Проблемы историко-философской науки. М., «Мысль», 1969. - Ойзерман Т. И

роде и специфических методов естественнонаучного ис­ следования прогрессивно уменьшало роль философии в открытии новых явлений и закономерностей природы, но увеличивало вместе с тем значение философской ин­ терпретации естественнонаучных открытий, необходи­ мой как для естествознания, так и для самой филосо­ фии. Эта интерпретация все более теряет свой прежний онтологический характер, все более становится преиму­ щественно гносеологической. Такого рода истолкование является не просто философским компендиумом есте­ ственнонаучных открытий, а их критически-гносеоло­ гическим осмыслением. Ярким примером научно-фило­ софской интерпретации достижений естествознания является ленинский анализ кризиса в физике конца XIX в.

Всякая интерпретация исходит из фактов или того, что считается фактом. Главное в ней — объяснить эти факты (или то, что принимается за факты), выявить их отношение к другим фактам, оценить представления, связанные с этими фактами, пересмотреть их, если это окажется необходимым, сделать новые выводы. Особен­ ность той или иной философии заключается как в том, какие факты (или допущения) она принимает за исход­ ное, так и в том, какое она придает им значение, как интерпретирует их.

Фома Аквинский и Гегель исходят из представления о существовании абсолютного, божественного разума. «Князь схоластики» считает божественный разум нахо­ дящимся вне мира, бесконечно превосходящим мир, со­ творившим его из ничто. Гегель же утверждает, что бо­ жественный разум не существует вне мира, так как он составляет его сущность, так же как и сущность челове­ ческого разума. Поэтому божественное и человеческое не так уж далеки друг от друга. Эти противоположные (в рамках идеалистической философии) концепции по­ казывают, сколь существенна роль интерпретации в философии. В данном случае можно даже больше сказать: ведь исходные положения у обоих мыслителей не факты, а допущения, представляющие собой опреде­ ленную, а именно теологическую, интерпретацию мира, которая у Гегеля настолько наполняется реальным со­ держанием, что оно наконец явно вступает в противоре­ чие с не соответствующей ему формой.

119

Любое определение понятия, если оно, конечно, не является единственно возможным (а это в большинстве случаев исключено, так как конкретное в науке — един­ ство различных определений), представляет собой ин­ терпретацию, которая дополняется другой интерпрета­ цией, т. е. другим определением. Поэтому различные интерпретации могут не только исключать, но и допол­ нять друг друга, хотя и в этом случае они, как правило, не просто суммируются, а учитываются в синтезирую­ щем их теоретическом выводе*.

Интерпретация неотделима от теоретического иссле­ дования в любой его форме, так как оно никогда не мо­ жет быть одной лишь констатацией фактов, т. е. всегда предполагает определенные допущения, теоретические посылки, выводы и т. п. Неопозитивисты, разрабатывая принцип верификации, пытались вычленить «прото­ кольные высказывания» как чистые констатации на­ блюдаемого, которые в этом своем качестве могут быть критерием истинности эмпирических предложений. Эта попытка, как известно, не увенчалась успехом, и в конечном счете неопозитивисты пришли к выводу, что любая констатация является интерпретацией, посколь­ ку она предполагает вычленение констатируемого, со-

* Л. Яноши указызает, что в естествознании возможны раз­ личные, но одинаково правомерные (очевидно, при данном уровне знаний) интерпретации отдельных явлений: «Интерпретация Эйн­

штейном	опыта	Майкельсона	— Морли и подобных экспериментов
с точки	зрения	логики не	является единственно возможной. До

Эйнштейна Лоренц и независимо от него Фицджеральд... предпо­ лагали существование эфира. Они считали также, что электромаг­ нитные явления относительно эфира описываются уравнениями Максвелла... Интерпретация Лоренца — Фицджеральда математи­ чески нисколько не отличается от интерпретации Эйнштейна; мы можем стоять на точке зрения либо Эйнштейна, либо Лоренца — Фицджеральда и получим одинаковые ответы на все те физические вопросы, которые мы сейчас можем считать экспериментально решенными» (126, 99). В философии в отличие от физики такого рода существенно различные и вместе с тем одинаково правомер­ ные интерпретации, очевидно, невозможны. Поэтому в философии различные интерпретации являются выражением различных на­ правлений и всегда находятся в полемическом отношении друг к другу. Тем не менее было бы неверно полагать, что противопо­

ложные философские интерпретации всегда относятся друг		к дру­
гу как истина и заблуждение;	истина нередко выявляется	тогда,
когда отказываются от обеих	противоположных интерпретаций.

Так, научное понимание исторической необходимости предпола­ гает решительный отказ и от фатализма, и от волюнтаризма.

120

отнесение его с другими фактами. Б. Рассел утверждал, что теория относительности сводит различие между ге­ лиоцентрической и геоцентрической системами к раз­ личным видам интерпретации одного и того же факта: «Если пространство только относительно, то и разница между утверждениями «Земля вращается» и «небо вра­ щается» только в словах: оба этих утверждения пред­ ставляют собой лишь способы описания одного и того же явления» (88, 55). Нельзя, конечно, согласиться с превращением констатации в интерпретацию, но оче­ видно также и то, что эта познавательная процедура не исключает явных или скрытых допущений и соответ­ ственно этому различных интерпретаций.

Всякая интерпретация означает применение имею­ щихся в нашем распоряжении знаний к фактам, кото­ рые мы стремимся изучить. Мы говорим о применении знания, а не истин, так как это не одно и то же. Систе­ ма Птолемея не была истинной, но она суммировала оп­ ределенные наблюдения, заключала в себе некоторые истинные представления и была для своего времени научной, позволяла объяснять, предсказывать некото­ рые явления. В философии особенно важно избегать смешения знания и истины. Самое доскональное зна­ ние ошибочных положений, которые в разное время высказывались естествоиспытателями или философа­ ми и принимались за истины, не дает знания истины. Правда, познание заблуждений способствует и позна­ нию истины.

Знание как теоретическое основание интерпретации может быть лишь знанием того, что утверждали неко­ торые ученые и что подтвердилось, подтвердится или, напротив, будет опровергнуто в будущем. Демокритов­ ская концепция абсолютно плотных, неделимых атомов и абсолютной пустоты, служившая теоретическим осно­ ванием интерпретации мира именно потому, что она со­ держала в себе лишь элементы истины, ограничивала возможности объяснения качественного многообразия явлений. Однако во времена Демокрита ни объяснение, ни даже констатация бесконечного качественного мно­ гообразия явлений природы были еще невозможны.

Интерпретация находится в зависимости не только от характера знаний (в первую очередь от содержащей­ ся в них объективной истины), но и от их обьема. Древ-

121

негреческие философы, располагая весьма ограничен­ ным запасом теоретических знаний (значительная часть которых к тому же заключала в себе лишь эле­ менты истины), пытались дать интегральную, т. е. фи­ лософскую, интерпретацию действительности. Это яв­ ное несоответствие между теоретическим основанием интерпретации и самой интерпретацией неизбежно при­ водило к наивным, ошибочным, порой фантастическим выводам.

Развитие науки непрерывно увеличивает объем знаний, а научные методы исследования и проверки обеспечивают возможность все большего приближения знания к объективной истине. Тем не менее возможно­ сти интерпретации всегда ограничены наличным зна­ нием, и дальнейшее увеличение его объема закономер­ но изменяет содержание интерпретации и ее форму. Это относится к любой науке, но в наибольшей мере к фи­ лософии, которая преследует задачу интерпретации не отдельных явлений, а их многообразных совокупно­

стей, основных форм существующего и	самого знания
о нем. Не удивительно поэтому, что	в философии

постоянно существовали различные, в том числе и вза­ имоисключающие, интерпретации природы, материи, сознания и т. д. С этой точки зрения заблуждения фи­ лософов представляют собой неправильные интерпре­ тации действительных фактов, причем нередко их исходные положения также оказываются не конста­ тацией, а лишь интерпретацией фактов. Это, впрочем, нисколько не оправдывает неверия в возможность до­ стижения истины в философии, поскольку философская интерпретация, как и любая иная форма знания, в ко­ нечном итоге подтверждается или опровергается сово­ купностью данных науки и практики.

В естествознании попытка интерпретировать те или иные факты с позиций определенной теории периоди­ чески выявляет необходимость создания новой теории или существенного изменения старой. В философии, многие положения которой не могут быть непосредст­ венно доказаны или опровергнуты экспериментами, фактами, такой необходимости не существует. Однако накопление фактов, умножение естественнонаучных открытий, выдающиеся исторические события вынуж­ дают философию изменять свою интерпретацию дейст-

122

вительности. Если развитие классической механики привело к возникновению механистического материа­ лизма, то успешное исследование немеханических форм движения материи показало недостаточность механи­ стического истолкования природы. Развитие естествен­ нонаучных знаний о природе психики вынудило боль­ шинство идеалистов отказаться от прежнего наивного взгляда на отношение души и тела.

Исследование исторического процесса изменения, развития философской интерпретации природы, обще­ ства, человека, познания — одна из важнейших задач историко-философской науки. Благодаря такого рода исследованию преодолевается видимость постоянного блуждания философии от одной ошибки к другой, вы­ является своеобразие поступательного развития фило­ софского знания, развитие философской аргументации, плодотворное влияние специальных наук на фило­ софию.

В буржуазной философии последнего столетия в связи с попытками восстановить и по-новому обосно­ вать противопоставление философии положительным наукам все чаще и чаще обнаруживается стремление дискредитировать познавательное значение интерпре­ тации. С точки зрения В. Дильтея, интерпретация есть специфически естественнонаучный способ исследова­ ния, который дает лишь вероятностное знание. Диль­ тей выступает против «объяснительной психологии», которая, как он полагает, экстраполирует в сферу пси­ хического естественнонаучные приемы (исследование каузальных отношений, выдвижение гипотез), между тем как душевная жизнь в отличие от внешней приро­ ды дана нам непосредственно и поэтому постигается ин­ туитивно. «Природу, — писал Дильтей, — мы объясня­ ем, душевную жизнь мы постигаем» (38, 8). Интерпре­ тации, объяснению Дильтей противополагал описание содержания сознания, открытое для непосредственного понимания: «Методическое преимущество психологии в том, что душевная связь дана ей непосредственно, живо, в виде переживаний действительности» (38, 171).

Принцип интуитивистской описательной, исклю­ чающей интерпретацию психологии Дильтей считал ос­ новой «философии жизни», в которой он видел итог всего исторического развития философии и ее превра-

123

щения в основную науку о человеческом духе. Непо­ средственное описание душевного состояния является, согласно Дильтею, в отличие от интерпретации, якобы отсылающей нас от известного к неизвестному, понима­ нием. Эту в основе своей иррационалистическую кон­ цепцию философского знания Дильтей называл герме­ невтикой, придав новое значение этому термину, приме­ нявшемуся в классической филологии, а частью и в философии (Шлейермахер) для обозначения особого рода истолкования (мифов, памятников древней лите­ ратуры, искусства и т. д.)*.

Экзистенциалистская	герменевтика	М. Хайдегге­
ра — дальнейшее развитие	дильтеевской	концепции, ее

переработка в духе феноменологии Э. Гуссерля, отме­ жевавшегося от психологизма и противопоставившего объяснению феноменов сознания их «эйдетическое», сущностное видение. Интерпретация, полагает Хайдег­ гер, по самой своей природе субъективна, так как мери­ лом в ней всегда выступает интерпретирующий субъ­ ект. «Понимание» же, согласно Хайдеггеру, корреспон­ дирует с бытием и поэтому с самого начала, т. е. уже в своей дорефлексивной форме, есть «бытийное понима­ ние». Однако Хайдеггеру, как известно, не удалось вскрыть объективное содержание «понимания», учение о котором оказывается в конечном счете иррационали­ стической и явно субъективистской интерпретацией по­ знавательного процесса и его предмета**. Таким обра-

* Правильно замечает по этому поводу Л. Е. Скворцов: «Дильтеевская интерпретация «понимания» как переживания пси­ хологического подтекста философских учений прошлого исключала возможность их н а у ч н о г о анализа, предполагающего не толь­ ко осмысление того или иного учения, ко и его оценку с точки зрения а д е к в а т н о с т и . Тем самым Дильтей лишает историю философии ее о б ъ е к т и в н о й основы» (95, 75). Таким образом, В. Дильтей отрицает значение интерпретации в философии, субъ­

ективистски и н т е р п р е т и р у я	«понимание».
** Мы, следовательно, отнюдь	не собираемся нацело отвергать

положение Хайдеггера о субъективном характере интерпретации, которое подтверждается самим фактом существования экзистен­ циалистской и вообще идеалистической философии. Объективная интерпретация явлений, принципом которой является их рассмо­ трение в том виде, как они существуют вне и независимо от со­ знания, признание объективного содержания представлений, поня­ тий, теорий становится возможным лишь с позиций материалисти­ ческой философии и естествознания.

124

зом, иррационалистическая критика интерпретации сводится в основном к отрицанию познавательного зна­ чения естествознания, которое трактуется как принци­ пиальное непонимание бытия. Но поскольку экзистен­ циализм ограничивает философию исследованием «че­ ловеческой реальности», пытаясь через нее пробиться к якобы непостижимому бытию в себе, он в еще боль­ шей мере, чем другие идеалистические учения, культи­ вирует субъективистскую интерпретацию сущест­ вующего.

Итак, философия не отказывается от интерпретации даже тогда, когда она объявляет ей войну. Природа фи­ лософии такова, что она не может не выражать свое от­ ношение к фундаментальным реальностям, существен­ но значимым для человека: к явлениям природы, лич­ ной и общественной жизни, к науке, искусству, религии и т. д. А это отношение, поскольку оно носит теоретиче­ ский характер, неизбежно является интерпретацией.

Гносеологический анализ интерпретации как специ­ фического способа отражения действительности пока­ зывает, что главное в ней — не выражение субъектив­ ного отношения мыслящего субъекта к определенным фактам, а исследовательский поиск связи наблюдае­ мых явлений друг с другом и с другими явлениями, существование которых признается или предполагает­ ся на основании имеющихся данных. В этом смысле можно сказать, что интерпретировать значит связы­ вать. Разумеется, это «связывание» может быть субъек­ тивным, недостаточно обоснованным и, напротив, объ­

ективным, обоснованным. Но			и в том, и в		другом
случае	интерпретация	одного	факта	(или	знания
о нем)	возможна лишь	тогда,	когда	имеется	другой

факт (и соответствующее знание), когда целое расчле­ няется на части и рассматривается отношение между ними. И так как сущность явлений — это прежде всего их внутренняя взаимосвязь, то и интерпретация оказы­ вается способом познания сущности явлений.

Закономерной формой развития философии являет­ ся изменение интерпретации философских положений, понятий, категорий. Так, например, развитие категории необходимости может быть исторически представлено как возникновение и развитие различных определений необходимости и преодоление этого многообразия ин-

125

терпретаций в единстве научного определения катего­ рии. Объективную основу этого познавательного про­ цесса составляет общественная практика, накопление знаний о единстве и взаимообусловленности явлений, умножение данных наук о природе и обществе.

Философия древности, строго говоря, еще не знает понятия объективной необходимости, ее представления на этот счет явно не свободны от мифологических об­ разов и в значительной мере носят метафорический характер. Средневековое представление о необходимо­ сти — в основном теологическая интерпретация, и при­ том не столько эмпирически констатируемых процес­ сов, сколько соответствующих христианских догматов. Лишь в новое время сначала в астрономии, а затем в других науках о природе формируется понятие необ­ ходимости, которому философия (главным образом ма­ териалистическая) придает универсальное значение.

Маркс и Энгельс в середине XIX в., т. е. в эпоху по­ всеместного господства механистической интерпрета­ ции необходимой связи явлений, разрабатывают поня­ тие исторической необходимости как специфической формы существенной связи не только одновременно су­ ществующих, но и сменяющих друг друга во времени социальных явлений, прорывая тем самым узкий гори­ зонт метафизической интерпретации необходимости, противопоставляя ей диалектико-материалистическую интерпретацию этого объективного отношения явлений, к которой впоследствии, конечно по-своему, исходя из своих собственных данных, пришло и естествознание.

История философии убедительно показывает, как одни и те же положения вследствие различной интер­ претации получают явно противоположный смысл и значение. Укажем для примера на фундаментальное положение о непримиримой противоположности меж­ ду научным знанием и религиозной верой. Этот прин­ цип обосновывают, с одной стороны, материалисты, а с другой — как это ни поразительно — мистики, ирра­ ционалисты, философствующие теологи протестантиз­ ма, в особенности неоортодоксы.

Не приходится разъяснять, почему материалист до­ казывает непримиримость науки и религии. Но почему соглашается с ним религиозный иррационалист? Пото­ му, что, с его точки зрения, науке абсолютно недоступ-

126

кы великие истины, открывающиеся религиозному откровению: поэтому-то между религией и наукой дей­ ствительно налицо абсолютная противоположность, в которой находит свое выражение бесконечность, отде­ ляющая человека от бога. Таким образом, непримиримо враждебные друг другу мировоззрения одинаково по­ следовательно обосновывают тезис о принципиальной противоположности знания и веры, истолковывая со­ вершенно противоположным образом веру и знание, противопоставляя в одном случае вере знание, а в дру­ гом — знанию веру.

Неоортодоксальные протестантские теологи, доводя до предела противопоставление веры знанию, приходят к утверждению вроде того, что мы не знаем, существует ли бог, не знаем, во что мы верим; мы лишь верим в су­ ществование божие, верим в его абсолютную справед­ ливость и т. д. В отличие от материалистов, с одной стороны, и протестантских теологов — с другой, католи­ ческие теологи и философы томистского направления стремятся доказать, что наука и религия в сущности не противоречат друг другу и поэтому естествознание может и должно обосновывать христианские догматы, которые сверхразумны, поскольку источником их яв­ ляется бог, но не противоразумны, так как бог есть аб­ солютный разум. Неопозитивисты при всей своей чуж­ дости проблематике томизма принимают тезис об отно­ сительной противоположности между знанием и верой, поскольку они сводят научные знания и самое истину к особого рода верованию. Некоторые неопозитивисты, правда, утверждают, что между наукой и религией, которая относится к сфере эмоциональной жизни, нет ничего общего, и делают отсюда вывод, что именно поэтому религия неопровержима: опровержимы лишь научные теории. Таким образом, несомненный факт принципиальной противоположности науки и религии интерпретируется самым различным образом, и это со­ ставляет существеннейшее содержание некоторых фи­ лософских учений.

Содержание философских понятий, как указывалось выше, исторически изменяется, вследствие чего в исто­

рии философии одним		и тем же термином зачастую
обозначаются	явления,	не имеющие ничего общего
друг с другом.	И когда	экзистенциалист заявляет, что

127

дома, деревья, горы не обладают существованием, мы не можем опровергнуть его простой ссылкой на указан­ ное в толковом словаре значение слова «существова­ ние»: мы анализируем то особенное значение, которое экзистенциализм придал этому слову, показываем не­ состоятельность субъективистской интерпретации су­ ществования, вскрываем связь «человеческой реально­ сти» с независимо от нее существующей действитель­ ностью и т. д.

Философские положения, рассматриваемые вне ре­ ального исторического и теоретического контекста (ко­ торый всегда подразумевается, когда они высказывают­ ся компетентными людьми), представляются просто банальностью. Люди сами делают свою историю. В на­ ши дни это положение может быть признано тавтоло­ гичным. Однако стоит вспомнить о том, что оно было впервые выдвинуто в противовес теологической кон­ цепции предопределения, чтобы стало понятно его дей­ ствительное научное значение. Стоит вспомнить, что на смену провиденциализму пришла натуралистическая концепция предетерминации, которой придерживались домарксовские материалисты, тем не менее утверждав­ шие, что люди сами делают историю. Но как это воз­ можно, если внешняя природа, природа самого чело­ века, результаты деятельности предшествующих поколений людей независимы от ныне живущих поко­ лений?

Философия марксизма доказала, что ни внешняя природа, ни природа человека не являются определяю­ щей силой общественного развития. В процессе обще­ ственного производства люди преобразуют внешнюю природу, а тем самым и свою собственную природу. Развитие производительных сил в конечном счете оп­ ределяет характер общественных отношений и образ жизни людей. Но производительные силы — это сами люди и ими же созданные средства производства. Сле­ довательно, люди сами творят свою историю, но творят ее не по произволу, а в соответствии с наличным уров­ нем производительных сил, который каждое новое че­ ловеческое поколение получает в наследство от пред­ шествующих поколений. И чем больше каждое новое поколение людей участвует в развитии производитель­ ных сил, т. е. чем значительнее его вклад в материаль-

128