Доклад Симулякры и симуляция

«Симулякры и симуляция» (фр. Simulacres et Simulation) — философский трактат Жана Бодрийяра, написанный в 1981 году. В этом трактате Бодрийяр исследует взаимосвязи между реальностью, символами и обществом, обобщая предыдущие свои теоретические разработки. Работа состоит из 18 глав, каждая из которых могла бы представлять собой независимое произведение.

Эпиграфом к работе служит фраза:

Симулякр — это вовсе не то, что скрывает собой истину, — это истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр есть истина

хотя на самом деле в Книге Екклезиаста таких слов нет.

В начале своей работы Бодрийяр прибегает к специфической метафоре, используя сюжет рассказа «О строгой науке» Хорхе Луиса Борхеса. Великая Империя создала точную, крайне детализированную карту, размерами равную самой Империи. Карта расширялась или разрушалась в зависимости от того, завоевывала или теряла территории Империя. Когда Империя распалась, все, что от нее осталось — это карта. В интерпретации Бодрийяра все происходит наоборот: карта, в которой живут люди, симуляция реальности, где граждане Империи проводят свою жизнь в уверенности, что их место в репрезентации верно и детально зафиксировано картографами, — это реальность, которая рассыпается за ненадобностью.

По Бодрийяру, эпоха постмодернизма — эпоха тотальной симуляции. В ситуации постмодернистского общества, когда реальность превращается в модель, противопоставление между действительностью и знаками стирается, все превращается в симулякр — копию, изображающую что-то, либо вовсе не имевшее оригинала в реальности, либо со временем его утратившее.^[1]

Бодрийяр утверждает, что современное общество заместило реальность и смысл символами и знаками, и весь человеческий опыт — это симуляция реальности. Более того, эти симулякры не только не являются отражениями реальности, они даже не обманчивые отражения. Они не основываются на реальности и не прячут ее, они скрывают тот факт, что ничто из существующей реальности больше не релевантно нашему текущему пониманию действительности. Симулякры, о которых говорит Бодрийяр, — это значение и символизм культуры и медиа, которые конструируют воспринимаемую реальность, благодаря которой понимание общего существования становится более определенным. Бодрийяр верит, что общество стало настолько насыщено этими симулякрами, а наша жизнь — настолько насыщена навязанными обществом конструкциями, что всякий смысл оказался незначительным и бесконечно изменяющимся. Бодрийяр назвал этот феномен «прецессией симулякров». Говоря о «прецессии симуляции», он скорее имеет в виду способ, благодаря которому симулякр предваряет реальность, нежели преемственность исторических стадий развития образа. Ссылаясь на рассказ Борхеса, он утверждает, что в современном обществе копия занимает место оригинала точно так же, как географическая карта предваряет территорию Империи.

Он выделяет 4 фазы развития образа:

1. образ — доброкачественное изображение, копия, которой мы верим, которую можно назвать отражением фундаментальной реальности, имеющим, по Бодрийяру, «сакраментальный характер»^[2].

2. образ — злокачественное отображение реальности, недостоверная копия, которая «маскирует и искажает фундаментальную реальность»^[2] и носит вредоносный характер. Здесь знаки и изображение могут намекать на существование некой неопределенной реальности, где знак сам по себе неспособен к инкапсуляции.

3. образ маскирует отсутствие фундаментальной реальности, здесь знак притворяется достоверной копией, тогда как это копия без оригинала. Символы и образы претендуют на репрезентацию чего-то реального, когда на самом деле никакой репрезентации нет, и случайные изображения лишь предполагаются теми вещами, к которым они никак не относятся. По Бодрийяру, образ здесь носит «характер чародейства»^[2], где весь смысл искусственно заколдован и оказывается отсылкой к алхимической правде.

4. фаза чистой симуляции, где симулякр не имеет никакого отношения к какой-либо реальности, «являясь собственным симулякром в чистом виде»^[2]. Здесь образ отражает лишь другие образы и претендует на свою реальность исключительно ради других подобных претензий. Это режим тотальной эквивалентности, где культурный продукт больше не стремится быть реальным в здравом понимании, потому что опыт потребителей настолько преимущественно искусственен, что даже претензия на реальность должна выражаться в искусственных, гиперреальных условиях.

Эра симуляции берет своё начало в уничтожении всякой соотнесенности, всех референтов и в последующем искусственном воскрешении их в системах знаков. Переход от знаков, которые маскируют что-либо, к знакам, за которыми ничего нет, означает решительный поворот. Первое еще предполагает теологию истины и тайны (которой еще принадлежит принцип идеологии). Второе ознаменовывает эру симулякров и симуляций, в которой больше нет ни Бога, чтобы распознать самое себя, ни какого-либо суждения, чтобы отделить правду от лжи, реальное от искусственно воскрешенного, потому как все уже умерло и воскрешено заблаговременно. В касающейся нас непосредственно фазе эра симуляции проявляется в необузданном производстве реального и референтного, сопоставимого с необузданностью материального производства, а также «в виде стратегии реального, неореального и гиперреального, повсеместно дублируемой стратегией апотропии».^[2]

Одним из утраченных референтов в эру симуляции, по Бодрийяру, оказывается история. Она превращается в миф и именно поэтому она приходит на смену мифам в кино. Происходит фетишизация прошлого, сопоставимая с теорией фетиша Фрейда. Утрата референта оказывается травмой, подобной открытию ребенком различия полов. История с триумфом входит в кинематограф после своей смерти, но не для воскрешения, а как проявление ностальгии по утраченной референции. Одновременно с этим само кино, стремясь к абсолютному совпадению с реальным, приближается к абсолютному совпадению с самим собой, к гиперреальности. «Кино заворожено самим собой как утраченным объектом».^[2] Отталкиваясь от теории Маклюэна «средство есть сообщение» (англ. «medium is a message»), Бодрийяр делает вывод об имплозии смысла в СМИ при увеличении количества информации. Он выдвигает три гипотезы:

1. информация продуцирует смысл, но оказывается неспособной компенсировать потерю смысла во всех областях, так как его поглощение происходит быстрее, чем повторная инъекция.

2. информация не имеет ничего общего со смыслом, оказываясь операционной моделью другого порядка, не предполагающей никакого конечного смысла.

3. информация непосредственно разрушает или нейтрализует смысл, что связано с разубеждающим влиянием средств массовой информации.

Информация «пожирает» свой собственный контент, во-первых, потому, что вместо побуждения к коммуникации занимается ее инсценировкой, вместо производства смысла — его инсценировкой. Во-вторых, потому, что инсценировкой коммуникации и смысла СМИ добиваются разложения всякого социального. И в данном случае формула Маклюэна означает, что «все контенты смысла поглощаются единственной доминирующей формой медиа». Как утверждает Бодрийяр, формула Маклюэна является ключевой в эре симуляции (медиа есть сообщение, отправитель есть адресат, замкнутость полюсов) и должна рассматриваться в предельном своем выражении: «после того как все контенты и сообщения испарятся в медиа, сами медиа исчезнут как таковые».^[2]

Критика[править | править код]

Марк Постер в предисловии к своей антологии «Жан Бодрийяр. Избранные сочинения» формулирует некоторые основания для критики работ Бодрийяра. Во-первых, в большинстве случаев у него отсутствуют ясные определения многих им же введенных терминов. Во-вторых, он склонен к гиперболизации и декларативности, его утверждениям часто не хватает систематического анализа, подкрепленного доказательствами. В-третьих, он суммирует свои идеи, не разграничивая их тематически. Кроме того, отмечает Постер, нередко Бодрийяр фокусируется исключительно на определенных примерах (опытах или телеобразах), словно в обществе больше нет ничего социально значимого, и с этой ограниченной фактической базы он экстраполирует свой мрачный взгляд на мир. Он игнорирует противоречащие своей позиции свидетельства, например, закрывая глаза на преимущества новых медиа.^[3]

Жан Брикмон и Ален Сокал, анализируя ряд сочинений Бодрийяра, отмечают у него частое использование научных терминов независимо от их значения, нередко в не подходящем для этих терминов контексте. Таким образом создается видимость глубины рассуждений Бодрийяра о социологии и истории. Научная терминология, кроме того, легко смешивается с ненаучной, и авторы статьи задаются вопросом: что останется от мысли Бодрийяра, если удалить из нее «словесный глянец».^[4]

Кэтрин Хэйлс в своей статье «Границы безумия» (англ. The Borders of Madness) оспаривает вездесущность симулякров и их абсолютное слияние с реальностью. Она замечает, что метафора взрыва, имплозии, которую применяет Бодрийяр, подразумевает внезапные, моментальные и необратимые изменения в определенной области. Тогда как в современной культуре симулякры распространены неравномерно, преобладая в одной сфере и почти полностью отсутствуя в другой. Хэйлс также подчеркивает, что каждая существующая симуляция имеет свои границы, отделяющие ее от окружающей среды, от реальности. Эти границы важны, так как они служат напоминанием о пределе, за которым мечты о технологической трансцендентности превращаются в опасные фантазии. Гиперреальность, по мнению Хэйлс, не в состоянии стереть эти разграничения, так как они существуют независимо от нашего знания о них, она уничтожает их следы только в нашем сознании. Тогда гиперреальность в понимании Бодрийяра граничит с безумием, наиболее вероятный конец которого — апокалипсис.^[5]

Симуля́кр (от лат. simulacrum < simulo — «изображение» от «делать вид, притворяться») — «копия», не имеющая оригинала в реальности. Иными словами, семиотический знак, не имеющий означаемого объекта в реальности.

История понятия

В современное употребление слово «симулякр» ввел Жорж Батай. Также этот термин активно используется такими философами, как Делёз и Бодрийяр. Ранее (начиная с латинских переводов Платона) оно означало просто изображение, картинку, репрезентацию. Например, фотография — симулякр той реальности, что на ней отображена. Не обязательно точное изображение, как на фотографии: картины, рисунки на песке, пересказ реальной истории своими словами — всё это симулякры. Основанием для такой интерпретации понятия «симулякр» отчасти является то обстоятельство, что для Платона уже сам предмет реальности, изображаемый картиной или скульптурой, есть в некотором роде копия по отношению к идее предмета, эйдосу, — а изображение этого предмета представляет собой копию копии и в этом смысле фальшиво, неистинно.^[1]

Обычно создание этого термина приписывается Жану Бодрийяру, который ввёл его в широкий обиход и применил для интерпретации реалий окружающего мира. Однако сам философ опирался на уже довольно прочную философскую традицию, сложившуюся во Франции и представленную такими именами как Жорж Батай, Пьер Клоссовский и Александр Кожев. Но не совсем верным также будет сказать, что своим возникновением термин симулякр обязан постмодернистской философской мысли: французские теоретики новейшего направления лишь дали иное истолкование старого термина Лукреция, который попытался перевести словом simulacrum эпикуровский eicon (с греч. отображение, форма, подобие). Однако Жан Бодрийяр, в отличие от других постмодернистов, придал совершенно новые оттенки содержанию термина симулякр, употребив его по отношению к социальной реальности.

В наше время под симулякром понимают обычно то, в каком смысле это слово использовал Бодрийяр. Так по выражению Н. Б. Маньковской, исследователя Ж. Бодрийяра, «симулякр — это псевдовещь, замещающая „агонизирующую реальность“ постреальностью посредством симуляции»^[2]. Говоря простым языком, симулякр — это изображение без оригинала, репрезентация чего-то, что на самом деле не существует. Например, симулякром можно назвать картинку, которая кажется цифровой фотографией чего-то, но то, что она изображает, на самом деле не существует и не существовало никогда. Такая подделка может быть создана с помощью специального программного обеспечения.

Жан Бодрийяр говорит скорее о социо-культурных реальностях как таковых, приобретающих двусмысленный неподлинный характер. Новизна этого подхода состоит в том, что философ перенёс описание симулякра из сфер чистой онтологии и семиологии на картину современной социальной реальности, а его уникальность в попытке объяснить симулякры как результат процесса симуляции, трактуемый им как «порождение гиперреального», «при помощи моделей реального, не имеющих собственных истоков и реальности».

Например, Бодрийяр в своей знаменитой работе «Войны в Заливе не было» назвал симулякром войну 1991 года в Персидском заливе, в том смысле, что у наблюдающих за этой войной по CNN не было никакой возможности знать, было ли там что-нибудь на самом деле, или это просто пляска картинок и взволнованных пропагандистскихрепортажей на экранах их телевизоров. Именно в процессе имитации, симуляции реальности (пример — недобросовестное отображение CNN ситуации о Войне в Персидском заливе) получается продукт гиперреальности — симулякр.

Примечательно, что Жан Бодрийяр предлагает рассматривать симуляции как заключительный этап развития знака, в процессе которого он выделяет четыре ступени развития образа:

• 1 — отражение базовой реальности. Класс копий — например, портретная фотография.

• 2 — последующее искажение и маскировка данной реальности. Класс функциональных аналогий — например, резюме или грабли как функциональная аналогия руки.

• 3 — подлог реальности и сокрытие непосредственного отсутствия реальности (где больше нет модели). Знак, скрывающий, что оригинала нет. Собственно, симулякр.

• 4 — полная утрата всякой связи с реальностью, переход знака из строя обозначения (видимости) в строй симуляции, то есть обращение знака в собственный симулякр. Знак, не скрывающий, что оригинала нет.

Иллюстрацией того, как производят симулякры, может служить фильм «Плутовство» (англ. Wag the Dog — «Вилять собакой»), который как раз и был снят под впечатлением «Войны в Заливе не было» Бодрийяра.

Существует мнение^[чьё?], что неограниченный семиозис симулякров в гиперреальности эпохи постмодернизма обречён на приобретение статуса единственной и самодостаточной реальности.

Основным философским трудом Бодрийяра у нас принято считать "Символический обмен и смерть" (его же знаменитое "Общество потребления" – это все же социология). Но центральная его книга это все-таки именно "Симулякры и симуляция". И эпитет Библия здесь вполне уместен. В книге Бодрийяр высказывается практически по всем основным проблемам современности. Она так же аллегорична, в ней так же присутствует Бог (вернее симулякр Бога), его апостолы – СМИ, есть даже свой Апокалипсис – заключительная глава-манифест "О нигилизме". Да и вообще Бодрийяр предстает в книге скорее библейским пророком (местами даже стиль нарочито схож), нежели просто философом.  В книге, конечно же, нет никаких Нео, Морфеусов, Архитекторов (если Архитектором не считать самого Бодрийяра, которого, кстати, звали сниматься именно на эту роль). Но сама Матрица присутствует и весьма явно. Но не фантастическая Матрица, а реальная, наша с вами Матрица. Бодрийяра называли философом-фантастом, но до тех пор, пока все, о чем он писал, с поразительным сходством не начало воплощаться в жизнь, пока с его симулякрами мы не начали сталкиваться буквально каждую минуту, как говорил сам философ "реальное и фантастическое поменялись местами".  "Реальное производится на основе миниатюрнейших ячеек матриц и запоминающих устройств, моделей управления - и может быть воспроизведено неограниченное количество раз" – именно эта строчка в самом начале книги, как вспоминают Вачовские, натолкнула их на создание Матрицы. Ну а следующий пассаж о "пустыне реальности" был, как известно, напрямую ими процитирован в фильме. Благодаря ставшему уже общепринятым понятию Матрицы, нам, кстати, гораздо легче понять, о чем пишет Бодрийяр. А вот он, как первопроходец, задается во введении вопросом: с чего начать, как описать что такое симулякр, симуляция, гиперреальность. Он пытается использовать аллегорию Борхеса о картографах, создавших карту, равнообъемную территории, так что со временем отличить одно от другого стало невозможным. Но тут же приходит к выводу, что аллегория не годится, так как "отныне карта предшествует территории", а не наоборот. Не реальность порождает симулякры, а симулякры реальность, вернее гиперреальность, которая "реальнее реального". Дальнейшие главы посвящены тому, как столь невероятная подмена стала возможной, как все мы, даже того не заметив, оказались в Матрице. Бодрийяр начинает со всем известной симуляции болезни и симулянтов, "косящих" от армии и доказывает, что даже в таких простых случаях медицина пасует перед симуляцией и далеко не всегда способна ее опознать. Что уж говорить о более изощренных вариантах симулирования? Далее автор переходит на еще оду излюбленную территорию симуляции – территорию религии. Анализируя, с первого взгляда неадекватные действия древних иконоборцев, Бодрийяр показывает, как симулякр подменил самого Бога, стер Его из сознания людей. Показав тем самым всемогущество симулякра, автор переходит к анализу этого всеобъемлющего явления. Он выделяет четыре фазы того, как отображение реального превращалось в симулякр. "Переход от знаков, которые скрывают нечто, к знакам, которые скрывают, что за ними нет ничего", - как раз и открывает эру симуляции. Сделав вывод, что основным свойством гоперреальности, в который мы ныне пребываем, является отсутствие различий между воображаемым и реальным, Бодрийяр переносится в неожиданное место – в Диснейленд и объявляет Диснейлендом всю реальную Америку. В этой невозможности различить одно от другого он вновь усматривает всемогущество симуляции. Далее Бодрийяр переходит к политике, которая уже давно утратила всякую связь с реальным и является чистой симуляцией. Отталкиваясь от Уотергейтского скандала, он рассматривает как власть постепенно улетучивалась и как власть предержащие превращались в "манекены власти" или даже в "обезьян власти". Параллельно то же самое происходило и с оппозицией. Так что теперь, чтобы создать иллюзию власти, ей самой приходится выдумывать оппозицию, совершать теракты и т.д. – гениальное предвиденье событий 11 сентября в Америке.  Поскольку единственное, что требует от нас теперь власть – это вдохнуть в нее жизнь своим противодействием ей, - делает вывод Бодрийяр, - главная форма революционной активности отныне – полная пассивность. Если мы перестанем обращать всякое внимание на власть, она сама по себе отомрет, имплозирует. Ну а далее Бодрийяр предлагает совершить теракт, но не обычный, а симулированный, потому что "симуляция бесконечно опаснее, так как, независимо от своей цели, позволяет в любой момент сделать страшное предположение что порядок и закон сами могут быть всего-навсего симуляцией". Если раньше власть умело использовала симуляцию в своих целях, то сегодня она от нее и погибает.  "Фактически, власть существует сегодня лишь для того, чтобы скрыть, что ее больше нет. Сегодняшняя власть - лишь объект общественного спроса, и как объект закона спроса и предложения, она уже не является субъектом насилия и смерти", – делает вывод Бодрийяр. Далее его внимание вновь привлекает неожиданный момент: первое в истории реалити-шоу, телеэксперемент над одной из американских семей. На таком, казалось бы, заурядном примере, Бодрийяр показывает весь механизм перехода реального в гиперреальное, заканчивая знаменитым: "Вы больше не смотрите телевидение, это телевидение смотрит вас". И в этой неспособности различить, где заканчивается телевидение и начинается реальность, вновь проявляется могущество симуляции.  Далее Бодрийяр анализирует такие важные исторические события, как ядерную гонку вооружений, сменившую ее космическую гонку, войну во Вьетнаме (которая, естественно, была симулякром), ядерную угрозу, исходящую даже от мирных АЭС и делает вывод: "В тени этого арсенала, под предлогом серьезнейшей "объективной" угрозы и благодаря этому ядерному дамоклову мечу, затевается мощнейшая система контроля, которая когда-либо существовала". В общем, знаменитая антиутопия Оруэлла – всего лишь безобидная сказка, по сравнению с тем, что сейчас происходит с человечеством. Ну и виной всему, конечно же, симуляция, поглотившая уже весь мир, и все сферы человеческой деятельности. Так заканчивается основная часть книги "Прецессия симулякров". Далее Бодрийяр, сопоставляя ряд известных фильмов и телепередач с реальными событиями, вновь и вновь показывает насколько глубоко симуляция проникла в нашу жизнь и как реальность все стремительнее превращается в гиперреальность.  Глава "Эффект Бобура" поражает законченностью образа, когда, казалось бы через частный случай (Центр Помпиду) Бодрийяр анализирует всю современную культуру и общество, а затем и вовсе устремляется к пределам Вселенной. Здесь наиболее четко оговариваются еще два его ключевых понятия: эксплозия и имплозия, то есть взрыв и схлопывание. По мнению философа, Большой взрыв закончился, и теперь началась имплозия вселенной и тут он проводит параллель этого процесса с тем, что происходит с человечеством.  После Бобура Бодрийяр переносится в обычный гипермаркет, но и здесь находит обильную пищу для анализа: если Бобур – символ всей современной культуры, то гипермаркет – символ всей современной политической и экономической жизни. Повсюду – один огромный гипермаркет, а мы – всего лишь покупатели. Далее Бодрийяр печалится (о чем бы вы думали?) о том, что реклама мертва, впрочем как и пропаганда, из которой она выросла. Да, теперь реклама повсюду, но это нулевая реклама, та, что уже ничего не рекламирует и именно такая ее форма является абсолютной.  Глава "Имплозия смысла в СМИ" содержит одно из самых известных изречений философа: "Мы находимся в мире, в котором становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла". Стоит пощелкать телепультом или выйти в интернет, как убеждаешься в правоте этих слов и даже формула "информация = энтропия" не кажется столь радикальной. Точно так же как реклама ничего не рекламирует, так и СМИ ни о чем не сообщают и с возрастанием их количества смысл все сильнее улетучивается. Логично и вовсе отказаться от СМИ, но "асоциальным является тот, кто недостаточно восприимчив к средствам информации" – и это в ближайшем будущем вполне может расцениваться как преступление. Далее Бодрийяр не обходит вниманием клонирование (клон – симулякр человека и это уже реальность), животных (нынешние домашние животные – симулякры настоящих), фантастику, которая превратилась в реальность (или наоборот), делает подробный разбор скандального романа Балларда и даже дает единственный на сегодняшний день внятный анализ столь модного эффекта 3D. Особое внимание следует обратить на главу "Остатки". Никто до Бодрийяра не обращал внимания на остаток. Нет даже определения, что это такое. Но анализируя этот элемент, философ совершенно гениально объясняет многое из того, что происходит в современной культуре, социуме и экономике, которые по своей сути отныне "остаточные". Знаменитая глава "О нигилизме" – мощный заключительный аккорд всей книги. По сути, это манифест, где все основные тезисы изложены в краткой форме. Бодрийяр, последовательно похоронивший все, что мог в предыдущих главах, хоронит здесь и саму философию: ее также погребла под собой симуляция. В связи с чем Бодрийяр отказывается считать себя философом и заявляет, что он "террорист в теории, как иные террористы с оружием в руках". Поскольку истину уже невозможно различить за симулякром, его метод – интеллектуальный теракт. "Теоретическое насилие, а не истина, является тем единственным ресурсом, который у нас остался". Из симуляции нет выхода, разве лишь смерть, а в идеале – глобальный катаклизм, Апокалипсис.