Рус.лит. 4 курс Колпаков / Мой бедный Мастер. Полное собрание изданий и переизданий Мастера и Маргариты

ной комнате в Брюсовском переулке, а через несколько месяцев уже сидел в кабинете Римского. И как раньше Римский страдал из-за Сте­ пы, так теперь Варенуха мучился из-за Алоизия. Мечтает Иван Савель­ евич только об одном, чтобы этого Алоизия убрали из Варьете куданибудь с глаз долой, потому что, как шепчет иногда Варенуха в ин­ тимной компании, «такой сволочи, как этот Алоизий, он будто бы никогда не встречал в жизни и что будто бы от этого Алоизия он ждет всего чего угодно».

Впрочем, может быть, администратор и пристрастен. Никаких темных дел за Алоизием не замечено, как и вообще никаких дел, ес­ ли не считать, конечно, назначения на место буфетчика Сокова ка­ кого-то другого. Андрей же Фокич умер от рака печени в клинике Первого МГУ месяцев через девять после появления Воланда в Москве...

Да, прошло несколько лет, и затянулись правдиво описанные

вэтой книге происшествия и угасли в памяти. Но не у всех, но не

увсех!

Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное пол­ нолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек лет тридцати или тридцати с лишним. Рыжеватый, зелено­ глазый, скромно одетый человек. Это — сотрудник Института исто­ рии и философии, профессор Иван Николаевич Понырев.

Придя под липы, он всегда садится на ту самую скамейку, на ко­ торой сидел в тот вечер, когда давно позабытый всеми Берлиоз в последний раз в своей жизни видел разваливающуюся на куски луну.

Теперь она, цельная, в начале вечера белая, а затем золотая, с тем­ ным коньком-драконом, плывет над бывшим поэтом, Иваном Нико­ лаевичем, и в то же время стоит на одном месте в своей высоте.

Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Он знает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился. Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Не может он совладать с этим весенним пол­ нолунием. Лишь только оно начинает приближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое ког­ да-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока со­ зреет луна. И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды.

Сидя на скамейке, Иван Николаевич уже откровенно разговари­ вает сам с собой, курит, щурится то на луну, то на хорошо памятный ему турникет.

Час или два проводит так Иван Николаевич. Затем снимается

сместа и всегда по одному и тому же маршруту, через Спиридоновку,

спустыми незрячими глазами идет в арбатские переулки.

Он проходит мимо нефтелавки, поворачивает там, где покосив­ шийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к решетке, за ко­ торой он видит пышный, но еще не одетый сад, а в нем — окрашен-

ный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым ок­ ном, и темный с другого — готический особняк.

Профессор не знает, что влечет его к решетке и кто живет в этом особняке, но знает, что бороться ему с собою в полнолуние не прихо­ дится. Кроме того, он знает, что в саду за решеткой он неизбежно увидит одно и то же.

Он видит сидящего на скамеечке пожилого и солидного человека с бородкой, в пенсне и с чуть-чуть поросячьими чертами лица. Иван Николаевич всегда застает этого обитателя особняка в одной и той же мечтательной позе, со взором, обращенным к луне. Ивану Нико­ лаевичу известно, что, полюбовавшись луной, сидящий непременно переведет глаза на окна фонаря и упрется в них, как бы ожидая, что сейчас они распахнутся и появится на подоконнике что-то необык­ новенное.

Все дальнейшее Иван Николаевич знает наизусть. Тут надо непре­ менно поглубже схорониться за решеткой, ибо вот сейчас сидящий начнет беспокойно вертеть головой, блуждающими глазами ловить что-то в воздухе, восторженно улыбаться, а затем он вдруг всплеснет руками в какой-то сладостной тоске, а затем уж и просто и довольно громко будет бормотать:

—Венера! Венера!.. Эх я, дурак!..

—Боги, боги! — начнет шептать Иван Николаевич, прячась за решеткой и не сводя разгорающихся глаз с таинственного неизвест­ ного. — Вот еще одна жертва луны... Да, это еще одна жертва, вроде меня.

Асидящий будет продолжать свои речи:

—Эх я, дурак! Зачем, зачем я не улетел с нею? Чего я испугался, старый осел! Бумажку выправил! Эх, терпи теперь, старый кретин!

Так будет продолжаться до тех пор, пока не стукнет в темной час­ ти особняка окно, не появится в нем что-то беловатое и не раздастся неприятный женский голос:

—Николай Иванович, где вы? Что это за фантазии? Малярию хо­ тите подцепить? Идите чай пить!

Тут, конечно, сидящий очнется и ответит голосом лживым:

—Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя! Воздух уж очень хорош!

И тут он поднимется со скамейки, украдкой погрозит кулаком за­ крывающемуся внизу окну и поплетется в дом.

—Лжет он, лжет! О боги, как он лжет! — бормочет, уходя от ре­ шетки, Иван Николаевич. — Вовсе не воздух влечет его в сад, он чтото видит в это весеннее полнолуние на луне и в саду, в высоте. Ах, до­ рого бы я дал, чтобы проникнуть в его тайну, чтобы знать, какую та­ кую Венеру он утратил и теперь бесплодно шарит руками в воздухе, ловит ее?

И возвращается домой профессор уже совсем больной. Его жена притворяется, что не замечает его состояния, и торопит его ложить­ ся спать. Но сама она не ложится и сидит у лампы с книгой, смотрит горькими глазами на спящего. Она знает, что на рассвете Иван Ни­ колаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и ме-

таться. Поэтому и лежит перед нею на скатерти под лампой заранее приготовленный шприц в спирту и ампула с жидкостью густого чай­ ного цвета.

Бедная женщина, связанная с тяжко больным, теперь свободна и без опасений может заснуть. Иван Николаевич после укола будет спать до утра со счастливым лицом и видеть неизвестные ей, но ка­ кие-то возвышенные и счастливые сны.

Будит же ученого и доводит его до жалкого крика в ночь пол­ нолуния одно и то же. Он видит неестественного безносого пала­ ча, который, подпрыгнув и как-то ухнув голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбу и потерявшего разум Гестаса. Но не столько страшен палач, сколько неестественное освеще­ ние во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и на­ валивается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф.

После укола все меняется перед спящим. От постели к окну про­ тягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается че­ ловек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Ря­ дом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущие о чем-то разговаривают с жа­ ром, спорят, хотят о чем-то договориться.

—Боги, боги! — говорит, обращая надменное лицо к своему спут­ нику, тот человек в плаще. — Какая пошлая казнь! Но ты мне, пожа­ луйста, скажи, — тут лицо из надменного превращается в умоляю­ щее, — ведь ее не было! Молю тебя, скажи, не было?

—Ну, конечно, не было, — отвечает хриплым голосом спутник, — это тебе померещилось.

—И ты можешь поклясться в этом? — заискивающе просит чело­ век в плаще.

—Клянусь! — отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются.

—Больше мне ничего не нужно! — сорванным голосом вскрики­ вает человек в плаще и поднимается все выше к луне, увлекая своего спутника. За ними идет спокойный и величественный гигантский остроухий пес.

Тогда лунный путь вскипает, из него начинает хлестать лунная ре­ ка и разливается во все стороны. Луна властвует и играет, луна танцу­ ет и шалит. Тогда в потоке складывается непомерной красоты жен­ щина и выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося, обросшего бородой человека. Иван Николаевич сразу узнает его. Это — тот но­ мер сто восемнадцатый, его ночной гость. Иван Николаевич во сне протягивает к нему руки и жадно спрашивает:

—Так, стало быть, этим и кончилось?

—Этим и кончилось, мой ученик, — отвечает номер сто восемна­ дцатый, а женщина подходит к Ивану и говорит:

—Конечно, этим. Все кончилось, и все кончается... И я вас поце­ лую в лоб, и все у вас будет так, как надо.

Она наклоняется к Ивану и целует его в лоб, и Иван тянется к ней

ивсматривается в ее глаза, но она отступает, отступает и уходит вмес­ те со своим спутником к луне...

Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в ком­ нате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается вы­ ше, затопляет постель. Вот тогда и спит Иван Николаевич со счаст­ ливым лицом.

Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полно­ луния профессора не потревожит никто: ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат.

1929-1940

Комментарии

Черный маг

Черновики романа

Тетрадь 1

1928—1929 гг.

Из сохранившихся рукописей (автографов) романа эта — самая ранняя. Судя по количеству глав и их содержанию, можно предположить, что это первая черновая редакция произведения. Из подготовительных, которые несомнен­ но были, практически ничего не сохранилось (если не считать нескольких авторских записей в самой тетради с текстом.

Значение этой редакции, даже в виде фрагментов и обрывков текста, трудно переоценить. К сожалению, некоторые части текста уничтожены полностью (как правило, наиболее важные в политическом отношении: на­ пример, допрос Иешуа у Каиафы). Когда и как были уничтожены рукописи романа (большая их часть) — остается тайной, ибо ни Л.Е.Белозерская, ни Е.С.Булгакова (вторая и третья жены писателя) ничего вразумительного по этому поводу в своих воспоминаниях и дневниках не сказали (скорее все­ го, писатель не посвятил их в эту тайну). В последних редакциях романа Бул­ гаков довольно подробно описал эпизод с уничтожением рукописи произве­ дения (и черновика, и беловика), а еще раньше, в письме к правительству 28 марта 1930 г., он перечислил произведения, которые бросил в печку: «...черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа "Театр"». Однако и авторские свидетельства нельзя полностью принимать на веру, поскольку несколько тетрадей черновика романа сохранилось, но большая часть листов внутри них оборвана (можно предположить, что пи­ сатель это сделал с двоякой целью: а) в случае изъятия этих рукописей поли­ тическим сыском прочитать текст было практически невозможно; б) сам же автор по этим обрывкам легко мог бы его восстановить). Можно констатиро­ вать один лишь неоспоримый факт: история создания и уничтожения пер­ вых редакций романа остается невыясненной, темной. И ее затемнению спо­ собствовали не только сам автор, но и те лица, которым был доступен архив писателя (трудно поверить, например, что сам Булгаков специально уничто­ жал листы с датами написания произведения или подрезал ножницами «под ноль» оставшиеся обрывки текста).

Из сохранившихся обрывков можно понять, что роман был пронизан по­ литическими мотивами и что он был ответом Булгакова на ту травлю, кото­ рая осуществлялась против него в 1926—1928 гг. При этом писатель, верный испробованным им приемам аллегорического изображения современной ему действительности («Роковые яйца», «Собачье сердце» и др.), ярко рас­ крыл жизнь (главным образом ее теневые стороны и пороки) «красной сто­ лицы» под видом известных событий, происходивших в древнем Ершалаиме. Этот авторский первоначальный замысел всегда нужно иметь в виду, чтобы не впасть в соблазн неверного истолкования романа при прочтении послед­ них его редакций. Первые черновые варианты романа выполняют функцию

своеобразного путеводителя к более ясному пониманию его сущности.

Ив этом их несомненное значение.

С.23. Черновики романа. Тетрадь 1. 1928—1929. — Роман начинался

спредисловия, имеющего несколько вариантов. Сохранилась часть первого слова из названия предисловия «Божеств[енная]...» (может быть, следующее слово — «комедия»?). Рассказ ведется от первого лица и начинается словами: «Клянусь честью...» Из обрывков текста можно понять, что автора заставило взяться за перо какое-то чудовищное происшествие и связано оно с посеще­ нием «красной столицы» (а в другом варианте текста — и других городов Со­ юза Республик, в том числе Ленинграда) «гражданином Азазелло».

Первая глава имела несколько названий: «Шестое доказательство», «Доказа­ тельство [инженера]», «Пролог»... По содержанию похожа на будущую главу «Ни­ когда не разговаривайте с неизвестными», но насыщена многими подробностя­ ми, которые в дальнейшем были опущены. Например, указано время действия — июнь 1935 г. Детально описаны внешность, приметы и одежда героев — Берлиоза и Иванушки, что имеет немаловажное значение для установления их прототи­ пов. Очень подробно рассказано о журнале «Богоборец» и о материалах, помеща­ емых в нем. Видимо, для Булгакова это было столь важно, что он в мельчайших подробностях описал жуткий карикатурный рисунок на Иисуса Христа, «к како­ вому... Берлиоз и просил Безродного приписать антирелигиозные стишки». Опи­ сание появившегося «незнакомца» взято автором повествования из следственно­ го дела «115-го [отделения] рабоче-крестьянской милиции», в котором была руб­ рика «Приметы». И приметы эти составляют 15 (!) страниц булгаковского текста. Любопытно также, что «незнакомец», прежде чем подойти к беседующей паре, покатался по воде на лодочке. Текст главы реконструировать полностью невоз­ можно, поскольку десять листов подрезано под корешок тетради.

Вторую главу принято называть «Евангелие от Воланда», но это неточное название. В разметке первых глав, помещенной на одной из страниц, записа­ но: «Евангелие от д[ьявола]». Но и это не первое название главы. Установить полностью название главы трудно, поскольку сохранилось лишь его послед­ нее слово: «...нисане...», крупно написанное красными чернилами, так же, как и следующая глава. Сохранились и обрывки текста из плана этой главы: «История у [Каиафы] в ночь с 25 на 2[6]... 1) Разбудили Каи[афу]... 2) У Каиа[фы]... 3) Утро...» Характерно, что над всем этим текстом Булгаков крупны­ ми буквами написал: «Delatores — доносчики».

Глава начинается с рассказа «незнакомца», который «прищурившись...

вспоминал», как Иисуса Христа привели «прямо к Анне» (Анна — тесть Каиа­ фы, низложенный ранее первосвященник, обладавший реальной властью. — В.Л.). По обрывкам слов можно понять, что Иисус подвергся допросу, при этом его обвиняли в самозванстве. В ответ Иисус улыбался... Затем состо­ ялось заседание Синедриона, но в этом месте пять листов с убористым по­ черком обрезаны почти под корешок. Можно лишь предположить, что этот текст имел чрезвычайно важное значение для понимания реальной обста­ новки, сложившейся вокруг писателя в конце 20-х гг., поскольку историчес­ кие главы прежде всего и имели скрытый подтекст. Видимо, в уничтоженном варианте просматривались реальные фигуры того времени.

Перед самым обрывом текста легко прочитывается фраза: «Я его ненави­ жу...» Скорее всего, эти слова принадлежат Иванушке, выразившему (очевид­ но, мысленно) свое отношение к незнакомцу, ведущему рассказ. Что касается реакции Берлиоза на рассказ Воланда, то он, «не сводя [взора с иностранца, спросил] вежливо: — Ну-с... поволокли его...»

Из текста, следующего после обрыва листов, можно легко разобрать, что Синедрион принял решение казнить самозванца, а убийцу Варраввана выпу­ стить на свободу. Это свое решение Синедрион и передал Пилату.

Реакция Пилата была ужасной. Воланд продолжал свой рассказ:

«Впервые в жизни	... я видел, как надменный прокуратор [Пилат] не су­
мел... сдержать себя...	[Он] резко двинул рукой... [и опроки]нул чашу с ор­

динарным вином. Вино] при этом расхле[сталось по полу, чаша разбилась]

вдребезги и руки [Пилата обагрились]...

—Ага-а, — про[говорил]... Берлиоз, с велич[айшим] вниманием слу­ шавший] этот [рассказ].

—Да-с, — продол [жал]... незнакомец. — Я слышал, к[ак Пилат] прошипел:

—О, gens scele [ratissi]ma, taeterrima [gens!]* — Затем повернулся [лицом к] Иешуа и [сказал, гневно сверк]нув глазами:

—[Благодари т]вой язык, друг, а [не ужасного] человека председателя Синедриона] Иосифа Каиафу...»

Далее описывалась известная сцена вынесения Пилатом приговора Ие­ шуа. Воланд резюмировал это трагическое событие так:

«Таким образом, Пилат [вынес] себе ужасающий пр[иговор]...

—Я содрогнулся, — пр[одолжал незнакомец]... все покатилось...»

Далее Воланд поведал о Веронике, которая пыталась во время тяжкого шествия на Лысый Череп утереть лицо Христу, и о сапожнике, помогавшем Иисусу нести тяжелый крест, и о самой казни. То есть во второй главе первой редакции сконцентрированы все те события, которые впоследствии были «разнесены» автором по нескольким «историческим» главам. В более позд­ ние редакции романа не вошел ряд важных эпизодов главы (заседание Сине­ дриона, шествие Иисуса Христа на казнь и некоторые другие).

Глава третья имеет четкое название — «Доказательство инженера». В ней иностранец наконец представляется друзьям-писателям, назвав себя профес­ сором Вельяром Вельяровичем Воландом. Действует он по-прежнему в оди­ ночестве, без помощников. Выступая как дьявол-искуситель, он своими про­ вокационными выпадами против наивного Иванушки доводит последнего до состояния безумия, и тот разметает им же нарисованное на песке изображе­ ние Христа. Но Воланд тем самым испытывает не столько Иванушку, сколько Берлиоза, которого призывает остановить своего приятеля. Но Берлиоз, по­ нимая суть происходящего, уклоняет от вмешательства и позволяет Ивануш­ ке совершить роковой шаг. За что, собственно, и поплатился. Смерть Берли­ оза описана в деталях, с жуткими подробностями. Не мог Булгаков простить писательской «элите» полного духовного падения.

Четвертая и пятая главы в названии имели первым словом «Интерме­ дия...». В разметке глав — «Интермедия в...» (возможно, в «Шалаше» или

в«Хижине»). Но для четвертой главы более подходит название «На вед[ьминой квартире]», которое дано автором в подзаголовке. В этой небольшой гла­ ве рассказывается о некоей поэтессе Степаниде Афанасьевне, которая все свое время делила «между ложем и телефоном» и разносила по Москве все­ возможные небылицы и сплетни. Именно она распространила весть о гибели Берлиоза и о сумасшествии Иванушки. Исследователи, очевидно справедли­ во, полагают, что Булгаков намечал «разместить» Воланда именно в квартире Степаниды Афанасьевны, поэтому и глава названа «На ведьминой квартире». Но затем творческий замысел писателя несколько изменился, в результате чего и сама глава бесследно исчезла.

Пятая же глава, которую условно можно назвать «Интермедия в Шалаше Грибоедова», по содержанию незначительно отличается от последующих ре­ дакций. Но в первой редакции совершенно иной финал главы. Дежурившие

вбольнице санитары заметили убегающего черного пуделя «в шесть аршин». Это был Иванушка Бездомный. Более подробно с содержанием этих двух глав

*О племя греховнейшее, отвратительнейшее племя! (лат.)

можно ознакомиться в «Литературном обозрении» (1991. № 5), где читате­ лям предложена попытка реконструкции этого текста, подготовленная М.О.Чудаковой.

Следующая, шестая глава «Марш фюнебров» («Марш похоронщиков») больше не встречается в других редакциях, хотя в ней рассказывается о доволь­ но значительном событии — похоронах Берлиоза. Бежавший из больницы Иванушка появляется на процессии в виде трубочиста, внеся в ее ряды дикую сумятицу. Затем, овладев повозкой и телом друга, он мчится по Москве, сея во­ круг ужас и панику. От такой езды покойник «вылез из гроба», и у очевидцев сложилось впечатление, что он «управляет колесницей». В конечном итоге ко­ лесница вместе с гробом сваливается с Крымского моста в Москва-реку, но Ива­ нушка упав до этого с козел чудом остается жив. В мозгу его смешивается реаль­ ная действительность и рассказанные Воландом события, из уст его то и дело выскакивают «мудреные» словечки: «Понтийский Пилат», «синедрион»... Как выяснится в других главах, Иванушку вновь водворяют в лечебницу.

Главы седьмая—десятая соответствуют будущим главам «Волшебные день­ ги», «Степа Лиходеев», «В кабинете Римского» и «Белая магия и ее разобла­ чение». Правда, от лица потусторонней силы по-прежнему выступает один Воланд, а герои имеют иные имена. Так, председателем жилищного товари­ щества является Никодим Гаврилыч Поротый; Варьете возглавляет Гарася Педулаев, его помощники — Цупилиоти и Нютон, а Воланд отрывает голову Осипу Григорьевичу Благовесту. Весьма примечательны и некоторые фразы. Так, Воланд именует Гарасю Педулаева «алмазнейшим», а когда тот, вытара­ щив глаза, не может сообразить, кто же все-таки перед ним, заявляет: «Я — Во­ ланд!.. Воланд я!..» Но неискушенный в литературе и мистике Гарася так и не может распознать своего собеседника. Кое-что он, видимо, начал сообра­ жать, когда вдруг оказался над крышей своего дома, а через мгновение очу­ тился во Владикавказе.

Весьма важное значение имеет глава одиннадцатая, которая, к сожалению, плохо прочитывается, поскольку многие листы в ней обрезаны под корешок. Видимо, это было сделано не автором, а в значительно более позднее время. Главный герой главы — некий специалист по демонологии Феся, плохо гово­ рящий по-русски, но владеющий имением в Подмосковье. После революции этот специалист многие годы читал лекции в Художественных мастерских до того момента, пока в одной из газетных статей не появилось сообщение о том, что Феся в бытность свою помещиком измывался над мужиками. Это сообщение Феся опроверг довольно убедительно, заявив, что русского мужи­ ка он в глаза ни разу не видел. Сохранился полностью отрывок конца главы. Приводим его ниже:

«...в Охотных рядах покупал капусты. В треухе. Но он не произвел на меня впечатления зверя.

Через некоторое время Феся развернул иллюстрированный журнал и уви­ дел своего знакомого мужика, правда, без треуха. Подпись под стариком бы­ ла такая: «Граф Лев Николаевич Толстой».

Феся был потрясен.

— Клянусь Мадонной, — заметил он, — Россия — необыкновенная страна! Графы в ней — вылитые мужики!

Таким образом, Феся не солгал».

К сожалению, этот многообещающий образ в последующих редакциях ро­ мана развития не получил. Правда, большая часть второй редакции была уничтожена автором, и поэтому мы не можем сказать, включалась в нее эта глава или нет.

О следующих четырех заключительных главах редакции, почти полно­ стью сохранившихся, можно лишь сказать, что они не являются центральны-