1. Пресекательные сроки и надзорное производство в гражданском процессе

В дореволюционном гражданском процессуальном законодательстве устанавливались два следующих вида окончательных судебных решений.

Первое, в работах отечественных процессуалистов, написанных на основе УГС 1864 г., окончательность судебных решений связывалась со вступлением их в "формальную" (процессуальную) законную силу, когда решение не могло быть обжаловано посредством апелляции или отзыва (на заочное решение. - Примеч. авт.), иными словами, обжаловано "по существу" *(84).

Второе, по истечении десятилетнего срока после вступления судебного решения в "формальную" законную силу оно не могло быть обжаловано в высшую - кассационную - судебную инстанцию и приобретало свойство так называемой окончательной законной силы.

К первому виду относились следующие категории судебных решений:

"1) те, против коих вовсе не допускаются апелляционные жалобы, именно решения мирового судьи *(85) по делам, цена которых не превышает 30 руб.... *(86), и решения коммерческих судов по делам ценою до 3000 руб. в столицах и до 1500 руб. в других городах, а по взаимному согласию тяжущихся на всякую сумму... *(87);

2) решения апелляционных инстанций, не подлежащие ни отзыву, ни апелляции... *(88), и

3) все вообще решения, по которым пропущены сроки для подачи отзыва и апелляции *(89)" *(90).

Такие "окончательные" решения, вступившие в законную силу, еще могли быть "отменены вследствие чрезвычайных способов обжалования, например, в порядке кассационном..." *(91).

В ст. 792 УГС 1864 г. перечислялись три вида "просьб об отмене решений", посредством которых могли быть реализованы так называемые чрезвычайные способы обжалования, или способы обжалования вступивших в законную силу судебных актов в Гражданский Кассационный Департамент Правительствующего Сената. Это были: просьбы о кассации (отмене) решений (кассационные жалобы), просьбы о пересмотре решений по вновь открывшимся обстоятельствам и просьбы не участвовавших в деле лиц. В УГС 1864 г. был установлен четырехмесячный срок для подачи таких просьб (жалоб) (ст. 796 УГС 1864 г.) *(92). При этом применительно к просьбам о кассации и пересмотре вступивших в законную силу решений, как уже отмечалось, "с того времени, как состоялось решение", действовал пресекательный десятилетний срок, по истечении которого такие просьбы оставлялись "без последствий" (ст. 806 УГС 1864 г.).

Таким образом, в случае пропуска четырехмесячного срока для обжалования в высшую судебную инстанцию вступивших в законную силу решений этот срок мог быть восстановлен в течение десяти лет с момента вступления решения в "формальную" законную силу. "...По истечении десятилетней давности просить об отмене и пересмотре его не дозволяется, - констатировал К. Малышев, - и с этого времени решение вступает, можно сказать, в окончательную законную силу *(93)..." *(94). То есть срок "десятилетней давности" восстановлению не подлежал... он являлся пресекательным, что, однако, не трактовалось как отказ от права на обращение к суду. Напротив, как отмечал Т.М. Яблочков, "...закон дает право проигравшей стороне обжаловать решение в высшую инстанцию. Если сторона не воспользовалась в срок *(95) этим правом, или воспользовалась, и высшая инстанция перевершила дело, тогда состоявшееся судебное решение считается такой формальной истиной, которая окончательно и безвозвратно устанавливает правовые отношения между сторонами" *(96). Тем самым и достигалась устойчивость материально-правовых отношений сторон и, как следствие, стабильность гражданского оборота в целом. В этом проявлялся подход дореволюционной доктрины гражданского процесса, законодательства и судебной практики тех лет к институту процессуальных сроков, квалифицируемый в настоящей работе в качестве сущностного.

В советский период развития гражданского процесса такая трактовка понятия "окончательное решение" не применялась. "Окончательность" судебного решения, состоявшая в запрете на его обжалование (опротестование), равно как и в запрете вторичного рассмотрения спора по существу, ограничивалась пределами второй (кассационной) инстанции. Именно об этом писал М.А. Гурвич в двух своих фундаментальных работах о судебном решении, изданных в 1955 и 1976 гг. *(97) "Разумеется, речь... идет... о неизменности решения в смысле его законной силы: в пределах обычного судопроизводства, - свидетельствовал ученый. - На чрезвычайный порядок пересмотра решения в форме надзора или пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам положения этой работы не распространяются" *(98).

В условиях действия принципа "объективной истины" считалось, что возможность оспаривания (опротестования) вступившего в законную силу судебного акта первой или второй (кассационной) инстанций в высшую (надзорную) инстанцию должна сохраняться в течение неопределенного срока.

Данное Д.М. Чечотом в 1958 г. теоретическое обоснование "бессрочности" пересмотра судебных актов в порядке надзора не оставляет сомнений в том, с какой целью и исходя из каких приоритетов не устанавливались сроки для возбуждения надзорного производства. "Если... установить срок, по истечении которого надзорный протест приносить будет нельзя, - писал этот автор, - то выполнить задачу, стоящую перед институтом надзора, будет невозможно. В этом случае принципу стабильности судебного решения, вступившего в законную силу, будет принесен в жертву не менее важный принцип материальной истины *(99)" *(100). Таким образом, сущностное значение института процессуальных сроков было известно и ведущим теоретикам советского гражданского процесса. Однако исторические обстоятельства обусловили приоритет "материальной правды" ("объективной истины") перед стабильностью судебного решения и устойчивостью материально-правовых отношений участвующих в деле лиц.

Приведенные теоретические положения о фактической бессрочной "неокончательности" вступивших в законную силу решений и отказе тем самым от выполнения институтом процессуальных сроков функции обеспечения стабильности общественных отношений, предпосланные подробной характеристике изменений отношения законодателя к вопросу об ограничении процессуальными сроками возбуждения производства в порядке надзора, продолжали оставаться ключевыми вплоть до 2002 г. Следующая далее подробная характеристика многочисленных изменений в регламентации надзорного производства, в том числе процессуальных сроков, устанавливавшихся для данной стадии процесса, подтверждает справедливость приведенных выше положений, указывающих на то, что "центр тяжести" в изменении отношения к конститутивному значению института процессуальных сроков находился в сфере производства в порядке надзора.

"Институт пересмотра решений в порядке надзора, введенный впервые в мире в советский гражданский процесс, имел целью максимальное обеспечение объективной (а не формальной) истины в судопроизводстве, а для достижения этой цели новую проверку дела, несмотря на то что решение уже вступило в законную силу (а иногда было и исполнено)" *(101).

Дореволюционное российское гражданское процессуальное законодательство не содержало понятия "судебный надзор", упоминался лишь прокурорский надзор. Российская империя из двух основных в то время западноевропейских систем пересмотра вступивших в законную силу судебных актов высшими судебными инстанциями - ревизии (немецкий вариант) и кассации (французский вариант) - избрала кассацию. Главное отличие кассации от ревизии состояло в том, что кассационный суд не постановлял решение, а лишь отменял ("кассировал") судебный акт суда нижестоящей инстанции и направлял дело для его повторного рассмотрения в другой суд нижестоящей инстанции. "Верховным кассационным судом" в ст. 1 Учреждения судебных установлений 1864 г. был назван Правительствующий сенат (в лице его Гражданского кассационного департамента). Между тем в отдельных работах по гражданскому процессу в отношении Гражданского кассационного департамента Правительствующего сената отмечалось, что последний "...в роли кассационной инстанции отправляет высший судебный надзор над всеми судами Империи" *(102).

Можно предположить, что наименование "надзорная инстанция", равно как и соответствующая стадия процесса, берет свое начало именно в такой трактовке одной из задач (функций) высшего судебного органа Российской империи.

В советский период развития гражданского процесса идея создания органа высшего судебного контроля нашла своеобразное продолжение. В соответствии с Декретом о суде от 7 марта 1918 г. N 2 *(103) учреждался Верховный судебный контроль. В более поздних актах 1918-1920 гг. такой контроль возлагался на Совет народных судей. Однако практически эта идея была реализована только в Декрете ВЦИК и СНК РСФСР от 10 марта 1921 г., утвердившем Положение о высшем судебном контроле *(104). Согласно этому положению осуществление высшего судебного контроля в отношении актов общих судов было возложено на Народный комиссариат юстиции РСФСР, которому (а не сторонам в процессе) и принадлежала инициатива возбуждения надзорного производства.

Позднее функция высшего судебного надзора была передана Верховному Суду РСФСР *(105) (Положение о судоустройстве РСФСР 1922 г. *(106)). С 1923 г. эту функцию в отношении актов Верховных судов союзных республик и актов, вынесенных по гражданским делам Гражданской судебной коллегией самого Верховного Суда СССР, стал осуществлять Пленум Верховного Суда СССР, состоявший при Центральном исполнительном комитете Союза ССР *(107).

ГПК РСФСР 1923 г. первоначально хотя и содержал главу о пересмотре судебных решений, не использовал термин "надзор", устанавливая в качестве оснований для обращения в Верховный Суд РСФСР для пересмотра судебных актов основания, аналогичные тем, которые устанавливаются для пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам, и ограничивая такое обращение месячным сроком. Некоторые исследователи того времени полагали, что эти же правила закона распространялись и на надзорное производство в Верховном Суде РСФСР. Так, А.Г. Гойхбарг писал: "Глава XXIX ГПК в старой ее редакции не различала точно пересмотра дела по вновь открывшимся обстоятельствам и пересмотра в порядке надзора, подчиняя к тому же оба вида пересмотра исключительному ведению Верховного суда" *(108). Однако, по всей вероятности, правила пересмотра дел по вновь открывшимся обстоятельствам и пересмотра их в порядке надзора не были полностью идентичны. Во всяком случае, в ГПК РСФСР 1923 г. была включена норма ч. 2 ст. 254, на основании которой протест прокурора был "никаким сроком не ограничен". Примечательно, что кроме этой статьи глава не содержала положений, посвященных производству в порядке надзора, в том числе процессуальным срокам в нем.

Три года спустя постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 5 июля 1926 г. *(109) в ГПК РСФСР 1923 г. были внесены изменения и дополнения, существенно затронувшие положения о пересмотре судебных решений. От пересмотра судебных решений по вновь открывшимся обстоятельствам был четко отграничен пересмотр таких решений в порядке надзора. Тогда же, в 1926 г., впервые в советском гражданском процессе был установлен срок, ограничивший возможность возбуждения надзорного производства. Включенная в ГПК РСФСР 1923 г. ст. 254-г гласила: "Возбуждение производства в порядке надзора ограничивается годичным сроком *(110) со дня вступления решения в законную силу". Если этот срок был пропущен, опротестование решения затруднялось тем, что требовалось вмешательство народного комиссара юстиции, председателя Верховного Суда или прокурора республики. В таком случае только они имели право опротестовать решение. То есть этот срок не был пресекательным.

Несколько позднее, в 1928 г., в примечании *(111) к ст. 254-г ГПК РСФСР 1923 г. срок на опротестование решений общих судов по трудовым делам был ограничен тремя месяцами *(112) со дня постановления решения и "притом лишь в совершенно исключительных случаях". "...Редакция этого закона, по которому ограничение устанавливается только для опротестования решений прокуратурой, между тем как протесты приносятся не только прокуратурой, но и председателями верховных судов" *(113), признавалась В.С. Тадевосяном неудачной. Причина такой оценки состояла в том, что буквальное толкование текста закона указывало на отсутствие ограничения права председателей верховных судов на возбуждение надзорного производства. "Прокуратура СССР: считала, что этот закон не имеет применения к надзорной деятельности Прокуратуры СССР, что протесты ее по трудовым делам могут быть принесены независимо от срока..." *(114).

В 20-30-е гг. прошлого столетия развитие института надзора некоторое время шло "по пути децентрализации и расширения круга лиц, которые имели право приносить протесты на акты правосудия, вступившие в законную силу" *(115). Однако идея децентрализации в тех условиях оказалась преждевременной: "сказался явный недостаток квалифицированных кадров в местных органах суда и прокуратуры, способных правильно решать сложные задачи судебного руководства" *(116). Согласно Закону СССР от 16 августа 1938 г. "О судоустройстве СССР, союзных и автономных республик" *(117) судебный надзор был вновь централизован и отнесен к компетенции Верховного Суда СССР и Верховных судов союзных республик. Районные прокуроры, прокуроры областей и краев, а также председатели областных и краевых судов были лишены права принесения протеста в порядке надзора, что, в свою очередь, привело к утрате практического значения ст. 254-г ГПК РСФСР 1923 г. (в редакции 1926 г.), ограничивавшей соответствующим сроком право принесения протеста в порядке надзора перечисленными должностными лицами.

С возвратом к децентрализованной системе судебного надзора, осуществленным Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 августа 1954 г. "Об образовании президиумов в составе Верховных судов союзных и автономных республик, краевых, областных судов и судов автономных областей" *(118), надзорные полномочия были предоставлены судам так называемого среднего звена, что нашло закрепление в ГПК РСФСР 1964 г. Однако и в нем законодатель не ограничил процессуальным сроком возможность пересмотра в порядке надзора вступивших в законную силу судебных актов судов общей юрисдикции.

Исключением из общего правила стала принятая в 1990 г. поправка к ч. 5 ст. 211 КЗоТ РСФСР 1971 г., ограничившая возможность пересмотра решений судов по искам о восстановлении на работе годичным пресекательным сроком.

В 1991 г. аналогичная норма была включена в ч. 4 ст. 90 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде, утвержденных Законом СССР от 15 июля 1970 г. *(119), установившую, правда, двухгодичный пресекательный срок для подачи жалоб на решения суда или решения вышестоящего органа об отказе в восстановлении на работе. Через год Конституционный Суд Российской Федерации (далее - КС РФ) своим постановлением от 23 июня 1992 г. N 8-П *(120) признал эту норму не соответствующей Конституции (Основному Закону) РСФСР 1978 г. Тем самым КС РФ выразил категорически отрицательную на тот момент позицию по вопросу об ограничении возможности пересмотра судебных актов в порядке надзора тем или иным сроком. В основу сформированной КС РФ позиции были положены два основных мотива. Во-первых, отказ судов в рассмотрении жалоб граждан на основании ч. 5 ст. 211 КЗоТ РСФСР 1971 г. или ч. 4 ст. 90 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде 1970 г. был признан ущемляющим "как право на судебную защиту, так и право на справедливые условия увольнения". Во-вторых, указывалось, что "пресекательные сроки, закрепленные в трудовом законодательстве, не только игнорировали возможность судебной ошибки, но и, по сути, лишали права на ее исправление".

Регламентация сроков возбуждения надзорного производства в системе судов общей юрисдикции в период 1923-2002 гг. находилась под влиянием идеи создания своеобразной, единственной в мире надзорной инстанции в целях обеспечения последовательной реализации принципа "объективной истины". Этим и было обусловлено то обстоятельство, что после единичной попытки в 1926 г. установить срок для возбуждения производства в порядке надзора в 1964 г. законодатель от этого отказался, и с того времени до 2002 г. возможность возбуждения данной стадии процесса во времени ограничена не была.