II. Влияние рынка

86. К столетию относится еще одно преобразование, состоящее в непосредственной связи с историей судопроизводства реr. man. iniec. Беспрерывная борьба и волнения, которые порождались долговыми отношениями, привели наконец к некоторому смягчению кабалы за долги. Об этом предмете был издан закон, lex Poetelia (428 или 441 г). Содержание его в точности неизвестно.*(196) Он не уничтожил кабалы вовсе, как это представляется с первого раза из слов историков, но содержал некоторые ограничения ее. Вероятно, были отменены постановления законов XII таблиц о наложении на должника цепей, о продаже его в рабство и о рассечении его на части. Это была новая победа государственного начала и смягчившихся нравов над началами личной расправы и уголовного возмездия в гражданском праве. Вместе с тем это был новый шаг вперед на пути индивидуализирования имущества. По-видимому, с этого времени кредитор получил возможность удовлетворить свои требования имуществом должника, чему прежде препятствовал семейный характер имущества. Таким образом успех государственного начала и поднятие уровня нравов сопровождались ущербом для семейно-родового владения. Но само личное задержание должника еще не было уничтожено. Оно практиковалось вплоть до III века по Р. X.*(197) Впрочем Петелиев закон освободил от задержания всех должников, которые клятвенно удостоверили свою имущественную состоятельность.

87. Смягчению нравов, которое выразилось в Петелиевом законе, в свою очередь, содействовал постоянный рост торговых отношений. Раньше было замечено, как этот последний фактор вел к ограничению начала уголовного возмездия. Уже XII таблицами были известны некоторые случаи, в которых различалось умышленное и неумышленное нарушение чужого права. Важнейший случай этого рода составляла, несомненно, виндикация, - иск, который в противоположность иску о воровстве стремился не к наказанию владельца чужой вещи, но только к возвращению ее в руки собственника. Прогресс в этом случае состоял в том, что стали глубже, чем прежде, понимать виновность правонарушителя. Прежде довольствовались одною наружною связью, которую замечали между его действием и нарушением права; всякий держатель чужой вещи, как вор, так и добросовестный владелец отвечал одинаково. Гнев пострадавшего лица не допускал более тонкой оценки этой связи. С образованием виндикации было сознано, что виновность этих лиц не одинакова. Оценивая связь виновника с его деянием, обратили внимание на зависимость этого последнего от умысла, с которым он действовал; причинную связь стали рассматривать как вину и различили в этой последней степени. Наибольшую степень вины представлял преступник наименьшую - владелец чужой вещи. Преступник - умышленный нарушитель чужого права; с самого начала с его образом действий связывается умысел, его вина - в умышленности его деяния. Напротив добросовестный владелец чужой вещи есть простой правонарушитель, который действует неумышленно. Он должен однако возвратить приобретенное незаконно*(198): стало быть, и он виноват в некоторой степени. В чем именно его вина, это остается еще не вполне выясненным; но во всяком случае она не в умышленности его деяния. Здесь понимание вины остается еще старое: она принимается в смысле внешней причинной связи. Право было занято сначала смягчением ответственности за неумышленное правонарушение, изъятием его из области преступлений, и еще не сделало его предметом положительной регламентации.

Петелиев закон сделал попытку перенести понятие простого правонарушения в область долговых отношений. а ряд других преобразований, последовавших в пятом веке, довел это дело до надлежащего конца. Так образовалось второе, по порядку, изъятие из начала уголовного возмездия. Появились договоры (стипуляция и mutuura, a вслед за ними литтеральный контракт), ответственность по которым не имела уголовного характера, или, по крайней мере, была в значительной мере свободна от него; Аквилиев закон 467 года смягчил уголовный элемент во взыскании за незаконное повреждение чужого имущества; неисправный должник, подобно владельцу чужой вещи, стал присуждаться не к наказанию, но к возмещению того имущественного вреда, который он нанес кредитору. Его неисправность рассматривалась, стало быть, не как преступление (деликт), а как простое правонарушение.

Впрочем с самого начала должны были заметить, что вина неисправного должника несколько больше, нежели вина добросовестного владельца чужой вещи; не даром право изъяло неисправного должника из разряда преступников позднее, нежели владельца. С момента вступления в заемные отношения должник знает, что в его руках находится чужое имущество, тогда как добросовестный владелец чужой вещи узнает об этом лишь тогда, когда дело доходит до суда. Поэтому наказание не было исключено совершенно при определении ответственности неисправного должника; оно занимало лишь второстепенное место, служа как бы дополнением к главной форме ответственности. Так, элемент наказания мы найдем в постановлениях Аквилиева закона; мы встретим его также, когда познакомимся с порядком судебной ответственности по новым договорам (кондикции). Hо это наказание было, во всяком случае, гораздо слабее того, которым каралось преступление.

В отдельных случаях и неисправный должник мог руководиться злым умыслом. Уже при самом заключении займа должник мог умыслить присвоить занятое; или при наступлении платежа он мог уклониться от него, имея сумму, достаточную для уплаты долга. Как относились к случаям этого рода? Легко может быть, что сначала изъятие не распространялось на них, так что прежнее уголовное наказание, осуществляемое посредством 1. а. per manus inieclionem, сохраняло здесь свою силу, - разумеется, если была возможность доказать умысел; но потом руководящий критерий вообще начинает основываться на общем типе случаев. Приобретение чужой вещи, напр., покупками, получение денег взаймы и т. п. обыкновенно не связывались с преступным умыслом; эти действия относились к разряду тех нормальных актов, из которых состоял гражданский оборот и потому выделились в особую группу, без отношения к степени их умышленности. Того требовали интересы гражданского оборота. Быстрый обмен имущественных, благ не мог совершаться, пока законное приобретение чужой вещи или неуплата долга считалась наравне с воровством; оборотное значение этих действий привело к формулированию для них особого, нового критерия и требовало одинакового приложения его к ним во всех случаях.