Levi-Bryul_L_Pervobytny_mentalitet_SPb__2002

торопятся покончить с ним. Часто, по их представлениям, у м и р а ю щий уже мертв. (Для многих первобытных людей жизнь ирекращаг i гя еще до того, как полностью исчезнет дыхание и остановится ( грд це.) В этот момент ленгуа думают лишь о том, как избавиться от мертвеца, и их страх не оставляет места ни для какого иного чувства. Однако в течение нередко длительного промежутка времени, кого рый разделяет тот день, когда потеряна всякая надежда, и кончину, если больной оставлен, если люди кажутся безразличными к его нуж­ дам и страданиям, то причиной этого, конечно, является другое «же­ стокое поверье». Какую бы жалость к нему ни испытывали, прибли­ зиться не осмеливаются, потому что сделать это чересчур опасно, ибо точно так же, как упавший в воду человек на Камчатке, как женщина у тлинкитов, которая вот-вот умрет от схваток, как пораженный молпией в Южной Африке, как потерпевший крушение на островах Фид­ жи, он отныне является res sacrae. Во всех этих случаях внешняя бесчувственность окружения объясняется одними и теми же причи­ нами.

О том, что, по мнению некоторых индейцев Южной Америки, серьезная, неизлечимая болезнь является одной из форм «несчастно­ го случая», «беды», обнаруживающей гнев невидимых сил против заболевшего, можно заключить по тому, как они ведут себя в отноше­ нии своих больных. Однако указания на это совершенно определен­ ны в других, более развитых обществах, например, в некоторых по­ линезийских, где невидимые силы приобретают более или менее ан­ тропоморфный облик. Приведем некоторые примеры, выбранные из наиболее показательных. «Как только, —говорит Эллис, —кто-либо заболевает какой-то болезнью, его считают проклятым богами. По­ лагают, что либо за совершенное преступление, либо под воздействи­ ем врага он стал объектом их гнева, следствием которого явилась его болезнь. Такие представления по поводу происхождения болезни заг­ лушают всякое чувство симпатии и сострадания и отвращают всех от выражений доброты, столь приятных для несчастных и приносящих им такое успокоение в их страданиях. Внимание родственников и друзей больного обращается к богам: прилагают самые большие уси­ лия для того, чтобы успокоить их гнев, дарами и заклятьями остано­ вить последствия этого гнева. Самые простые лекарства, которые дают больному, рассматриваются скорее как орудие или посредник, через которого якобы действует бог, чем как обладающие сами по себе какой-либо силой, способной не допустить осложнения болезни. Если же молитвы, подношения и лекарства не дают результата, то

239

полагают, что боги неумолимы и больной осужден (<doomed) умереть. В этом случае подозревают, что он совершил какое-то очень серьез­ ное преступление»68.

В другом месте Эллис пишет: «Считалось, что всякая болезнь яв­ лялась следствием (действия) какой-то сверхъестественной силы. Ее насылали боги за какое-то нарушение табу, в котором больной ока­ зывался виновным, или в результате совершенных врагом жертвоп­ риношений с целью вызвать его смерть. Возможно, этим в значитель­ ной мере и объясняется забвение их больных и та жестокость, с которой они с ними обращаются... Они охотно признают, что у них есть яды, которые, будучи смешанными с пищей, вызывают судороги и смерть; однако, по их мнению, эти результаты объясняются скорее гневом божества, действующего посредством этих веществ, чем сами­ ми ядами. Те, кто умирает, съев ядовитую рыбу, умирает под воздей­ ствием богов, которые, как считается, вошли в рыбу и сделали ее ядовитой... Погибших в сражнении также рассматривают как умер­ ших из-за действия богов, которые, как думали туземцы, действи­ тельно проникли в оружие врагов. Следовательно, тот, кто внезапно умирает, оказывается, как говорили, взят богом»69.

Сказанное совершенно ясно. Для этих больных ничего не делают, потому что нет и мысли о том, что заботы принесут хоть какую-нибудь пользу. Больной поражен «богами»; единственный способ спасти его заключается в том, чтобы добиться от этих богов смягчения и помило­ вания. Если бы они стали пытаться одолеть болезнь непосредственно - а ведь, принимая во внимание их представления о здоровье и болезни, они едва ли знали бы, как за это приняться, — идя наперекор воле богов, то еще больше бы их ожесточили, усугубили бы состояние боль­ ного и навлекли божественный гнев на новые жертвы. Молитвы, под­ ношения, просьбы, заклинания, жертвоприношения —никакой иной возможной терапии в подобном случае нет. Кроме того, гнев богов приписывается либо действию врага, который привлек их на свою сторону, либо какому-нибудь нарушению. Серьезность преступления определяет и серьезность болезни. Если болезнь смертельна, то надо полагать, что и преступление было непростительно. В этом последнем случае страх еще больше заглушает жалость.

Свидетельство Эллиса подтверждается множеством других. Так, на островах Эллис «эти народы думают, что всякая болезнь приходит к ним от разгневанных богов, и потому они спешат успокоить их путем подношения кавы. Есть среди них такие, которые приносят своих больных к какому-нибудь вождю, словно его власть сделает его

240

заступничество более весомым для божества»70.

На Футуна «наши островитяне в болезнях и недугах видят лишь результат небесного гнева. Как только кто-нибудь заболел, они бегут к дому божества, которое хогет его съесть. В эти дома приносят фрукты, ткани, иногда —самые ценные предметы, с тем чтобы этими подношениями умилостивить злого духа»71.

Напротив, на Самоа Тернер хвалит человеколюбие туземцев. «От­ ношение к больным было, как и сейчас, неизменно гуманным, и на пего можно было рассчитывать. Им никогда не отказывали в еде, которую они хотели, если добыть ее было в их силах. Если болезнь принимала плохой оборот, отправляли вестников, чтобы живущие далеко друзья успели прийти проститься с тем, кто скоро должен был исчезнуть»72. Если так было на самом деле, то туземцы Самоа, без всякого сомнения, составляли исключение. Миссионеры и путеше­ ственники почти повсюду отмечают противоположное. На Сэвидж Айлэнд, например, «обращение с больными было очень жестоким. Их относили в лес и клали во временную хижину, где их оставляли либо выздороветь, либо умереть. Родственники приносили им поесть, но около них никто не оставался: этот обычай происходит от силь­ нейшего ужаса, который им внушают болезни»73.

Возможно, именно у маори Новой Зеландии лучше всего видно, как мистическое представление о болезни приводило к тому, что больного покидали, а его близкие демонстрировали внешнюю бес­ чувственность. «От внутренних болезней, —говорит отец Серван, — лекарств не знают. Тот, кто заболел такой болезнью, в отчаянии ложится на землю и просит маорийского жреца сказать, может ли он рассчитывать на какую-то возможность спастись... Если предзнаме­ нования неблагоприятны, жрец объявляет, что больной умрет. С это­ го момента ему полностью отказывают в еде; его покидает даже се­ мья; его оставляют в качестве добычи божества, которое, как счита­ ют, пожирает его плоть и внутренности. Таким образом, предсказание язычника-жреца неизменно исполняется, поскольку больной всегда умирает, если не от болезни, то, во всяком случае, от голода»74. Ему больше не осмеливаются давать пищу, потому что в его желудке обосновался атуа (бог), а в результате этого желудок и сам больной стали тапу (то есть табу). «Сегодня заболела самая молодая жена Типи, главного вождя в округе, его любимица. Тогда, в соответствии с неизменным обычаем туземцев, ее перенесли из дома в непокрытую хижину поблизости и она стала тапу\ таким образом, она не должна была больше есть...»75

241

Может быть, самое точное описание этих обычаев дал Д.Л.Николас. «Как только человек доходит до определенной стадии болезни, считается, что этот несчастный стал объектом гнева Этуа (духа). Неспособные определить болезнь и не более способные вылечить ее, туземцы могут видеть в ней лишь сверхъестественную кару, наложен­ ную высшим судом, и противопоставлять ему человеческие уловки было бы святотатством. Не один несчастный, которого самым обыч­ ным уходом можно было бы быстро поставить на ноги, оказался этим ужасным суеверием обречен на смерть среди своих родных, которые не дали себе ни малейшего усилия вылечить его»76.

До тех пор пока речь идет лишь о небольшом недомогании, счита­ ется вполне законным облегчить больного всеми имеющимися в рас­ поряжении средствами и помочь ему выздороветь. Однако, если с течением времени болезнь становится все серьезнее, то уже нельзя не видеть гнева невидимых сил, и больной становится maya. Николас был свидетелем длительных мучений одного новозеландского вождя, умиравшего несколько недель. «Они потребовали, чтобы люди не оказывали ему никакой помощи, пока он будет продолжать жить. Причина, по которой они подвергли этого бедного человека такому ужасному запрету, состояла в том, что они считали, будто Этуа теперь окончательно решил умертвить его и будто с этой целью он накрепко обосновался в его желудке, откуда никакая сила не отважилась бы изгнать его. Этуа якобы больше не покинет этого места: он останется там, будет усиливать муки больного до тех пор, пока не сочтет умес­ тным положить конец его существованию... Ближайшие родственни­ ки Дуатерры еще проявляли знаки самой глубокой и горькой печали; но и они были согласны с остальными [обитателями] дома лишить его отныне всякой помощи... И оставляя его отныне целиком на волю Этуа, они занимались теперь только подготовкой к погребению»77.

Путешественник спрашивает о больном. Ему отвечают, что «Этуа сейчас пожирает внутренности вождя, и он умрет, как только Этуа закончит. Это убеждение еще больше, чем сама болезнь, ускоряет конец больных в Новой Зеландии. Как только симптомы становятся опасными, считают, что лекарство, каким бы оно ни было, является святотатством». И как бы ни были удручены туземцы потерей одного из своих родных, они никогда не осмеливаются роптать против этого мистического хищника, который, изъев всего, погубил его»78. То же самое говорит и один католический миссионер: «Если им покажется несомненным, что больной не сможет избавиться от постигшей его болезни, то его родственники иногда отказывают ему в любого рода пище; поправив мимоходом его ложе, они уходят и покидают его под

242

предлогом, что их бог поедает его. Эта манера выражаться столь свой­ ственна океанийцам, что слышишь, как они по всякому поводу гово­ рят: «Такой-то умер на войне, а тот был съеден богом», что означает: умер от болезни. Несмотря на эту внешнюю черствость сердца по отношению к больным, не считайте наших островитян бесчувствен­ ными к потере близких и друзей; древний обычай оплакивать, разди­ рая себе члены и лицо, далеко не забыт»79.

Отчего же Этуа (бог, дух) решил, что какой-то несчастный дол­ жен умереть? Причины этого «осуждения», мы это видели, могут быть разными: на первом месте стоит нарушение табу. Вот еще одно, сделанное в Новой Зеландии, наблюдение, которое ясно показывает существующую между этим нарушением и смертельной болезнью предассоциацию. «Рангитатау, девушка из Роторуа, некоторое вре­ мя жившая при миссии в Отавао, вышла замуж и родила дочь. Од­ нажды ночью, когда она находилась у Тараматакитаки, влиятельно­ го вождя, ей стало холодно, она взяла плащ вождя и надела на себя...

Мочью ее так мучили насекомые, что она, как это принято среди туземцев, изловила их и съела. На следующий день ее ребенок забо­ лел. Она приписала это тому, что съела священных насекомых с пла­ ща вождя, который являлся тапу. Это разгневало атуа, и они наказа­ ли ее, наслав болезнь на ребенка. Состояние малышки ухудшалось: тогда мать задушила ее, будучи убежденной в том, что ее заколдовали

(bewitched) »80.

Нам этот поступок поначалу кажется невероятным. Однако мать знала, что ее ребенок потерян. Поскольку болезнь все прогрессирова­ ла, гнев атуа выглядел неумолимым. К чему бороться, да и как? Можно ли было даже продолжать кормить маленькую жертву? Вспом­ ним признание туземца из Ниаса, который по велению своих отчаяв­ шихся родителей убил свою маленькую сестру, потому что «жрец» заявил, что она не сможет жить, так как еще до рождения ребенка отец нарушил табу.

До тех пор пока болезнь не приняла смертельного характера, люди надеются, что невидимые силы не будут безжалостны, и в дело идет все, чтобы смягчить их. Точно так же, как европейская семья истратит на врачей, хирургов, фармацевтов ради заболевшего все до последне­ го, первобытные люди лишаются всего, чем владеют, ради консульта­ ций с колдунами, для подношений и жертв. «Если они видят отца или мать в смертельной опасности (на островах Фиджи), они не колеб­ лются отрезать себе первую фалангу безымянного пальца, чтобы смяг­ чить ярость своих божеств; если после этого первого жертвоприноше­

243

ния здоровье к больному не возвращается, они уродуют себя снова, при каждом кризисе отрезая себе по фаланге. Постепенно они ампу тируют себе все пальцы и саму кисть, убежденные, что уж теперь-то жажда мести богов будет удовлетворена и выздоровление непремен но наступит... Почти у всех дикарей, которых я видел на Вити Леву, ие хватало одного или двух пальцев»81.

В Южной Африке те же самые коллективные представления вле кут за собой ту же манеру действовать. «Когда туземцы (басуто) серьезно заболевают, их кладут на землю, едва прикрывают старой дырявой циновкой, лишают всякого умелого и сердечного ухода. Са мые близкие их родственники, видимо, испытывают перед ними страх, или, как я подозреваю, скорее их лень велит им бояться забот, кото рых требует больной, и они держатся от него на расстоянии»82. Исти­ на заключается в том, что они страшатся контакта с теми больными, которых они считают «осужденными». Казалис точно отметил, что эти больные включаются басуто в обширную категорию res sacrac. «Смерть и все то, что ей предшествует и немедленно за ней следует, в глазах этих народов является худшим из всех загрязнений. Таким образом, больные, лица, прикасавшиеся к ним, хоронившие труп или рывшие для него могилу, люди, которые по недосмотру ходят или сидят на могиле, самые близкие родственники покойного, убийцы, воины, убившие в сражении своих противников, считаются нечисты­ ми. Так же относятся и к захваченным у врага животным, к городу, в котором свирепствует эпидемия, к народам, находящимся в состоя­ нии войны или вражды, к посевам, которые поразила головня или разорила саранча, к домам или людям, в которые ударила молния»83. Это перечисление включает предметы, на которые обратился гнев невидимых сил: к ним относятся и больные, которые, как представля­ ется, уже не должны выздороветь.

Людей, пораженных слепотой, не покидают, но поскольку несчас­ тье роняет их в глазах окружающих, они падают очень низко. Среди бечуанов «будь он хоть одним из главных вождей, как только человек имеет несчастье ослепнуть, он больше, так сказать, не состоит в числе живых. Про него говорят: ошуле, он умер».

«Все-таки они заботятся о своих слепцах, то есть они дают им есть и пить, однако отказывают в уважении и почтении, которое оказыва­ ли раньше. Недавно один мочуана говорил: «...У нас ослепшему велят сидеть рядом с женщинами; он больше не входит в мужские советы. Однако мы не отказываем им в еде; в этом мы лучше коранна, кото­ рые, меняя жительство, никогда не разрешают слепым следовать за

244

11>(>ой; они оставляют их в ограде [дома] с горшком молока, которого им едва хватит на один-два раза»84.

По тем же мистическим причинам к раненым относятся так же, как к (и)льным. В частности, туземцы, раненные хищниками (которые в гаком случае не обычные животные, а орудия колдуна либо гнева невидимых сил), внушают страх, и от них держатся подальше. «У всех оечуанов, которых я посетил, обычай предписывает удалять на некото­ рое' расстояние от городов и деревень тех людей, которые получили ранения. Таким образом были удалены от Курумана двое молодых шодей, раненных отравленными стрелами бушменов. Я отправился к мим... и спросил о причине, которая заставляет так поступать, однако мне не удалось ничего понять, кроме того, что таков обычай. Этот I нечеловечный обычай подвергает большой опасности раненого, кото­ рый зачастую не способен защитить себя, поскольку его жалкая ма­ ленькая хижина или, скорее, просто укрытие от солнца и ветра, если только его хорошенько ночью не охранять, должно подвергаться напа­ дению гиен или льва. Незадолго до моего появления такого рода несча­ стье случилось у баролонг. Сын одного из главных вождей, красивый юноша, был ранен буйволом. В соответствии с обычаем, его поместили в стороне от деревни в ожидании пока он выздоровеет. Ежедневно ему приносили пищу, а один человек должен был по вечерам разводить ему огонь. Однажды огонь погас, и этого беззащитного человека, несмотря па его призывы о помощи, утащил и растерзал лев. Видимо, можно предположить, что в основе этого обычая лежит мысль избежать за­ разных болезней, таких, как проказа. Однако ни один из больных этой болезнью, которых я когда-либо видел, не был изолирован»85.

Следует ли полагать, что этот вождь с легким сердцем подвергал своего сына такой опасности? Отчего следовало подчиниться этому обычаю? Моффат, возможно, сам этого не подозревая, объяснил зат­ руднение, упомянув о заражении. В самом деле, для бечуанов вопрос заключается как раз в том, чтобы его избежать, но речь здесь идет о мистическом заражении. Несчастный случай — это знамение. Если сын вождя был ранен буйволом, то потому, что был «осужден» (doomed) колдуном либо невидимыми силами, например, оскорблен­ ными предками. Возможно, хотя Моффат не говорил и, вероятно, не знал об этом, в данном случае прибегли к гаданию, чтобы остановить­ ся на каком-то одном из различных предположений, и узнали, что раненый навлек на себя гнев невидимых сил вследствие нарушения какого-либо табу или другого несоблюдения обычаев. В этом случае он не только пострадал, но стал res сасгае, а как таковой он приносит

245

несчастье. Следовательно, его надо изолировать до тех пор, пока его исцеление не докажет, что вызванный им гнев улегся.

Подобным же образом у кафров «волк пробрался в хижину и утащил прелестную маленькую девочку, спавшую прямо у входа. IJa крик сбежались люди, и волку пришлось выпустить добычу. Однако щека ребенка оказалась ужасно разорванной зубами хищника, и люди сочли, что, согласно обычаю, девочку следует оставить на волю судь бы, так как у нее нет никакой надежды выжить»86.

На Мадагаскаре у сакалава, «если случается несчастье, например, крокодил ранил человека, то человека же и обвиняют: он, безусловно, совершил какое-то преступление против предков или пренебрег фаду (табу). Это плачевное дело —оказаться покусанным крокодилом. До сих пор мне привелось видеть два таких случая... Несчастный, кото рого покусал крокодил, рискует умереть на месте, так как его считают проклятым. Он даже вынужден прятаться; с ним нельзя иметь дела, а как только он выздоровеет, он не должен говорить о своем несчастье. Он был отмечен духами, и воспоминание об этом может ему дорого обойтись»87. Из-за ранения он был отлучен от своей группы, как и тот человек на Камчатке, который упал в воду.

Таким же образом во Французской Гвинее, «когда леопард или кайман убивают кого-нибудь в деревне тимене, —говорит Мадроль то все жители должны покинуть ее и разрушить; на членов же семьи,

ккоторой принадлежала жертва, налагается большой штраф (вспом­ ним о maya и муру в Новой Зеландии), поскольку, говорят вожди, «надо, чтобы ваша семья была уж очень злодейской и совершила много преступлений, для того чтобы Бог послал леопардов и кайма­ нов наказать вас»88.

Путешественник XVII в. в своем неясном описании дает, однако, возможность увидеть и страх, внушаемый туземцам западного побе­ режья Африки ранеными и тяжелобольными, и в то же время привя­ занность, которую они испытывают к ним. «Они не испытывают друг

кдругу никаких дружеских чувств, лишь едва подают воду раненым, которых они оставляют умирать, словно собак, чаще всего покинутых даже собственными женами и детьми. Во Фредериксбурге мы видели одного всеми покинутого больного, и мавры удивлялись, как это мы осмеливались к нему приближаться. Наш хирург вылечил его, так как

унего были желудочные колики. Возвращаясь на берег, мы увидели, что он пил вместе с другими, осыпавшими его ласками, а ведь восемь дней назад жена и дети покинули его, потому что не знали его болез­

ни»89.

246

Действительно, все зависит от кривой, по которой идет болезнь, и имеете с прогнозами меняются и чувства. Если, против всякого ожи­ дания, больной поправляется, то он более не «осужденный», от кото­ рого полагается бежать и которого предают его страданиям: теперь что друг, которого вновь обретают с радостным восторгом, которого принимают, не боясь оскорбить невидимые силы. Этим объясняется громадное число гадательных действий, совершаемых во всех этих обществах, как только состояние больного выглядит тяжелым, с цеммо узнать, может ли он выздороветь. К тому же чаще всего гадание одновременно является и молитвой, а с другой стороны, то, что опре­ деленно предсказано, первобытному менталитету представляется уже существующим на самом деле.

Итак, если полученный от прорицателя ответ носит явно небла­ гоприятный характер, то все кончено. Мольба не была услышана, больной умрет, его смерть уже реальна; и тогда его покидают. «Я имдел однажды, —говорит Роули (в британской экваториальной Аф­ рике), —как охваченная тревогой женщина ухаживала за своим боль­ ным ребенком; ни одна мать не смогла бы проявлять больше нежно­ сти. Двое мужчин пришли в эту деревню переночевать, один из них был знахарем. Мать тут же прибегла к его искусству. Он посмотрел на ребенка и совершенно серьезно бросил кости, чтобы узнать, на что можно надеяться. Мать с мучительным нетерпением ждала результа­ та. Он оказался не таким, какого она жаждала. Она умолила этого человека повторить испытание, посулив ему хорошее вознагражде­ ние, если предсказание окажется добрым. Мужчина уступил ее моль­ бе, но и на этот раз несчастная женщина увидела лишь смерть своего ребенка. Однако она не совсем потеряла надежду и с удвоенной стра­ стью стала умолять его, чтобы добиться благоприятного расположе­ ния костей; она пообещала дополнительное вознаграждение, все свое имущество, все, что у нее было. Но результат вновь оказался пре­ жним: смерть. Тогда она в отчаянии легла на землю: ее ребенок умрет, нсякая надежда потеряна. С этого момента он для нее был уже мертв,

илишь тихие скорбные сетования срывались с ее уст. Я попытался было ободрить эту бедную женщину; я сказал ей, что прорицатель в :)том ничего не понимает и что ее ребенок мог бы жить, если бы она еще позаботилась о нем. Мои слова остались без отклика: вера ее в гадательное испытание была слепа. В этой деревне я оказался по пути

исразу после этого случая покинул ее. Ребенок, вероятно, был унесен за деревню; потерявшая надежду мать, видимо, там его и оставила, и он умер, без ухода и, возможно, покинутый всеми. А ведь эта мать

247

любила своего ребенка и, должно быть, переживала и оплакивала его потерю точно так же, как и матери в Англии»90.

Как же могла она прислушаться к советам миссионера позаботить ся о своем ребенке? Перед ней стоял единственный вопрос: узнать, «осужден» ли ее малыш и нельзя ли обжаловать этот приговор. Триж ды ответ на ее мольбу оказывался отрицательным. С этого времени ребенок для нее умер. Она не задушила его, как это сделала молодая маорийка, узнав, что ее дочь осуждена Этуа, но она завела похорон­ ные причитания, позволила отнести ребенка за деревню и оставить его в лесу. Если к такому поступку вынуждает необходимость спасе­ ния социальной группы, то как бы она нашла в себе смелость проти­ виться или даже помыслить об этом? При таких господствующих коллективных представлениях она не могла ни чувствовать, ни посту­ пить иначе, чем она это сделала.