3. Реформы «Избранной рады» и опричнина Ивана IV Грозного.

Пока же перед воспрянувшим новым русским государством в начале XVI в. встали три важнейшие для его дальнейшего существования задачи:

Первая задача заключалась в необходимости покончить с осколками Золотой Орды в виде постоянно угрожавшим пределам Московского государства Казанского, Астраханского, Крымского, Сибирского ханств и Ногайской орды.

Вторая задача требовала пробиться к морю (всё равно к Балтийскому или Чёрному), ради упрочения торгово-экономических и культурных связей с европейскими государствами и преодоления изоляции страны.

Третья задача сводилась к завершению процесса государственной централизации, преодоления остатков удельно-родового и соборно-вечевого укладов, а также и других пережитков русской старины.

Для определения путей и средств решения этих задач нужны были идеалы-символы, т.е. поиск той модели общественного устройства, которая уже апробировала себя в других стран и могла быть применена в российских условиях. В те времена таких идеалов-символов для России было три. Определённым идеалом для Московской Руси могла стать могучая Турецкая империя (Оттоманская Порта), наводившая страх на всех своих ближайших соседей, как на Западе, так и на Востоке. Политический мыслитель тех лет Иван Пересветов в своём «Сказании о Магомет-султане» учил Ивана Грозного, что «Государство без грозы, что конь без узды». Потому и сильна Турецкая держава, что султан по своей воле может любого казнить или миловать. Этим обеспечивает верность государю и ревность в службе ему.

Следующий идеал виделся в развитых европейских государствах Англии и Франции. Тот же Иван Пересветов в другом своём произведении «Большая челобитная» заявлял о необходимости развития торговли и ремёсел в русском государстве и об использовании в этом деле опыта передовых стран. Иными словами, строить светское национальное государство по европейскому образцу. В этой связи можно считать, что Иван Пересветов был либо беспринципным человеком, ибо предлагал разные подходы к решению стоящих перед страной задач. Либо под этим псевдонимом выступали различные авторы. Надо отметить, что царь Иван IV Грозный впоследствии использовал оба эти подхода в своей политике. Это можно проследить на примере опричнины и попытке грозного царя наладить дружеские отношения с английской королевой Елизаветой Тюдор. Наконец, примером для Ивана IV Грозного мог выступить скованный единством воли и цели Ливонский орден. Есть свидетельство того, что его опыт тоже не укрылся от внимания московского правителя.

Однако существовал и исконно русский путь решения стоящих перед государством проблем, который опирался на неизжитые и не истреблённые пока до конца элементы прямой народной демократии в виде соборно-вечевого идеала и традиций местного самоуправления. Именно его избрала в качестве руководящего начала своей деятельности «Избранная Рада», куда входили ближайшие советники молодого царя Ивана IV – князь Андрей Курбский, стольничий Алексей Адашев, митрополит Макарий, протопоп Сильвестр, воевода Михаил Воротынский и дьяк Посольского приказа Иван Висковатый. По их совету и при их участии в 1549–1562 гг. был проведён ряд реформ, которые, в случае их продолжения и развития, объективно вели к превращению Московского царства в нормальную сословно-представительную монархию европейского типа с постоянно действующим парламентом и сильной властью царя, несколько смягчённой законом и обычаями.

На это указывают следующие факты. Созыв первого в истории страны Земского собора 27 февраля 1549 г. положил начало практике созыва сословно-представительных учреждений. Тогда же был упорядочен состав Боярской думы, которая отныне превратилась в постоянно действующий совещательный орган при царе. Так появились уже почти готовые верхняя и нижняя палата несостоявшегося российского парламента. Судебник 1550 г., принятый на основе решений Земского собора, ограничил полномочия царских наместников- воевод, передав судебную власть и сбор налогов (по существу, основные функции местной власти) в руки выборных лиц – губных и земских старост, расширив, тем самым, права органов местного самоуправления. Такого не было пока даже в передовых странах Европы, где уже утверждался капитализм.

Военная реформа 1550 г., проведённая князем Михаилом Воротынским, заложила основу регулярного стрелецкого войска. Основной боевой силой русской армии отныне становилась дворянская поместная конница, а не бояре со своими дружинниками, как раньше. Был принят ряд мер и по укреплению артиллерийского парка. Организована пограничная стража и несколько ограничен принцип наместничества при назначении на высшие командные посты.

Церковный собор 1551 г. укрепил внутреннее единство православной церкви и усилил её зависимость от светской власти. На этом соборе была подведена последняя черта под многолетний спор нестяжателей и иосифлян по поводу церковных богатств. Нестяжатели - последователи монаха-аскета Нила Сорского, призывали церковников вернуться к временам первых апостолов, которые сами были наги, голодны и к тому же призывали своих последователей. Они требовали от церкви отказаться от земных благ в виде огромных земельных владений монастырей и пышного убранства церквей. Иегумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий, напротив, учил, что церкви владеть земными богатствами вовсе не зазорно. По его мнению, церковные богатства являются своего рода государственным резервом на случай вражеского нашествия или иных бедствий. Средства также нужны церкви для занятия благотворительной деятельностью, и, к тому же, пышное убранство храмов и священников оказывает сильное эмоциональное

воздействие на прихожан. Казалось, власти было выгоднее поддержать нестяжателей и под их идеологическим прикрытием захватить монастырские земли. Однако нестяжатели, помимо своих противников-иосифлян, неустанно разоблачали произвол и поборы царя и местных властей, что самой власти никак не могло понравиться. Зато иосифляне при условии сохранения монастырского землевладения и церковных богатств сохраняли полную лояльность царской власти. Поэтому власть их поддержала, объявив учение Нила Сорского глубочайшей ересью.

В свою очередь русская церковь пошла на уступки государственной власти. Раньше владельцы поместий могли завещать свои владения монастырям. Монастыри расширяли свои земельные владения, а у государства, поэтому, иссякал земельный фонд для наделения новых бояр и дворян, желавших служить царю. Теперь каждое боярское пожалование монастырю подлежало обязательному утверждению царя, который часто его не утверждал. Кроме того, отныне церковь должна была платить государству своеобразный налог, т.н. «полоняные деньги», под благовидным предлогом, якобы для выкупа христианских невольников из турецкого или татарского плена. Это также лишнее свидетельство усиление зависимого положения церкви от самодержавного государства.

Для поднятия авторитета Русской православной церкви на этом соборе были провозглашены 38 новых русских святых и упорядочена внутренняя организационная структура церкви.

Такая попытка решения стоящих перед государством проблем при опоре на исконно русские идеалы и ценности принесла вскоре свои плоды. В 1552-1556 гг. были завоёваны Казанское и Астраханское ханства, нанесён удар по Крымскому ханству и Ногайской орде, что надолго отбыло у последних охоту тревожить границы русского государства. Удачным для Московской Руси стал первый период Ливонской войны (1558-1583), до 1564 г., когда русские войска заняли почти всё Балтийское побережье.

Дореволюционный историк Р.Ю. Виппер высказал парадоксальную мысль, что, если бы Иван IV умер в 1566 г., в тот момент, когда он находился на вершине своих политических и военных успехов, то он бы стал вровень с величайшими правителями и полководцами в мировой истории, даже выше чем Пётр I»¹. Однако случилось так, как случилось. Вскоре Иван IV круто повернул от политики реформ к опричнине, явившейся торжеством самого необузданного деспотизма, заслужив прозвище Грозный, хотя ему гораздо больше бы подошло другое прозвище, данное ему русскими историками – Иоанн Мучитель. А что касается его места в исторической памяти, то весьма примечательный факт, когда в 1862 г. в честь тысячелетия Руси в Новгороде Великом установили монумент, то на нём нашлось место всем правителям России, кроме одного. Нетрудно догадаться кого именно. Даже царское правительство сочло неуместным его присутствие среди плеяды славных представителей русской истории.

Опричнина относится к самых сложным и загадочным явлениям в русской истории, не имевшим аналога ни в западноевропейских, ни в восточноазиатских странах. Разве что, кроме Испании времён королевы Изабеллы и короля Фердинанда, когда правители использовали в борьбе с непокорными феодалами особую военную организацию – «священную камарилью» и особое судилище под названием «священная инквизиция».

Многие поколения русских историков пытались постичь этот феномен. Самое простое объяснение дал историк Н.М. Карамзин, сведя это сложное явление к психическому расстройству Ивана IV. Сторонники государственной школы в дореволюционной России, естественно, отмечали антибоярский характер опричнины, борьбу против старых удельно-родовых порядков и курс на сверхцентрализацию государственной власти. В сталинские времена имела место даже попытка обелить действия «Великого государя» и представить опричнину как прогрессивную политику, направленную на завершение процесса государственной централизации. Последующее поколение советских историков, справедливо отмечая деспотический характер правления Ивана IV, указывали на антиудельную и антикрестьянскую направленность опричнины. Наиболее оригинальным является мнение современных историков А. Панченко и А. Юрганова, представивших опричнину как своего рода репетицию «Страшного суда». Дескать, Иван Грозный, будучи глубоко религиозным человеком, утвердился в мысли, что он прообраз библейского царя Магоги и его народа гоги, которые должны были вторгнуться в святую землю Палестины как раз накануне Апокалипсиса. И те кровавые неистовства, которые он творил над жителями страны, были призваны подготовить их сознание к ещё большим ужасам «Страшного суда».

Итак, в чём же состоят истинные причины введения опричнины, и какие цели она преследовала? Опричнина продолжалась более семи лет (с февраля 1565 по сентябрь 1572 гг.). Какие бы ни были побудительные мотивы у Ивана IV для её ведения, суть её заключается в окончательном торжестве азиатско-византийского начала над остатками былых русских вольностей в виде соборно-вечевого уклада и органов местного самоуправления. Особый интерес вызывает первый в истории страны факт использования некоторых европейских политических форм для утверждения азиатского деспотизма. Ведь быт и устройство опричного войска очень напоминали уклад ближайшего к Московскому царству Ливонского духовно-рыцарского ордена. Вступавшие в состав опричного войска также отрекались от своих родных и близких, давали клятву посветить остаток жизни борьбе за торжество избранного идеала. Только в России это была клятва верности царю и готовность истребить его врагов, а в Ливонском Ордене клятва верности Ордену и Католической церкви и готовность до конца своих дней воевать с неверными. Существовала в опричном войске и собственная атрибутика в виде чёрной одежды, а также метлы и собачьей головы, притороченных к седлу лошади. Метла же означала стремление опричников вымести всех врагов царя из страны, а собачья голова – желание выгрызть всю измену. Также по примеру рыцарей Ливонского Ордена опричники были наполовину воинами, наполовину монахами. Александровская слобода, где располагался как бы командный штаб опричного войска, напоминала собою монастырскую слободу. Сам царь велел называть себя игуменом, его любимый палач Малюта Скуратов носил звание келаря, другие видные опричники тоже имели свои монашеские чины. Пресытившись пирами и убийствами, царь с опричниками затем одевались в монашеское платье и служили молебен по замученным ими людям. Такова была организация и внутренняя жизнь этой карательной организации, призванной, по мысли Ивана IV Грозного заменить собой служилое дворянское сословие. Причём, в действительности опричнина была направлена не только против бояр или горожан, а против всех действительных и мнимых противников самодержавной власти царя. Иначе как объяснить, что в опричнине оказались представители самых знатных боярских и княжеских родов: Романовы, Шуйские, Бельские, Вяземские, Басмановы, Грязновы, Черкасские и т.д.

Руководящей идеей опричной политики стала, как уже отмечалось, сказка «О Магомет-султане», авторство которой приписывают Ивану Пересвету. В этом сказании утверждалось, что царская власть не может быть ограничена ни законом, ни общественным осуждением, и беспощадно расправляться со своими противниками. Как поступал со всеми недовольными турецкий султан. Такие порядки очень устраивали Ивана IV Грозного. Оттого он так яростно нападал на политические устои европейских государств. Стоит обратить внимание на язвительный тон его письма к английской королеве Елизавете Тюдор: «И мы чаяли того, что ты на своём государстве государыня и сама владеиш, и своей государевой чести смотриш, и своему государству прибытка… Ажно у тебя мимо тебя люди владеют, и не только люди, но мужики торговые, и о наших государьских головах, и о честех, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываеш в своём девическом чину, как есть пошлая девица»¹.

Надо сказать, что поставленной цели – утверждения полного деспотизма и реализации идеи персонифицированной монархии, где бы название страны отождествлялось с именем правителя, царь Иван IV Грозный достиг. Он получил право казнить и миловать любого человека в государстве при номинально действующих Земском соборе и Боярской думе. Фактически стёр все центры самодеятельной власти в стране.

Однако массовый террор даёт ограниченный эффект. С его помощью можно сковать всё население страны поголовным страхом, но это оборачивается снижением её обороноспособности. Ведь, никто не будет «не щадя живота своего» защищать своих палачей. Не в этом ли главная причина поражения России в Ливонской войне, когда на завершающем её этапе малочисленные польско-литовские отряды вытеснили из Прибалтики многотысячную русскую рать. А в 1571 г. Крымский хан Девлет-Гирей почти беспрепятственно сжёг окрестности Москвы. Опричное войско, охочее до грабежей и убийств мирных людей, не сумело ему воспрепятствовать. Правда, когда в следующем году Девлет-Гирей повторил свой набег, он был наголову разбит на реке Молоди земской ратью воеводы Михаила Воротынского. Вместо благодарности Михаил Воротынский получил мучительную смерть от грозного царя, испугавшегося возросшей популярности этого полководца в стране. Но Иван IV Грозный получил возможность убедиться в крахе одной из целей опричной политики, а именно: укрепление внешней безопасности страны путём искоренения внутренних изменников.

Не увенчалась успехом и попытка Ивана IV Грозного создать новое служилое сословие из опричников, холопски преданных царю. Образно говоря, всё дело было в том, что те под чёрными кафтанами скрывали богатые одежды, т.е. в своей личной жизни опричники продолжали оставаться теми же боярами и дворянами. Многие вступали в опричнину для того, чтобы отомстить врагам или нажиться на чужом горе, или чтобы спасти своих родственников, оставшихся на земщине. Они больше заботились о личной выгоде, чем о верной службе царю. Никакого воинского братства, замешенного на крови и осенённого беспредельной преданностью царю, не получилось. Убедившись в этом, а также в низкой боеспособности опричного войска царь Иван IV Грозный в сентябре 1572 г. казнил многих видных опричников (отца и сына Басмановых, князей Вяземского и Черкасского), распустил опричное войско и даже под страхом жестокого наказания запретил упоминать само слово «опричнина». Центр опричнины Александровская слобода был переименован в Государев двор. Однако бессудные казни и расправы над невинными людьми продолжались вплоть до смерти Ивана Грозного в марте 1584 г. Причём, иногда наблюдались элементы возвращения к политике опричнины. Так в 1579 г. грозный царь опять объявил о сложении своих царских полномочий, назначил царём Касимовского хана Симеона Бейбулатовича, а себя назвал его верным вассалом Московским князем Ивашкой Васильевым сыном. Однако эта игра царю вскоре наскучила, и он вновь воссел на престоле.

Подводя итог этому сложному и противоречивому периоду российской истории, следует выделить навязчивое стремление царя реализовать свой идеал полного самовластия, перед которым блекнут все восточные деспотии и абсолютистские государства Европы. Вплоть до своей кончины он ревностно стирал пределы своей неограниченной власти, но своими действиями только дестабилизировал политическую систему страны. В ходе опричного террора упало значение Боярской Думы и Земских Соборов, были придавлены все органы местного самоуправления и устранены сословные права верхних слоёв общества. Все нити управления в Московском царстве оказались сосредоточены в руках царя, вся пирамида власти замыкалась на личности правителя. Внешне это создавало видимость незыблемости царской власти, а на деле создавало угрозу её обрушения.

В условиях почти полного упадка авторитета и власти представительных органов власти вся политическая система удержалась только на вере в легитимность, т.е. в законность царской власти, иначе говоря, в её богоизбранность. Поэтому Ивана Грозного русское общество терпело, несмотря на все его прегрешения, ибо его легитимность была вне всякого сомнения. Он был из рода первых московских князей и сам венчался на царство. Но эта политическая конструкция могла сломаться, если бы в народе зародилось хотя бы малейшее сомнение в законном характере царской власти, и правитель вдруг потерял свою прежнюю харизму. Такая ситуация стала складываться после смерти Ивана IV Грозного. Его сын-наследник Фёдор Иоаннович по слабости духа и физическому нездоровью не был способен быть правителем. Другой царевич Дмитрий являлся ребёнком от седьмой жены царя Ивана Грозного Марии Нагой и по всем церковным канонам не мог считаться законным сыном и наследником престола.

Так что следует заключить, что последовавшая в начале XVII в., Великая смута в государстве Московском явилась прямым следствием опричнины. Она привела не только к разорению самых экономически развитых районов страны и к полному закабалению её жителей, но и к падению авторитета власти, крайне обострило противоречия между всеми слоями русского общества. Опричнину и Смуту, потому, надо считать второй после золотоордынского ига, страшной трагедией русского народа, не просто затормозившей, но даже обратившей вспять процесс её социально-экономического и политического развития.

Тем не менее, Московская Русь в тот исторический период сумело достойно выдержать натиск с Запада и Востока, значительно расширить свои границы и не понести никаких территориальных потерь. Хотя с юга ей угрожала мощная Османская империя со своим вассалом Крымским ханством, а с западных границ осаждала Речь Посполитая. Однако не была решена одна из важнейших внешнеполитических задач по продвижению к Балтийскому морю для преодоления изолированного положения страны. Время для её решения ещё не наступило: общественное мнение России тогда ещё не понимало всю важность решения этой задачи, да и сил у страны для её реализации было пока явно недостаточно.

А понять душу грозного царя, и его поступки помогут следующие строки:

«Но царь на светлый пир нейдёт.

Один, он в келье заперся…

Он ест лишь хлеб, он воду пьёт,

И весь он богу отдался…

Вот на обитель сходит сон;

Один лишь царь не знает сна…

Всё ходит он, всё пишет он

Им побиенных имена…

Всё кровь… А тут – покой кругом!

Главу обитель вознесла,

Что тихий остров на мирском

Многомятежном море зла…

Принять бы схиму здесь… Лежать

Живым в гробу, а над тобой

Монахи будут возглашать:

«Раба Ивана упокой…»

Всё суета!.. И как видна

Она из гроба-то!.. А тут

Что в царстве будет? Вся страна

Взликует! Скажут: царь был лют!

Измена встанет! Зашумят

Опять бояре, города…

Найдётся царский брат иль сват,

Мой род зарежет… Что тогда?

И дух его, как ворон злой,

По всей Руси витать пошёл

И ищет: где он, недруг мой?

Где смута? Где гнездо крамол?

Зовёт на суд он города,

Живых и мёртвых он зовёт,

И, вновь для грозного суда

Готовый, мысль в душе куёт, −

Куёт он мысль, как бы сплотить

Всю Русь в одно, чтоб ничего

Не смело в ней дышать и жить

Без изволения его…»¹.

Глава пятая. Россия и мир накануне «Нового времени». XVII в.