzantin. Р., 1846. Т. 3. Р. 292.

10Ibid. Р. 293.

даты его жизни 11, ни место рождения, ни его семья. Из той сводки данных источников об Арменопуле и его труде, которой располагает современный исследователь, с большей или меньшей {304} долей уверенности можно сказать о нем следующее: в 1345 г., т. е. в году, когда была составлена древнейшая из дошедших до нас и содержащая к тому же уже «второе» (дополненное) издание «Шестикнижия» рукопись — Ottobonianus 440 (датируется январем 1345 г.), Константин Арменопул действует как судья (κριτής) Фессалоники, севаст и οι;’κεΐος (или δοΰλος) императора (Иоанна V Палеолога или Иоанна VI Кантакузина — неизвестно); в 1349 г. он сочетает эти должности и титулы с титулом номофилака и судьи «непорочного царского секрета», что само по себе, очевидно, предполагало его причастность к институту эпархиальных «вселенских судей», т. е. «кафолических судей» без τω;˜ν ‛Ρωμαίων. Помимо «Шестикнижия», Арменопул является автором серии работ по юридическим, историческим, грамматическим и теологическим вопросам, таких, как «Эпитома божественных и священных канонов», «О ересях», «Слово на праздник св. Димитрия-Миропомазанника», неизданный лексикографический труд Арменопула, имеющийся во многих рукописях и состоящий из «Алфавитного лексикона, содержащего синонимы глаголов» и «Алфавитного лексикона, содержащего общеупотребительные глаголы, в котором показывается, какие из них непереходные, а какие переходные», перечень должностей при императорском дворце и при патриаршестве и др. 12

Однако вернемся к основному юридическому труду Арменопула — «Шестикнижию». То, что оно мыслилось автором как практическое руководство судьям, видно из наставления судьям, которое предваряет сборник. Этот opus rhetoricum, в котором Арменопул продемонстрировал умение пользоваться аттическим стилем, изобилует абстрактными рассуждениями автора о высоком назначении судьи, рыцаря справедливости, о его ответственности перед высшим судией, т. е. Богом, о его беспристрастности и непорочности, о профессиональной обязанности всегда изучать законы, причем не столько слова и формулировки, сколько их смысл и значение. Все эти положения обильно уснащены цитатами из Ветхого и Нового заветов, апофтегмами отцов церкви, выдержками из древних авторов. Уже здесь Арменопул подчеркивает компилятивный характер своего труда, составленного из собранных отовсюду и изложенных кратко положений, «подобно тому, как если бы кто-нибудь, прийдя на покрытый цветами луг, сорвал самые приятные из цветов и свел их в единый букет — воплощение красо-

ты и наслаждения» (Hexabiblos. Р. 5. 14—15).

Наиболее отчетливо свое намерение и мотивы, которыми он руководствовался при создании «Шестикнижия», Арменопул изложил в особом предисловии, заслуживающем того, чтобы быть приведенным полностью, тем более что оно отсутствует в русском переводе «Шестикнижия»: «Некогда юристами из окружения благочестивейших императоров Василия, Константина и Льва была создана Книга законов, так называемый Прохирон, излагающий в сокращенном виде предписания законов. Случайно сейчас натолкнувшись на него, мы еще до его прочтения были изумлены многими обещаниями (его редакторов). Ибо они утверждают, что собрали {305} из каждой книги законов необходимые, полезные и постоянно требующиеся распоряжения и записали их в сокращенном виде в этой ручной книге законов, почти ничего не упустив из того, что вправе знать многие. Так, по крайней мере, (эта книга) говорит во введении и дает такого рода обещания. Однако, читая книгу, мы заметили, что она далека от поставленной цели и данных обещаний, так как в ней и более необходимое упущено, многие из этих положений высказаны чересчур суммарно, да к тому же и столь сопротивно цели и обычаю, что мы, очень удивившись, сочли себя обязанными восполнить в ней недостающее, добавить надлежащее и создать законченное сокращенное издание. Именно поэтому мы и склонились над всем сводом законов, одни из которых установлены издревле, другие, которые, по обычаю, называют новеллами, придуманы позднее божественнейшими императорами; вместе с ними и так называемые „Ромаика“ Магистра, и указы Эпарха, и наиболее ценные из пособий.

11Приводимые в новейшем справочнике годы жизни Арменопула (1320—1383) заимствованы, несомненно, из сочинения Николая Комнина Пападопулоса. См.: Καραγιαννόπουλος Ι. Ε. Πηγαι;` τη;˜ς

βυζαντινη;˜ς ίστορίας. Βε;’; ´κδοσις. Θεσσαλονίκη, 1971. Σ. 362.

12Сводный список трудов Арменопула, опубликованный К. Пицакисом (Πιτσάκης К. Г. Op. cit. Σ. κζ′, σημ. 48), насчитывает 12 названий, включая Земледельческий закон и ряд других сочинений, приписываемых Арменопулу. Об авторстве Арменопула в отношении позднейшей редакции Земледельческого закона см.: Медведев И. П. Был ли Константин Арменопул автором «арменопуловской» версии Земледельческого закона? // ВО. М., 1982. С. 216—233.

Собрав из всех тех материалов самое ценное и самое необходимое и соединив все это с распоряжениями Прохирона (одно — вперемежку, другое — отдельно, как каждому подобало) и к тем сорока титулам, из которых состояла книга Прохирона, добавив другие, такие же по объему или даже большие, ради ясности и ради того, чтобы не казалось, что не хватает чего-то из необходимого, мы создали единое целое и разделили на шесть книг, изложив вкратце весь материал книг 60 законов и новелл, „Ромаиков“, указов Эпарха и руководств, назвав (это единое целое) Прохирон, или Шестикнижие» (Hexabiblos. Р. 7. 18—21).

Таким образом, Арменопул сам указал основные источники, которыми он пользовался,

иработа, проделанная учеными по отождествлению этих источников, показывает, что указал он их в основном правильно. Особенно обращают внимание скрупулезность и добросовестность компилятора, оговорившего во введении и последовательно применявшего в тексте систему символов и ссылок — «знак Солнца» для обозначения добавлений к Прохирону и «знак Крона» для обозначения древнего текста — с тем, чтобы желающий мог всегда обратиться к подлинникам. Действительно, Прохирон в 40 титулах целиком вошел в «Шестикнижие», составив его основу. Использованы также Исагога, из которой эксцерпирована большая часть 4- го титула «приложений»; Василики, которые, как теперь доказано, были известны Арменопулу почти исключительно по Большому синопсису и (в том, что касается схолий) по так называемой Эклоге Василик. Использованы в «Шестикнижии» новеллы императоров, из которых наиболее интенсивно представлены новеллы Льва VI, заимствованные из так называемой Ecloga Novellarum Leonis, но также новеллы Константина VII Багрянородного, Романа I, Романа II, Никифора I Фоки, Василия II, Алексея I Комнина и Мануила I, причем все эти новеллы, включая новеллы Льва VI, заимствованы Арменопулом из «приложения» к Синопсису; патриаршие

исинодальные решения, также называемые в «Шестикнижии» «новеллами» (например, «новеллы» патриархов Сисиния, Ксифилина, Афанасия), причем именно в своих отсылках к источникам канонического права Арменопул демонстрирует наибольшую точность, обнаруживая

всебе тем самым «скорее богослова, чем юриста». Неплохо послужили ему трактат «О сроках». Пира — сборник судебных решений из практики судьи XI в. Евстафия Ромея (или Романа), которую так долго не могли распознать под загадочным названием τα;` ‛Ρωμαΐκα;` τοΰ Μαγίστρου λαγόμενα {306} (Евстафий, впрочем, действительно имел титул магистра), а также знаменитый сборник уставов константинопольских корпораций X в., известный под названием «Книги Эпарха»; и трактат Юлиана Аскалонита о градостроительстве, составивший большую часть 4-го титула второй книги «Шестикнижия». Наконец, прочие источники указаны Арменопулом как «наилучшие из руководств», в числе которых, очевидно, в первую очередь, имелся в

виду так называемый Малый синопсис — алфавитная компиляция конца XIII в., составленная из материалов Большого синопсиса и Синопсиса Михаила Атталиата 13. Именно из Малого синопсиса, широко использованного в «Шестикнижии», Арменопул узнал о сочинении Михаила Атталиата, из которого заимствована вся историческая часть «Шестикнижия» со всеми его вопиющими неточностями вроде того, что «Юстиниан составил три кодекса: Григорианский, Гермогенианский и Феодосиев».

Как уже было отмечено, весь собранный материал Арменопул расположил в шести книгах. В первой из них рассматриваются общие принципы имущественного права, вопросы гражданского состояния, судопроизводства, реституции и т. д.; вторая говорит о владении, собственности, морском и домостроительном праве; третья — об отчуждении, договорном и залоговом праве, найме, товариществе и т. д.; четвертая книга трактует вопросы брачного и семейного права, пятая — темы наследственного права (наследование по завещанию, обязательные наследники, фалькидий, законная доля, незавещанное наследование, отказ от наследования и др.), а также опеки; шестая содержит положения уголовного права.

Как юридический памятник труд Арменопула сугубо компилятивен. Выясняется, что в нем (если исключить введение и некоторые схолии) нет ни одной фразы, которую нельзя было

бы найти в тех источниках, которыми пользовался Арменопул, или которая свидетельствовала хотя бы о какой-то более или менее значительной переработке 14. Не подтверждается и мнение ученых, считавших, что Арменопул стремился осовременить право путем исключения устаревших и бесполезных распоряжений: в «Шестикнижии» присутствует немало распоряжений,

13Τρωιάνος Σπ. Οι;‛ πηγές. Σ. 157—159.

14Hexabiblos. Ρ. 40; Πιτσάκης Κ. Γ. Op. cit. Σ. μ’.