- •Билет №1.
- •Поэма Твардовского «Василий Теркин»: герой, язык, композиция.
- •Общая характеристика литературного процесса в России (направления, течения, основные тенденции развития).
- •Билет №2.
- •Изображение быта и нравов казачества в романе Шолохова «Тихий Дон».
- •Романы Пелевина в контексте отечественного постмодернизма.
- •Билет №3.
- •Творческая история и проблематика романа Булгакова «Мастер и Маргарита».
- •Основные тенденции современной прозы.
- •Билет №4.
- •Философская проблематика повести Платонова «Счастливая Москва».
- •Анализ современного поэтического произведения (по выбору).
- •Билет №5.
- •Женские образы в романе Шолохова «Тихий Дон».
- •Стилизация в современной прозе (Акунин).
- •Билет №6.
- •Анализ одного из рассказов Платонова 1930-40-х гг.
- •Роль художественной детали в прозе Солженицына 1990-х гг.
- •Билет №7.
- •Личность и история в романе Шолохова «Тихий Дон».
- •Нравственно-философские проблемы в прозе Петрушевской.
- •Билет №8.
- •Евангельский текст в романе Булгакова «Мастер и Маргарита».
- •Лирика Евтушенко в контексте поэзии шестидесятников.
- •Билет №9.
- •Билет №10.
- •Военная тема в прозе второй половины 1940 – первой половины 50х гг. (Платонов, в.Некрасов).
- •Общая характеристика «деревенской прозы» и «тихой лирики» (проблематика, типы героев, художественные средства).
- •Билет №11.
- •Реалистическое и постмодернистское в романе Битова «Пушкинский дом».
- •Анализ произведения последних лет (по выбору).
- •Билет №12.
- •Мотивы и образность лирики Ахмадулиной.
- •Традиции русской классики в творчестве Акунина.
- •Билет №13.
- •Билет №14.
- •Основные мотивы лирики Евтушенко.
- •Язык поздних рассказов Солженицына.
- •Билет №15.
- •Современные проблемы в прозе Распутина и своеобразие их художественной трансформации.
- •Миф, легенда, сказка в прозе Айтматова.
- •Билет №16.
- •Общая характеристика «лагерной прозы» (жизненный материал и его художественное воплощение).
- •Философско-художественное осмысление проблемы насилия в творчестве Сорокина. Билет №17.
- •Проблематика и образы героев романа т. Толстой «Кысь».
- •Мифотворчество в романе Пелевина «Generation p» и в. Аксенова «Москва-ква-ква».
- •Билет №18.
- •Традиции русской классики в лирике Рубцова.
- •Новые темы, проблемы, концепция человека в литературе 1950-60-х гг.
- •Билет №19.
- •Лианозовская школа (представители, тематика, стиль).
- •Какое место рассказ «Людочка» Астафьева занимает в современной прозе?
- •Билет №20.
- •Диалог с Булгаковым в «Плахе» Айтматова.
- •Философские мотивы в лирике Бродского.
- •Билет №21.
- •Поэзия Бродского: периодизация, мотивы, жанр, стиль.
- •Мир детства в прозе Платонова.
- •Билет №22.
- •Проблематика и поэтика поздних рассказов Солженицына.
- •Своеобразие прозы о войне в. Кондратьева и в. Астафьева (проблемы, образы героев, позиция автора).
- •Билет №23.
- •«Реквием» Ахматовой: личное и общественное.
- •«Деревенская проза» 1960-70-х гг. И ее место в литературе.
- •Билет №24.
- •Народный характер в поэме Твардовского «Василий Теркин».
- •Темы, мотивы, образность лирики поэтов-«шестидесятников».
- •Билет №25.
- •Проблематика и поэтика «Воронежских тетрадей» Мандельштама 1930-х гг.
- •Игра концептами и литературными стилями в творчестве Сорокина. Билет №26.
- •Проблематика, типы героев, жанровое своеобразие «Царь-рыбы» Астафьева.
- •Стилизация в современной прозе (Акунин).
- •Билет №27.
- •Концептуализм как постмодернистское течение.
- •Проблема природы в прозе 1960-80х гг.
- •Билет №28.
- •Проблема нравственного выбора в повестях Трифонова.
- •Лирика Евтушенко в контексте поэзии «шестидесятников».
- •Билет №29.
- •Жанр детективного романа в современной русской прозе (Астафьев, Акунин).
- •Общая характеристика русского постмодернизма.
- •Билет №30.
- •Жанрово-стилевое своеобразие «Кыси» т. Толстой.
- •Лирический герой поэзии т. Кибирова.
Билет №20.
Диалог с Булгаковым в «Плахе» Айтматова.
При чтении «Плахи» бросается в глаза бoльшая точность в передаче известных евангельских деталей по сравнению с «Мастером и Маргаритой». Так, айтматовский Иисус въезжает в Иерусалим «на серой ослице» тогда как у булгаковского Иешуа нет никакой ослицы, и он входит в город пешком. Айтматовский Иисус имеет много учеников и последователей, Иешуа же предан один Левий Матвей. У Булгакова Иешуа – «человек лет двадцати семи», айтматовскому Иисусу ровно тридцать три года. Айтматовский Иисус – родом из Назарета, Иешуа – родом из города Гамалы.
Любопытная деталь: в Евангелии от Матфея есть упоминание о сне жены Пилата и о её попытке спасти Христа, что нашло своё отражение на страницах «Плахи». Отметим также, что у Айтматова Пилат произносит фразу, известную также из Евангелия от Матфея: «Я умываю руки». Крайне важно то, что айтматовский Иисус – Сын Божий («Мне не от чего отрекаться, правитель, те слова предопределены Отцом Моим, я обязан был донести их людям, исполняя волю Его»), булгаковский Иешуа – безродный бродячий философ («… Я не помню своих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…»). Айтматов делает акцент не только на земной, но и на Божественной природе Иисуса. В этом отношении очень важна сцена признания маленького Иисуса Богом-Отцом. Иисус у Айтматова чётко формулирует смысл своей земной жизни и казни: «… во искупление греховности людей, во их прозрение и пробуждение в них божественных начал». В связи с этим следует отметить близость айтматовской системы персонажей евангельской истории: в их кругу Богоматерь, Бог-Отец, Иосиф.
Анализируя образ Иешуа в «пилатовских главах» «Мастера и Маргариты», этом «Евангелии от Воланда», следует отметить, что Булгаков под именем Иешуа вывел Иисуса, но так, как изображала его атеистическая пропаганда: Иисус не есть Христос, он не Сын Божий и не Бог, он не творил чудес, не воскрешал мёртвых и не спасал души людей. Учение его довольно абстрактно и к реальной жизни абсолютно неприложимо, да и в чём оно состояло – не слишком понятно, так как Евангелия исторически недостоверны.
Не всё однозначно и в «Плахе». Как и Булгаков, Айтматов вводит в свой роман евангельскую линию не от своего имени, а от имени героя. Видения встречи Иисуса и Пилата возникли в сознании бывшего семинариста Авдия Каллистратова. Поэтому упрёки, предъявляемые иногда автору, в неточной передаче евангельских событий, надо переадресовать именно персонажу, ведь восприятие и передача Евангелия – средство раскрытия характера Авдия (так, слова «…правитель добрый, отпусти меня», произнесённые айтматовским Иисусом, невозможно представить себе в устах Христа, зато они уместны в устах булгаковского Иешуа: «А ты бы меня отпустил, игемон…»). Несмотря на всю близость авдиевых видений к евангельскому тексту это сознание законченного атеиста. В разговоре с Координатором Авдий утверждает: «Простите, владыка, но лучше называть вещи своими именами. Вне нашего сознания Бога нет». А на прямой вопрос Петрухи о существовании Бога бывший семинарист отвечает и вовсе в духе горьковского Луки : «На это трудно ответить, Пётр. Для кого он есть, а для кого его нет. Всё зависит от самого человека. Сколько будут люди жить на свете, столько они будут думать, есть Бог или нет. … Он в наших мыслях и в наших словах…». В упомянутом уже разговоре с Координатором Авдий принижает Бога до уровня человека, определяя Его как высшую суть человеческого бытия. То есть мировоззрение Авдия антропоцентрично – как справедливо заметил Координатор, «ты мнишь, несчастный, что Бог лишь плод твоего воображения, а потому сам человек почти Бог над Богом».
Что логично для антропоцентричного внерелигиозного сознания, горе- семинарист не понимает смысл происходящего на Голгофе – он собрался спасать Учителя («А потом его осенило, что ещё не поздно спасти Учителя, и он стал стучаться в окна, во все окна, что попадались по пути: “Вставайте, люди, беда грядёт! Пока ещё есть время, спасём Учителя! Я уведу его в Россию, есть островок заветный на реке нашей, на Оке…”»), так как Распятие представляется ему катастрофой («О, какое крушение мироздания видел он в том, что Христа распяли в тот жаркий день, на той горе на Лысой»). Авдий одержим идеей создания «новой религии» взамен прежних, «устаревших» во главе с «Богом-современником», более отвечающим современному развитию человечества. Однако он в своих рассуждениях сам загоняет себя в тупик – ведь если Бог есть только субъективное представление о Нём, тогда, упрощённо говоря, «сколько голов, столько и богов», каждый может придумать себе своего собственного бога и свои собственные пути постижения его, даже с «чёрного хода», как Гришан, одно из бесовских воплощений, доказывающий, подобно Воланду, немыслимость Бога без зла («…если в романе Мастера излагается философия Толстого, то от себя Воланд излагает философию Блаватской – Рерихов»), и никто не сможет оспорить того, что эти представления в чём-то неверны. К сожалению, надо признать, что из семинарии Авдия выгнали за дело, так как он видит лишь внешнюю канву земной истории Христа.
Осталось разобраться, как же относятся авторы произведений к текстам, созданным их персонажами. «Мастер и Маргарита» написан с точки зрения православного человека, который несмотря на свои ошибки и заблуждения шёл к Богу и который не мог принять атеистическое богоборчество и «трактовку» Христа. Роман вполне можно трактовать как попытку «методом от противного» доказать существование Бога. Айтматов же – человек по отношению к Православию посторонний. К сожалению, сторонняя точка зрения не гарантировала в данном случае объективности анализа, кажется, он не смог до конца постичь смысл православного вероучения, ведь Православие для него – «тысячелетние неизменные пасхальные концепции, ревностно оберегающие чистоту вероучения от каких бы то ни было, пусть даже благонамеренных новомыслей». Церковь Айтматов воспринимает как «сложившуюся веками силу, которая в каждом человеческом деле, охраняя каноны веры, прежде всего соблюдает собственные интересы». Когда Дунаев пишет о «Плахе», что «перед нами типичный для бездуховного времени интеллигентский отстранённый взгляд на Церковь», к сожалению, он, кажется, весьма недалёк от истины. Отец Координатор по сути ничего не может ответить на бредни Авдия, хотя православная церковь накопила достаточный опыт дискуссии с подобными заблуждениями – ответы на такие вопросы давали Спаситель, Апостолы, Святые Отцы. Координатор должен всё это знать, как знают священнослужители в реальной жизни. Но тем не менее, кажется, он этого не знает, видимо, потому, что не знает этого сам автор. В результате можно сделать вывод, будто Православие в целом не может ничего противопоставить Авдию – и отсюда можно сделать вывод о том, что выведенный в романе бессильный недалёкий христианин – олицетворение несостоятельности христианства. Тем не менее хотелось бы особо подчеркнуть, что взгляд Айтматова на Православие весьма благожелательный.
«В целом Булгаков всячески подчёркивает отличие романа мастера от Евангелия, спорит с каноническим произведением. Айтматов, напротив, дорожит малейшим сходством своего с повествованием евангелистов, в чём и проявляется наличие в его писательском менталитете восточного пиетета по отношению к канону». Вывод исследовательницы относительно Булгакова представляется нам неверным, вывод относительно Айтматова нуждается в оговорке: киргизский писатель действительно довольно близок Евангелию, однако некоторые положения православного вероучения он постиг в недостаточной полной мере.