3. Русско-японская война и первый революционный кризис в России.

Почему-то довольно часто в российской истории неуверенное в себе и не желающее серьёзных реформ правительство видит выход в войне, лучше всего маленькой и победоносной. Так случилось и на этот раз. Возможно, сам император Николай II не хотел войны, но он ничего не сделал для её предотвращения. В российском же правительстве верх взяли сторонники войны. Когда военный министр А.Н. Куропаткин заявил о неподготовленности русской армии к ведению войны на Дальнем Востоке, В.К. Плеве ответил ему в приватном письме: «Батенька, вы нашего внутреннего положения не знаете, чтобы успокоить страну, нам нужна маленькая, победоносная война»¹.

Однако вспыхнувшая война с Японией оказалась, как известно, не маленькой и далеко не победоносной. Россию ожидал в ней великий конфуз. Впервые в новейшей истории мощная европейская держава потерпела военное поражение от маленького островного государства, да ещё азиатского и не сильно развитого экономически. Как и почему такое могло случиться?

Сравнивая внешнюю политику России с колониальной экспансией европейских стран, приходишь к интересным выводам. Опыт колониальной политики Европейских держав показывает, что прежде чем начинать войну надо создать соответствующее общественное мнение, то есть убедить народ в её соответствии национальным интересам страны. А какие могли быть интересы России в Северо-Восточном Китае? Конечно, Квантунский полуостров с незамерзающим портом Дальний был важен для русской промышленности и торговли, но только в отдалённом будущем. Пока вся русская торговля и промышленность были сосредоточены на Западе страны, и для их обеспечения вполне хватало портов Балтийского, Чёрного и Белого морей. Для обеспечения же экономического развития Дальнего Востока и Сибири тогда с избытком хватало пропускной способности порта Владивосток.

С другой стороны, русский народ ничего не приобретал от колониальной экспансии своего правительства. Колониальные державы Европы просто кормились за счёт своих колоний, а в России колониальное освоение присоединённых территорий на Кавказе и в Средней Азии даже не начиналось. Местное население там жило по своим законам. Наличие этих т.н. «колониальных окраин» никак не сказывалось на материальном благополучии населения метрополии. Оттого нет ничего удивительного в том, что в русском общественном сознании сложился совсем иной стереотип отношения к колониям, нежели в странах Западной Европы. Если там, каждое территориальное приобретение рассматривалось как очередной шаг к увеличению благосостояния каждого жителя этой страны, то в России колониальная экспансия рассматривалась лишь как атрибут величия государства. И то это достигалось лишь в случае полного доверия между властью и обществом, которое в России к тому времени изрядно пошатнулось. Его можно было, конечно, укрепить ошеломительными военными успехами, но их не случилось по причине неправильно выбранной военной стратегии, о чём ещё будет сказано.

Получается, что эта война для России не являлась жизненно необходимой. Она была порождена только стремлением её правительства соответствовать поведенческому стереотипу великих европейских держав. Если они поступают так в подобном случае, то чем мы хуже. К тому же сыграло свою роль желание поднять международный престиж страны, да ещё отгородиться войной от решения внутренних проблем страны. Российское же общество тогда меньше всего интересовали вопросы о закреплении за Россией Манчжурии, Ляодунского полуострова и усиление российского влияния в Китае, из-за которых страна ринулась в схватку с Японией.

Для Японии, совсем напротив, сохранение контроля над Кореей, Северо-Восточным Китаем и Манчжурией было жизненно необходимым для её дальнейшего развития. Бурный экономический рост Японии, казалось, вот-вот поглотит ограниченные сырьевые ресурсы страны. Именно этот страх перед грядущим кризисом толкал японское правительство к экспансии, как к единственной возможности осуществления своих национальных задач.

Поэтому и подход к надвигающейся войне в Японии и России был различным. Если Япония сосредоточила для вторжения на континент практически всю свою армию (свыше 375 тыс. солдат, 1140 орудий, 147 пулемётов и весь свой флот – 80 кораблей), то Россия, имея крупнейшую в мире армию (1 млн. 350 тыс. человек), на Дальнем Востоке держала всего два корпуса, общей численностью 98 тыс. человек. Причём, эти силы были разбросаны на огромной территории. Русская эскадра на театре военных действий тоже заметно уступала японскому флоту и насчитывала всего 63 корабля. Уже одно это соотношение боевых возможностей противостоящих военных группировок наглядно показывает, какое место занимал этот регион земного шара в системе национальных приоритетов Японии и России.

Этими же обстоятельствами объясняется план и ход боевых действий обеих сторон. Японский план отличался решимостью и ясностью поставленных целей – уничтожение русского флота на Дальнем Востоке и обеспечение господства на море, затем переброска всех сухопутных сил на материк и энергичное наступление с целью захвата Порт-Артура и уничтожения русской армии в районе Лаояна. Русский же военный план был пассивен и ставил боевые задачи в зависимости от действий противника. Он предусматривал сдерживающие действия частью войск и постепенный отход на север, накопление сил и лишь после этого переход в решительное наступление. А ведь аксиомой военного искусства является принцип - кто отдаёт инициативу в руки противника, тот заранее обрекает себя на поражение. Так оно и случилось в ходе русско-японской войны. Постоянное отступление русских войск под командованием генерала А.Н. Куропаткин отрицательно сказались на моральном состоянии и армии и общества. В то время как постоянные наступательные операции японских войск маршала И. Оямы способствовали подъёму их воинского духа.

В конце концов, постоянные поражения русских войск, чаще мнимые, чем действительные, окончательно подорвали боевой дух армии и общества, и привели Россию к поражению. Это поражение России в русско-японской войне сыграло роль детонатора революционного взрыва, направленного против режима, явившегося инициатором этой войны и главным виновников поражения. При этом оказался подорван самый весомый аргумент в пользу существования самодержавного строя – поддержание величия России и боевой мощи её армии. В результате этого в оппозицию к существующему строю встали почти все слои русского общества, за исключением откровенных ретроградов.

Революционный кризис в России вызревал с самого начала ХХ в. К нему вёл целый комплекс причин экономического, социального, межнационального и даже психологического порядка. Разразившиеся революционные события явились расплатой правящей элиты за архаичность государственно-правовых институтов, за наличие полуфеодальных пережитков в деревне, за тяжёлое положение рабочего класса, за нежелание правительства пойти на компромисс с новыми общественными силами, чтобы совместными усилиями решить стоящие перед страной проблемы.

Итак, получалось, что в оппозицию к существующему строю встали практически все слои русского общества от либералов- интеллигентов до рабочих и крестьян.

И, как тоже часто бывает в истории, политическое брожение в народе порождает смятение в государственных умах, мешает правительству реально оценить ситуацию в стране, заставляет играть с огнём. Как ещё можно объяснить затею с возрождением зубатовского движения во главе с небезызвестным священником Г.И. Гапоном. Итогом этой полубезумной политики правительства стало «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 г., ставшее прологом революционных событий. Правильно потом было отмечено в революционных прокламациях, что войска расстреляли не мирную демонстрацию, а веру народа в царя, в то, что царю одинаково дороги интересы господ и простого народа.

Именно в результате крушения былой харизмы царя, как защитника и покровителя всего народа, по причине позорного поражения в русско-японской войне, а также «Кровавого воскресенья», ситуация окончательно вышла из под контроля правительства и весь мир стал свидетелем бурных событий в стране с января 1905 по июнь 1907 г.

Царская администрация и поддерживавшие её силы продемонстрировали полное неумение адекватно реагировать на бурный поток событий в постоянно меняющейся ситуации. Вместо того, чтобы попытаться как-то сгладить вырвавшиеся на поверхность социальные конфликты, царь и его окружение до последнего держались за прежние полуфеодальные устои.

Первая реакция правительства на подъём революционной волны была прогнозируемой: силой подавить всякое сопротивление власти, что было в духе прежних традиций. Такой настрой покоился на уверенности в преданности войск и надежде на царистские иллюзии крестьянских масс.

Однако подобные расчёты не оправдались. Крестьянские выступления и восстание на броненосце « князь Потёмкин-Таврический» показали, что правительство прочной опоры в стране не имеет. Напротив, применение вооруженного насилия со стороны властей способствовало консолидации всех, оппозиционных царизму, политических сил. Столкнувшись с дальнейшим подъёмом революционного движения в стране летом 1905 г., особенно с Всероссийской Октябрьской политической стачкой, которая фактически парализовала экономическую жизнь страны, император Николай II, наконец-то, поступился принципами, даровав народу Манифест от 17 октября 1905 г. В этом документе он предоставлял своим подданным гражданские свободы, а Государственная дума, о созыве которой было объявлено ещё 6 августа 1905 г., наделялась законодательными функциями.

Это был ловкий ход со стороны правительства. Он позволял достичь сразу несколько целей. Во-первых, Манифест успокоил финансовые круги Запада, от которых зависела выдача кредитов России. Они приветствовали становление её на парламентский путь развития, так как это снижало накал критики в их адрес за то, что они оплачивают карательные акции царизма. Во - вторых, объявленные права и свободы способствовали расколу либерального лагеря, из которого окончательно выделилось умеренное крыло, полностью удовлетворённое содержанием данного документа и не к чему большему не стремящееся. Наконец, признав Думу законодательным учреждением, правительство ослабило, тем самым позиции революционных сил с их лозунгом «Вся власть Учредительному собранию». Такое собрание созывается революционным путём для изменения основ существующего строя. Значительную часть российского общества столь радикальный лозунг уже не привлекал. Зачем? Ведь появилась возможность влиять на правительственную политику с трибуны Государственной думы. Теперь же существовала Дума с законодательными функциями, что давало обществу возможность влиять на правительственную политику без экстремистских действий.

Всё это способствовало отходу от революции значительной части благонамеренных граждан, что позволило правительству, сочетая тактику «кнута» и «пряника»: усиление репрессий под прикрытием демократического фасада, постепенно восстановить контроль над страной.

Правительство тоже не было довольно сложившимся положением. Оно рассматривало думу как вынужденную уступку, как свидетельство собственной слабости, и всячески старалась урезать её влияние на политическую жизнь страны. Оппозиция же, получив большинство в первых Государственных думах, пыталась использовать представительное учреждение для решения злободневных вопросов российской жизни, особенно аграрно-крестьянский. Поэтому с первых же шагов своей деятельности дума стала ареной острейших противоречий с правительством.

Решить возникший конфликт между думой, требовавшей создания ответственного перед ней министерства, и правительством, стремящимся превратить орган народного представительства лишь в законосовещательное учреждение, можно было двумя путями. Либо дума конституирует себя в Учредительное собрание и примет меры по радикальной ломке самодержавно–сословного строя, либо инициативу возьмёт на себя правительство. Так оно и случилось. Убедившись в слабости революционных сил, правительство разогнало неугодную ему II Государственную думу, и объявило о подготовке новых выборов по новому избирательному закону, дающему односторонние преимущества имущим классам.

День разгона II Государственной думы принято считать временем завершения Первой российской революции. Победа осталась на стороне правительства. История предоставляла ему последний шанс: не ломая резко институтов традиционного общества, обеспечить поступательное развитие России. Но для этого надо было вначале полностью и окончательно подавить революционные выступления в стране. Эти задачи была возложена на нового премьер-министра П.А. Столыпина.

У поэта Фазиля Искандера есть проникновенные строки, касающиеся проблемы предопределённости суровой судьбы России, когда за грехи и ошибки правящей элиты затем расплачивается, как правило, народ:

«Был знак великий над Россией,

Но незамеченным прошёл:

Юнец, больной гемофилией, −

Ему ли предстоит престол?

Он знаком был, ребёнок хилый,

Полупрозрачный, как янтарь.

Над ним берлинское светило

Склонил лечебный календарь.

Но не было того лекарства

У слабого царя в руке.

И не дитя, а государство

Уже висит на волоске.

Он знаком был, ребёнок милый,

Что надо загодя народ

Готовить, старого кормила

Предупреждая поворот.

Кто знал? Лишь речи в перепонки,

Где каждый каждого корит.

Дурная мать заспит ребёнка,

Дурной отец заговорит.

Под этот говор дремлет барство

Иль в табор мчит на рысаке.

И не дитя, а государство –

Уже висит на волоске…

И рухнуло! За кровь в подвале,

За детскую, за всю семью –

Мы долго, долго проливали,

Безостановочно, свою…»¹.

Глава десятая. Россия между двумя революциями. 1907-1917 гг.

1. Политика «просвещённого консерватизма» П.А. Столыпина.

Поражение Первой русской революции предоставило правительству возможность взять всю политическую инициативу в свои руки. Либеральная оппозиция, утратив былую популярность в народе, занялась мирной законотворческой деятельностью в рамках «обновлённой», т.е. приемлемой для царя III Государственной думе, выражая полную готовность сотрудничать с властью во имя спокойствия и порядка. Лидер кадетской партии П.Н. Милюков прямо заявил, что уже первые кровавые издержки революции заставили его отойти от неё, а ещё меньше рассчитывать на неё.

Революционные партии в это время переживали период организационного «разброда» и идейно-политических «шатаний». Их боевые призывы уже не находили отклика у народных масс, порядком уставших от революции. Причём, значительная часть меньшевиков и правых эсеров – «соглашателей», как их называли их более радикально настроенные вчерашние товарищи-большевики, выражала готовность перейти к «культурной классовой борьбе на почве достигнутых конституционных завоеваний»².

Так что ничто больше не мешало царскому правительству в очередной раз попытаться реализовать свой вариант модернизации страны при сохранении самых ярких атрибутов традиционного общества: самодержавной власти царя, помещичьего землевладения и сословных привилегий дворянства. Это была та же самая авторитарная и консервативная политика, но в её «просвещённом» варианте, допускавшая некоторые реформы ради экономического обновления страны, укрепления существующей власти и предотвращения новой революции.

Проводником такой политики «просвещённого консерватизма» стал новый премьер-министр России П.А. Столыпин. Кроме огульных репрессий в арсенале нового премьер-министра был целый пакет реформ, который позволял добиться социально-экономического обновления страны без серьёзных передвижек в её политическом строе. В отличие от своего предшественника на посту премьер-министра С.Ю. Витте, он весь корень проблем России видел в отсталости её аграрного сектора, и именно на нём он предлагал сосредоточить все усилия правительства, а не на промышленности и финансах, как С.Ю. Витте.

Его программа обновления социально-экономического строя страны включала в себя три направления в решении этой задачи. Во-первых, разрушение крестьянской общины и создание на общинных землях слоя индивидуальных крестьянских хозяйств. Это, по его мнению, должно было резко увеличить объемы сельскохозяйственного производства и отвлечь внимание крестьян от помещичьих владений. Конечно, не все из выделившихся из общины крестьян могли стать рачительными хозяевами на земле. Менее удачные крестьяне должны были либо переселиться на новые земли в Восточных районах страны, или их могла принять растущая российская промышленность, толчок для которой стало бы увеличение темпов сельскохозяйственного производства, ведущее к расширению внутреннего рынка и усиления спроса на промышленные товары.

Ибо, вторым направлением реформ П.А. Столыпина должно было стать развитие внутреннего рынка, резкое повышение покупательной способности населения, что должно было, в свою очередь, обеспечить бурный рост российской промышленности.

И, наконец, непременным решением этих двух первостепенных задач П.А. Столыпин считал широкое распространение грамотности в народе, ибо без подъёма уровня его образования и культуры нельзя было воспитать настоящего культурного хозяина – фермера. Равно как и индустриального рабочего.

Вначале судьба вроде бы благоволила к премьер-министру. Ему вначале полностью доверял царь. Социально-политический фундамент тогдашней России – дворянско-помещичий класс был благодарен ему за жестокое подавление революционного движения. Наконец, П.А. Столыпин в своей деятельности мог опереться на «конструктивный», то есть согласный работать с правительством, депутатский корпус III Государственной думы. Также П.А. Столыпин использовал в своих целях разобщённость в среде революционных сил и заранее стремился выбить из-под них почву для антиправительственной агитации. В его «портфеле» кроме аграрных преобразований находились не менее значительные проекты реформ по постепенному уравнению сословий, реорганизации местного управления, утверждению свободы вероисповедания, смягчению национальных противоречий в стране и т.д. Всё это должно было, по замыслу П.А. Столыпина, превратить Россию в процветающую державу без серьёзных общественных перемен.

На П.А. Столыпина «работали» также заметное снижение в российском обществе интереса к политике и вообще к социальным вопросам, усилившееся после революции в интеллигентской среде склонность к «богостроительству» и мистицизму, к эстетике «чистого искусства». Особенно могло радовать премьер-министра заметное разочарование части российской интеллигенции в марксизме и в его идеалах социального переустройства общества, что наглядно продемонстрировал общественно-публицистический сборник «Вехи», вышедший из-под пера семи видных представителей российской философской мысли. Лидер большевиков В.И. Ульянов (Ленин) назвал этот сборник с присущей ему безаппеляционностью «ушатом помоев, вылитых на русскую демократию». Лидера большевиков очень задела высказанная в сборнике мысль, что пора уже интеллигенции перестать ощущать свою вину перед народом, и преклоняться перед ним. Народ, по мнению авторов сборника «Вехи», не отличает интеллигента от барина, а потому победа народной революции приведёт к исчезновению и без того тонкой интеллигентной прослойки в России. И, как резко заметил по этому поводу М.О. Гершензон, надо благословлять ту власть, которая своими штыками и пулями ещё ограждает нас от ярости народной.

Реализации планов главы российского правительства П.А. Столыпина способствовали также хорошие показатели экономического развития страны. Все отрасли производства находились на подъёме, из года в год увеличивался национальный доход страны. Происходил даже своеобразный процесс «русификации» российской промышленности, когда прибыль, полученная иностранными предпринимателями в России, не вывозилась из страны, а реинвестировалась в российскую промышленность. Однако в целом российская промышленность так и не приблизилась к западной экономической модели, а государственное стимулирование экономики так и не было заменено рынком и настоящим классом предпринимателей. Слабость российского капитализма затем наглядно показала первая мировая война.

Этот непреложный факт является свидетельством того, что аграрная реформа П.А. Столыпина не увенчалась особым успехом. И не только вследствие бюрократических методов её проведения, сколько из-за приверженности крестьян к привычным для них общинным порядкам. За все годы проведения аграрной реформы, вплоть до 1917 г., только около 2,5 млн. крестьянских хозяйств освободились от «мирской» опеки, т.е. порвали с общиной, но это составляло лишь 15% общей площади обрабатываемой земли. Причём, полными собственниками земли смогли стать лишь 8% от общего числа крестьянского населения страны. Остальные крестьяне продолжали держаться за общину как за единственную гарантию своего более-менее сносного существования.

Не оправдала надежд П.А. Столыпина и широко финансируемая правительством переселенческая кампания в восточные районы страны, которая должна была решить проблему избытка сельского населения в центральных губерниях России и помочь делу колонизации восточных окраин. Из 3,5 млн. человек, выехавших на заселение Сибири в 1907-1914 гг. около 1 млн. вернулось обратно. Но и из числа оставшихся в Сибири крестьян не все сумели приспособиться к суровым местным условиям и стать крепкими хозяевами.

Конечно, определённые результаты Столыпинской аграрной реформы были налицо, как-то: рост российского хлебного экспорта, освоение и рост сельскохозяйственного производства в Сибири и в других районах страны, охваченных реформой. Однако все эти положительные сдвиги были не столь значительными, чтобы снять всю остроту проблем в аграрном секторе экономики страны, особенно между крестьянским малоземельем и помещичьими латифундиями.

И, все-таки, Столыпинская аграрная реформа имела определённые шансы на успех, что признавали самые заклятые враги премьер-министра: «В истории бывают примеры подобной политики. Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы мы сказали, что в России успех такой политики невозможен. Возможен!», - заметил по этому поводу теоретик и практик революционного марксизма В.И. Ленин ¹.

Возможно, П.А. Столыпину просто не хватило времени на реализацию всех его замыслов, хотя бы в аграрной сфере. «Дайте нам двадцать лет покоя, - говорил они, - и вы не узнаете России». Однако всё усиливающееся противостояние в российском обществе, постоянные атаки на политику П.А. Столыпина и «справа», со стороны консервативных сил, и «слева», со стороны радикалов; усиление оппозиционных настроений в Государственной думе – всё это делало весьма зыбкими надежды реформатора на достаточно прочный и длительный «гражданский мир» в России. С другой стороны нельзя не признать правоту суждений видного советского историка А.Я. Авреха. Соглашаясь, что реформа была прервана чрезвычайными обстоятельствами, он, тем не менее, считал, что «…вопрос надо ставить иначе: почему история не дала этих 20 лет?». Отвечая на него, А.Я. Аврех делает вывод: «А не дала потому, что страна (и деревня в том числе) уже больше не могла жить в условиях архаичного политического и аграрного строя... Крах реформы был обусловлен главным объективным фактором — тем, что она проводилась в условиях сохранения помещичьего землевладения и для сохранения этого землевладения»¹. Когда П.А. Столыпин просил для проведения своей реформы 15-20 лет, его критики возражали, что такая реформа как раз через десять лет приведёт к социальному взрыву². И все рассуждения о каких-то позитивных сдвигах в русской деревне в результате Столыпинской аграрной реформы, как-то омрачаются тем фактом, что новоявленные собственники-крестьяне в 1917 г. с таким энтузиазмом уничтожили частное земельное владение, которое вроде бы должны были защищать.

Чем поучителен для современников опыт аграрной реформы П.А. Столыпина. Да тем, что она была продуктом бюрократического творчества, происходящего от незнания российских условий. Ведь, П.А. Столыпин был уроженцем западных районов страны, где ландшафт и природные условия располагали к фермерскому типу ведения хозяйства. Таких условий не было в центральных, южных и восточных районах страны. Крестьянская ферма будет рентабельным предприятием только при наличии водоёма, заливных лугов, лесного массива, плодородных земель и ряда других условий, чего никогда не было на общинных угодьях, а тем более в индивидуальных крестьянских хозяйствах. Основной порок аграрной реформы П.А. Столыпина состоял в том же, в чём заключались просчёты реформаторов в советскую и постсоветскую эпоху – поиск единственного универсального средства, с помощью которого можно быстро решить все проблемы в сфере аграрного производства, касается ли это отрубной системы, коллективизации, насаждение ферм или повсеместные посадки кукурузы. Результаты были всегда весьма плачевными.

Так что напрасны были потуги П.А. Столыпина раздроблением крестьянского общинного хозяйства на множество мелких хозяйственных единиц добиться резкого подъёма сельского хозяйства. Для этого крестьянин- индивидуалист должен был приложить к земле труд, знания и капитал, которых у него как раз и не было. Возможно, для большинства губерний России подходило не индивидуальное хозяйство, а организованное на принципах артели. Ведь, в отличие от общины артель не противоречила частнокапиталистическим отношениям, а являлась формой их «внутреннего» вызревания. В этом случае частная собственность не навязывалась бы крестьянам «извне» властью, а самым естественным образом зарождалась бы в самих крестьянских отношениях. Вот только медлительность, постепенность, осмотрительность и осторожность никогда не были сильной стороной в деятельности всех наших реформаторов в дореволюционную, советскую и постсоветскую эпохи. Точно также и П.А. Столыпин пытался решить все проблемы одним наскоком, с помощью одного уникального средства.

Помимо, погрешностей в плане и ходе проведения аграрных преобразований, П.А. Столыпин допустил ряд серьёзных ошибок в своей текущей политике. Прежде всего, он упустил из виду рабочий вопрос, а опыт ряда стран, в особенности Германии, показывал, что консервативная политика бывает успешной лишь в том случае, когда репрессивные меры сочетаются с усилиями правительства по улучшению социального положения рабочих. В России же тех лет, несмотря на наблюдаемый экономический рост, материальное положение рабочих оставалось прежним, а введённые после первой русской революции социальные гарантии (законы о десятичасовом рабочем дне, о социальном страховании рабочих, о профсоюзах и т.д.) почти не применялись на практике. П.А. Столыпину не довелось столкнуться с новой волной рабочего движения, но его преемникам уже с 1912 г. пришлось серьёзно считаться с этим мощным фактором политической жизни страны.

Следующей ошибкой П.А. Столыпина был неприкрытый шовинизм его внутренней политики, что помешало ему найти опору среди лояльных российскому правительству общественных деятелей национальных окраин, не говоря уже об усилении в них националистических, антирусских настроений по причине его русификаторской политики в нерусских губерниях.

Но самой крупной политической ошибкой П.А. Столыпина стала его вера во всемогущество государственного аппарата и нежелание активно сотрудничать с Думой. Если Дума медлила с утверждением какого-то нужного ему законопроекта, то он, пользуясь 88 статьёй российского законодательства, приостанавливал её работу и проводил нужный ему закон через Государственный совет и правительственный аппарат. Именно так был введён в действие и Закон от 9 ноября 1906 г. о разрушении общины. Такие действия премьер-министра лишний раз демонстрировали пренебрежение государственной власти к представительному учреждению, что вело к отходу от правительства самых умеренных либералов-октябристов.

Что же касается представителей революционного движения, то они ни на день, ни на час не прекращали своей агитации против П.А. Столыпина, так как считали предпринимаемые им меры наихудшим злом, ибо они могли привести к укреплению существующего строя, что сделало бы их революционную работу явно бесперспективной.

В этом своём неприятии политики П.А. Столыпина революционеры-радикалы сошлись с реакционерами-ретроградами из высших правительственных сфер. Это наглядно проявилось в провале предложенного П.А. Столыпиным Государственному совету законопроекта о введении бессословных земств в шести западных губерниях Российской империи. Суть его предложения сводилась к тому, чтобы ради эксперимента убрать здесь из избирательной практики куриальный принцип, сделать выборы прямыми и лишить дворянство руководящей роли в земских учреждениях. Причём, П.А. Столыпин пытался сыграть на русском национализме, ибо помещиками в западных губерниях России, как правило, были поляки-католики, а крестьянами православные украинцы и белорусы. Вот бы здесь пригодился премьер-министру совет марксиста В.И. Ленина, что при решении каждого серьёзного вопроса размежевание идёт по классовому, а не по национальному признаку. Конечно, консервативные члены Государственного совета сразу поняли, к чему может привести принятие такого закона. Сейчас введём крестьянское самоуправление в западных губерниях, а через несколько лет оно распространится по всей России, и первой фигурой в деревне станут не дворяне-помещики, а «чумазые лендлорды» из вчерашних крепостных. Так классовый принцип одержал здесь верх над великодержавными воззрениями. П.А.Столыпин же смог в очередной раз убедиться, что большего ему в России уже сделать не дадут.

Нет, как говорится, пророков в своём отечестве. Своей деятельностью П.А. Столыпин не снискал к себе доверия и уважения ни у сторонников прежнего порядка, ни у оппозиции существующему строю. Царь и его ближайшее окружение мирились с диктатурой П.А. Столыпина лишь до определённого времени, пока он железной рукой наводил порядок в стране. Когда положение в стране стабилизировалось и угроза повторения революционных событий, казалось, канула «в лету», надобность в П.А. Столыпине отпала. В итоге он лишился поддержки со стороны императора Николая II.

Единственное, что удалось совершить Петру Столыпину – это сдвинуть с места самый больной аграрно-крестьянский вопрос, обеспечить выход из общины части крестьян, потому что правительство разуверилось в общине, как залога спокойствия и порядка в деревне. В ходе крестьянских выступлений в годы Первой русской революции сельская община выступала в роли коллективного органа борьбы за отчуждение помещичьих земель. Но, пожертвовав общиной, правящий класс России и мысли не допускал о каких то ещё, более серьёзных преобразованиях.

Так что убийство П.А. Столыпина в Киеве 1 сентября 1911 г. лишь не намного опередило, очевидно, его политическую смерть. Как показали дальнейшие события, правящие круги России уже не смогли выдвинуть из своей среды столь же талантливого и энергичного политика. Не сумели они воспользоваться и тем последним спасительным шансом, который он им предоставил, чтобы, не ломая круто институты традиционного общества, продвинуть Россию дальше по пути капиталистической модернизации, и, пожертвовав немногим, сохранить главное – Великую Российскую державу с монархом во главе.