Государство вместо Олигархии

Выход для нас — в предвидении будущих фаз революционного процесса, участниками которого мы являемся. Так или иначе революция наследуется контрреволюцией. Чистая революционная социальная «плазма» не может долго существовать сама по себе, без и вне государственной формы. Вне зависимости от личности восстановителя государства (Кромвель, Наполеон, Сталин), который неизбежно становится его реформатором (модернизатором), восстановление (и реформация) государства после революции может опираться на разные исторические механизмы (другие процессы).

Голландская, английская и американская революции были канализированы восстановившимися (вновь созданными) государствами во внешнюю буржуазную экспансию. Францию как государство реанимировали всем европейским миром, в результате чего сложился «европейский концерт» — мир до Первой мировой войны. Легко видеть, что и тот и другой механизм реанимации и реформирования государства ограничены локальной национальной страновой спецификой, они не могут быть одновременно применены ко всем странам, вовлеченным в мировую буржуазную революцию.

В случае России контрреволюция октября 1917 года пошла по системному сценарию. Социалистическая «революция» оказалась мощным контрреволюционным механизмом восстановления и модернизации государства. Притом никак не ограниченной местом или национальной спецификой.

Выход мирового буржуазного революционного процесса к своим пределам — а именно поглощение всех стран европейского цивилизационного типа и достижение пределов внешней экономической экспансии — неминуемо обостряет противоречия перераспределения внутри самого евроцивилизационного альянса. Участники альянса все меньше согласны с руководящей ролью и долей в распределении экономических благ лидера (гегемона) альянса — США. К борьбе не Запада против альянса Запада присоединятся внутренняя борьба, характерная для любого сложного сообщества, объединенного революционным процессом. Друг к другу революционеры будут еще более жестоки, чем к внешним «врагам».

К чему все это должно привести? Каковы неизбежные следствия Вашингтонского консенсуса? Так или иначе кристаллизация новой государственности, которая только и способна сдерживать Азию, может возникнуть лишь на системной основе. Мировую буржуазную революцию обязана сменить мировая (в отношении мира европейской цивилизации) социалистическая контрреволюция. Она уже не будет иметь многих черт социализма, характерных для одной отдельно взятой страны. Она, безусловно, определит новых мировых лидеров.

Сумеем ли мы осмыслить и использовать свой исторический опыт для участия в этом процессе? Как ни странно, но предчувствие мировой контрреволюции, прекращающей буржуазную экспансию, содержится уже в катехизисе мирового буржуазного революционера, а именно в тезисе о неизбежности создания Мирового Правительства. Олигархия может быть центром мировой экспансии, но она решительно не может образовать Правительства, то есть Государства. Может быть, в мире и останется однажды лишь одно государство (когда ресурсы всей планеты понадобится мобилизовать для решения действительной, а не выдуманной общепланетарной задачи), но это точно не будет «буржуазное» государство.

http://www.odnako.org/almanac/material/show_10847/

Михаил Леонтьев

Главный редактор

Вашингтонский консенсус: о конце начала и начале конца

Президент наш вообще продемонстрировал некоторую… смелость в обозначении политических позиций партнеров. Так, он мотивировал полезность существования «Правого дела» во главе с новым лидером Михаилом Прохоровым тем, что у людей с правыми, консервативными взглядами тоже должно быть свое представительство. Мысль резонная, однако как-то до сих пор не приходило в голову обозначить электорат и актив «правого дела», как и самого Прохорова, «правыми консерваторами». Нам-то казалось, что это ортодоксальные прозападные либералы? И уж совсем жесткое обозначение дистанции — в «коротком ответе на короткий вопрос». Если Ходорковский не представляет никакой угрозы обществу, зачем его лишать свободы? И как это соотносится с известным замечанием Путина, что «у этих людей руки по локоть в крови»? И с известными замечаниями самого Медведева, что наше общество любит «ловить сигналы»?

Хочу заметить, что мы отнюдь не преследуем цель бестактно подталкивать политических лидеров к обозначению разногласий. Мы просто хотим подчеркнуть, насколько аккуратно, цивилизованно, деликатно по отношению друг к другу и к обществу это делается. Мы хотим констатировать уровень политической цивилизации в России, во всяком случае в том, что касается публичной сферы.

Вот посмотрите, Доминик Стросс-Кан, самый влиятельный международный чиновник в мире, где власть определяется контролем над финансовыми потоками, кандидат в президенты, имеющий все шансы победить в своей стране! И нате: «насильник», блин! У нас тоже политические проблемы решались не без «горничных». Вспомните «голого прокурора». Но, заметьте, это было в период разгула дикого либерализма, которого ностальгически вожделеют те самые, названные президентом «правыми консерваторами». И опять же, прокурор — не электоральная фигура, иначе бы не факт, что электоральные позиции Скуратова сильно бы пострадали от известного видеопромоушена. А ведь предупреждал СтроссКан, что именно это с ним и сделают. Не помогло. И дело здесь не столько в феноменальной проворности мсье Саркози, а сколько в его прочной связке со своими американскими поводырями. Не для того Саркози, шедший к власти как проповедник и теоретик неоголлизма, слил в одночасье весь голлизм в вашингтонское атлантическое корыто.

И уж совсем не надо было Стросс-Кану отпевать пресловутый Вашингтонский консенсус. Железное принуждение к которому и было главной задачей возглавляемой им организации(отдельные места из выступления Стросс-Кана в Университете Джорджа Вашингтона мы публикуем на стр. 15). И уж тем более подкреплять упокойную службу конкретными, более чем чувствительными предложениями. Чего стоит идея распространить регулирование на «теневую банковскую систему». Притом что вся современная банковская система, по сути, теневая. Наружу торчат только меточки, как трубочки у ныряльщиков. И совсем запредельное заявление, что, мол, не должно быть структур «слишком больших и слишком значимых, чтобы стать банкротами». То есть это те самые «To Big, To Fail»... Буквально накануне «нью-йоркского изнасилования» президент США Обама заявил буквально следующее: «Если инвесторы всего мира подумают, что пункт о полном доверии и уважении не поддерживается, если они подумают, что мы можем нарушить наши обязательства, это может развалить всю финансовую систему. Мы можем получить худшую рецессию, чем те, что мы уже видели, худший финансовый кризис, чем тот, что уже был». Ничего себе! А что означает «пункт о полном доверии и уважении» в конечном счете, как не государственные гарантии этим самым большим и значимым? Собственно, эти гарантии и их материальное наполнение и были единственным способом тушения кризиса. Понятно, что Обама все это говорит с целью выдавливания из конгресса согласия на поднятие планки долга, то есть добивается права на дальнейшую эксплуатацию печатного станка. Но тем не менее такого рода заявления не делаются без крайней нужды. И в этом контексте сентенции Стросс-Кана о конце Вашингтонского консенсуса представляются особо актуальными. И особо опасными.

В нашей главной теме авторы делают попытку обозначить, что ждет нас после Вашингтонского консенсуса. При этом, кстати, я-то, в отличие от Тимофея Сергейцева (см. стр. 18), как раз уверен, что Китай и уж тем более Япония, Корея, Сингапур, Малайзия и прочая Азия — органическая часть Вашингтонского консенсуса в том смысле, в каком он понимается как глобальная экономическая модель. Что касается Китая — даже, возможно, его несущая конструкция. Даже вопреки последним суицидальным усилиям американцев ее подрыть (см. главную тему следующего номера). В том-то и дело, что эта модель абсолютно тотальная и действующих альтернатив ей, кроме уж совсем очевидных маргиналов, нет. И именно поэтому поиск альтернативы этой неработающей модели, а уж тем более выход из нее, представляет собой труднейшую, рискованнейшую задачу. И поэтому он действительно не может не быть революционным. Или контрреволюционным, как обозначают наши авторы, — в этом смысле это одно и то же. Но Вашингтонский консенсус действительно мертв. И поэтому никакого другого варианта у нас нет.

http://www.odnako.org/almanac/material/show_10789/

Статья опубликована в «Экономической газете», №50, 1999 г.