Послесловие

науке и другим ее формам) в качестве системы ценностей, создаваемой обществом, но не растворимой в процессах коммуникаций между его членами, позволяла строить изучение сознания на началах историзма. Культурные знаки (символы) и записанные в них способы операций (подобно тому как орудие не физическая вещь, а материальный «сгусток» совершаемых общественным человеком трудовых операций) внедряются, согласно Выготскому, в сознание «извне», «вращиваются» в него. Но они привносят с собой не только опыт межличностных контактов. Благодаря им индивид становится сопричастным великому миру культуры*. Еще более необоснованными, чем упреки в игнорировании Выготским практических форм взаимосвязи индивида с предметной средой, следует признать утверждения, будто он рассматривал психические процессы как отражение физиологических процессов в мозгу.

Вся суть культурно-исторической концепции сводится к выявлению внешних по отношению к телесному субстрату детерминант, преобразующих его в носителя высших психических функций в качестве чисто человеческих регуляторов деятельности. Конечно, подобно любой другой теории, культурно-историческая концепция—детище своего времени. Но судить о ней следует по тому новому, что она внесла сравнительно с прежним уровнем знаний, по сдвигам, произведенным ею в общем категориальном аппарате психологической мысли, по ее влиянию на последующее развитие науки. Подходя с такими критериями к вкладу Выготского, мы имеем основания полагать, что к нему восходит разработка тех объяснительных принципов, которые направляли усилия последующих поколений советских психологов.

Ш

Незавершенный труд Л. С. Выготского о психофизиологии эмоций следует рассматривать в контексте общих идейных исканий автора. Их смысл определялся задачей построения нового учения о психике человека как целостного и развивающегося существа во всей полноте его жизни. К этому учению Выготский продвигался шаг за шагом. Движение его мысли было устремлено к тому, чтобы охватить все многообразие психических проявлений в единой картине, методологический остов которой составляли принципы детерминизма, развития и системности. Они издавна направляли психологическое познание, придавая ему достоинство научного. Но их содержание менялось от одной эпохи к другой, преобразуя как теоретический состав представлений о жизнедеятельности, так и ее эмпирическое исследование.

Среди трех указанных методологических принципов ведущим выступает детерминизм, воплощающий в качестве неотъемлемой идею причинной связи явлений. «Проблема причинного объяснения есть основная проблема возможности психологии как науки»—решительно утверждал Выготский (с. 244 наст. тома).

Центральным фактором разыгравшегося в психологии кризиса Выготский считал острую конфронтацию двух направлений—каузального и спиритуалистического. В проекте расщепления «двух психологии» преломились некоторые особенности развития знаний о психике в рассматриваемый период. Если так называемые элементарные процессы (ощущения, восприятия, ассоциации, время реакции) успешно вовлекались в орбиту детерминистского аналаза, то другие (мышление, воля) оставались ему неподвластны. В итоге целостная психическая деятельность человека была представлена в виде двух гетерогенных порядков явлений. Сознание оказывалось разъятым на низшие и высшие функции, на сущности, причастные различным мирам и подлежащие исследованию в понятиях, лишенных какой бы то ни было связи между собой. Мысль Выготского напряженно билась над тем, чтобы преодолеть версию «двух психологии». Путь их эклектического соединения, путь компромиссных решений он решительно отвергал. «Как в легенде два дерева, соединенных вершинами, разодрали надвое тело древнего князя, так всякая научная система будет разодрана надвое, если она привяжет себя к разным стволам» (т. 1, с. 417).

* Заметим, кстати, что Выготский создавал не «культурно-историческую теорию мышления», а теорию формирования высших психических функций как особых регуляторов поведения в онтогенезе.

Ш

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Стволом, обеспечивающим прогресс психологии, может быть, согласно Выготскому, только естественнонаучное каузальное изучение психологических фактов, устремленное к его реальным причинам, скрытым от наблюдающего за собой сознания (с какой бы проникновенностью ни велось это наблюдение—будь то не только традиционная интроспективная психология, но и понимающая, феноменологическая, интенциональная или какая-либо иная). Говоря о новой психологии, способной вывести исследование своего предмета из кризисных контроверз, Выготский полагал, что решение этой задачи вовсе не означает, будто строители будущего должны все начать сначала, отрицая как заблуждение предшествующие «усилия свободной мысли овладеть психикой» (т. 1, с. 428).

К разряду этих усилий он отнес, наряду с работами Г. Фехнера, Г. Гельмгольца, А. Бине, Т. Рибо, периферическую теорию эмоций Джемса—Ланге. Таково было первоначальное отношение Выготского к этой теории, когда он, обращаясь к историческому пути психологии, выделял в нем идеи, представлявшие ствол естественнонаучного объяснения психических функций, развитием которого должна стать новая наука об этих функциях в послекризисную эпоху.

Периферическая теория Джемса—Ланге, согласно которой первична телесная реакция на раздражитель, вторично сопряженное с ней эмоциональное состояние, действительно содержала элементы детерминистского объяснения. Чувство, которое веками рассматривалось в качестве порождения души (хотя бы и сопровождающегося телесными потрясениями), выступило в виде эффекта процессов внутри организма. Это и дало Выготскому основание полагать, что в периферической (висцеральной) теории эмоций представлена ориентация того лагеря, который противостоит идеализму, индетерминизму, феноменологии, понимающей психологии. Однако через несколько лет, занявшись проблемой эмоций и проделав тщательный анализ истории и методологии ее разработки, Выготский пересматривает свою оценку. Он приходит к выводу, что указанная теория воспроизводит объяснительную схему, созданную Декартом, что и теория, и схема сочетают несовместимое, а именно каузальность со спиритуализмом. Тем самым обе оказались »«привязавшими себя к двум разным стволам» и потому «разодранными надвое». Доказательству этого положения и посвящен тот раздел задуманного Выготским широкопанорамного исследования эмоций, который он успел изложить.

Итак, если в первых прогнозах о путях преодоления кризисной ситуации он видел будущее психологии в том, что она осуществит притязания на научность, следуя имеющему многовековую традицию каузальному курсу, то теперь в это общее воззрение вносится важная корректива: не всякая каузальность способна вывести психологию к новым рубежам. Картезианский вариант каузальной интерпретации психики не просто противостоит спиритуалистическому как антитеза, но является его непременным двойником, неразлучным его спутником. Из этого следовало принципиально новое понимание корней психологического кризиса, который выступал теперь не только как кризис картезианской интроспективной концепции сознания (такое мнение доминировало в психологической литературе), но и как кризис неотъемлемой от нее картезианской трактовки детерминиз-_{ ма. В свою очередь это означало, что задгча, которую предстоит решить методологической мысли психолога с тем, чтобы преодолеть кризисную ситуацию в своей науке, не исчерпывается преобразованием доставшегося ей от XVII в. воззрения на сознание как на следящую за собственными содержанием и актами сущность.

Напомним, что вопрос о сознании находился в эпицентре психологического кризиса. В период выделения в самостоятельную науку психологии предстояло определить свой собственный предмет, отличающий ее и от философии (служанкой которой она считалась веками), и от физиологии (благодаря достижениям которой в нее внедрялся эксперимент).

В качестве уникальных реалий, никакими другими науками не изучаемых, были выделены феномены сознания, данные субъекту в его непосредственном опыте. Предполагалось, что их удается постичь посредством особого, специально организованного внутреннего наблюдения. На психологию, согласно такой программе, воодушевившей на первых порах многих молодых исследователей, возлагался поиск нитей, из которых соткана «материя» сознания и фиксация законов, по которым они «сплетаются». Сознание представлялось неким внутренним «полем» (лишенным, однако, пространственных характеристик), где рефлексия находит

NO