Николай Александрович Сетницкий

 

(1888-1937)

 

 

 

 

В истории философии, наряду с типом мыслителя-первопроходца, открывателя новых, еще неведомых путей в мысли и духе, присутствует иной тип, вероятно незаслуженно оставляемый в тени. Это тип последователя, продолжателя. Для него, бескорыстного подвижника, приверженца того или иного учения, важно не столько <приходить с новым словом> (Достоевский), не столько высечь собственный завет на скрижалях истории и культуры, сколько отыскать в множественности <философий> то <последнее слово>, что верой и смыслом ляжет в душе. А собственное творчество становится, скорее, подвигом служения, проповеди и дальнейшего раскрытия того учения, которое принял он как <путь, истину и жизнь>.

Именно таким служением стали судьба и творчество Н. А. Сетницкого, философа, эстетика, талантливого поэта, последователя идей Н. Ф. Федорова. Он родился 12 декабря 1888 г. в г. Ольгополе Волынской губернии в семье служащего Александра Филипповича Сетницкого. Окончил классическую гимназию и в 1908 г. поступил в Петербургский университет на отделение восточных языков. Впрочем, через год из-за материальных трудностей в семье ему пришлось перевестись на факультет юридический.

В университетские годы в Николае Александровиче ярко обнаруживается стремление к целостности знания - черта, характерная для всех активно-эволюционных мыслителей. Помимо гуманитарных наук (истории философии, права, восточных языков) он прошел три семестра физико-математического факультета. Занимался политэкономией, делал доклады по теософии, проблеме религиозного сознания, интересовался психоанализом. Уже тогда основной темой его раздумий становится вопрос об идеале, о смысле исторического действия, о конечных целях его.

С 1913 г. он много времени отдает службе - экономистом и статистиком в различных учреждениях. Появляются и первые специальные статьи: экономических и статистических работ Николай Александрович за свою в общем-то недолгую и непростую жизнь написал более ста. Но вот провиденциальная встреча: в 1918 г. на одном из собраний одесского литературного кружка (а Н. А. Сетницкий с 1917 г. обосновался в Одессе) он знакомится с Александром Константиновичем Горским, а через него - с учением <общего дела>. С этого момента для обоих начинается долгий период общения и дружбы, пропаганды и развития идей Н. Ф. Федорова. Содружество этих двух людей, возложивших на себя апостольский крест, было, наверное, самой яркой страницей в истории федоровского движения. Сетницкий и Горский написали несколько совместных работ и никогда не заботились о том, кто именно из двоих поставит в конце свое имя (кстати, и сам Федоров никогда не выпячивал собственного авторства, понимая, что в его учении выразились чаяния многих и многих безвестно ушедших, канувших в потоке времени). Они были как первохристиане, ибо несли слово о <всеобщем спасении>, о долге памяти и воскрешения постреволюционной эпохе, что отвергла Бога, возложила на свои плечи прерогативу <страшного суда> и огненным, карающим мечом классовой ненависти рассекла мир на спасенный пролетариат и проклятых буржуев. В написанных и опубликованных в те годы книгах, брошюрах, статьях стремились они растолковать обезумевшему времени, кто наш истинный, <общий враг>, направить мощь затеваемых преобразований в русло борьбы со смертью, <организации мировоздействия>, разумного управления силами природы. Об этом пишет Горский в очерках <Н. Ф. Федоров и современность>, на этом настаивает Сетницкий в брошюре <Капиталистический строй в изображении Н. Ф. Федорова>, книгах <СССР, Китай. Япония> и <О конечном идеале>. Установка обоих - деловая, активная; все нацелено на то, чтобы уже здесь, сейчас, не откладывая, искать при-

 

 

 

==239

 

К оглавлению

==240

 

 

ступы к <общему делу>. Особенно это было характерно для Н. А. Сетницкого. Любая работа - экономиста ли, статистика - виделась ему как бы в перспективе <высшей цели>, <конечного идеала>. В 1922 г. в Одессе он публикует небольшую книжечку под названием <Статистика, литература и поэзия>. Перед статистикой, наукой специальной и прикладной, ставит он, ни больше ни меньше, задачу собирания и сохранения памяти, сначала о всех деятелях культуры и искусства, вне зависимости от масштаба их творчества, а затем, в пределе, и обо всех когда-либо живших и ныне живущих, о каждой конкретной личности.

В течение десяти лет (с 1925 по 1935 г.) Николай Александрович работает в Экономическом бюро Китайско-восточной железной дороги в Харбине, несколько необычном, смешанном русско-китайском городке. В то время это уже не советская территория, но еще и не вполне заграница. Занимается проблемами торговли и экономики Маньчжурии, читает лекции на юридическом факультете. А по ночам пишет философские статьи, стихи на библейские сюжеты, просто стихи, где снова и снова в каждой строчке бьется <пеплом Клааса> долг воскрешения.

В крошечной харбинской типографии всего за несколько лет ему удалось опубликовать очерки А. Горского о федоровском учении, совместную работу <Смертобожничество> (1926), ряд своих работ о Н. Ф. Федорове и главную свою книгу - <О конечном идеале> (1932). И все это на собственные средства. На собственные же средства он начал и переиздание 1 тома <Философии общего дела>. А еще подготовил и издал в 1934 г. в Риге второй федоровский сборник - <Вселенское дело>.

Как в свое время Федоров, Н. А. Сетницкий постоянно стремился увлечь известных тогда философов, писателей и ученых идеями борьбы со смертью, регуляции природы, подвигнуть одних на проповедь, других - на научные эксперименты, практическую деятельность. Писал Н. А. Бердяеву, Н. О. Лосскому, А. М. Горькому, посылал издаваемые им книги. Горький откликнулся тут же, ведь с учением Федорова был знаком давно и сердечно интересовался им. Но разве мог сделать что-нибудь реально даже он, сам - в тисках официального признания, в петле, в ловушке? Ведь это были уже 30-е гг., и тоталитарная машина стремительно набирала обороты, перемалывая чужие судьбы. Через несколько лет Горький будет окружен глухой стеной, фактически арестован в особняке Рябушинского. И Сетницкий, вернувшись из Харбина в неустроенность и зловещую пустоту московской жизни (да, зловещую, ибо многие близкие друзья томились в лагерях и ссылках), так и не сможет встретиться с <великим пролетарским писателем>. Впрочем, сам Николай Александрович еще борется. Вместе с Горским, весной 1937 г. вернувшимся из ссылки, они начинают писать статью, надеясь пробить идеологизированные мозги и заматеревшие души, поистине, по слову Солженицына, бодаясь как теленок с дубом. Для Сетницкого это была уже последняя попытка. Вскоре он был арестован и расстрелян.

Близкие Н. А. Сетницкого говорили, что в случае с ним семена федоровской проповеди попали в свое время на добрую почву. Юношеское паломничество души в поисках идеала совершалось еще до знакомства с <Философией общего дела> вдоль того же русла, по тому же пути - пускай и путано, сбивчиво, - по которому десятилетиями ранее шел его учитель. Учение <легендарного библиотекаря>, воспринятое и пережитое глубоко и творчески, дало Николаю Александровичу необходимую перспективу, выстроило перед ним ту нравственную систему координат, в которой отныне разворачивалась его аналитическая, стремящаяся к ясности формулировок, к предельной высказанности мысль. Приняв учение <общего дела> целиком, без колебаний и сомнений, Н. А. Сетницкий особенно отмечает и развивает ту его сторону, которая связана с активным пониманием христианства. Основой его философских построений становится осмысление истории в эсхатологической перспективе, в свете конечного идеала.

Свою книгу <О конечном идеале> (Харбин, 1932) он строит как оправдание истории, как оправдание человеческой деятельности, утверждает возможность и необходимость участия всего человечества в <восстановлении мира в то благолепие нетления, каким он был до падения> (Федоров). В главке, которую мы предлагаем вниманию читателя, ведется полемика с работой известного юриста и философа П, И. Новгородцева <Об общественном идеале>. Новгородцев утверждает, что наши социальные предприятия не совместимы с христианским идеалом Царствия Божия, что абсолют в условиях нынешнего несовершенного мира в принципе невоплотим, ибо стол: велика пропасть между идеалом и действительностью, что устраняется она лишь волей и усилием Божества, а никак не слабым и смутным человеческим действием.

 

Идеал <конечного совершенства> не может быть. по мнению философа, поставлен <целью общественного развития>, человечество на своем земном пути обречено довольствоваться либо <суррогатами> <всеобщего счастья>, либо неким предельно расплывчатым императивом <бесконечного совершенствования>, вечно стремиться и никогда не достигать (вот уж поистине танталовы муки!) - и так вплоть до последних сроков.

 

 

==241

 

Н. А. Сетницкий - противник столь пессимистического взгляда на историю. Напротив, последняя видится ему как богочеловеческий процесс преображения мира и человека, конечным пунктом которого станет воссоединение отпадшего творения с Творцом в славе и сиянии Небесного Иерусалима. Смысл истории-воплощение идеала, утверждение Царствия Божия. В своей полемике с П. И. Новгородцевым Н. А. Сетницкий прибегает к особому методу: опровергает ученого с точки зрения самой природы идеала - проективной, требующей своего осуществления в реальности.

Воплощение - центральный, определяющий момент в процессе становления, раскрытия идеала, иначе он вырождается в утопию, фантастическую мечту, бессильную в борьбе со злом и не умножающую добра. Это тот необходимый мост между идеалом и действительностью, прочное установление которого обеспечит истинный прогресс мира и человека, реальное их возрастание <в духе и истине>. Неужели, спрашивает мыслитель, образ высшего, абсолютного блага полностью трансцендентен миру сему, пребывает в человечестве здаким генералом на свадьбе, составляет предмет лишь созерцания, умозрения, религиозного чаяния, не помышляющего участвовать в его приближении? Неужели не излучается он в этот темный, падший, отчаявшийся мир, не возжигает в нем ответный порыв восхождения? Всякое же утверждение о непреодолимой для слабых человеческих сил пропасти между действительностью и идеалом способствует, по мнению Сетницкого, лишь производству всякого рода <дробных идеалов>, сконструированных, так сказать, по мерке человека, а не по образу и подобию абсолюта. Именно такие <суррогаты> всеобщего счастья и заводили, считает мыслитель, историю в кровавые реки и кромешные тупики. И выход здесь может быть только один: утвердить <целостный идеал> Царствия Божия, предполагающий <полноту счастья> и <всеобщность спасения>, конечной целью общественного развития, и - если возможно - дорастить до него все прочие <дробные идеалы>, основавшие себя на компромиссах и всякого рода классовых принципах.

В постановке, утверждении, осуществлении такого идеала участвуют, по мысли Сетницкого, все силы и способности человеческого духа: наука, искусство, религиозное творчество. В книге <О конечном идеале>, а также в небольшой брошюре <Заметки об искусстве>, вышедшей в Харбине в 1933 г., Сетницкий развивает представление об образе - этом главном инструменте искусства - как о начале, которое по своему высшему заданию призвано активно влиять на действительность, формировать, пресуществлять ее. Образ в своем идеальном качестве становится <образцом действия> для человеческого рода. Вслед за Федоровым и Горским Сетницкий обосновывает необходимость перехода к литургическому, воскресительному искусству, образами-образцами которого станут <Небесный Иерусалим> и Христос, <идеал человека во плоти> (Достоевский), т. е. образы благого, чаемого .порядка бытия и того <тела духовного>, в которое предстоит облечься человеку.

 

 

00.htm - glava30